Афганистан

Афганистан

Летом 1983 года мне представилась возможность поехать в Афганистан, где уже четвертый год шла война. Я должен был сопровождать начальника разведки Крючкова, который довольно часто бывал там и лучше других знал обстановку в стране. Для подавляющего большинства командировка в Афганистан рассматривалась как наказание, даже само название страны в разговорах искажалось: ее часто называли «Гав-нистан». Меня же перспектива поездки порадовала. Появился шанс на месте ознакомиться с самым крупным и сложным в то время международным конфликтом. Возможности для получения информации ожидались прекрасные: предстояли встречи с нашим военным командованием, с членами и руководителями афганского правительства, послом СССР, старшим партийным советником, председателем КГБ. Предусматривалась поездка в «горячие точки» на периферии. Куда уж лучше! Можно просидеть в стране год-полтора, не вылезая из одного гарнизона, и будешь видеть всю войну сквозь амбразуру отведенного дота или дзота. А тут оказия познакомиться с главными действующими лицами, по крайней мере с одной стороны баррикады, выслушать их точки зрения, поглядеть своими глазами на поле боя. Кроме того, при представительстве КГБ в Кабуле работала небольшая группа сотрудников информационно-аналитического управления, в задачу которых входили обработка и отправка в Москву основного массива информации. Я рассчитывал на помощь и своих коллег, которых в дилетантизме упрекнуть не мог.

Мне не довелось сколь-нибудь систематизированно изучать Восток и его проблемы, не выпадали мне и долговременные командировки в эти края, и я чувствовал какую-то ущербность оттого, что постоянно приходилось полагаться на своих помощников. И вот такая оказия!

Вылетели мы 20 июня 1983 г. из Внуково на спецсамолете ТУ-134, принадлежавшем Комитету госбезопасности. В салоне рядом с Крючковым я увидел посла СССР в Кабуле Та-беева и руководителя всего сонма партийных советников в Афганистане В. Г. Ломоносова, которые возвращались с пленума ЦК, рекомендовавшего Ю. В. Андропова на пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР.

Сверху Афганистан мрачен и неприветлив. Голые бурые горы, кое-где со снежными шапками. Лишь на дне узеньких долин, вырезанных горными ручьями, гнездятся затерянные кишлаки. Глинобитные домики цепляются за крутые склоны, а каждый метр земли заботливо ухожен и малахитом зеленеет со дна горных расщелин. Пассажиры чуть напряжены, ведь у моджахедов уже имеются ракеты «земл — воздух» и крупнокалиберные пулеметы. Но пилоты держатся выше зоны их досягаемости.

В салоне идет неспешный разговор об обстановке — разговор начистоту, без причесывания информации, что делается иногда при отправке ее начальству. Ломоносов рассказывает о военной трагедии, разыгравшейся всего месяц назад, в 20-х числах мая, в провинции Пактия, куда в походном порядке двинулась 38-я бригада афганской армии с целью взять под контроль восемь уездных центров провинции и оставить там так называемые «орг-ядра», то есть назначенных руководителей местной власти, партийных боссов и командиров «царандоя» — прообраза полиции, вооруженной для ведения боевых действий.

Бригада имела при штабе советского полковника, который двигался в ее походных порядках. Несмотря на то что место пользовалось дурной славой и дважды на этой дороге уже отмечались нападения душманов на колонны армейских машин, командование бригады и советник не приняли самых элементарных мер предосторожности. Без боевого охранения, без предварительной разведки, без прикрытия с воздуха узкая колонна втянулась в длинное горное ущелье уже на исходе дня и внезапно была атакована противником, засевшим на склонах гор. Повторилась трагедия, известная по литературе со времен Неистового Роланда, который со своим христианским воинством был полностью уничтожен маврами в Ронсевальском ущелье. Прошли века и века, а люди все повторяют одни и те же примитивные ошибки. Бригада оказалась не в позиции бойца, а в безнадежном положении расстреливаемого. У солдат было только два выхода: либо умереть на дороге, либо бежать куда глаза глядят. Командование бригады вместе с незадачливым полковником-советником погибло, бригада прекратила существование. Только часть головы колонны, которая успела к началу атаки уже выйти из горного дефиле, добралась до места назначения. Она и принесла горькую весть о разгроме бригады.

