Глава 8 1912 год

Глава 8

1912 год

50-летний, юбилей артистки Малого театра Г. Н. Федотовой. — Губернское земское собрание. — Акт в Лицее цесаревича Николая. — Кончина графа Д. А. Милютина. — Первый запрос в Думе о Распутине. — Уход Ф. В. Шлиппе, назначение Г. Г. Языкова. — Депутация муниципалитета г. Парижа в Москве. — Инцидент со мной в Петербурге. — Организация "Дня белой ромашки". — Приезд герцога Мекленбург-Шверинского Иоганна с супругой герцогиней Елизаветой. — Фельдшерский съезд. — Совет по делам местного хозяйства. — Уход Н. П. Зуева и назначение С. П. Белецкого директором Департамента полиции. — Назначение графа Татищева начальником Главного управления по делам печати. — Высочайший проезд через Москву. — Дело П. Г. Курлова в I Департаменте Государственного Совета. — Гибель "Титаника". — Приезд В. Н. Коковцова в Москву. — Приезд министра юстиции И. Г. Щегловитова. — Освящение храма в честь Покрова при Марфо-Мариинской обители. — Кончина Н. К. фон Вендриха. — Ленские события. — Уход помощника военного министра Поливанова. — Дело о розыске похищенной в Казани чудотворной иконе Божьей Матери Казанской. — Кончина датского короля. — Освящение нового здания почтамта в Москве. — Высочайший приезд в Москву и освящение памятника Александру III. — Высочайший выход в Успенский собор. — Посещение дворянского института. — Освящение памятника императору Александру III. — Поднесение иконы наследнику цесаревичу и обед волостным старшинам. — Парадный обед. — 31 мая, прием депутаций. — Открытие Музея изящных искусств. — Отъезд императрицы Марии Федоровны. — Назначение наследника цесаревича шефом Киевского полка. — Отъезд генерала Экка из Москвы. — Перелет Дыбовского Севастополь-Петербург. Прилет в Москву. — Отъезд мой в Петербург на празднование 25-летия со дня вступления Государя императора на службу в Преображенский полк. — Кончина Ф. В. Дубасова. — Открытие и освящение памятника М. Д. Скобелеву. — Поездка моя в Тарусу. — Перевезение праха героя 12 года генерала Неверовского из Галле и погребение в Бородине. — Кончина барона Бильдерлинга. — Открытие и освящение памятника царю-освободителю в Бородине. — Лесные пожары в губернии. — Приезд Пуанкаре — премьер-министра Франции.

Встретив Новый год в Курской губернии, я к 6 января вернулся в Москву и принял участие в Крещенском параде и в крестном ходе из Успенского собора на Москву-реку.

8 января в Малом театре происходило чествование маститой артистки Г. Н. Федотовой по случаю 50-летия ее славного служения искусству в стенах Малого театра. Более пятидесяти лет назад молоденькая воспитанница Московского театрального училища Гликерия Николаевна Позднякова, как рассказывали ее современники, во время одного из гаданий на Новый год, написала: "Дай Бог мне быть хорошей актрисой". И она не только сделалась хорошей актрисой, а стала знаменитостью; с первых же шагов своих в театральном училище она была признана лучшей по классным успехам и по способностям к сцене, а 8 января 1862 г., на 16-м году своей жизни она в бенефис своего учителя, Н. В. Самарина, уже дебютировала на сцене Малого театра в пьесе Боборыкина "Ребенок", вызвав среди публики взрывы восторга.

В 1863 г. она вышла замуж за А. Ф. Федотова, только что поступившего на сцену, а в следующем году у нее родился сын, которого она обожала и который, к ее неутешному горю, скончался так преждевременно в расцвете сил и таланта (см. мои воспоминания за 1909 г.). Ранний брак не отдалил ее от сцены, и в течение первых 10 лет ее имя, приобретшее уже заслуженную славу, не сходило с афиши. Когда Островский написал пьесу "Василиса Мелентьева", то главную роль он вручил Г. Н. Федотовой.

Я увидал Г. Н. Федотову в первый раз в 1892 г., когда она в день своего бенефиса выступила в пьесе Ибсена "Северные богатыри". Посещая затем часто Малый театр, я перевидал ее во всех пьесах ее разнообразного репертуара. Ее игра доставляла всегда большое наслаждение и поднимала настроение редкой задушевностью и искренностью.

