Глава 21

Глава 21

Штаб фронта находился неподалеку от особого отдела в двухэтажном доме, возле торца которого лежали штабеля досок, груды кирпича, бумажных кулей — должно быть, затевали ремонт — и бросили. Анатолий Николаевич не стал обходить дом, пошел, чертыхаясь, через свалку, и когда они с Ярунчиковым вошли в приемную командующего, вид у них был такой, будто притопали они издалека по пыльной и ухабистой дороге.

…Кирпонос сидел за столом, повернувшись к генералу Астахову, командующему авиацией фронта, который хмуро докладывал:

— Эскадрилью истребителей я еще направлю подо Львов. Больше для прикрытия шестой армии у меня ничего нет.

Присутствующий здесь же начальник штаба генерал-лейтенант Пуркаев спросил:

— Авиационный полк из Днепропетровска прибыл?

— К рассвету должен быть, — ответил Астахов.

В кабинет вошли Михеев с Ярунчиковым. Анатолий Николаевич представился командующему.

— Пожалуйста, проходите, садитесь. Как добрались? — поинтересовался Кирпонос, скользнув взглядом по серым от цементной пыли сапогам Михеева.

— С малой задержкой.

— Обстановку знаете? — подал он новому начальнику особого отдела фронта руку.

— В общем — да.

— Конкретно Максим Алексеевич Пуркаев познакомит. — Кирпонос снова повернулся к Астахову, продолжая прерванный разговор: — Сразу доложите о прибытии полка из Днепропетровска, сколько в нем машин, боеспособность. Возьмите под контроль запасные аэродромы. Фронт скоро будет отходить.

Астахов ушел.

Михеев доложил свои соображения насчет тех дел, которые собирался осуществить немедленно, прежде всего о создании оперативных групп из чекистов для направления на самые трудные участки фронта. И сообщил свежую новость:

— Мне только что доложил заместитель начальника особого отдела шестой армии о том, что они располагают достоверными данными: противник силами одиннадцатой немецкой и третьей румынской армий готовится прорвать оборону Южного фронта, а это опасная угроза нашему левому флангу.

Кирпонос вопросительно посмотрел на Пуркаева.

— Этого мы ожидали, — сказал начальник штаба. — Положение шестой армии без того критическое. Возникает угроза окружения.

— Дайте срочное задание выяснить обстановку, В любом случае мехкорпус Фекленко перебросьте на левый фланг, к шестой армии. Медлить нельзя, — сказал Кирпонос.

Одобрительно отозвавшись об энергичном вступлении в должность нового руководителя контрразведки фронта, Кирпонос деликатно заметил:

— Сожалею, что до сегодняшнего дня недостаточно использовал возможности особого отдела. Признаюсь, подсказки не было.

Ярунчиков воспринял это как упрек в свой адрес, но не подал виду.

— А коли так, — продолжал командующий, — вы должны решить одну очень важную задачу. У нас плохо обстоит дело с глубокой разведкой. Ею, понятно, занимается разведотдел фронта. Но ни один из посланных не вернулся. А знать, что творится в тылу, в прифронтовой полосе противника, нам жизненно необходимо. Хорошо бы создать во вражеском тылу и на его коммуникациях постоянно действующую сеть разведчиков для регулярной информации.

— Понятно. — Михеев повернулся к Ярунчикову: — Надо поручить этот вопрос отделению Грачева. — Он снова обратился к Кирпоносу: — Отделение занимается вражескими разведывательными и контрразведывательными органами.

В этот момент появился член Военного совета фронта дивизионный комиссар Бурмистенко.

Он пожал руку Михееву запросто, как старому знакомому.

— Значит, опять вместе. Ты у себя в отделе, конечно, вошел в курс дела, — взглядом извинился Бурмистенко перед Кирпоносом за прерванный разговор, задав неожиданный вопрос: — Особисты принимают участие в создании партизанских баз?

Михееву нечего было ответить члену Военного совета, ибо Ярунчиков пока еще не успел ему ничего доложить.

— Что у нас?.. — попросил он ответить вместо себя Никиту Алексеевича.

— Пока ничего… — развел руками Ярунчиков. — Этим, видимо, территориальные органы НКВД занимаются.

— Партийные органы! — поправил Михеев. — Разумеется, не без территориальных чекистских органов и особых отделов.

— Займитесь этим в меру своих возможностей, — счел вопрос исчерпанным Бурмистенко. — Посоветуйтесь в ЦК и НКВД Украины. Странно, почему они обошли вас.

— Вполне понятно, мы только что перешли в подчинение НКВД, потому и оказались в стороне от этого дела, — пояснил Михеев.

— Свяжитесь, напомните о себе, — подсказал Бурмистенко. — И в передовых частях надо обязательно побывать.

— Завтра на рассвете с одной из опергрупп еду в двадцать шестую армию, на левый фланг.

— Конкретная цель? — спросил Бурмистенко.

— Надо ознакомиться с работой особых отделов соединений, поговорить с сотрудниками, нацелить их и самому ума набраться. Ну и что еще обстановка подскажет.

— По обстановке и действуйте, — одобрил Бурмистенко. — Необходимо вмешиваться там, где увидите неорганизованность в обороне.

— Особенно на стыках частей, — вставил Кирпонос, разминая папиросу.

— Замечайте нерасторопность в переброске частей и подразделений, не упустите вопросы связи, снабжения, переправ, — наставительно продолжал Бурмистенко, потом обратился к Кирпоносу: — Я думаю, товарищу Михееву надо выдать мандат Военного совета фронта, чтобы он имел соответствующие права.