Я жадно впитывал каждое слово, оно ведь было сказано человеком, который лично получил информацию от очевидцев этой катастрофы. Я не помнил, чтобы об этом был проинформирован центр, такие вещи от него тщательно скрывались. В этом мне приходилось убеждаться на каждом шагу моего недолгого пребывания на афганской земле. Вспомнились старые присказки Никиты Хрущева на охоте в Завидове в мае 1963 года, когда он, зло подтрунивая над маршалами, говаривал: «Вдохновеннее, чем рыбаки и охотники, врут только военные». Конечно, нельзя относить это ко всем, кто носит военный мундир. Абсолютное большинство офицеров честно и мужественно во всех обстоятельствах несет свой нелегкий крест. Свой интернациональный долг они выполняли самоотверженно и готовы были отдать жизнь (а многие ее и отдали), но не изменить присяге. Скрывали, врали, искажали правду те, кто строил на войне свою карьеру, кто политиканствовал, а иной раз и просто наживался.

Припомнилась история в ГДР, где однажды речной пассажирский пароходик напоролся на чистом по карте фарватере на какое-то препятствие, пробил свое днище и затонул. Погибли люди. При обследовании места происшествия выяснилось, что на дне реки стоял танк, затонувший при попытке форсировать речную преграду во время учений. Танк был советский, но все усилия установить принадлежность танка к конкретной части оказались безуспешными. Командиры дружно рапортовали, что у них в полном составе вся боевая техника.

Сколько лет шведы громко кричали о нарушениях их территориальных вод советскими подводными лодками! В отдельных случаях дело доходило даже до сбрасывания глубинных бомб на неопознанные подводные корабли. А мы со слов военных отвергали по дипломатическим каналам всякое подозрение в наш адрес, и пресса получала задание позубоскалить над страхами и подозрительностью северных соседей. Пока… не произошло неизбежное: одна из наших субмарин забралась глубоко в прибрежные шхеры и села на мель у самых берегов Швеции. Расследование высветило главные причины — головотяпство и непрофессионализм, скрываемые ложью.

Нам были известны случаи, когда наши военные «упускали» крылатые ракеты, улетавшие даже за рубежи родной страны, но и в этом случае главные заботы направлялись на то, чтобы скрыть происшедшее.

Я люблю нашу армию, горжусь славной военной историей России, верю, что армия очистится от всех, кто позорит военный мундир, и станет одним из катализаторов и гарантов возрождения России. Моя критика относится только к тем, для кого навсегда утеряны понятия чести, порядочности, считавшиеся в русской армии обязательными для офицеров и генералов.

В Афганистане сокрытие правды высшими чинами армейского руководства было распространенным явлением. Мы и в центре, десятки раз обсуждая афганскую войну, не могли понять, каким же образом совместить доклады военных о потерях «бандитов» с реальной численностью формирований моджахедов. По отчетам военных, десятки тысяч участников этих формирований ежегодно погибали в военных операциях, а численность противостоявших нам группировок и отрядов практически не уменьшалась и оставалась, по данным разведки, примерно на одном и том же уровне — 120–150 тыс. человек по всей стране. Оказалось, что использовалась своеобразная система подсчета потерь противника, основанная на расходе собственных боеприпасов. Скажем, сброшено столько-то тонн бомб, выпущено столько-то снарядов, мин, израсходовано энное количество стрелковых боеприпасов — значит, должно быть убито и ранено такое-то количество «супостатов». Просто и «эффективно». Жаль только, что совсем порочно.

По словам наших офицеров-аналитиков, работавших в Кабуле, вся исходная информация о военном положении была порочной изначально. В их распоряжении были доклады военной контрразведки (подчинявшейся КГБ), армейского командования и командования армии Афганистана. Разница в цифрах была в 10–12 раз. «Липа» цвела и благоухала.

Свои потери, чтобы не портить репутацию, раскладывали на месяцы и кварталы, создавая впечатление интенсивности боевых действий и связанной с этим регулярности потерь. Мне рассказывали, что были случаи отправки крупных колонн автомашин с гражданскими и военными грузами без должного военного сопровождения и мер прикрытия. Колонны становились легкой добычей моджахедов, гибли почти целиком. Потери составляли сотни машин, но эти цифры аккуратно раскладывались на длительный период.