Вся Москва, любившая Малый театр и десятки лет его посещавшая, собралась чествовать маститую юбиляршу, которая после семилетнего отсутствия своего вследствие тяжкой болезни впервые решилась выступить в день своего юбилея.

Спектакль начался картинами из хроники Островского "Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский", она участвовала во второй картине, в сцене встречи Самозванца с царицей-матерью. Как только поднялся занавес, все находившиеся в зрительном зале поднялись как один человек; гром долго не смолкавших аплодисментов приветствовал дорогую артистку, которая, приподнявшись с кресла, низко кланялась публике. А по окончании действия началось чествование. В центре сцены, боковые кулисы которой были раздвинуты до последней степени, в кресле за столом сидела Г. Н. Федотова. Направо и налево от нее стояли артисты и артистки Малого театра и многочисленные депутации.

Первым выступил А. И. Южин и блестяще произнес следующую речь: "Многочтимая Гликерия Николаевна. Малый театр переживает сегодня один из знаменитых дней своего существования, он празднует вместе со всем обществом полувековую деятельность одной из немногих величественных сил русского театра, являющейся не только его украшением, но и основой его значения, его просветительной работы и, наконец, его славы. Вы были воплотительницей целого ряда чарующих образов драматической поэзии. Последовательным переходом от Офелии через Катерину и Беатриче, Клеопатру и леди Макбет и целым рядом шекспировских ролей вы закончили этот великий цикл матерью Кориолана и сковали величественную, сверкавшую творчеством, цепь образов гениального драматурга. И нет европейского классика, в творения коего вы не внесли бы всего, что может драматическому поэту дать сценический художник. Катерина Островского была одним из первых ваших созданий, и последняя пьеса его "Не от мира сего" прошла с вами же в роли Ксении Кочуевой, а в промежутке двадцати трех лет вашей работы, совпавших с его работой, опять драгоценные звенья чудной цепи: Василиса и Лидия, Тугина и Кручинина. От Грибоедова до Льва Толстого русские классики видели в вас свою воплотительницу. Опять блестящая цепь из родных алмазов русских драматических поэтов. Вы "Ребенком" начали ваше проникновение в душу современной вам русской женщины. И как многогранно, как изумительно разнообразно вы отразили ее во всей полноте ее переживаний в творчестве современных русских писателей на протяжении почти полувека.

В трудной работе, выпавшей на долю русского актера, над пьесами современного европейского репертуара вам принадлежит одно из первейших мест. Некоторые писатели, старавшиеся изменить старинные формы, в вас, Гликерия Николаевна, нашли неожиданную и верную союзницу. В первый раз в Москве в ваш бенефис раздались речи Ибсена в "Северных богатырях". И первый поклон от Малого театра той артистке, которая из всех данных ей Богом талантов ни одного не зарыла в землю. Второй поклон — одному из крупнейших членов нашей труппы, преемственно хранившему и хранящему благоговение к этим подмосткам, смотрящему на дело артиста как на торжественное служение родной земле.

И мы знаем, что из всех здесь сегодня вас окружающих товарищей по делу вряд ли найдется хотя бы один, который не работал бы с вами у вас дома после спектакля, десятки раз повторяя одну и ту же сцену, добиваясь решить труднейшие задачи творчества. Трудная это была, но и радостная работа, не забудет ее Малый театр никогда. И теперь, сохранив весь блеск и силу вашего ума и таланта, всю глубину вашей любви и веры в театр, но оторванная внешними злыми условиями вашего недуга от непосредственного участия в нашем деле, вы неутомимо продолжаете работать с каждым молодым дарованием нашей сцены, не отказывая никому в вашей бесценной помощи — ни начинающему актеру, ни вашим старым товарищам.

Да, наш второй поклон доблестному члену нашего театра, его слуге, его украшению, все, без тени преувеличения, все — и дух, и тело отдавшего ему, и ему одному.

Ваш недуг — это почетные раны бесстрашно отдавшей всю свою жизнь на большое и светлое дело. И им — этим ранам — третий и низкий поклон от Малого театра".

