XXIII
XXIII
Кроме уроков, с января прибавилось у нас еще очень интересное занятие.
Написав четыре «Книги для чтения» и «Азбуку», папа захотел проверить их на деле, и опять он принялся за одно из самых любимых дел своей жизни — за обучение крестьянских детей.[33]
Сережа и я умели читать и хотя и не вполне правильно, но уже порядочно писали.
Илья же, которому было тогда шесть лет, едва читал, а писал совсем плохо. Но тем не менее и он заявил, что будет «учить» ребят. Папа согласился, и вот начались уроки.
Для школы было назначено всего два часа с небольшим. Начинались занятия тотчас после нашего обеда, то есть в шестом часу вечера, и продолжались до того времени, как нам пора было идти спать. Папа учил старших мальчиков в своем кабинете. Мама взяла себе девочек и учила их в другой комнате, а мы трое учили совершенно безграмотных детей буквам в передней. На стене был повешен большой картонный лист с азбукой, и около этого листа маленький толстый Илья с палочкой обучал таких же малышей, как и он сам. Он был очень строг, и я помню, как я подслушала такой разговор.
Илья спрашивает какого-то мальчика, показывая палкой на «А»:
— Это какая буква?
Мальчик отвечает:
— Не знаю.
— Не знаешь! Так пошел вон!
Потом призывает другого:
— Это какая буква?
— Не знаю.
— И ты не знаешь! Пошел вон!
И так он проэкзаменовал всех начинающих и решил, что ему дали самых глупых учеников.
Со временем у нас образовался класс «гуляющих». Это были те, которые не могли или не хотели учиться: они имели право ходить по всем классам и везде слушать уроки, с условием никому не мешать. Эти «гуляющие» часто выучивались буквам не хуже учеников, сидящих по классам.
Мы свели большую дружбу с ребятами. Они приносили нам иногда свои самодельные игрушки, иногда домашние лепешки и другие лакомства.
Всем было очень весело учить детей, потому что дети учились бойко и охотно. 2 февраля этого года (1872) мама пишет своей сестре Кузминской в Кутаис:
«Мы вздумали после праздников устроить школу, и теперь каждое послеобеда приходит человек 35 детей, и мы их учим. Учат и Сережа, и Таня, и дядя Костя, и Левочка, и я. Это очень трудно учить человек 10 вместе, но зато довольно весело и приятно. Мы учеников разделили: я взяла себе восемь девочек и двух мальчиков.
Таня и Сережа учат довольно порядочно, в неделю все знают уже буквы и склады на слух… Главное то понуждает учить грамоте, что это такая потребность, и с таким удовольствием и охотой они учатся все» 77.
«У нас все продолжается школа, — пишет мама в марте. — Идет хорошо… Каждый вечер это такая толпа собирается, и шум, чтение вслух, рассказы, — голова иногда кругом идет» 78.
В следующем письме, написанном тоже в марте, она пишет: «У нас все продолжается школа. Идет хорошо, ребята детям носят разные деревенские штучки: то деревяшки какие-то правильно нарезанные, то жаворонки, сделанные из черного теста. После классов таскают Таню на руках, иногда шалят, но почти все выучились читать довольно бойко по складам» 79.
Папа в то же время писал Фету: 20 февраля 1872 года: «…Мы всю зиму уж пользуемся новой пристройкой. Еще новость, это, что я опять завел школу, и жена и дети — мы все учим и все довольны…» 80 К концу зимы чувствуется, что мама уже немного устала от школы. Она пишет в апреле своей сестре: «Каждое утро своих детей учу, каждое послеобеда школа собирается. Учить трудно, а бросить теперь уж жалко; так хорошо шло ученье, и все читают и пишут, хотя не совсем хорошо, но порядочно. Еще поучить немного, и на всю жизнь не забудут» 81.
Летом школу распустили, и на следующий год она не возобновилась.