— Не возражаю, — согласился Кирпонос и кивнул Михееву: мол, действуйте, надеюсь на вас.

— Только под пули зазря не лезьте, — серьезно предупредил Бурмистенко. — Помните, что Чапаев говорил: «Она-то, дура, не разбирает, а ты соображать должен».

Кирпонос раскурил папиросу и, как бы уточняя задание, сказал:

— Ехать надо сегодня, сейчас же, и не южнее Киева, а севернее, в пятую армию генерала Горбаня, под Коростень.

— Ясно! — принял строевую стойку Михеев.

— У них разрыв на стыке с шестой армией растет. Противник усиливает удары на Коростень, а Горбань только отошел со своими частями на новые рубежи. На левом фланге у него мало сил, могут не устоять — второго эшелона нет… Тогда возникнет угроза Киевскому укрепрайону. Туда срочно перебрасываем стрелковую дивизию, она уже на марше. Но подойдет не раньше чем через сутки. Необходимо принять все меры для обеспечения заслона, перебросить силы с неатакованных участков, использовать ополченцев, тыловые подразделения… В районе станции Белка на рассвете прорвался враг. Горбань выехал туда. Встретитесь с ним, примите необходимое участие в делах армии. Повторяю, помощь подойдет, но сутки надо продержаться!

— А в двадцать шестую армию пошли другую опергруппу, там получше ситуация, — порекомендовал Бурмистенко и подал руку. — Удачи, земляк!

Кирпонос удивился:

— Он же северянин, какой вам земляк?

— Жил в Саратове, на моей родине, — с улыбкой пояснил Бурмистенко.

Легкая улыбка скользнула и по лицу командующего.

— Выходит, теперь и я ваш земляк, — заинтересовал он собеседников. — Семья-то моя эвакуировалась в Саратов.

— И я оттуда, — вырвалось у Ярунчикова. — Служил и летал над заволжской степью.

Что-то вспомнив, Михеев потянулся рукой к нагрудному карману, пощупал его, а когда вышел с Ярунчиковым от командующего, достал листок календаря с адресом и подал Никите Алексеевичу.

— Перед отъездом говорил с Верой Георгиевной. Привет и поцелуи тебе… Сказала, в Энгельс едет. Там родственники какие-то у тебя?

— Знакомые хорошие. Мы же в этом доме на Транспортной улице года четыре жили, когда я инструктором в школе пилотов работал. Это перед академией…

— Я сейчас уеду, — перешел на деловой тон Михеев. — Давай с Грачевым обмозгуй насчет подбора кандидатур для глубокой разведки в тылу врага. Пусть он сегодня же отправится в Киев, отберет в горкоме комсомола надежных ребят, подготовим их для заброски под руководством опытного чекиста… Я бы Стышко на это дело поставил. И еще бы двоих оперработников ему в помощь. Рацию дадим, будет ежедневная информация. И пополнение можно будет послать, когда осядут.

Ярунчиков согласился и спросил:

— Грачеву для этой работы выделить сотрудника?

— Подключи Ништу… В Киеве пойду в ЦК партии, согласую насчет нашего участия в закладке партизанских баз. Это беру на себя. Опергруппой в двадцать шестой армии займись сам, старшим пошли Стышко. Со мной поедут Плесцов, Кононенко, и, пожалуй, еще Плетнева захвачу, с ним не пропадешь.

— С ним-то как раз в заварушку легче угодить, — заботливо предостерег Ярунчиков.

— Ну и что?.. — покосился на своего заместителя Анатолий Николаевич. — Я же говорю, с ним не пропадешь.

* * *

Легковая машина и крытый грузовик стремительно проскочили мост через Днепр и устремились к северо-западной окраине Киева. На улицах строились баррикады. Высокими ярусами громоздились мешки с песком. Оглядывая сооружения профессиональным взглядом инженера, Михеев остался доволен ими.

«Бороться за каждый дом…» — мелькнули неровные крупные буквы на заборе.

Сразу за городом увидели оборонительные сооружения. Неоглядной дугой строился противотанковый ров, различимый по пестрой людской веренице — мелькали белые рубашки, цветные косынки.

— И не бомбят… — удивился Михеев. — Других забот, наверное, хватает.

— Из пулеметов каждый день косит, — воспользовался возможностью показать свою осведомленность Кононенко. — Нам просто повезло.

Все вокруг было спокойно, жгло солнце, пылила из-под колес машин дорога. И вдруг людская вереница вдоль рва моментально растеклась по невидимым издали укрытиям. Встали и мигом опустели встречные машины, повозки.

— Воздух! — запоздало вырвалось у Кононенко; шофер уже свернул в жиденькую кукурузу, она трещала и ширкала под кузовом, и машина дергалась рывками, словно старалась посильнее примять толстые стебли.

Укрылись под деревьями. Сюда прибежали от грузовика — он остался возле дороги — Плесцов и Плетнев.

— Облюбовали, со стороны солнца заходят! — сказал Иван Михайлович, следя за двумя «мессершмиттами».

Вражеские самолеты пронеслись вдоль рва, сыпали и сыпали бомбы, которые рвались одна за другой, самую малость не успевая накрыть быстро скользящие по земле тени самолетов, и летчики как будто злились на это, яростно строчили из пулеметов.

Михеев с Плесцовым впервые видели бомбежку и глядели на происходящее с обостренным вниманием, успевая сразу схватывать и самолеты, и дрожащие пучки пулеметного огня, и падающие бомбы, и разрывы на высокой насыпи противотанкового рва.