Гром аплодисментов огласил зал. После Южина выступила M. H. Ермолова и очень трогательно, с особенной задушевностью, произнесла следующие слова: "А теперь не от имени нашего театра, от нас, ваших товарищей, примите горячий братский привет. Вы опять среди нас, на этих подмостках, в нашей работе. Вы по-прежнему сильны духом и внутренней мощью, по-прежнему блещут ваши глаза, звучит по-прежнему ваш голос. Мы верим, что и те внешние причины, которые мешают вам теперь быть среди нас постоянно, уступят нашему страстному желанию видеть вас в деятельной активной работе. Мы жаждем и ждем вашего возвращения. Нам нужно ваше дорогое участие, ваша любовь к нам, ваша поддержка в тяжелые минуты. И нам светлее и легче были бы труды и борьба вместе с вами. Мы ждем вас, дорогой, испытанный, любимый и любящий друг".

После этого О. А. Правдин прочел депешу от Н. И. Гучкова от имени Москвы, а К. Н. Рыбаков — от старейшей бывшей артистки Малого театра П. А. Рыкаловой. Этот привет, по-видимому, страшно взволновал Гликерию Николаевну, напомнив ей старые далекие годы.

Затем выступил П. Д. Боборыкин от Общества любителей российской словесности и окончил свою речь словами: "По праву вы были достойной питомицей Щепкина, были верны традициям его. Честь вам и слава". В ответ на это растроганная юбилярша передала ему, как автору первой пьесы, в которой она дебютировала 50 лет назад, венок с надписью: "8 января 1862 г. ("Ребенок"), воспитанница Позднякова — 8 января 1912 г., Гликерия Федотова".

После этого следовал ряд депутаций от различных театров, обществ, Московского университета, адрес которого прочел H. M. Падарин и который кончался словами, что Московский университет преклоняется перед неувядаемой славой и перед неоценимыми заслугами гениальной художницы русской сцены.

От состоявшегося под моим председательством Попечительства о народной трезвости, которое было тесно связано с Малым театром благодаря драматическим спектаклям в Народном доме, в которых принимали участие артисты Малого театра, выступил мой товарищ по должности Н. К. фон Вендрих, так как я как военный не счел себя вправе официально выступить на сцене театра, и потому я приветствовал Гликерию Николаевну после, когда она после чествования перешла в директорскую ложу.

Под конец приветствий вызвало бурю аплодисментов появление на сцене С. И. Мамонтова, который, выступая от имени московской публики, просил Гликерию Николаевну принять пожертвование на учреждение стипендии ее имени и имени ее покойного сына при филологическом факультете Московского университета.

По окончании всех приветствий юбилярша взволнованным, но твердым голосом, низко поклонившись, произнесла: "Потрясенная, растроганная тем вниманием, которым я окружена сейчас, приношу свою душевную и безграничную благодарность всем почтившим меня; благодарю и вас, моих дорогих товарищей; да пошлет вам Бог сил для неустанного служения тому делу, которому мы служим и в которое все мы безгранично верим". Ее слова вызвали аплодисменты, обратившиеся в грандиозную манифестацию. Занавес несколько раз то опускался, то поднимался.

9 января открылось очередное губернское земское собрание под председательством губернского предводителя А. Д. Самарина. Открывая собрание, я обратился к гласным со следующим словом, посвященным памяти Н. Ф. Рихтера: "Открывая настоящее губернское земское очередное собрание, я считаю своим нравственным долгом выразить перед вами, господа губернские гласные, мое чувство глубочайшего сожаления о кончине незабвенного Николая Федоровича. Эта потеря огромная и трудно заменимая как для московского земства, так и для всей земской России, так и для правительства. Большой ум, твердая воля, колоссальная работоспособность и выдающееся знание земского дела выдвинули покойного Николая Федоровича не только в первые ряды земских деятелей, в тесном смысле этого слова, но, скажу без преувеличений, и в ряды заметных государственных деятелей, опытностью которого во многих случаях пользовались правительственные сферы и к мнению которого прислушивались. Не останавливаясь на заслугах покойного перед лицом земства, которые известны вам лучше, чем мне, я скажу, что лично я как начальник губернии питаю особенно благодарную память к Николаю Федоровичу, советом и помощью сделавшего для меня легким трудное ведение сложного земского дела и с большим тактом умевшего всегда согласовать трудно примиримые подчас требования формальностей закона с современными условиями жизни. Почтим же благодарною памятью дорогого Николая Федоровича, всю свою жизнь и все силы посвятившего земской работе. Объявляю настоящее губернское земское собрание открытым".

