Политический человек

Политический человек

Мы не будем здесь останавливаться на всех перипетиях революционной борьбы в Китае под лозунгом Советов (1927–1937 гг.), национально-освободительной войны против японского империализма (1937–1945 гг.) и, наконец, гражданской войны (1946–1949 гг.). Нас интересуют идеологические и политические позиции, которые занимал Мао Цзэдун в различные периоды. Начнем с вопроса о борьбе против левых авантюристов в КПК в 30-х годах.

Заслуживает особого внимания вопрос об отношении Мао к авантюристской линии Ли Лисаня. Напомним некоторые факты. Свои взгляды Ли Лисань — фактический руководитель КПК в тот период — наиболее полно и откровенно изложил на заседании Политбюро ЦК КПК 7 апреля 1930 г. Его тактическая схема выглядела следующим образом. Китай — это страна, в которой противоречия между империалистами достигли наибольшей остроты и в которой силы империализма наиболее уязвимы. Китайская революция даст толчок мировой революции, потому что империализм все свои силы направит на подавление китайской революции, а это усилит революционный взрыв в странах Запада и в колониях Востока. Победа революции в Китае обязательно должна явиться одновременно и началом победы мировой революции.

Что следует отсюда? Отсюда следует, что, начав восстание в Китае, нужно вовлечь Советский Союз в большую войну со странами империализма, которая и послужит началом мировой революции.

На заседании Политбюро несколько месяцев спустя (август 1930 г.) Ли Лисань высказался еще более откровенно: «Когда Ухань будет у нас в руках, мы сможем поговорить с Коминтерном и русской братской партией и скажем им, что теперь наступил момент, чтобы развязать всемирную войну и чтобы советская армия вмешалась…» С его точки зрения, восстание в Маньчжурии должно было явиться прологом к «международной войне», так как Маньчжурия находилась под господством японского империализма. Вследствие этого восстания Япония начнет наступление против СССР, и возникнет «международная война». «Наша стратегия должна заключаться в том, чтобы вызвать международную войну, — говорил Ли Лисань. — Возможно, Коминтерн найдет все это неверным, но я убежден, что я прав. Монголия должна объявить себя частью советского Китая и бросить свои войска на север. Китайцев, проживающих в Сибири, надо вооружить и двинуть сюда… Теперь Коминтерн должен взять наступательный курс. Прежде всего — Советский Союз. Он должен энергичным образом готовиться к войне… Коминтерн должен изменить свою линию и перейти в наступление. Это не троцкизм… Пятилетний план (имеется в виду в СССР. — Ф. Б.) может быть выполнен, только если будет взята такая наступательная линия… В противном случае Коминтерн не выполнит своего долга по отношению к революции». Рассматривая Китай как центр мировой революции, Ли Лисань полагал возможным даже «пожертвовать Советским Союзом в интересах китайской революции» (!).

Как видим, план недвусмысленный. Более откровенного и легкомысленного проявления авантюризма и национализма не сыщешь во всей истории мирового освободительного движения, которое знавало таких авантюристов, как Нечаев и Троцкий.

Как же отнеслось Политбюро ЦК КПК к этому чудовищному плану? Руководство КПК не только не отвергло с негодованием эту авантюру, а приняло ее всерьез и положило в основу практической деятельности партии. Вот наглядное свидетельство уровня и характера политического руководства в КПК!

Конечно, Ли Лисань был выразителем самых крайних тенденций авантюризма в КПК. Но он не был одинок в своих взглядах. Еще до августовского заседания в резолюции Политбюро ЦК КПК от 11 июня 1930 г. «О новом революционном подъеме и завоевании власти первоначально в одной или нескольких провинциях» намечалась организация летом 1930 года восстаний в крупнейших промышленных центрах Китая — Нанкине, Ухане, Шанхае, Пекине, Гуанчжоу и др. То был явно провокационный замысел, поскольку ни организации, способной поднять восстание, ни массового движения в этих городах не имелось. То был расчет на международный конфликт, который должен был. создать условия для победы китайской революции.

Ну, а Мао Цзэдун? Как он отнесся к этому плану? Трудно сказать со всей определенностью о его непосредственной реакции, так как в названных заседаниях Политбюро он не участвовал. Доподлинно известны, однако, два обстоятельства. Первое: никакого подобия протеста или критики с его стороны в этот период не последовало, хотя он получил соответствующие документы и информацию. И второе: он вместе с руководимыми им частями Красной армии включился в осуществление лилисаневской авантюры. Больше того, в основу упомянутой выше резолюции был положен план, предложенный Мао ЦК КПК в апреле 1929 года, — план овладения провинцией Цзянси в течение одного года. Еще одно свидетельство — решение объединенной партийной конференции в Потоу 7 февраля 1930 г., которой руководил Мао Цзэдун. Суть решения — организация наступления на город Наньчан — столицу провинции Цзянси.

Нужно подчеркнуть, что это решение предшествовало циркуляру ЦК КПК № 70, содержавшему призыв ко всем частям Красной армии Китая захватывать крупные города. После получения циркуляра Мао и руководители других армейских частей организовали наступление на крупные города Наньчан, Ухань, Чанша, которое потерпело провал.

Исходя из этих фактов, можно без труда определить подлинную цену утверждений маоистских историков о том, что исправления линии Ли Лисаня особенно требовал Мао Цзэдун, что «он не только никогда не поддерживал лилисаневскую линию, но с исключительным терпением исправлял левацкие ошибки»¹.

Правда, в этот период он накапливает определенные представления об ошибках, слабостях и трудностях коммунистического движения в Китае. Но такие представления накапливала вся партия, ее руководство. Серьезную критику левого уклона в КПК мы находим в выступлениях Ван Мина, Бо Гу, Чжан Готао и других руководящих деятелей КПК тех лет.