Подали голос наши крупнокалиберные пулеметы. Михеев узнал их по гулкому стуку. Пулеметы находились в стороне, на востоке, и самолеты, разворачиваясь, набирали высоту, уходя на северо-запад.

— Маловато зенитного огня, — только и сказал Михеев, направляясь не к машине, а на дорогу.

Навстречу им поднялись из кювета женщины с лопатами. Усталые, запыленные, они внимательно и как будто с недоумением разглядывали молодого начальника с ромбами в петлицах. Крепко затянутый портупеей, Михеев выглядел молодцеватым строевым командиром. И тут к женщинам энергично подошел Плетнев.

— Римма?! Здравствуйте! — подал он руку смуглой, черноглазой красавице. — Каким ветром вы здесь? Не ожидал. Очень рад встрече. Очень, понимаете?

Молодую женщину растрогали эти слова, она не сразу нашлась с ответом, оглядела остальных, будто ища кого-то, наверное Василия Макаровича Стышко.

— После того… а как же, на окопы пошла. Тут на душе легче, — вскинула она лопату на плечо.

— И правильно сделали. А как муж, где он? — поинтересовался Дмитрий Дмитриевич, сразу почувствовав никчемность вопроса.

— Не знаю. Подо Львовом был…

Уже в машине Михеев поинтересовался:

— Что за приятная особа? Что-то ты шибко обрадовался.

— А вы все знаете о ней, Анатолий Николаевич. Это же Римма Савельева, с «Выдвиженцами» была связана…

— Да ну?.. — изумился Михеев, обернувшись к заднему стеклу кабины.

…До Коростеня было недалеко. Машина мчалась быстро, а Михеев все подгонял шофера. За Коростенем, на хуторе — временном командном пункте 5-й армии, оперативная группа снова угодила под бомбежку. Отсиделись в траншее. Начальник оперативного отдела штаба полковник Сгибнев познакомил Михеева с обстановкой. Для Анатолия Николаевича не было новостью, что враг потеснил наши части между Белкой и Турчинкой, а вот то, что стойко удерживают рубеж поредевшие пограничные полки, порадовало.

— Контратакуют фашисты, заметьте, усилили бомбежку, артподготовку, сейчас танки попрут. А слева и дальше позади — ни одного штыка…

— Генерал Горбань где? — спросил Михеев.

— Туда выехал, — кивнул в сторону передовой полковник. — Генерал Кирпонос приказал ему лично восстановить положение. А начальник штаба выехал в район Турчинки…

— Тогда принимайте меры вы, надо же немедленно что-то делать, — строго глянул Михеев на полковника, ожидая, что тот выскажет свои соображения.

— Чем же прикрыть-то?.. Нечем, — усталым доверительным голосом произнес полковник, стараясь, чтобы его не услышали находившиеся неподалеку красноармейцы.

Михеев не ожидал такого безнадежного ответа, порывисто произнес:

— Да ведь танки врага могут вырваться на оперативный простор… Допустить этого нельзя!

— Попробую связаться с командармом. Разыскать его еще надо, — направился к штабному домику полковник, поясняя: — Он ведь на одном месте не задержится…

— Тогда нечего терять времени, вы здесь старший, давайте принимать решение. Генералу Горбаню доложим… Командующий фронтом приказал вам принять все возможные меры для прикрытия оголенных участков, вплоть до боевого использования тыловых подразделений. Для того он и послал меня сюда. Сутки надо продержаться, завтра подойдет помощь.

Полковник остановился, устало и решительно взглянул на Михеева.

— Тогда давайте решать, коли вам такие права даны… Ополченцы в десяти километрах севернее стоят, саперный батальон, рота связи, тыловые подразделения, — вслух перечислял Сгибнев, посматривая вокруг, будто бы так ему было легче обнаружить резервы.

— Сделаем вот что, — принял решение Михеев, чтобы не терять времени. — Оставляю в ваше распоряжение до завтрашнего дня расторопного, толкового чекиста, вы в свою очередь выделите необходимое число командиров и поставьте перед ними конкретные задачи, кому куда отправиться, грузовики, думаю, найдутся, укажите участки для занятия обороны. Позаботьтесь о боеприпасах. Противотанкового оружия сюда бы подбросить немного… Да вы лучше меня знаете, что надо. Помните, Кирпонос твердо обещал, подмога завтра будет.

— Понятно… — заторопился Сгибнев. — Боезапас доставим. Но противотанковые средства перебросить без разрешения командарма не могу. Постараюсь связаться с ним.

— Поторопитесь. Я в свою очередь все доложу командарму, к нему еду, разыщу. — Михеев повернулся к Плетневу, приказал: — Ситуация понятна вам, все слышали? Берите пятерых красноармейцев, садитесь на грузовик и постарайтесь объехать все тылы. Полковник Сгибнев поставит вам конкретную задачу. Обеспечьте прикрытие, по обстановке ориентируйтесь. Как только завтра подойдет подкрепление, возвращайтесь в отдел.

— Есть, товарищ комиссар, — козырнул Дмитрий Дмитриевич, сверкнув глазами и как бы подтверждая: задание мне по душе и выполню его со всей строгой ответственностью.