Когда я уехал из собрания и гласные заняли свои места, то исправляющий должность председателя губернской земской управы А. Е. Грузинов обратился к собранию с речью: "Скорбным словом приходится начинать настоящее губернское земское собрание. Скончался Николай Федорович Рихтер. Земство понесло невознаградимую потерю. Утрата слишком свежа, и горечь разлуки слишком близка нам, чтобы мы могли в данную минуту подводить итоги его многообразной и плодотворной деятельности. Одно можно сказать, что ушел большой человек, обладавший колоссальным опытом самых разнообразных познаний и поразительной трудоспособности. Ушел человек, с беззаветным самоотвержением посвятивший земскому делу всю свою жизнь до самой последней минуты своего существования. Ушел великий труженик, равного которому вряд ли найти. Ушел, быть может, именно потому, что слишком много сил отдавал любимому делу. Губернская управа просит почтить память Николая Федоровича Рихтера вставанием".

Все встали. Грузинов продолжал: "Между экстренной сессией и текущей скончался бывший председатель Московского губернского земского собрания, в течение долгих лет с честью занимавший эту должность, князь Петр Николаевич Трубецкой. Мы все помним характерную фигуру Петра Николаевича, помним его умелое председательствование и то благодушное отношение, которое зачастую вело к благополучному разрешению острых вопросов, возникавших в собрании. Губернская управа просит почтить вставанием память почившего".

Все встали. Вслед за тем почтили вставанием память скончавшихся М. М. Фирсова, С. Н. Коншина и Г. И. Кристи, после чего А. Е. Грузинов доложил собранию доклад управы об увековечении памяти Рихтера помещением его портрета в управе, постановкой памятника на его могиле и принятии на средства земства расходов по его похоронам. Собрание единогласно приняло это предложение и для разработки всех вопросов избрало комиссию в составе А. Д. Самарина, графа П. С. Шереметева, графа Ф. А. Уварова, Г. Б. Месснера, М. М. Щепкина, П. А. Пузыревского, Н. И. Гучкова, А. И. Геннерта и В. П. Ярыгина. Затем перешли в другой зал, где была отслужена панихида по почившим земским деятелям. По окончании панихиды, когда гласные опять заняли свои места, председатель собрания А. Д. Самарин обратился к гласным со следующей речью:

"Значение Николая Федоровича как земского работника и общественного деятеля очерчено было только что розданным докладом и словами, сказанными в начале собрания А. Е. Грузиновым. Я, как председатель губернского земского собрания, который естественно близко стоял к работе Николая Федоровича, в особенности в течение земских собраний, считаю своим нравственным долгом почтить его память именно здесь, в этом зале, где почти 40 лет он неустанно работал на пользу земского дела. Я думаю, что память о таком человеке несомненно должна сохраниться в истории земства не только московского, но и земств всей России, и думаю, что его неустанная работа и преданность земскому делу должны послужить поучительным примером для всех работников на этом деле. Сейчас мы приняли предложение о помещении портрета Николая Федоровича в губернской земской управе. Тем самым мы сохраним для будущих поколений всем нам знакомый характерный облик, столь хорошо нам памятный. Но для человечества вообще, чтобы сохранить память о Николае Федоровиче, этого недостаточно; его имя нужно связать навсегда с живым земским делом и притом с таким, которое отвечало бы самым насущным потребностям жизни населения губернии. Конечно, в настоящее время невозможно, мне кажется, обсуждать то или другое предложение, которое могло бы быть сделано по этому поводу, и я не думаю сам от себя вносить какое-либо предложение, но полагал бы, что земскому собранию следовало бы избрать в настоящем заседании комиссию в небольшом составе, например, в составе 5 лиц, для того чтобы разработать этот вопрос и в течение этой же сессии представить свои соображения, которые собрание разрешило бы в настоящей же сессии".

Собрание присоединилось к предложению Самарина и затем перешло к очередным докладам; собрание продолжалось до февраля месяца, никаких особенно страстных дебатов не было, оно носило чисто деловой характер и успело рассмотреть все сметные доклады, а также несколько других.