Уместно отметить другое: состояние длительного кризиса в политическом и идеологическом руководстве КПК, который начался с момента создания партии и достиг особой остроты в начале 30-х годов, в период господства левооппортунистической линии Ли Лисаня и в период борьбы за ее преодоление. Этот кризис имел объективную почву.

Становление пролетарского коммунистического движения в такой стране, как Китай, не знавшей капиталистического этапа развития, с полуфеодальным характером отношений и многовековыми традициями имперской власти, не могло не быть делом чрезвычайной сложности. Невероятно трудно было всколыхнуть многомиллионное население Китая и направить все силы на решение задач национально-освободительной и буржуазно-демократической революции. Но еще сложнее было создать организованное пролетарское коммунистическое движение в условиях, когда пролетариат едва насчитывал два процента в составе населения и не имел сколько-нибудь сравнимой с пролетариатом капиталистических стран школы классовой борьбы и классового самоопределения. Невероятно трудно было добиться действенного союза рабочего класса с крестьянством, слить воедино задачи крестьянской войны, национального освобождения, социального переустройства.

Слабость руководства КПК отражала эти объективные трудности. Немаловажное значение имело и то, что социальной базой формирования кадров в КПК стала мелкая буржуазия, а также крестьянство и что, в отличие от России, интеллигенция в массе своей отшатнулась от коммунистического движения. В руководстве КПК нередко оказывались полуинтеллигенты, люди недостаточно образованные, плохо знакомые с международным опытом революционной борьбы, опытом Октябрьской революции, с марксистско-ленинской теорией.

Пусть не покажется странным такой упрек, но значительная часть руководителей КПК плохо разбиралась в специфике условий и самого Китая. В отличие от того, как это было в западноевропейском марксистском революционном движении, становление КПК не сопровождалось углубленным теоретическим анализом особенностей китайской экономики, социальных отношений, традиций власти и управления, генезиса зарождающихся капиталистических отношений.

Если западноевропейское коммунистическое движение располагало трудами К. Маркса, Ф. Энгельса и ряда других теоретиков XIX и XX веков, что предшествовало или шло параллельно созданию революционных пролетарских партий и способствовало их идеологическому самоопределению, если пролетарское движение в России выдвинуло в качестве вождя В. И. Ленина, который еще до создания партии и в период ее становления разработал ее философские, идеологические и политические основы, то революционное пролетарское движение в Китае столь солидной теоретической базы не имело да и вряд ли могло иметь. Слишком неразвито было само это движение. Слишком незначительными были культурные накопления в области революционной мысли и социальной философии. Слишком сильным, было влияние националистической китаецентристской идеологии даже в КПК, не говоря уж о других массовых организациях, участвовавших или примыкавших к китайской революции, и серьезной критики этой идеологии с позиций научного социализма, пролетарского интернационализма в КПК фактически не велось.

Конечно, было бы неверным утверждать, что теоретическая разработка проблем китайской революции отсутствовала вовсе. В решениях Коминтерна, который развивал идеи В. И. Ленина о национально-освободительной борьбе применительно к чрезвычайно специфическим условиям этой страны, во многих документах КПК и выступлениях ее лидеров содержались важные установки по принципиальным вопросам борьбы коммунистов и всего народа за осуществление демократической, антифеодальной революции и перехода к социалистической революции. И все же в отношении многих глубинных проблем стратегии КПК образовался теоретический вакуум, который одновременно касался проблем освоения международного опыта революционного движения и нащупывания специфически национальных особенностей коммунистического движения в Китае. Это было одной из причин и одновременно одним из симптомов определенного кризиса в КПК.

Что касается Мао Цзэдуна, то его теоретический багаж в ту пору ограничивался немногими статьями, докладами и письмами, о большинстве из которых мы упоминали. Он только еще начинал пробовать свои силы в анализе серьезных идеологических и политических процессов жизни Китая и китайской революции. Он только еще приобщался к размышлениям о стратегии и тактике КПК.

Тем более закономерен вопрос: в чем же причина того, что именно Мао Цзэдун выдвинулся в 1935 году на роль руководителя партии, сумел оттеснить других претендентов и за сравнительно короткий срок сосредоточить в своих руках всю полноту власти? Эту причину, на наш взгляд, следует искать как в исторических особенностях момента, в сложившемся соотношении сил внутри КПК, так и в особенностях самой личности Мао Цзэдуна как политического деятеля.

Если к середине 30-х годов Мао Цзэдун еще не сформировался как идеолог КПК, то несомненно, что к этому времени определились основные особенности и черты Мао Цзэдуна как политического деятеля; они-то и обеспечили его продвижение к руководству в КПК. Пожалуй, главную особенность его политического стиля можно было бы обозначить как поистине уникальное мастерство групповой борьбы и интриганства. Он раньше других понял, что для захвата руководства партией нужно иметь свою группировку в ЦК КПК, и стал упорно и настойчиво создавать «опорную базу» в партии.

Когда читаешь материалы и документы КПК этого периода, знакомишься с воспоминаниями соратников и противников Мао Цзэдуна, людей, которых ему удалось привлечь на свою сторону или подчинить себе, людей, которых ему удалось отодвинуть или даже изгнать с политической арены, когда читаешь воспоминания тех, кто наблюдал за ним — с симпатией или антипатией — на рубеже 20-30-х годов, видишь прежде всего это качество Мао Цзэдуна как политика. Одни объясняют это склонностью к интриганству и склокам, другие характеризуют как ловкость и изворотливость, третьи — как удачливость в политических играх. Но все сходятся в одном: Мао Цзэдун обнаруживал незаурядные способности в борьбе за власть, которая постоянно раздирала китайское руководство.