Михеев снова обратился к полковнику:

— Если с командармом не удастся связаться, начальника штаба разыщите. Любого из них… Они побыстрее выкроят заслон. А пока — действуйте, — пожал полковнику руку Михеев и заспешил в сторону переднего края, где, по его расчетам, мог находиться Горбань. И тут Анатолия Николаевича нагнал запыхавшийся начальник особого отдела армии капитан госбезопасности Белозерский, в недавнем прошлом руководящий работник НКВД Украины. Анатолий Николаевич видел его впервые, но слышал о нем похвальные отзывы как о толковом чекисте и смелом человеке.

Выглядел Белозерский по-боевому: в каске, с автоматом на груди, с пистолетом на правом боку и потертой гранатной сумкой — на левом, скособочившей ремень на животе. Продолговатое небритое лицо капитана выглядело усталым, но он силился смотреть бодрее.

«Эмка» и полуторка рванулись к передовой. Машины то взлетали на косогор, то петляли по хлебному полю, то подпрыгивали на корневищах лесной просеки.

Докладывая обстановку, Белозерский как о самом значительном сообщил:

— Всю неделю армия контратаковала противника. Непрерывно, заметьте. Фашисты бояться стали, это я объективно докладываю, так сказать, из первоисточников. Мешок фрицевских писем захватили.

Михеев перебил вопросом:

— Какие оперативные результаты?

— Задержано несколько вражеских агентов в красноармейской и милицейской форме, вели разведку и пораженческую агитацию. Дезертиры есть…

— Агентуру в милицейской форме арестовали… Где?

— В Коростене вчера двоих взяли.

— Ну хорошо, — удовлетворился Михеев. — Случаи перехода к врагу зарегистрированы?

— Есть единичные.

— Куда смотрел оперработник? Какие выводы сделали? — почерствел голос комиссара.

— Погиб оперуполномоченный.

— По-гиб… — тихо, будто не поверив, повторил Михеев, приумолкнув. И немного погодя, меняя тему разговора, спросил: — Вам что-нибудь известно о закладке партизанских баз?

— Да. На прошлой неделе из Киева приезжал мой бывший подчиненный. Выбрали места для закладки оружия, боеприпасов. Ящиками патронов их снабдили.

— И все?

— Людьми они сами занимаются. Больше не обращались.

— Вы повнимательней отнеситесь к этой работе. Она преогромной важности. Мы не можем оставаться в стороне.

— Возможности-то у нас не ахти какие.

— Какие есть. Особисты каждой армии нашего фронта должны оставить тайники с оружием в надежных местах, координаты закладок направить лично мне, передадим кому следует.

— Это другое дело.

— Займитесь лично, но чтобы об этом знал узкий круг людей, даже среди чекистов. Распоряжение я дам, как только вернусь к себе.

Белозерский заверил:

— У себя я все сделаю завтра же. А то, может, потом и не удастся.

Искоса бросив взгляд на Белозерского, Михеев спросил:

— Большие потери оперативных работников?

— Трое погибли, есть раненые… А сколько, точно даже и не скажу, легкораненые в строю остаются.

— Заместителя, слышал, тяжело контузило?

— Да, эвакуировали.

— Чего же не просите замену?

— Разучились просить.

— И напрасно. От вас нерегулярно стала поступать оперативная информация.

— Запарился я с этим прорывом.

— Тем более, значит, обстановка требует четких, немедленных докладов. Рядом с вами в машине сидит товарищ, который занимается вопросами информации. Я бы не хотел, чтобы старший лейтенант госбезопасности Плесков жаловался мне, что от вас своевременно не поступает сводок.

Белозерский взглянул на Ивана Михайловича и кивнул ему, то ли обещая не подводить, то ли радуясь знакомству с ним.

…Дома на станции Белка сильно пострадали от бомбежек и артиллерийского обстрела, некоторые из них еще дымились. Пожар не тушили, может быть, даже с умыслом: клубы дыма маскировали скрытые за разбитыми хатами орудия, танки, а возле них — бойцов.

Оставив на краю села машину, Михеев быстро направился к танкистам. Он шел со свитой, за ним поспешали чекисты — Плесцов, Белозерский, Кононенко, все со знаками различия старшего командного состава, и около десятка красноармейцев.

Вопросительно глядя, навстречу Михееву вышел смуглолицый горбоносый полковник-танкист, приложил руку с забинтованной ладонью к шлему и вдруг заулыбался широко, радостно.

— Анатолий Николаевич! — выдохнул он. — Извините, товарищ корпусной комиссар! Да откуда же вы? Мы вот только с Герасимом Федоровичем вспоминали вас. Генерал говорит, вы в Москве…

— Здравствуйте, Иван Иваныч! — подал руку Михеев. — Как видите, я тоже на Юго-Западном. И не корпусной, а комиссар госбезопасности третьего ранга.

Он узнал полковника лишь после того, как тот упомянул имя генерала Туркова, и живо припомнил, где они встречались — на даче Герасима Федоровича.

— Генерал Турков здесь? — заинтересовался Михеев.

Иван Иванович в ответ на ходу махнул рукой, указывая на юго-запад, и мигом исчез в люке танка, за башней которого, как оленьи рога, торчал корявый дубовый сук — остаток ненужной теперь маскировки.

Михеев разделил чекистов и красноармейцев на три группы.

— Кононенко! Пойдете на рубеж Турчинки. Вы, Белозерский, на правый фланг. А я с Плесцовым буду где-то между вами в пограничном полку. Надо срочно разыскать командарма Горбаня. Как узнаете, где он, немедленно любыми путями доложите мне, я сообщу, где буду находиться. Действуйте по обстановке. С командирами посоветуйтесь, так и скажите: чем смогу — помогу… Ну, давайте!..