13 января под моим председательством состоялся торжественный годичный акт в Лицее цесаревича Николая. На акте присутствовало много приглашенных — командующий войсками генерал Плеве, учебное начальство, бывшие питомцы лицея, представители дворянства, профессора и т. д. По открытии заседания директор лицея профессор Гуляев доложил краткий отчет о состоянии лицея в минувший год, назвав его счастливым и сообщив, что 3 июня 1911 г. окончившие курс воспитанники университетского отделения с директором во главе имели счастие представиться Государю императору в Петергофе, причем его величество изволил осчастливить их следующими словами, которые начертаны на мраморной доске в зале лицея: "Мне доставило большое удовольствие, господа, видеть в первый раз у себя выпуск воспитанников московского лицея. Я хочу выразить вам мою благодарность за ваше отличное поведение и успехи в науках, но особенно за ваше примерное поведение в те страдные годы, которые переживала Россия. Выражаю в вашем лице благодарность воспитавшему вас заведению. Желаю успеха в вашей жизни и предстоящей вам службе".

Звуки гимна и громкое "ура" были ответом на эти слова. По окончании заседания я объявил воспитанникам, что освобождаю их от занятий на три дня, что вызвало с их стороны взрыв восторга.

25 января в Симеизе, своем крымском имении, скончался фельдмаршал граф Д. А. Милютин — последний гигант эпохи великой реформы. Русский народ и русское общество, прощаясь навсегда с верным сподвижником Александра II, никогда не забудут светлого, благородного образа престарелого фельдмаршала, имя которого было всегда окружено всеобщим уважением.

Граф Милютин скончался на 94-м году своей жизни, заболев острым воспалением легких. Жена его, страшно встревоженная опасной болезнью графа, не отходила от его постели, пока окончательно сама не ослабла и, почувствовав себя дурно, внезапно тихо скончалась. Это было 23 января, за два дня до кончины мужа; старушке был 91 год. От графа скрыли кончину его жены, сказав ему, что она заболела и слегла; это его, по-видимому, очень мучило, и он все время очень тревожился и справлялся о ней до последней минуты своей жизни. Так одновременно отошли в другой мир два друга, прожившие последние 30 лет безотлучно вместе, душа в душу, не выезжая из своего родного Симеиза. Графиня за 10 лет до своей кончины лишилась зрения, но это не мешало ей интересоваться всем; специальные лектрисы читали ей массу книг, а письма под ее диктовку писали ее дочери, княгиня Шаховская и княгиня Долгорукая.

31 января, в 10 с половиной часов вечера с экстренным поездом Московско-Курской ж.-д. тела усопших прибыли в Москву. На вокзале к приходу поезда собралось все военное начальство с командующим войсками генералом Плеве во главе, прибыли и градоначальник, и я, и представители города. На платформе выставлен был почетный караул от 2-го гренадерского Ростовского полка с хором музыки. Под звуки "Коль славен" были вынесены оба гроба и перенесены в парадные комнаты вокзала, задрапированные черным сукном и украшенные целым лесом мирт и лавровых деревьев. Гробы, усыпанные цветами, были поставлены на катафалки, а у гроба фельдмаршала встало почетное дежурство и знаменщик Ростовского полка со знаменем. Вокруг на подушках разложены были ордена покойного и среди них золотой фельдмаршальский жезл, усыпанный бриллиантами.

После панихиды все разъехались, чтобы вернуться к утру для участия в перевезении тел; остались только почетный караул и дежурство. На другой день, 1 февраля, состоялось перевезение тел почивших для погребения в Ново-Девичьем монастыре. С раннего утра к гробу стали стекаться и начальство, и депутации. В это время в Москве находилась французская депутация от г. Парижа во главе с президентом парижского муниципалитета г. Ф. Русселем — они тоже явились на вокзал поклониться праху престарелого фельдмаршала. Первый венок из белых лилий и ландышей возложен был генерал-адъютантом бароном Мейендорфом от Государя императора, затем генерал Степанов возложил крест из живых цветов от великой княгини Елизаветы Федоровны, после чего Ф. Руссель — свой венок от Парижа с французскими национальными лентами; далее следовало множество других венков. По возложении венков и отслужении литии гробы были вынесены; гроб фельдмаршала установлен был на лафет 1-й батареи 2-й гренадерской Артиллерийской бригады, гроб графини — на катафалк.

За гробом шло высшее военное начальство, родные, депутации и пр., затем следовали: 1-й гусарский Сумской полк и 1-я гренадерская Артиллерийская бригада. Впереди несли ордена и фельдмаршальский жезл. Толпы народа стояли по пути, другие сопровождали процессию. Хоры музыки попеременно играли похоронный марш. Около университета, почетным членом которого состоял почивший фельдмаршал, была отслужена лития.