Нам давно было известно, что в Москве так и не был решен вопрос, кто же будет главным представителем советского руководства в самом Афганистане, кто будет своего рода военно-политическим руководителем всей кампании. Вопрос не был решен потому, что и в самой Москве никто не знал, кто же несет основную ответственность за афганскую войну. Существовала комиссия ЦК по Афганистану, в которую входили Громыко, Андропов, Устинов и др. Это был типичный по тем временам «коллективный орган безответственности», носивший, по сути дела, консультативный характер, при генеральном секретаре. А практическое каждодневное руководство осуществляли министры по своим линиям, не спрашивая коллег и часто не советуясь с ними. Этим ловко пользовались афганцы, находившие себе покровителей среди ведомственных начальников. Скажем, в течение всех лет войны представители Комитета государственной безопасности ориентировались преимущественно на группировку «Парчам» Народно-демократической партии Афганистана. Эту группировку возглавлял Бабрак Кармаль, стоявший во главе партии и государства. В то же время представители Министерства обороны неизменно симпатизировали «халькистам», потому что подавляющее большинство военного командования афганской армии принадлежало именно к этой группировке.

Роль посла Советского Союза была достаточно принижена, что, по-видимому, устраивало МИД СССР и А. А. Громыко, не желавшего глубоко погружаться в афганскую пучину. Партийные советники отбывали в Афганистане что-то вроде штрафного срока. Они командировались, как правило, на один год под предлогом выборности своих должностей в СССР. Из этого года они старались пару месяцев пробыть в отпуске дома. Когда потом при поездке по стране пришлось присутствовать на докладах партсоветников при провинциальных комитетах НДПА, то неизменно оставалось удручающее впечатление от пустословия, желания втереть очки и полного отсутствия понимания обстановки и перспектив своих действий.

При такой организационной неразберихе не было ничего удивительного, что не существовало и никакого стратегического плана действий в Афганистане. В течение всех лет не прекращалась дискуссия, что должна делать 40-я армия: охранять коммуникации, крупные города, военные объекты либо активно участвовать в боевых операциях против бандформирований, следует ли держаться крупными соединениями или частями в гарнизонах либо принять участие в организации эффективной оккупации всех сколь-нибудь значительных населенных пунктов страны, чтобы лишить повстанцев реальной опоры среди местного населения.

Мы не могли ответить убедительно и на такой вопрос: почему СССР, неся все возможные политические издержки в, связи с военной интервенцией, ограничился вводом всего стотысячного войска, которого было явно недостаточно для решения военных проблем? Ведь было известно, что американцы во время вьетнамской войны ввели туда армию, насчитывавшую до 500 тыс. человек, а театр боевых действий во Вьетнаме был значительно меньше и компактнее, чем в Афганистане. Неужели наша вечная неуверенность и нерешительность руководили нами и здесь, на поле боя? Так или иначе, но личные наблюдения и многочисленные встречи и беседы приводили неизбежно только к одному выводу: такими силами и такой организацией выиграть войну нельзя, просто невозможно. Вся страна отдана противнику, который бесконтрольно набирает и обучает свои боевые отряды, беспрепятственно ходит в Пакистан, где расположена постоянная база снабжения, переподготовки, отдыха и лечения, возвращается и по своему усмотрению определяет время и место нанесения удара.

Даже из греческих мифов известно, что Антей был непобедим до тех пор, пока его не оторвали от земли-матери. Но Геракл нашел средство для победы: подняв Антея в воздух и не давая прикоснуться к земле, задушил его. А Израиль и США постоянно декларировали свое право на преследование тех диверсионно-террористических групп, которые после нанесения ударов скрывались на территории других стран. Израиль постоянно вторгался в Ливан, якобы преследуя террористов, громил опорные пункты палестинцев далеко за пределами своих государственных рубежей.

Соединенные Штаты еще в 1915 году дали пример такой политики преследования, когда направили на территорию Мексики корпус под командованием генерала Першинга для поисков и поимки знаменитого партизана Панчо Вильи, который незадолго до того совершил нападение на пограничный город Колумбус. По такой же схеме Соединенные Штаты вторгались в Камбоджу в ходе вьетнамской войны для преследования «вьетконговцев».