И пошел с Плесцовым к широкой, заросшей кустарником балке, чтобы скрытно направиться к передовой, по которой нещадно била вражеская артиллерия. Чем дальше, тем больше прибавлял шагу Михеев, словно чувствуя по артобстрелу, что может не поспеть к чему-то очень важному. И вдруг замедлил шаг, увидя пустующие окопы со следами недавнего боя, глянул на убитых красноармейцев — они лежали за поваленными рядами колючей проволоки возле не подобранного еще оружия, нацеленного в сторону противника, и Анатолий Николаевич понял, что бойцы шли в атаку, должно быть, совсем недавно: свежо темнела бурая кровь.

Командный пункт пограничного полка, в расположении которого они оказались, находился на крутом, с выгрызенными боками холме — до войны тут добывали светло-желтый, как пшенная каша, песок. Уцелел лишь пологий склон, по которому легче всего можно было попасть наверх; он зарос терновником, таким цепким и колючим, что Михеев даже выругался, пробираясь через заросли.

Отсюда хорошо была видна окрестность. Редкий кустарник позволял наблюдать за противником полулежа, не таясь, и Михеев, познакомясь с командиром полка майором Штыхно, стал внимательно рассматривать вражеские позиции.

Гитлеровцы окопались метрах в трехстах. На ничейной полосе недвижимо, с беспомощно повернутыми в разные стороны пушками, стояли два наших танка. Из-под башни дальнего танка попыхивал легкий дымок.

Вдалеке, у сереющей полосы реки, Анатолий Николаевич увидел вражеские танки. Они шли, расходясь, и по клубам пыли отчетливо угадывался их маневр для атаки. Михеев придвинулся к командиру полка, не выпускающему из рук трубки полевого телефона, и, немного помедля с разговором, оглядел майора — худого, с тонкой перевязанной шеей. Тот повернулся, и Михеев спросил:

— Командующий армией не был у вас? Где-то здесь должен находиться.

— Был тут пятьдесят минут назад, — посмотрел на часы майор и указал рукой в сторону правого фланга: — Туда отправился, сказал, в соседний полк и к танкистам генерала Туркова.

— Очень хорошо, найду… — удовлетворился Михеев тем, что Белозерский, наверное, уже возле командарма и можно быть спокойным за обеспечение его безопасности. — Скажите только, что у вас против танков?

— Полк по штату, батальон в наличии, — указал тот телефонной трубкой на позиции. — Гранаты, понятно, бутылки… на пушки есть надёжа.

Еще яростнее ударили с той стороны пушки. Враг пристреливался к передовой, снаряды ложились впереди траншей, с перелетом свистели над холмами.

Успев про себя оценить неуязвимость командного пункта, Михеев бегло оглядел свои окопы, кинул взгляд на вражеские танки, снова на окопы, будто бы спешно выбирал себе место среди тех бойцов, для которых особенно трудно мог сложиться бой.

— Давайте туда, — указал он Плесцову на окопы по правую сторону холма и расторопно двинулся к склону, стремясь успеть проскочить участок, куда нацелились вражеские танки.

А командир полка, подняв с земли каску, бросился за Михеевым.

— Возьмите, товарищ комиссар, сгодится… — настойчиво, привычным командирским тоном предложил майор.

Михеев машинально протянул руку, но, увидя майора без каски, отмахнулся, бросив:

— Вам она нужнее…

— Да у меня их под боком… — втиснул каску в руку Михеева майор и вдруг спросил: — Стоит ли вам туда-то?

— Вы что? — изумленно вспыхнули глаза Михеева. — За кого вы меня принимаете? А за каску спасибо, майор Штыхно! Только и вы ею не пренебрегайте.

В неглубоких, наспех вырытых траншеях лишь кое-где можно было пройти во весь рост. Без привычки и забываясь, Михеев неосторожно распрямлялся на быстром ходу, и тогда Плесцов, сам маявшийся в траншее из-за высокого роста, бесцеремонно осаживал начальника за плечо, произнося: «Срежет!»

Не противясь, Анатолий Николаевич где перебежкой, где боком обходил цепочку редко стоящих, готовых к бою красноармейцев и все стремился к отдаленным высоткам, на одной из которых, по его предположению, должен был находиться командарм Горбань.

Но пришлось остановиться — траншея кончилась, а соседняя начиналась за дорогой, перебегать к которой стало уже крайне рискованно: к окопам, гулко ухая пушками и звонко стуча пулеметами, неслись вражеские танки.

Воротившись немного назад, Михеев облюбовал себе свободную ячейку возле сержанта с медалью «За отвагу» на груди, руками пощупал бруствер, как будто по-инженерному в точности хотел определить его надежность.

Плесцову место не понравилось: голый, открытый пустырь с бугорушками позади, подсказывающими, что оборону тут занимали без расчета на отход.

Молчаливую решимость перед боем и вместе с тем любопытство к себе заметил Михеев во взглядах бойцов, среди которых он оказался. Они, должно быть, никогда не видели военного с тремя ромбами в петлицах. Анатолий Николаевич, далеко не равнодушно следя за мчащимися в атаку машинами, захотел быть таким же уверенным, как они — фронтовики.

— Горит! — закричал справа сержант с медалью.

Дымящий танк повернул назад, чуть было не наскочил на встречный — и встал… А за остальными уже появилась пехота. Она кучно жалась позади машин, еле поспевая за ними.

— По танкам!.. — раскатисто крикнул лейтенант. — Гранатами!..