По прибытии процессии к Ново-Девичьему монастырю гробы были сняты с лафета и катафалка, и под пение "Святый Боже" и звуки "Коль славен" процессия направилась к приготовленным могилам. Тут произошло нечто совершенно неожиданное: когда стали опускать останки почивших, то оказалось, что могилы были сделаны недостаточного размера и гробы в них не помещались. Произошло это вследствие того, что обе могилы были приготовлены распоряжением покойного графа лет 10 тому назад, когда хоронили его сына; сделаны были они солидно, обложены кирпичом и цементированы, так что для расширения могил требовалось немало времени. Пришлось перенести тела усопших в церковь и отложить погребение. При этом мне пришлось выдержать большой спор с монахинями и духовенством, которые не соглашались поставить тело графини, как лютеранки, в церковь. Мои указания, что стояли же они рядом в православном храме, когда их венчали, оказали свое действие, и они, наконец, согласились. Погребение состоялось 3 февраля уже при скромной обстановке.

25 января в Думу поступил запрос о Распутине, вследствие появившегося о нем письма в № 19 "Голоса Москвы"1 от 24 января под заглавием "Голос православного мирянина", за подписью редактора-издателя "Религиозно-философской библиотеки" М. Новоселова. Номера этой газеты были конфискованы, так как перед тем от редакторов газет были взяты подписки, что они о Распутине ничего печатать не будут. В этом последнем распоряжении некоторые члены Думы и усмотрели незакономерность по отношению к печати и предъявили запрос, который, по рассмотрении его Думой, большинством голосов против одного голоса барона Н. Г. Черкасова и был принят и признан спешным.

Это был очень неосторожный шаг Государственной Думы; первый раз законодательная палата затронула в своем запросе интимную сторону жизни царской семьи и этим невольно заронила в сердцах некоторых кругов России тень недоверия, неуважения к монарху. Надо удивляться, как Председатель Думы М. В. Родзянко, принадлежа к центру, не учел этого и не принял со своей стороны должных мер, чтобы предотвратить это нежелательное явление. С запросом ничего не вышло, результата никакого не было, но внесших запрос это и не интересовало — то, чего им надо было, было сделано. Газеты разнесли по всем уголкам России факт запроса Государственной Думы о Распутине, и вокруг его имени стали громоздиться всевозможные легенды и грязные инсинуации, зачастую далеко не соответствующие истине и дискредитирующие Престол.

Высшие правительственные сферы также оказались несостоятельными в этом болезненном для России и для всех любящих свою Родину вопросе, некоторые по малодушию, другие по непониманию серьезности положения. Таким образом, "Распутиниада" росла, захватывая все большие и большие круги.

28 января, к моему большому сожалению, Ф. В. Шлиппе получил новое назначение в Петербург на должность вице-директора в Министерстве земледелия. Таким образом, Московская губернская землеустроительная комиссия лишилась своего непременного члена, который был убежденным вдохновителем реформы по введению единоличных хозяйств в губернии, который так блестяще проводил ее и своими знаниями, опытом и поразительной тактичностью поставил землеустроительное дело в Московской губернии на неизмеримую высоту.

Радуясь за него и поздравляя министерство с приобретением такого образованного, талантливого и прекрасного сотрудника, я глубоко скорбел, что принужден был с ним расстаться. На его место, по моему ходатайству, назначен был лучший и способнейший из непременных членов уездных землеустроительных комиссий Г. Г. Языков, который ревностно продолжал политику Ф. В. Шлиппе и, к моему большому удовлетворению, сумел поддержать землеустроительное дело губернии на той же высоте; но таланта Шлиппе у него не было.

30 января в Москву приехала депутация от парижского муниципалитета во главе с президентом муниципалитета Ф. Русселем. Это был ответный визит московскому городскому самоуправлению.

Французская колония во главе с французским генеральным консулом графом де Ла Валикур устроила по этому случаю банкет в "Эрмитаже". Обед носил интимный характер, помимо французов приглашено было очень немного гостей, среди них был городской голова Н. И. Гучков и я. Все залы ресторана красиво были убраны растениями. Стол, накрытый на 80 приборов, утопал в цветах. Все было устроено красиво, изящно, как умеют это делать французы. Обед прошел очень оживленно. Первый тост за Государя императора провозгласил граф де ла Валикур, затем Гучков — за Президента Республики, а я — за французскую колонию. Последний тост был за дорогих гостей, провозглашенный председателем французской колонии, моим большим другом, П. К. Жиро.