На VI съезде КПК Чжоу Эньлай говорил, что руководящие партийные работники устраивают часто склочную борьбу, поводом для которой служит не обсуждение того или иного политического вопроса, по которому имеются расхождения во взглядах, а только личные интересы. Он говорил, что в партии не было внутрипартийной демократии, партийные комитеты не выбирались, секретари комитетов, как правило, назначались; среди руководящих работников из числа мелкобуржуазных интеллигентов процветали патриархальщина, групповщина, склока, вождизм. «Мы понимаем дисциплину слишком механически и даже нелепо, в результате меры наказания доходили до расстрела своих же товарищей»², — свидетельствовал Чжоу Эньлай.

Другие делегаты говорили о том же. Они отмечали, что в партии бытует «принцип»: «Если кто со мной согласен, тот может жить, а кто со мной не согласен, тот должен умереть». «Фракции возникают в КПК, — говорил один из делегатов, выступая на съезде, — не из-за разногласий, а просто происходит интеллигентская склока за то, чтобы быть на первых местах. Стремление быть вождем имеется внутри партии у многих членов партии»³.

Это же признавал в то время Ли Лисань: «История КПК знает многочисленные случаи ожесточенной внутрипартийной групповой борьбы, особенно борьбы беспринципной (нередко просто склочной). Вследствие того, что групповая борьба в КПК носит самый беспринципный, а не политический характер, в партийных документах, в статьях очень трудно найти о ней материалы (за редким исключением). Вследствие беспринципного характера групповой борьбы в КПК все участвовавшие в ней группировки носили бесформенный характер, иногда организуясь, а иногда выступая совсем неорганизованно»⁴.

Одной из главных причин этих болезненных явлений было мелкобуржуазное происхождение и немарксистские взгляды многих партийных кадров. Можно сослаться на достаточно глубокий и самокритичный анализ, который был дан в резолюции ноябрьского пленума ЦК КПК 1927 года «О ближайших организационных задачах КПК». Здесь говорилось, что одним из основных организационных недочетов КПК, имеющих огромное политическое значение, является то обстоятельство, что наиболее радикальные элементы революционной мелкой буржуазии устремились в ряды КПК, занимавшей самое левое крыло на фронте национально-освободительного движения. Эти элементы и составили первоначальное ядро Коммунистической партии Китая.

«Этот слой был в Коммунистической партии Китая главным и основным проводником той оппортунистической, полуменьшевистской линии, которая определяла всю политику партии до контрреволюционного переворота в Ухане и которая наложила свой отпечаток на действия партийного руководства»⁵.

Как раз из такой среды выдвинулся Мао Цзэдун и как раз в ней он чувствовал себя большим специалистом своего дела. КПК дала тогда немало примеров выдвижения вождей мелкобуржуазного толка; Ли Лисань был классическим представителем такого лидера. Но никто другой, пожалуй, не сконцентрировал в себе качества мелкобуржуазного вождя такого типа, как Мао. Мы приведем далее некоторые примеры внутрипартийной борьбы, с помощью которой он пришел к руководству в КПК; они проливают свет на личность Мао и методы его деятельности.

Эпизод первый касается взаимоотношений Мао и Чжу Дэ. Развитие их отношений показывает умение Мао идти на компромиссы и в конечном счете подчинять себе других руководителей.

Первая встреча между ними произошла еще в цзинганшанский период, когда Чжу Дэ пришел к Мао с отрядом, во много раз превосходившим по численности отряд последнего; а в КПК нередко осуществлялся принцип: кто командует армией, командует и в партии. Между ними произошло острое столкновение по ряду военных вопросов, но главным образом речь шла о проблеме власти и подчинения, как это часто бывало в КПК-

Участник этих событий Пэн Дэхуай рассказывал впоследствии, что у Мао Цзэдуна дурной характер, что он любит разводить склоку, что он оскорбил главнокомандующего Чжу Дэ. «Чжу Дэ и Мао Цзэдун не знались друг с другом. Методы Мао Цзэдуна очень жестоки. Если вы не подчинились ему, то он непременно изыщет способ, чтобы подчинить вас: он не умеет сплачивать кадровых работников. Мао Цзэдун чрезмерно подчеркивал роль люмпенов, считая люмпенов авангардом революции; это была люмпеновская линия. Имелись у него ошибки также и в вопросе о кулачестве. Он — узкий эмпирик».

Тем не менее вскоре Чжу Дэ пошел на сотрудничество с Мао и даже согласился признать его руководство. Если учесть, что Чжу Дэ пользовался куда более высоким авторитетом в армии и КПК, можно себе представить, сколько усилий пришлось применить Мао, чтобы привлечь на свою сторону бывалого военачальника.

Показательно, как складывались его отношения с Чжоу Эньлаем, присланным в 1931 году в Центральный советский район в качестве руководителя Центрального бюро ЦК КПК. Это означало для Мао необходимость подчинения Чжоу Эньлаю. Мао тотчас же начал скрытую борьбу против Чжоу.

Один из участников тех событий — Се Линсяо вспоминал впоследствии, что Мао потратил много сил и энергии, чтобы добиться ликвидации нового бюро, но это не так-то легко было сделать, поскольку Чжоу также имел своих приверженцев, располагал военной властью и занимал высокое положение в партии. Это обстоятельство не давало покоя Мао Цзэдуну, и он приказал своим приверженцам и последователям создавать мнение, что организация Центрального бюро ЦК КПК нерациональна и неправильна. «За глаза Мао Цзэдун называл Чжоу Эньлая „красным верховным владыкой“ и „бюрократом“. В душе он мечтал повергнуть Чжоу Эньлая, а в открытую делал вид, что желает, чтобы Чжоу Эньлай стал Генеральным секретарем ЦК КПК. Но очень хитрый и коварный Чжоу Эньлай отвечал на это только улыбкой».

Опираясь на авторитет ЦК КПК, Чжоу Эньлай сумел на расширенном совещании Центрального бюро ЦК КПК в Нинду в августе 1932 года отстранить Мао Цзэдуна от руководящей работы. Любопытно заметить, что наряду с критикой позиции Мао по военным вопросам ему предъявили обвинение в том, что «он не понимает марксизма». Чжоу настаивал на открытой критике ошибочных установок Мао. Однако руководство ЦК КПК, находившееся в то время в Шанхае, не согласилось с этим, поскольку Чан Кайши предпринял в ту пору четвертый поход против китайской Красной армии. В такой обстановке не следовало ослаблять единство (пусть формальное) руководства.

Что же делает Мао? Он счел за благо временно отойти от дел и уехать отдыхать и лечиться. Этот метод выжидания благоприятного момента под предлогом мнимой болезни или самоустранения стал с-тех пор одним из излюбленных приемов Мао. Благоприятный момент вскоре наступил.

Переезд руководства ЦК КПК во главе с Бо Гу в Центральный советский район в Цзянси (начало 1933 г.) дал новые шансы Мао в его борьбе за власть. По совету представителя Исполкома Коминтерна Временное политбюро ЦК КПК и Бюро ЦК Центрального советского района были слиты воедино, и Бо Гу возглавил Временное политбюро и Секретариат ЦК КПК. Назначение Бо Гу позволило Мао, играя на противоречиях между ним и Чжоу Эньлаем, усилить свои позиции.

Правда, в то время Мао не входил в состав Секретариата ЦК КПК и на многие заседания ЦК не приглашался. Так, он не принимал участия в работе 5-го пленума ЦК КПК, состоявшегося в январе 1934 года. Однако Мао Цзэдун присутствовал на всех заседаниях Реввоенсовета, а иногда даже и председательствовал на них. Пользуясь своим положением председателя Временного советского правительства, Мао сразу же стал формировать новую группу против Бо Гу из числа своих соратников по армии и предпринимал энергичные усилия, чтобы перетянуть Чжоу Эньлая на свою сторону.

Уже в конце 20-х годов Мао удается создать довольно влиятельную группировку, опираясь на которую он вел борьбу вначале против Чжу Дэ, затем против комитетов КПК хунаньской и цзянсийской провинций и, наконец, против руководства ЦК КПК. В группировку в ту пору входили Линь Бяо, Чэнь И, Чэнь Чжэжэнь, Цзэн Шань, Лю Шаоци, Дэн Сяопин, Мао Цзэтань (брат Мао Цзэдуна) и др. С помощью этой группировки Мао Цзэдун укрепил свою власть и влияние вначале в 4-м корпусе Красной армии (армии Чжу — Мао), а затем возглавил в 1930 году так называемый Общий фронтовой комитет, подчинив себе не только все воинские части и партизанские подразделения, действовавшие в юго-восточной Цзянси и западной Фуцзяни, но также партийные и советские органы этих районов. В ходе этой борьбы под предлогом так называемой кампании по борьбе с контрреволюцией Мао Цзэдун в 1930–1931 годах физически уничтожил многих руководящих партийных, военных и советских работников, которые в той или иной степени не были согласны с ним и выступали против него. Члены руководства цзянсийского провинциального комитета партии, которое поддерживало непосредственный контакт с Мао Цзэдуном, а затем подверглось жестоким репрессиям с его стороны, указывали тогда, что для Мао Цзэдуна характерны милитаристская психология и бонапартистские замашки, что он стремится «осуществить свои мечты о том, чтобы стать императором в партии».

Тем временем обстановка в стране все обострялась в связи с японской агрессией, которая началась в 1931 году,

Попытка японцев захватить Шанхай в начале 1932 года и активизация японской агрессии в целом показали, что на повестку дня работы КПК выдвинулись новые задачи, связанные с созданием единого антияпонского фронта. Это требовало пересмотра стратегии и тактики борьбы, замены лозунгов, выдвижения новой программы единых действий антиимпериалистического фронта. Лозунг немедленного свержения гоминьдана и установления власти Советов, который выдвигался партией до этого, объективно стал мешать мобилизации широких сил народа на национально-освободительную борьбу. В начале 1932 года по рекомендации Коминтерна ЦК КПК выдвинул лозунг национально-революционной войны против японских и других империалистов.

В январе 1934 года в Жуйцзине, столице советских районов, состоялся II Всекитайский съезд представителей советских районов. Съезд подвел итог достижениям революции и избрал Центральное правительство советского Китая. Мао был избран председателем китайского Центрального советского правительства. В отчетном докладе на этом съезде Мао говорил: «Наши Советы и Красная армия Китая несут великую ответственность за спасение китайского народа от гибели. Победа китайской революции означает не только освобождение 450-миллионного китайского народа, она является шагом к освобождению от гнета империализма всех угнетенных восточных народов, она несет смертельный удар японским и другим империалистам, пытающимся разжечь войну на Тихом океане»⁶.

В октябре 1934 года начался «великий поход» Красной армии на северо-запад. Армия почти все время находилась в движении и непрерывно сражалась с противником. «Красные бойцы» преодолевали огромные трудности, пересекали непроходимые горные хребты, переплывали самые глубокие и бурные реки Китая, шли через пустыни и болота, в холод и жару, в снег и дождь, преследуемые противником, отбиваясь от гоминьдановских войск в провинциях Гуандун, Хунань, Гуанси, Гуйчжоу, Юньнань, Сикан, Сычуань, Ганьсу и Шэньси. Наконец, в октябре 1935 года Красная армия достигла северной Шэньси и укрепилась на северо-западе Китая.

Во время «великого похода» во главе Красной армии стоял Чжу Дэ, Чжоу Эньлай был главным политкомисса-ром и председателем Военного совета ЦК КПК, военным советником — Отто Браун (Ли Дэ), присланный Коминтерном.

В городе Цзуньи в период «великого похода» произошло известное совещание, на котором Мао, наконец, смог осуществить давно подготавливаемый захват власти в КПК. Он настоял на созыве. так называемого расширенного совещания Политбюро ЦК КПК, которое состоялось 7 и 8 января 1935 г. Именно Мао потребовал, чтобы в совещании помимо членов и кандидатов в члены ЦК КПК приняли участие руководящие работники политуправления и генштаба, командиры и комиссары соединений (армейских групп, корпусов, отрядов, дивизий) Красной армии. Кроме того, в совещании участвовали руководящие работники Центрального советского правительства Китая и его исполнительных органов. Все это обеспечило благоприятное для Мао соотношение сил, так как он имел более крепкие позиции в армии и советских органах, чем Бо Гу и другие деятели ЦК КПК, не так давно приехавшие из Шанхая.

Как свидетельствует участник событий, представитель Коминтерна Отто Браун, приглашенные составили преобладающее большинство и получили, вопреки положениям устава и всем нормам партийной жизни, не только совещательные, но и решающие голоса. Из 35–40 участников 2/3, а возможно 3/4, не только не были членами Политбюро, но не являлись даже членами Центрального Комитета.

Мао использовал обстановку, новые настроения в партии, сваливая всю ответственность за допущенные просчеты на своих политических противников и реабилитируя себя после поражений на совещании в Нинду, когда он был освобожден от руководящей партийной и военной работы. Верный своей тактике, он сосредоточил удар на Бо Гу, добиваясь союза против него с Чжоу Эньлаем, несмотря на то что именно Чжоу отстранил его в Нинду. Захват власти в КПК был важнее личных обид. Кроме того, и Чжоу проявил присущую ему гибкость и пошел навстречу притязаниям более сильной стороны. Не последнюю роль в победе Мао в Цзуньи сыграли участники давно сплотившейся группы его приверженцев — Линь Бяо, Чэнь И, Дэн Сяопин и др.

Внешняя сторона совещания в Цзуньи выглядела следующим образом. Первым докладчиком по вопросу об итогах борьбы против пятого похода Чан Кайши и о первом этапе западного похода был Бо Гу, занимавший в то время пост Генерального секретаря ЦК КПК. С содокладом выступил Чжоу Эньлай. Не отрицая наличия отдельных ошибок, они докладывали, что в целом политическое и стратегическое руководство ЦК КПК во время пятого похода Чан Кайши было правильным.

Эта позиция встретила решительную критику со стороны Мао Цзэдуна, Ло Фу, Линь Бяо и других военных и партийных руководителей. В результате была принята написанная Мао резолюция «Об итогах борьбы против пятого вражеского похода», в которой говорилось, что доклад Бо Гу и содоклад Чжоу Эньлая, а также их военное руководство, тактика и стратегия во время этого похода в целом были неправильными.

Но победа Мао еще не была полной. Он вошел в состав Секретариата ЦК КПК, но Бо Гу еще оставался Генеральным секретарем ЦК КПК, а военное руководство оставалось в руках Чжоу Эньлая. Можно себе представить, какие еще хитроумные ходы понадобилось сделать Мао, чтобы в короткий срок сосредоточить основную власть в партии и в армии в своих руках!

Первым шагом была замена в феврале 1935 года Бо Гу на посту Генерального секретаря Ло Фу, который был тогда союзником Мао. Ло Фу тут же предложил заменить Чжоу Эньлая Мао Цзэдуном на посту главнокомандующего Красной армией 1-го фронта, что и было сделано в марте 1935 года. Правда, вскоре Ло Фу освободил Мао от этой должности; между ними, в свою очередь, началась борьба за господство в партии. Тогда по предложению Мао была создана тройка для полномочного руководства военными делами: Мао Цзэдун, Чжоу Эньлай, Ван Цзясян; внутри тройки незамедлительно возникли острые разногласия все по тому же пункту — кому быть главным, и эта временная группировка распалась. Тогда верх взяли новые силы, и 28 июня 1935 г. на заседании Политбюро ЦК КПК в Лянхэкоу главнокомандующим объединенной 1-й и 4-й Красных армий был назначен Чжу Дэ, а комиссаром — Чжан Готао. Для Мао последнее назначение означало новый этап борьбы за власть, на этот раз против Чжан Готао, который также намеревался бороться за руководство партией.

Трудно поверить, но все это происходило на фоне событий «великого похода», когда бойцы и командиры Красной армии действительно демонстрировали чудеса храбрости и героизма в борьбе против многократно превосходивших сил противника.

Одним из наиболее драматических был бой на Лушаньском перевале. Мао Цзэдун написал здесь первое из семи стихотворений, сочиненных им во время «великого похода»:

Горный перевал тверд как железо.

Но сегодня могучим шагом

Мы перейдем через вершину!

Горы синие — как море.

А заходящее солнце

Алеет как кровь.