Прямо на Михеева шла мощнолобая махина с торчащим стволом пушки, который от тряски ходил вверх и вниз, словно бы выбирал момент послать снаряд именно в него, а из-под орудия визгливо тараторил пулемет.

«Головы не высунуть… — подумал Анатолий Николаевич, пригнувшись в окопе. — Хорошо, что догадался надеть каску». Он на мгновение снова выглянул из окопа, достал маузер, переложил его в левую руку, а в правой зажал связку гранат — ими поделился сосед — сержант.

Слева, справа грохнули разрывы гранат, рвануло впереди — это сосед Михеева швырнул связку и моментально схватил вторую…

Танк надвигался. Анатолий Николаевич уже почти распрямился в рывке, но в последнее мгновение отшатнулся, присел. В тот же момент его оглушил металлический тяжелый взрыв, на голову рухнули комья земли. Он успел заметить, что лейтенант опередил его и бросил под танк свою связку.

— Откинул хобот, — пошутил сержант, прилаживая на бруствере винтовку.

По танку метались языки пламени — угостили вдобавок бутылкой с горючей жидкостью, он стоял боком, с виду мертвый и все еще устрашающий.

— Сейчас фрицы, коли живы, начнут выскакивать. Поосторожней, смотрите, — предупредил Михеева красноармеец.

Близко стоящий подбитый танк загородил обзор довольно широкого участка, и Михеев продвинулся по окопу вправо, остановился, положил связку гранат в нишу, продолжая наблюдать за тремя вражескими машинами, которые прорвались через передовую и теперь неслись в обход холма.

— С тыла заходят, — понял Анатолий Николаевич и всерьез встревожился за левый фланг. Но размышлять было некогда: надвигался второй эшелон танков. Снова поднялась вражеская пехота, теперь до нее оставалось не больше полусотни метров. Пальба, разрывы, грохот — все звуки смешались, сбивая с толку.

Михеев видел, как рядом, выронив автомат, повалился красноармеец, неловко подвернув руку за спину. Бросившись к бойцу, Анатолий Николаевич хотел подозвать Плесцова, чтобы тот сделал перевязку, но, приглядевшись, понял, что помощь уже не нужна.

И тогда Михеев схватил автомат, хотел взвести затвор, но тот уже был на боевом взводе, прицелился в орущих гитлеровцев, сильно давя на спусковой крючок, и не сразу догадался, почему нет выстрела — диск был пуст. Бросив автомат, комиссар в злом азарте с левой руки безостановочно разрядил маузер, хорошо видя, что попал… Он мельком оглядел окоп, ища что-нибудь такое, из чего можно было бы стрелять, но не нашел.

Непонятное произошло на передовой. Вражеская артиллерия примолкла. Это здесь не стало слышно ее работы, она перенесла огонь вглубь. И танки повернули, оставив в смятении брошенную пехоту. Вражеские солдаты залегли, начали отползать.

— Огонь! — кричал лейтенант, стреляя короткими очередями из автомата. — Бей! Не давай уйти!

Справа, на ничейной полосе, начался танковый бой. Он быстро сместился на сторону противника, все руша на своем пути и опаляя огнем… Танки уничтожали друг друга на виду у притихшей пехоты.

Михеев узнал среди дерущихся боевую машину полковника Ивана Ивановича. Корявый сук все еще торчал за его башней. «Молодец!» — хотел крикнуть комиссар знакомому полковнику, сумевшему рассеять вражеские машины. Его мощный КВ ворочая хоботом пушки направо и налево, паля и чуть вздрагивая от выстрела, упорно уходил дальше, мимо горящих танков врага. И тут снова из рощицы подала голос вражеская артиллерия, ударила прямой наводкой. «Рогатый» танк, чуть развернувшись, рванулся напрямую к рощице, с ходу торопливо посылая снаряд за снарядом… И вдруг крутнулся на большой скорости, взметнул пыльную завесу, которая еще не успела осесть, как ее пробило огненное, с языкастой чернотой пламя.

Потрясенно смотрел Михеев на горящую машину. В ней находился человек, которого он знал, совсем недавно говорил с ним, и от сознания этого было тяжелее на душе.

Вражеские танки откатились к реке.

Михеев только теперь заметил, что солнце уже село, над высотками с западной стороны светился алый закат. Смотря на него, Анатолий Николаевич спокойно размышлял о том, что командарм Горбань скорее всего дождался решающего момента танкового боя — врага отбросили, и теперь, наверное, командарм отправился на какой-нибудь другой участок обороны либо в штаб армии. Неожиданно Михеев вспомнил КП полка на косогоре, майора Штыхно с телефонной трубкой в руке… И решил вернуться к нему, связаться по телефону с соседом на правом фланге, чтобы разузнать о Горбане — где он? А то ведь за ним не угонишься.

— Ну и как? — спросил Михеев Плесцова, снимая каску. — У озера Хасан жарче было?

— Как вам сказать… Там за атакой контратака шла, ситуация другая. Да и без танков… Ну а весь день вот так биться, как наши тут сражаются, тут уж не жара, а настоящее пекло получается. И все-таки враг не прошел!

Тут они услышали мнение подошедшего сержанта.

— Кабы не наши танки… — шмыгнул, тот носом, — туго бы пришлось.

— Это само собой, — согласился Анатолий Николаевич и спросил: — Ну а если завтра подкрепления не будет, сомнут?

Сержант ответил не задумываясь:

— Пройдут, коли нас не будет. Гранат, жаль, мало, это еще сегодня лафа, два раза подбрасывали боезапас. Лопатки саперные позарез нужны.