С банкета все отправились в городскую думу, где городское управление устроило блестящий раут. Малый думский зал был красиво убран русскими и французскими флагами и гербами, в центре, на столе, стояла освещенная электричеством громадная глыба льда с крюшоном. Кабинет городского головы был обращен в зимний сад.

Во время раута городской голова Н. И. Гучков, передавая Ф. Русселю подарок от города Москвы — художественный ларец в древнерусском стиле, обратился к французским гостям со следующей речью на французском языке: "Городское общественное управление древней столицы России — Москвы, принимая у себя сегодня представителей муниципалитета Парижа, чудной столицы и гордости Франции, выражает им чувства самой глубокой симпатии. Москва — сердце России, Москва, которая во все времена являлась верной выразительницей всего того, что чувствовала вся Россия, в данный момент, исполняя возложенную на нее историческую задачу перед дружественной дорогой Францией, шлет свой привет и привет всей России. Да будет этот момент еще одним ярким доказательством этой неразрывной и прочной дружественной связи, которая существует между двумя великими народами — французами и русскими. Да будет эта связь между ними прочнейшим залогом не только их собственного благополучия, но и благополучия всего мира".

Ф. Руссель отвечал: "Я был чрезвычайно тронут простотой и сердечностью приема, который нам оказан с первого момента прибытия нашего в Москву. Здесь поднесен Парижу чудный дар, в котором выразилось искусство ваших художников. Я не знаю, чем мне более гордиться в данный момент — тем ли, что я являюсь представителем Парижа, или тем, что меня так сердечно принимают в Москве. Я должен отдать предпочтение, по-видимому, второму моменту. Муниципалитет Парижа уже хранит одну реликвию из России — от Кронштадта. Теперь мы получаем другую, с изображением Георгия Победоносца, поражающего дракона, и с двуглавым орлом, парящим над гербом Москвы. Ваза Кронштадта имеет политическое значение, как эмблема союза двух наций. Этот же новый дар знаменует интимный союз двух городов, имеющий первенствующее значение в обеих странах. Интимная дружба между этими двумя городами является залогом дружбы двух великих наций — России и Франции".

Гимн и "Марсельеза", чередовавшиеся между собой и повторенные несколько раз, были ответом на речь Русселя. Затем состоялся небольшой концерт при участии хоров Императорской русской оперы, а также и малороссийского и цыганского, кончившийся балетным отделением с характерными танцами. Все чувствовали себя очень непринужденно, в воздухе царила атмосфера искренности и горячей симпатии к французам, которые привлекали к себе своим изяществом и экспансивностью.

1 февраля в 5 часов дня у градоначальника в честь французов состоялся чай, а затем у городского головы — прощальный обед. Прямо с обеда французские гости проехали на вокзал и отбыли из Москвы.

В первых числах февраля я ездил по делам службы в Петербург, где со мной случился следующий инцидент. Проезжая на таксомоторе по площади Мариинского театра, мой шофер наскочил на сани извозчика, в результате чего у него оказалась сломанной оглобля; выйдя тотчас из мотора и убедившись, что несчастий с людьми не было, я спросил извозчика, что стоит оглобля, и уплатил ему ее стоимость. Извозчик был удовлетворен, казалось бы, инцидент исчерпан, тем более, что я передал городовому мою визитную карточку с адресом, а номера автомобиля и извозчика были известны. Но не в пример ретивый городовой предложил нам всем отправиться в участок для составления протокола. Я, конечно, подчинился, и вот все мы явились в 3-й участок Казанской части. Пристава в участке не оказалось, за ним послали, мне предложили в общей приемной стул, на котором я и просидел с полчаса до прихода пристава. Когда он пришел, составили протокол, и меня отпустили. Меня этот инцидент позабавил и дал мне лишний случай убедиться, как инструкции, на основании коих, как оказалось, городовой поступил правильно, страдают отсутствием самой элементарной логики. Я говорил по этому поводу с градоначальником Драчевским, но тот со мной не согласился.

8 февраля секция по борьбе с туберкулезом Московского отдела высочайше утвержденного Русского общества охранения народного здравия обсуждала вопрос об организации "Дня белой ромашки". Был избран комитет под председательством моей сестры Е. