Политический старт

Политический старт

И своей биографией, и всем ходом своей карьеры Герман Геринг резко отличался от других подсудимых: и от той незначительной их части, которая почитала себя аристократией среди нацистской черни, и от той, которая рассматривала себя идеологической и политической основой режима. Всем своим прошлым Геринг как бы напоминал аристократам типа Нейрата и Папена, что происходят они из одной и той же среды. А всей своей практической деятельностью Геринг как бы говорил, что он человек дела, человек действия, в отличие от «чистых демагогов» типа Розенберга и Штрейхера.

Родился Герман Геринг в 1893 году в Баварии. Отец его был губернатором в Юго-Западной Африке, поддерживал тесные связи со многими английскими государственными деятелями, в особенности с Сессилем-Родом и Чемберленом-старшим, симпатизировал Бисмарку. Добрую половину своей юности будущий рейхсмаршал провел в Австрии.

– Расскажите коротко трибуналу вашу биографию до начала первой мировой войны и во время ее, – обратился к Герингу его адвокат Штамер.

И Геринг начал:

– Обычное воспитание – сначала домашний учитель, затем кадетский корпус, потом действительная служба в армии в качестве офицера… К началу первой мировой войны я был лейтенантом в пехотном полку… С октября тысяча девятьсот четырнадцатого года стал летчиком, сначала на самолете-разведчике, затем недолго на бомбардировщике. К осени тысяча девятьсот пятнадцатого года я – летчик-истребитель. Был тяжело ранен в воздушном бою. По выздоровлении стал командовать отрядом истребителей, а затем, после того как разбился Рихтхофен, был назначен командиром известной в то время эскадрильи Рихтхофена…

В те далекие годы жирная физиономия Германа Геринга, казавшаяся немецким мещанам идеалом красоты и мужества, не сходила со страниц иллюстрированных журналов. И нетрудно было заметить, наблюдая Геринга в зале Нюрнбергского суда, с каким самодовольством сам он вспоминает о том времени, когда только что начиналась длинная и кровавая карьера будущего рейхсмаршала.

Сообщая о своих наградах, Герман Геринг предпочел умолчать, за что они получены. Он опустил такие детали, как разрушение его эскадрильей мирных городов. И уж совсем не кстати показалось Герингу напоминать судьям в Нюрнберге, что имя его еще в 1918 году было занесено в списки военных преступников…

Поражение Германии в первой мировой войне ничему не научило германских милитаристов. Очень скоро они опять начинают бряцать оружием, готовят создание рейхсвера. Многие друзья Германа Геринга вступают в новую армию. Геринг отказывается. Идейные соображения? И да, и нет.

– Я отклонил предложение вступить в рейхсвер, так как с самого начала находился в оппозиции к республике, которая была создана революцией. Я не мог бы сочетать это со своими принципами.

Как видно, чувство глубокого почитания внутренней политики Бисмарка с большой силой передалось от отца к сыну. Герман Геринг расстается с постылой ему республикой и уезжает за границу. Уезжает якобы затем, «чтобы там создать себе положение», а точнее говоря, скрывается там от ответственности за свои военные преступления.

Он странствует по Скандинавии. В Швеции служит гражданским летчиком. Но как только в Германии явно запахло жареным, возвращается туда.

В октябре или ноябре 1922 года ему пришлось присутствовать в Мюнхене на митинге протеста против выдачи Антанте германских «военных руководителей». Геринг не склонен называть вещи своими именами, ибо иначе он должен был бы сказать «военных преступников». И уж совсем скромничает подсудимый №1, когда заявляет суду, что попал на тот митинг «как зритель, не имея к нему никакого отношения». Он знал, конечно, что и его имя красовалось в списке лиц, подлежащих выдаче Антанте.

Там, на этом митинге, Герман Геринг впервые услышал имя Гитлера: кто-то потребовал, чтобы Гитлер выступил! И Геринг был в восторге от того, что его будущий кумир отказывается выступать «в кругу этих ручных бюргерских пиратов». Гитлер считал бессмысленным «посылать протесты, которые не имели никакого веса».

Геринг быстро разобрался, о каком весе шла речь. Словесным протестам вскормленный Людендорфом Гитлер явно предпочитал новую германскую армию, восстановленный прусский милитаризм.

– Это мнение буквально совпадало с моим, – показывает бывший рейхсмаршал перед лицом Международного трибунала. – Таковы были и мои задушевные мысли… После этого я пошел в партийную организацию НСДАП…

Он пошел к Гитлеру, уже хорошо осведомленный, что слово «социализм» в названии партии ровным счетом ничего не значит. Для бравого офицера кайзеровской армии там сразу же нашлась подходящая работа. Ему доверили создание национал-социалистских вооруженных отрядов, этой преторианской гвардии Гитлера.

Именно к Герингу питали наибольшее доверие германские промышленники, имея в виду его прошлое. Через него и поступали от них средства на содержание этой гвардии. Постепенно он становится важнейшим посредником между рейхсвером и монополистами, с одной стороны, и гитлеровской партией – с другой.

Геринг подробно рассказывает суду об этом этапе своей карьеры. Рассказывает с таким внешним спокойствием и даже трудно скрываемой гордостью, как будто выступает перед нацистской аудиторией.

– Так дело очень скоро дошло до событий девятого ноября тысяча девятьсот двадцать третьего года[9], – подводит он итог. – Дальнейшее общеизвестно: меня тяжело ранили у памятника погибшим национал-социалистам в Мюнхене. Этим я заканчиваю первую главу своего повествования.

Доктор Штамер явно доволен своим подзащитным: «Великий человек защищается по-великому». Он дает ему «перевести дух» и предлагает следующий вопрос:

– Когда же вы опять установили связь с Гитлером после ранения?

И Герман Геринг приступает ко «второй главе».

После неудачи мюнхенского путча он предпочел снова бежать за границу. Там узнал, что Гитлер и некоторые другие активные участники путча арестованы и преданы суду. Сам он в суд, конечно, не является и ведет широкий образ жизни сначала в Инсбруке, затем в Италии, без стеснения пользуясь средствами своей жены.

В Германию Геринг возвращается вновь лишь в 1927 году и с еще большим рвением борется за укрепление нацистской партии. Гитлер высоко ценит его тесные связи с финансовыми и военными кругами. Однако руководство партийными вооруженными отрядами поручает не ему, а Эрнсту Рему. Это вызывает у Геринга некоторое недовольство и в то же время как бы подстегивает его. Герман Геринг блестяще проводит ряд комбинаций и за короткое время настолько укрепляет свои позиции, что становится одной из ведущих фигур фашистского движения. Симпатии крупнейших магнатов Германии по-прежнему на его стороне. Круппу и Тиссену, Флику и Клекнеру очень импонирует то, что он свободен от псевдосоциалистической фразеологии, характерной для других деятелей нацистской партии. Она нужна, эта фразеология, но тем не менее раздражает сильных мира сего.

Всем своим поведением Геринг стремится упрочить за собой репутацию человека волевых и активных установок. Он с отвращением относится ко всякого рода парламентаризму. Его идеал – полное единовластие, фашистская диктатура. Он не хочет делить власть даже с так называемым националистическим лагерем Папена и Гугенберга.

И здесь, конечно, не только «идейные» соображения. Герман Геринг самый большой эгоцентрист в нацистской партии. Он фантастически тщеславен, себялюбив и хорошо понимает, что если национал-социалисты придут к власти в коалиции с другими реакционными буржуазными партиями, то монополистическая верхушка станет опираться не только на него, как главного выразителя своих интересов. В других партиях могут обнаружиться более талантливые ее адвокаты.

Иное дело, если национал-социалистская партия станет монопольно правящей партией. В рамках созданной этой партией государственной машины Геринг, несомненно, окажется ключевой фигурой, возьмет в свои руки весь правительственный и полицейский аппарат. Вот тогда-то, и только тогда он будет для рурских властителей самым приемлемым, истинно своим человеком.

Герман Геринг внушает значительной массе больших и малых партийных чиновников, офицерам рейхсвера и деклассированным слоям интеллигенции, что лишь при единовластии фашистской партии они смогут рассчитывать на теплые местечки. С другой стороны, он обольщает буржуазию созданием мощного полицейского кулака, единственно способного в этом беспокойном мире защитить ее интересы.

Пруссак по воспитанию и по натуре, бонапартист по характеру, Геринг соответственно обставляет свою архибуржуазную берлинскую квартиру. На одной из стен его кабинета укрепляется огромный меч германского средневекового палача, что должно символизировать методы, с помощью которых Геринг намеревается вести борьбу за власть. На письменном столе вместо электрических ламп стоят огромные канделябры с зажженными свечами. При их трепетном мерцании Геринг кажется сам себе средневековым патрицием.

Весь кабинет увешан портретами гогенцоллернов, кайзера и кронпринца. Рядом с ними Бенито Муссолини. Но напротив своего рабочего кресла Геринг отвел место для Наполеона Бонапарта. По ночам, при свете свечей, он пристально смотрит в глаза этого крупнейшего политического карьериста прошлого века, как бы советуясь с ним. Геринг явно мечтает о карьере «великого корсиканца» и уж, конечно, из всех нацистских бонз считает только себя имеющим основание и право на такую мечту…

Этот кабинет все чаще и чаще посещают напуганные ростом революционного движения германские банкиры и промышленники. И Геринг говорит с ними языком, свободным от псевдосоциалистической демагогии нацизма. Пусть Адольф Гитлер и Альфред Розенберг выступают с трескучими речами. Гитлер как-то назвал себя «национальным барабанщиком». Пожалуйста! Пускай роль политических демагогов будет за ними. Ему, Герингу, ни к чему эта псевдоромантика, этот мещанский социализм.

Приближаются решающие дни борьбы за власть. 28 января 1932 года в замке Ландсберг, принадлежащем монополисту Тиссену, происходило секретное совещание: три директора Стального треста (Тиссен, Пенсген и Феглер) встретились с тремя китами национал-социализма – Гитлером, Герингом и Ремом. Но впереди еще год больших политических битв. В августе на выборах в рейхстаг нацисты собрали 37 процентов всех поданных голосов. Это была вершина успеха, которого они когда-либо достигали в избирательной борьбе. Но в последующие месяцы нацистская партия резко скомпрометировала себя связями с крупными монополиями, была разоблачена левыми партиями и вследствие этого 6 ноября потеряла два миллиона голосов.

На процессе в Нюрнберге Геринг вынужден был признать, что именно в то время особенно усилились позиции германской коммунистической партии:

– За нее было подано свыше шести миллионов голосов, а ее соединения «Рот Фронт» являлись весьма революционно настроенным орудием захвата власти.

Гитлер понимал, что, если не принять самые экстраординарные меры, депрессия нацизма может привести к полному его поражению. Многие из подручных фюрера явно растерялись. Только Геринг в эти дни продолжал энергично действовать, и в результате его переговоров с магнатами промышленности 19 ноября 1932 года Шредер, Крупп и другие монополисты обратились с письмом к президенту Гинденбургу, категорически требуя назначить Гитлера рейхсканцлером.

Наступает февраль 1933 года. В доме Германа Геринга опять собираются представители крупнейших монополий. Гитлеру нужны деньги, чтобы успешно провести подготовку к выборам, назначенным на 5 марта. Геринг хорошо знал, что может произвести наибольшее впечатление на собравшихся.

– Господа, – сказал он, – жертвы, которые требуются от промышленности, гораздо легче будет перенести, если промышленники смогут быть уверены в том, что эти выборы будут последними на протяжении следующих десяти лет и, может быть, даже на протяжении следующих ста лет.

«Господа» не заставили себя упрашивать. За несколько минут было собрано три миллиона марок.

День 5 марта 1933 года стал черным днем Европы. В Германии к власти пришел фашизм.

Геринг сосредоточивает в своих руках важнейшие посты: становится президентом рейхстага, имперским министром воздушного флота и прусским министром внутренних дел. Не без гордости он сам провозглашает себя «человеком №2», хотя в душе лелеет мечту стать первым номером. И Геринг действительно стал им, но только когда оказался уже в Нюрнберге и явно ощутил на шее веревку.

Существо непомерного, патологического тщеславия, он даже в те трагические для него дни не мог скрыть своего удовлетворения, когда обвинитель Джексон, обращаясь к нему, сказал:

– Возможно, вы осознаете, что вы единственный оставшийся в живых, кто может полностью рассказать нам о действительных целях нацистской партии и о работе руководства внутри партии?

– Да, я это ясно осознаю, – самодовольно отозвался Геринг.

А дальше между обвинителем и подсудимым №1 произошел такой диалог:

Джексон. Вы с самого начала намеревались свергнуть и затем действительно свергли Веймарскую республику?

Геринг. Что касается меня лично, то это было моим твердым решением.

Джексон. А придя к власти, вы немедленно уничтожили парламентарное правительство в Германии?

Геринг. Оно нам больше не нужно было.

Герману Герингу не нужно было и многое другое.

Он с легкостью обошелся бы без Гинденбурга. Если бы не рейхсвер, Геринг не постеснялся арестовать престарелого президента.

Ему претили жалкие представители национального лагеря – все эти папены, шлейхеры, гугенберги. Геринга долго тошнило от «честного слова» Гитлера, данного Гинденбургу в том, что он, фюрер, никогда не расстанется с ними.

Но конечно, прежде всего надо было разделаться с коммунистами. Требовался сильный удар, способный уничтожить всех, кто оказался на пути установления полного единовластия нацизма. Изощренный в провокациях мозг Германа Геринга работает в этом направлении денно и нощно, Геринг завидовал своему кумиру Бонапарту: у того на службе находился гениальный полицейский ум Жозефа Фуше, а тут требовалось придумывать все самому.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.