Почему же союзники — Советский Союз и Афганистан — пассивно дожидались, когда с пакистанских баз придут еще более многочисленные, лучше вооруженные, обученные военные контингенты и начнут склонять чашу военных весов на свою сторону? Ведь ничего другого ожидать просто не приходилось. Любая оборона в военном деле может быть только начальной стадией стратегической идеи кампании, но не конечным и исчерпывающим ее компонентом. Даже сейчас, когда слышу монотонно повторяющиеся слова об оборонительном характере наших доктрин, я все-таки думаю, что это означает наш отказ от первого удара, отказ от войны как средства решения политических или иных вопросов, но не отказ от наказания возможного агрессора, где бы он ни находился после неизбежной оборонительной фазы войны. Хороши были бы мы, если бы во время Великой Отечественной войны, преследуя гитлеровские армии, остановились на рубежах своих государственных границ, ссылаясь на оборонительную сущность нашей доктрины.

Если уж решились на участие в военных действиях в Афганистане, если испили до дна чашу моральных и политических унижений со стороны мирового сообщества, то надо было саму войну нацеливать на победу, ориентировать на это афганскую армию… Проводим встречи с премьер-министром Афганистана Кештмандом, министром по делам племен Лае-ком, начальником службы безопасности Наджибуллой. Крючков в течение пяти часов беседует с Б. Кармалем, потом следуют встречи с руководством ЦК НДПА и т. д. Общий осадок остается тяжелым: афганское правительство не видит ясных путей преодоления кризиса, плохо представляет себе реальную ситуацию в стране. Слишком много общих политических оценок. Кештманд, например, всю беседу подчинил двум тезисам: развитие экономики страны невозможно без помощи Советского Союза, а какая-либо осмысленная народнохозяйственная деятельность может начаться только после наведения порядка. Это звучало как полное оправдание своей бездеятельности. Кстати, за два часа, что длилась беседа, на его рабочем столе только один раз зазвонил телефон. Вот как представлял себе Кештманд политическую обстановку в Афганистане (я делал краткую запись его высказываний по ходу беседы, которую и воспроизвожу): «Положение улучшается, мятежники понимают, что свергнуть власть и победить они не могут. Это понимают США, Иран, Пакистан и Китай, но все еще стараются портить нам жизнь.

Партия набирает силу. Сеть парторганизаций создана по всей стране. Орг-ядра созданы во всех уездах. Создаются общественные организации, крепнет Национальный отечественный фронт. Просвещенная часть населения приветствует советские войска и просит оставить их… Народ устал от мятежников и их злодеяний. Население понимает суть событий, хотя на него и давит пропаганда противника. Мы работаем над рекомендациями советского руководства о привлечении на нашу сторону народа…» Такой разговор, конечно, ничего не давал полезного, кроме одного — ясного представления о качестве афганского руководства.

Беседа с Наджибуллой носила более предметный характер. Его 14-тысячная служба безопасности лучше знала, что творится в стране. Он говорит, что главный очаг бандитского движения находится в центре страны (36 % боев), затем по интенсивности следуют Север (29 %), Восток (14 %) и, наконец, Юг (12 %) и Запад (8 %). Центр и Север — это как раз основные места дислокации советских войск и коммуникаций, связывающих Афганистан с СССР. Каждый месяц происходит около 200 боевых столкновений разной интенсивности. Когда Наджибулла начинает рассказывать о своей службе, он не удерживается от описания воображаемых успехов, в которые нельзя поверить. В частности, утверждает, что СГИ (официально служба безопасности называется Служба государственной информации) имеет 1300 агентов в бандах, 1226 — за кордоном, 714 — в подпольных контрреволюционных организациях, 28 — в государственных органах управления сопредельных стран (в Пакистане)… Тут уж я откладываю ручку и перестаю записывать явную чушь. Если бы СГИ действительно имела такое количество агентуры, то с банддвижением было бы давно покончено. Ценность настоящего агента мы знаем; даже если цифры, названные Наджибуллой, сократить на порядок, то и тогда они выглядели бы неправдоподобными.