— С едой как?.

— Всяко… И еще бы хоть одно ружьецо противотанковое на взвод. Да хотя бы бутылок с горючкой побольше, неужто и на это добро лимит? И вмоготу пойдет. Пехота ихняя што, особенно если под этим делом, как говорится, во хмелю, ее молоти, сам только башку не подставляй… — Сержант, легонько махнув рукой, продолжил: — Сегодня еще не так, чтобы как в аду… Вчера был настоящий ад, и утречком — наподобие. Но когда вы появились, думаем, зачем-то большое начальство нагрянуло, знать, неспроста… Подкрепление ждали, думали — наступать задумка есть. А вы, значит, на ихние рожи захотели поглядеть, самолично из шпалера вдарить решили.

Михеев выслушал терпеливо, а последнее утверждение даже развеселило его.

— Да нет же, нечаянно у вас застряли, — пооткровенничал он. — Ну а уж если строго говорить, то какой же я начальник особого отдела фронта, если передовой не нюхал.

И все наконец узнали, кто перед ними.

…Вот уж никак не ожидал Михеев, направляясь с Плесцовым в штаб пограничного полка, что встретит Белозерского. Балансируя на крутизне руками, тот быстро спускался с однобокого холма.

— Вы как сюда попали?! Я же велел вам отправляться на правый фланг, к генералу Горбаню, — недовольно вырвалось у Михеева.

— Были там, товарищ комиссар, теперь перебрались сюда. Горбань у майора Штыхно. Послал за вами, — скороговоркой объяснил Белозерский, пропуская вперед Михеева.

— Да ну?.. — удивленно произнес Михеев.

— Я звонил Штыхно, просил вам доложить, где нахожусь, что все в порядке, нашел, кого искал. Да где уж им было сообщать, — идя чуть позади Михеева, рассказывал Белозерский. — Мы видели, как у вас на поле громыхало-горело.

Полуобернувшись, Михеев спросил:

— Не знаете, полковник Сгибнев связался по телефону с Горбанем?

— Успел еще до моего прихода. Я начал было докладывать о слабом участке, командарм остановил, сказал, что в курсе, возможные меры принял. Ругает меня, что возле верчусь. Говорю, обязан безопасность обеспечить, прикрыть в случае чего, вы же на переднем крае. А он мне: «Вы армию от шпионов-диверсантов прикрывайте, а у командарма войско для этого есть. Видите, как бьются…»

— Назойливо вертеться не надо. Обеспечили охрану, своим делом занимайтесь, — без особой охоты поддержал разговор Михеев, заметив группу военных на том месте, где не так давно сам сидел и разговаривал с майором Штыхно. Командира полка Анатолий Николаевич узнал по белой повязке на шее, а рядом с ним разглядел сухопарую, прямую фигуру генерал-майора Горбаня, указывающего рукой в сторону позиций противника.

Закат угасал, но даль еще просматривалась, и было видно, как от реки по краю темнеющего лесочка несся немецкий танк, удаляясь от передовой. Она притихла, как будто ее и не существовало, и только в ближайших к холму траншеях различалось движение бойцов, а дальше, окинь глазом, вроде бы безлюдно.

Михеев узнал генерала Горбаня, хотя виделся с ним всего однажды, зимой у Кирпоноса. У командарма было сухощавое, прокаленное солнцем лицо, глаза смотрели устало, озабоченно, и одновременно была в них та уверенная твердость, когда человек хорошо знает, что делает.

— Во сколько завтра пополнение подойдет и кто конкретно? — пожимая руку Михееву, первым делом спросил Горбань.

Анатолия Николаевича немного смутил неожиданный четкий вопрос, на который, ему показалось, он не может ответить с удовлетворяющей определенностью, хотя в этом и не было его вины.

— Стрелковая дивизия на марше, — ответил как можно тверже и добавил: — Командующий фронтом сказал, что она прибудет к вам не раньше чем через сутки.

— Сутки… и не раньше… — вопросительно посмотрел на Михеева командарм и, понимая, что уточнения не будет, поинтересовался: — О бронепоезде что-нибудь известно; когда ополченцы подадут его нам под парами?

О бронепоезде Михеев ничего не знал.

— Да, ведь вы сегодня только прибыли из Москвы, — вспомнил Горбань разговор с Белозерским и объяснил суть вопроса: — Второй бронепоезд делают для нас. Первый отличился уже на подступах к Малину. А второй бы пустить завтра утречком к Турчинке. И танками с правого фланга ударить, не сунулись бы выродки до подхода стрелковой дивизии… Счастье наше, что они сегодня не ударили по нашему левофланговому соседу — стрелковому корпусу. От него осталась лишь дивизия Артамонова, можно сказать, к нам прибилась. Сегодня я полк из нее перебросил на угрожаемый участок. Полковник Сгибнев передал мне требование командующего. А разве есть у меня нынче не угрожаемые участки? Верчусь… Танковый корпус Туркова по частям разбросал с тройной боевой задачей: дерись на своем участке обороны и успевай помочь соседям справа и слева.

— А если удар придется на дивизию Артамонова, и так не устоять ей… а вы полк из нее перебросили? Я, видимо, что-то не понял, — решил уточнить Михеев.