Легендарным подвигом «великого похода» была переправа через реку Дадухэ. Она началась с эпизода, аналогичного эпизоду переправы через реку Уцзян, — внезапная атака на небольшой вражеский гарнизон, охранявший переправу, захват лодки и наступление штурмового отряда из 18 человек на вражеские позиции на другом берегу. На то, чтобы перебросить всю армию на другой берег по воде, потребовалось бы несколько дней, поэтому было решено захватить подвесной мост в 100 км к северу. Пехота должна была дойти до моста за одни сутки. Объявили об этом уже на ходу, так как не оставалось времени провести митинг, и рано утром, проведя несколько дезориентирующих маневров, части Красной армии дошли до моста и овладели им.

Солдаты Красной армии пробрались по навешенным цепям, неся в руках гранаты и пулеметы, к городу. Они строили настилы под огнем противника, падали в реку, пробирались через горящие деревянные сооружения и, наконец, взяли город приступом.

Самым трудным испытанием был путь на север через топкие болота. Каждый неосторожный шаг приводил к тому, что человек проваливался в трясину и его тут же на глазах засасывало, если только товарищи вовремя не успевали подать ему шест.

Из этого испытания многие не вышли живыми. Оставшиеся красноармейцы после обманных маневров, прорываясь через засады и участвуя в ожесточенных схватках, в октябре 1935 года достигли, наконец, цели похода — провинции Шэньси.

Мао написал по этому поводу следующее стихотворение:

Небо высокое, облака бледны,

Мы следим, как дикие гуси

Летят на юг,

Пока не теряем их из виду.

Если мы не дойдем до Великой стены,

Нельзя будет назвать нас людьми.

Высоко на гребне гор

Наши знамена развевает ветер,

У нас в руках канат.

Когда ж мы обуздаем

Серого дракона?

Мы рассказали об этих эпизодах «великого похода», чтобы читатель получил представление о мужестве и героизме бойцов и командиров китайской Красной армии, которая не только успешно завершила его, но и в конце концов обеспечила победу народной революции. Китайские партийные и военные руководители сумели в труднейших условиях «великого похода» организовать борьбу против армии гоминьдана и местных милитаристов. Однако даже в этих условиях Мао не забывал заботиться об укреплении своей личной власти в КПК.

Как раз в наиболее драматические месяцы «великого похода» развернулся новый тур борьбы между Мао Цзэдуном и Чжан Готао. Это была трудная для маоистской группировки борьба, поскольку Чжан Готао пользовался большим авторитетом в КПК и в мировом коммунистическом движении.

Мы не собираемся разбирать все события этой борьбы, которая длилась около двух лет. Заметим лишь, что Мао сумел использовать каждый промах своего противника, чтобы объединить против него максимально широкие группы в партийном и армейском руководстве. Прямолинейные нападки Чжан Готао на всех сторонников Мао, похвальба успехами руководимой им Красной армии 4-го фронта, споры со многими членами Политбюро по вопросу о выборе места для организации руководимого коммунистами района — все это позволяло Мао собирать силы для нанесения удара своему главному сопернику.

Необузданность и неосторожность самоуверенного Чжан Готао толкнула его на опрометчивый шаг, не подготовленный организационно и явно не выгодный для него. Располагая в Политбюро меньшинством, он решил разом изменить обстановку и потребовал перевыборов всего его состава.

Чжан Готао настаивал на созыве расширенного пленума ЦК, с тем чтобы реорганизовать ЦК, избрать новых работников в состав Политбюро. Мао Цзэдун был решительно не согласен с этим предложением и обвинил Чжан Готао в попытке использовать военную силу для реорганизации ЦК. В результате произошел раскол ЦК КПК и образовались два противостоящих друг другу центра — Политбюро под руководством Мао Цзэдуна и Временный центр под руководством Чжан Готао.

Политбюро ЦК не согласилось с требованием Чжан Готао — большинство его состава поддерживало Мао Цзэдуна. Произошел также драматический раскол сил объединившейся незадолго до этого в Сычуани Красной армии. Части Красной армии 1-го фронта (1-я и 3-я армии), которыми руководили сторонники группы Мао, двинулись на север, части же Красной армии 4-го фронта, находившиеся под командованием Чжан Готао, — направились на юг.

Каждая из сторон — Мао и Чжан Готао — впоследствии возлагала друг на друга ответственность за этот раскол, который резко ослаблял вооруженные силы коммунистов. Одно несомненно — Мао явно испытал облегчение от такого хода дел: он избавился от опасного конкурента, хотя и большой ценой, за счет интересов партии и всего движения. Такой подход у него не раз проявлялся и впоследствии. Если возникала дилемма — личная власть или интересы единства* КПК, она всегда решалась им в пользу личной власти. Это стало правилом его деятельности на всю жизнь и давало немалые преимущества в борьбе с менее эгоистично настроенными соперниками.

После вмешательства Коминтерна Чжан Готао летом 1936 года двинулся со своими войсками в пограничный район Ганьсу-Шэньси, где находились армейские части, возглавляемые Мао Цзэдуном. Но теперь они поменялись ролями. Никакого руководящего поста в КПК первый из них не получил, а был направлен в труднейший западный поход, где войска Красной армии потерпели тяжелое поражение. Это дало возможность Мао полностью разделаться с ненавистным соперником.

Против Чжан Готао было сфабриковано «дело», собраны компрометирующие материалы: он обвинялся не только в ошибках в руководстве армией, но и в «феодальных и милитаристских привычках» и т. д.

В марте 1937 года возглавляемое Мао Политбюро ЦК КПК приняло специальный документ, который назывался «Об ошибках Чжан Готао». Сломленный духовно и подавленный, Чжан Готао отошел от партийной деятельности. Он перешел на преподавательскую работу в Академии общественных наук в Яньани. Впоследствии, в начале 1938 года, боясь преследований, он сбежал из Яньани в Ханькоу, выступил с заявлением против Мао и всей линии руководимого им ЦК КПК и в результате был исключен из партии.

Так закончилась борьба между Мао и Чжан Готао за власть в КПК. Мао одержал победу. И произошло это не потому, что он отстаивал «более правильную линию», как утверждает маоистская историография. Принципиальных расхождений между ними не было, оба они были людьми одного направления, были подвержены сходным ошибкам, одинаково страстно жаждали господства в КПК. Мао оказался сильнее в борьбе, он действовал тоньше, проявил больше воли и выдержки в сравнении со своим прямолинейным противником.

На пути к господству в КПК Мао еще предстояло пройти большой путь. На совещании в Цзуньи Мао был введен в состав Секретариата ЦК (выполнявшего в то время роль Постоянного комитета Политбюро) и фактически занял пост руководителя Военного совета ЦК Компартии Китая.

Лишь на VII съезде партии (1945 г.) Мао удалось официально закрепить за собой пост председателя ЦК КПК, который он учредил и занял в обход пленума ЦК КПК в ходе чистки, предшествовавшей съезду. Позднее, после VII съезда, в середине 1946 года, с началом гоминьдановского наступления ЦК КПК создал шесть бюро по районам, которые соответствовали шести крупным войсковым соединениям. Общее политическое и военное руководство осуществляли ЦК КПК и Народно-революционный военный совет под председательством Мао Цзэдуна. Главнокомандующим НОА был Чжу Дэ. 19 марта 1947 г. гоминьдановцам удалось захватить Яньань. После этого руководство ЦК разделилось: одна часть во главе с Мао осталась в северной части Шэньси, другая часть — рабочий комитет ЦК КПК во главе с Лю Шаоци — обосновалась в провинции Хэбэй. Фактически же главной базой китайской революции в этот период был Северо-Восточный Китай. Здесь с помощью Советского Союза была создана военно-революционная база, сыгравшая решающую роль в победе китайской революции и образовании КНР.

Попробуем еще раз поразмышлять о том, почему именно Мао Цзэдун, а не кто-либо другой, выдвинулся на роль единоличного руководителя КПК — роль, на которую, как мы видели, претендовали многие деятели партии. Только очень ограниченные люди могут думать, что история детерминирована до деталей и лиц, и все же эта «случайность» была обусловлена. Объяснение нужно искать, как нам думается, в исторических обстоятельствах того времени.

Прежде всего сыграла роль обстановка внутри руководства КПК, где шла беспрестанная борьба различных группировок как по принципиальным вопросам стратегии и тактики китайской революции, так и вокруг проблем личной власти, влияния, престижа.

В условиях непрерывных боев с войсками Чан Кайши и других милитаристов, жестоких преследований коммунистов, особенно их руководителей в основных городах Китая, внутренняя борьба и разобщенность выступали как особая опасность, представляя собой едва ли не одну из коренных проблем в КПК. Единство, твердое руководство, дисциплина и порядок становились настоятельным требованием момента. Многие в партии, и в особенности среди военных, видели выход в выдвижении вождя, способного покончить с бесконечной борьбой и групповщиной. Были и такие в руководстве КПК, которые ждали лидера с железной хваткой, способного внести элемент жесткого порядка в разбушевавшуюся стихию, управления партией с ее постоянной сменой лидеров, каждый из которых уходил с руководящего поста с клеймом «правого» или «левого» оппортуниста, «троцкиста», «догматика», «эмпирика».

Вторая, не менее важная причина — характер обстановки в стране и во всем мире. Разбойничье нападение Японии на Китай, которое создало угрозу полного порабощения страны, не могло не углубить национально-освободительную направленность надвигавшейся революции. Патриотическое антияпонское движение охватывало все более широкие слои рабочих, крестьян, интеллигенции. Партия не могла стоять в стороне от этого и концентрировать по-прежнему свои усилия исключительно на борьбе с гоминьданом. Назрела необходимость поворота в ее стратегии и тактике, требовавшего единства действий со всеми прогрессивными силами страны против японских захватчиков.

Мао Цзэдун всей своей прежней деятельностью показал, что на первом месте для него стоит проблема национального возрождения.

Эми Сяо, восторженно характеризуя деятельность Мао Цзэдуна в середине 30-х годов, с восхищением цитирует его слова в защиту национальной свободы и величия китайского народа. Вот эти слова: «Китайский народ не стадо послушных овец. Он представляет великую нацию с богатой историей, благородным национальным самосознанием и высоким пониманием человеческой справедливости. Во имя национального самоуважения, человеческой справедливости и желания жить на своей собственной земле китайский народ никогда не допустит, чтобы японский фашизм превратил его в раба»⁷.

Сильно сказано! И, конечно же, такие выступления импонировали коммунистам, прогрессивной части всей китайской нации. В обстановке, сложившейся внутри КПК, наибольшие шансы на успех в борьбе за руководство партией получили силы, которые выступили против прежней, устаревшей, а иной раз и вообще неверной линии. Мао Цзэдун умело воспользовался благоприятным моментом: в его пользу говорило то, что он выступал с критическими замечаниями в отношении прежних руководителей, правда, не по коренным, принципиальным вопросам, касающимся политической линии. Тем не менее партийная масса могла расценивать его выступления как оппозицию тогдашнему руководству КПК. Имело значение и то, что он на протяжении многих лет вместе с Чжу Дэ и другими крупными деятелями КПК занимался военной работой, которая в связи с японской агрессией и походами гоминьдановских войск выступала на передний план.

Особое значение имел тот факт, что Компартия Китая понесла огромные потери, в том числе среди своего руководства, связанного с рабочим движением Китая. Только за первые шесть месяцев после чанкайшистского переворота в 1927 году число членов КПК сократилось в пять раз — с 50 тыс. до 10 тыс. В начале 30-х годов большой ущерб партии нанесли репрессии, обрушившиеся на коммунистов в Шанхае в результате предательства. В период Похода китайской Красной армии на северо-запад страны численность КПК с 1934 по 1937 год сократилась с 300 тыс. до 40 тыс. В общей сложности с 1927 по 1935 год погибло примерно 400 тыс. членов КПК и сочувствовавших им, в том числе почти все коммунисты, работавшие в городских партийных ячейках, среди рабочего класса⁸.

В 1927 году китайские генералы-милитаристы расправились с Ли Дачжао — одним из первых популяризаторов марксизма в Китае и основателей Компартии; погиб Чжан Тайлэй — один из организаторов Компартии и комсомола, возглавивший восстание в Кантоне в 1927 году; через два года в Шанхае был казнен Пэн Бэй — создатель первого крестьянского союза в стране и первого рабоче-крестьянского демократического правительства; в 1932 году гоминьдановцы расстреляли Дэн Чжунся — члена ЦК КПК с 1922 года, одного из руководителей гонконг-кантонской забастовки; в 1935 году был расстрелян Цюй Цюбо — видный руководитель КПК, изучавший непосредственно в Советском Союзе опыт Октябрьской революции; в том же году был зверски убит один из прославленных героев китайской Красной армии Фан Чжиминь, основатель одной из первых революционных баз, участник Наньчанского восстания; погиб Су Чжаочжэн — член Политбюро ЦК КПК, председатель Всекитайской федерации профсоюзов, руководитель правительства Кантонской коммуны.

Все это не могло не отразиться на уровне политического руководства КПК.

Выдвижению Мао Цзэдуна способствовало и то, что Коминтерн был неправильно информирован сторонниками Мао о внутреннем положении в КПК, которое всегда выглядело весьма запутанным и сложным. Хотя многие руководящие деятели Коминтерна относились критически к Мао Цзэдуну, однако горький опыт прежних руководителей (Чэнь Дусю, Ли. Лисаня и др.) показывал ограниченность выбора среди руководителей китайской революции. В мировой печати не без старания Мао Цзэдуна и таких публицистов, как Э. Сноу и Эми Сяо, распространялись легенды о героизме и стойкости военных и партийных руководителей китайской Компартии, среди которых постоянно называлось и имя Мао Цзэдуна.

Наконец, личные качества самого Мао как руководителя вполне определенного типа. Читатель уже видел, что Мао обнаружил незаурядные способности в групповой фракционной борьбе внутри КПК, а это было не последним достоинством в борьбе за власть в обстановке засилья мелкобуржуазного вождизма. Но дело не только в этом.

Здесь мы подходим к вопросу о роли личности лидера КПК в специфических условиях внутреннего положения, сложившегося в КПК в середине 30-х годов, в специфических условиях страны с несозревшим пролетарским движением, страны экономически слаборазвитой, полуфеодальной, крестьянской, гигантской по своим масштабам, плохо управляемой, страны с традициями имперской власти, отнюдь не изжитыми за краткий период после ликвидации монархического строя, страны, переживавшей особенно трудный период своей истории в связи с агрессией организованного и мощного империалистического хищника, каким являлась в ту пору Япония.

Каким же он был, этот китайский политический лидер, в душе которого совмещалось поклонение императору Лю Бану, вождям крестьянских восстаний и Наполеону Бонапарту?

Представление о Мао как о «политическом человеке» (выражение Аристотеля) мы можем почерпнуть из разнообразных источников. На первое место по ценности информации принято ставить личные впечатления и свидетельства Э. Сноу, который первым из представителей западного мира встретился с Мао Цзэдуном летом 1936 года в столице северной Шэньси городе Баоань, а затем встречался с китайскими коммунистами в 1939 году и, наконец, в 1960 и 1971 годах.

Э. Сноу написал ряд книг и статей, популяризирующих личность Мао и дело китайской революции: «Красная звезда над Китаем», «Человек магической силы», «Черновые записки о красном Китае (1936–1945 гг.)», «На другом берегу реки» и др. Свой вклад в прославление Мао Цзэдуна внесли такие американские журналисты, как Агнесса Смэдли, которая длительное время находилась в Яньани, Анна Луиза Стронгидр. Эти журналисты и писатели выступали против колониалистской политики империалистических держав и в общем стремились дать западному читателю информацию о борьбе китайского народа за свое освобождение. Свою симпатию делу китайской революции они переносили, естественно, на лидеров, возглавлявших ее, и в первую очередь на руководителя КПК — Мао Цзэдуна. Впрочем, у Э. Сноу могли быть (как мы увидим) и мотивы другого рода.

Восторженная интонация стала лейтмотивом произведений Эдгара Сноу, Агнессы Смэдли, Анны Луизы Стронг, а впоследствии была воспринята многими буржуазными исследователями современного Китая (несмотря на наше критическое отношение к культу Мао, которое не скрывалось с самого начала, в интересах объективности мы намерены обращаться и к этим источникам).

Несколько лет назад люди, интересующиеся событиями в Китае, получили в свое распоряжение неоценимый материал — дневниковые записи связного Коминтерна при руководстве ЦК КПК, исполнявшего одновременно обязанности военного корреспондента ТАСС, П. П. Владимирова, который с 1942 по 1945 год работал в Яньани, постоянно общался с Мао Цзэдуном и другими китайскими руководителями⁹. Записи П. П. Владимирова не предназначались для публикации, они были изданы лишь посмертно и, естественно, носили особо доверительный и откровенный характер.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.