Лаек, министр по делам племен и национальностей, честно признает, что «работать с племенами, и в первую очередь с пуштунами, ни мы, ни вы не умеем, хотя судьба революции зависит именно от того, с кем окажутся в конечном счете эти племена. Александр Македонский воевал с ними три года, пытаясь пробиться в Среднюю Азию во время похода в Индию, Чингисхан застрял здесь и вынужден был повернуть обратно на север, англичане так и не смогли прорваться из Индии в Среднюю Азию через зону племен, хотя они лучше всего их изучили и завели там свою агентуру. Русские совсем не знают племен и, как следствие, совершают тяжкие ошибки. Зачем была предпринята бесполезная и опасная затея с организацией призыва молодежи из пуштунских племен в армию? Пуштуны никогда не пойдут служить в регулярную армию, но они могли бы выставить свои собственные вооруженные отряды, если бы правительство нашло понимание у племенных авторитетов. Почти под угрозой применения оружия было призвано всего 36 человек, которые получили автоматы, а через несколько дней бежали.

В племенах есть традиции, которые надо использовать. Всегда центральная власть подкармливала часть племенной верхушки, выплачивая наличными значительные суммы. Пакистан практически содержал во время войны до 40 тыс. человек из числа авторитетов племен на территории Афганистана. По оценкам Лаека, Кабулу следовало бы привлечь на свою сторону не менее 5 тыс. племенных лидеров, выделив для этого средства.

«Для завоевания племен нужны не танки, а товары первой необходимости. Вместо 1 кг пороха надо дать 1 кг пшеницы. Племена не могут жить без традиционных восточных базаров, а в настоящее время все базары оказались по ту сторону границы с Пакистаном. Нужны свои базары. Где будет экономическая выгода, туда и потянется племенной люд».

Заканчивает разговор Лаек на общей политической ноте: кабульское руководство сидит в кабинетах. Не хотят работать с населением, потому что не умеют. Военные меры закрывают двери для политических шагов по нормализации. Племена можно склонить на нашу сторону, но переломить их через колено не удастся никому. «Шашки в ножны!» — его последние слова.

Сомнений нет, Лаек глубоко прав, он страдает от безре-зультативности своей работы, в его словах не чувствовалось фальши.

Встречи в ЦК НДПА с секретарями ЦК Нуром и Зераем оказались потерянным временем. Они настолько слепо копируют незрячую работу нашего партаппарата, что ждать результатов не приходится. С сухим треском сыпались цифры о классовом и национальном составе партии, о численности парторганизаций по провинциям, по министерствам и ведомствам, о партучебе. Потом шло перечисление «трудностей и недостатков». Ни одного живого слова о живой жизни.

Зерай, который отвечал за единство в партии, оценил свою работу так: «Единство стало прочнее, сейчас разногласия возникают только по кадровым вопросам». Какое уж тут единство, если «Хальк» и «Парчам» продолжали вести непримиримую междоусобную борьбу за власть, выдвигая и продвигая каждый своих людей в партийные и государственные структуры. Они были поглощены этой борьбой до самого последнего момента, когда власть вообще ускользнула из их рук.

После других таких же встреч понимаем, что лучше побывать на местах, увидеть своими глазами. Летим самолетом в Мазари-Шериф, центр северной части Афганистана, наиболее развитой в промышленном отношении и сельскохозяйственной житницы страны. Внизу тот же лунный, мрачный, вагнеровский пейзаж. Жизнь лепится вдоль жилок речек, забираясь в горы по распадкам, как по капиллярам. Поля обрабатываются и на высоте, прямо у кромки снегов. Суровая жизнь в полной изоляции от мира может рождать только людей, неспособных ходить под седлом, людей-мустангов.

Садимся в аэропорту Мазари-Шарифа. Пока выходим из самолета, нам рассказывают, что месяц назад этот аэропорт ночью был захвачен душманами. Они тихо сняли спавших часовых, собрали автоматы у отдыхавших царандоевцев (милиционеров), затем их разбудили и очумевших погнали в горы. Были захвачены два БТРа и два танка, охранявших здание аэропорта, причем сопротивление оказал экипаж только одного танка. Техника была направлена в горы. Лишь в пять часов утра, когда на работу пришли гражданские служащие аэропорта, поднялась тревога. Еще через три часа у подножья гор обнаружили брошенную технику.

Слушали этот рассказ, и на языке вертелось колкое замечание, что такие «подвиги» могут свидетельствовать только о сочетании двух элементов: наличия душманов в среде самих царандоевцев и запредельной небрежности и расхлябанности при несении караульной службы. Но даже в кругах советских работников они воспринимались как доказательство всемогущества душманов.

Встречи и беседы с афганскими руководителями и нашими советниками высветили все ту же типичную картину. Инициатива повсеместно у противника. Он выбирает время и место для ударов. Афганская армия, наши части и «царан-дой» либо сидят в гарнизонах, либо сопровождают транспортные колонны, либо несут охрану предприятий, учреждений, жилых массивов. Орг-ядра сидят в осаде. Исламские комитеты правят как местная власть. Никаких следов партийной работы, кроме протоколов мероприятий, нет. Выступавшие на совещаниях Маршал Советского Союза С. Л. Соколов и Крючков придерживались единой линии: надо перекладывать основную тяжесть боевых действий на самих афганцев, это их война, и им самим следует учиться бороться за власть. Мы можем оказать поддержку, но не больше. Энергично призывали своих работников не принимать участия в межпартийных склоках.

Вывод только один: надо решительно кончать войну, начинать строить нормальную жизнь, возвращать беженцев, восстанавливать дома. Военного решения нет и не может быть. Нет, кажется, и противников этого вывода. А война длилась еще почти шесть лет. В Москве так и не нашлось мужества посмотреть незашоренными глазами на ситуацию в Афганистане, внести радикальные перемены в свою политику. Профессионалы думали над вариантами решения, которые могли бы учесть все факторы, обусловившие вовлеченность СССР в конфликт. Выдвигался, например, проект разделения Афганистана на два государства. Можно было сконцентрировать все силы нашей и афганской армий только на защите северной части страны. Здесь лучшие, к тому же равнинные земли. Для сельского хозяйства удобнее, для повстанческого движения хуже. В этом районе находятся основные, уже в эксплуатации, месторождения газа — главного природного богатства Афганистана. Население здесь преимущественно таджикское и узбекское, то есть родственное народам Средней Азии. Но эти проекты даже не принимались к серьезному рассмотрению и остались только рабочими вариантами спе-циалистов-афганистов.

Теперь, когда уже не стало секретов, связанных с той, советской, эпохой, мы узнали, что афганская война обошлась нам в 14,5 тыс. жизней, или так называемых «безвозвратных потерь». Численность санитарных потерь (раненые, контуженные, заболевшие) невероятно высока, она составляет почти 470 тыс. человек. Основное место занимают болезни. Сложные местные климатические и санитарно-эпидемиологические условия способствовали распространению в войсках острых инфекционных заболеваний. Инфекционный гепатит, брюшной тиф и другие заболевания выкосили более 400 тыс. человек из рядов воинов-интернационалистов. Потери техники не менее впечатляющи: самолетов — 118, вертолетов — 333, танков — 147, БМП, БМД, БТР — 1314, автомашин различного назначения — около 13 тыс.

Очень дорогой ценой мы заплатили за то, что полезли в воду, не спросив броду, и за то, что долгие годы потом бродили в поисках выхода как бы с завязанными глазами, не решаясь снять повязку. Жаль, что боевая история советских вооруженных сил, доселе непобедимых, заканчивается на бесславной странице афганской войны. Это не вина армии, ответственность лежит на политиках. Надо лишь найти силы и решимость проанализировать уроки этой военной кампании, чтобы российской армии впредь не пришлось оказаться в ситуации, подобной афганской. Нашему обществу вряд ли имеет смысл мазохистски ковырять рану-язву. Лучше поучиться у американцев, которые поставили мемориал своим 50 тыс. солдат и офицеров, павших в далеком Вьетнаме, чтят память погибших и заботятся об оставшихся в живых. Надо беречь психику каждого человека, а уж тем более не травмировать в политиканских целях психику целого народа.

Поездка в Афганистан сильно встряхнула меня. Я был поражен огромной пропастью между тем, что увидел и услышал на месте, и тем, что читал в официальных телеграммах, отчетах о положении в этой стране. Всякие иллюзии окончательно покинули меня.