— Я же говорю, дивизия в отрыве от своего стрелкового корпуса, обойти ее справа и слева ничего не стоило. Поэтому я и перебросил полк впритык к своей армии, чтобы сделать надежным хотя бы правый фланг дивизии, да и свой левый — тоже. Что у Артамонова там сейчас, не знаю. Надо бы вам подъехать к нему, разобраться и доложить Кирпоносу. Считаю, дивизию следует передать нашей армии. Какая-то ненормальная автономия сложилась у Артамонова. Я фактически только просить его могу… Подробнее в штабе поговорим, чтобы потом доложили командующему фронтом все как есть.

Только теперь Михеев понял, почему командарм стремится поподробнее ввести его в курс сложившейся обстановки, и проникся уважением к Горбаню за понимание того, что он, Михеев, человек на Юго-Западном фронте новый, а задание получил ответственное и решить его как следует в их общих интересах.

— Да, мне тоже надо в штаб… С начальником политотдела еще не встретился. И с Белозерским не закончил разговора, — подтвердил необходимость отправиться с генералом Михеев.

Командарм кивнул и продолжил прерванный разговор с майором Штыхно.

— Противотанковых ружей твердо не могу обещать, но дать постараюсь, а боезапас и бутылки с горючим ночью доставят. У полевой дороги, где прорвались три немецких танка, ройте второй ряд траншей с проходами от первой линии. Завтра они здесь повторят удар. Бойцы устали, но ничего не поделаешь… сами все понимают. Завтра нужно во что бы то ни стало продержаться. Подойдет дивизия, помощь первые получите.

— Будем стоять, как стояли, — заверил командир полка.

— Примерно держатся люди, так стоят, что слов не сыщется благодарность выразить, — с чувством пожал руку Штыхно командарм и, вздохнув, добавил: — Больно терять таких героев…

Между тем Михеев послал Плесцова к телефону, чтобы тот созвонился с соседним пограничным полком, разыскал Кононенко и передал ему приказание отправиться в штаб армии. Анатолий Николаевич хотел вернуть майору Штыхно каску, подцепленную к ремню на животе и мешавшую ему с непривычки, но так и не решился этого сделать, сочтя неудобным. Он тоже на прощание пожал майору руку.

— Спасибо. Так случились, что, видимо, на всю жизнь вас запомню… Боевое крещение не забывается.

Майор с живостью кивал, хотя и не понял, за что же поблагодарил его комиссар госбезопасности.

В полукилометре от холма, в низине, укрылись средь кустарника легковая и грузовая машины. К ним пошли напрямую полем: Горбань с Михеевым — впереди, за ними — Плесцов с Белозерским, а следом гуськом — бойцы охраны. Горбань легко ориентировался в сумерках — часа не прошло, как он оставил здесь машины, отправившись на КП полка, и теперь возвращался уверенно, говоря Михееву:

— Отошли мы к Коростенскому укрепрайону как нельзя лучше, противник даже не заподозрил. Оставил заслоны… Теперь вгрызться бы тут в землю, сдержать натиск день, другой, пока сработает весь организм армии на новом рубеже, и с языка фрицев не будет сходить Коростень. А сейчас есть опасность прорыва врага к Киевскому укрепрайону. Эх, если бы завтра утром подошла стрелковая дивизия!..

— На правом фланге армии устойчивое положение? — спросил Михеев, догадываясь, что командарм не случайно помалкивает о нем.

— Получше. Но вы представьте себе, против нашего правофлангового, сильно потрепанного стрелкового корпуса наступают четыре пехотные дивизии противника с танковой поддержкой. А у нас нехватка даже бутылок с горючей смесью. Вы это возьмите себе на заметку, в Киевском горкоме партии поставьте срочно вопрос, не так уж сложно его решить. Пусть завод безалкогольных напитков целиком переключается на горячую продукцию. А то, я слышал, пока кустарным способом все делается.

— Я уже зарубку в мозгу сделал, — сказал Михеев и поинтересовался, как работает связь, не возникает ли каких затруднений.

— На фронте не бывает связи без затруднений, стреляют всюду. Случалось, нарушался контакт со штабами, но быстро восстанавливали. Подробнее начальник связи армии скажет. Да и Белозерский, по-моему, в курсе, докладывал, видно, вам о поимке диверсантов.

И уже в машине, повернувшись к заднему сиденью, Горбань шутливо прервал серьезный разговор:

— Первый раз в жизни еду в сопровождении столь высоких представителей особого отдела. Значит, можно спокойно вздремнуть на ходу.

Командарм, пожалуй, ради того и пошутил, чтобы к слову сказать о необходимости немного уснуть, а потому, значит, желательно не беспокоить его вопросами. Он опустил голову на грудь и мгновенно затих.

Михееву тоже захотелось подремать, с непривычки он чувствовал себя разбитым, но ему неловко: было выказывать свою усталость перед бывалыми, потерявшими покой фронтовиками, в сравнении с которыми он выглядел полным сил, наспех окрещенным в бою новобранцем. Да и едва ли бы он уснул. Только измотанный организм бывалого воина вырабатывает способность моментально засыпать и пробуждаться через считанные минуты.

— Вы бы тоже соснули, — посоветовал на ухо Белозерскому Михеев, — а то ведь потом некогда будет. На день оставлю у вас Кононенко, а Плесцова сейчас, как приедем, познакомьте с делами, пока я буду занят в штабе…

Мысли Михеева вернулись к прошедшему бою, но сразу перескочили на командарма Горбаня, вспомнились его первые вопросы о стрелковой дивизии, которая находилась на марше, о неведомом ему бронепоезде, а он подумал о том, каким тщательно подготовленным должен отправляться в передовые части, где требуются предельная точность и полная определенность.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.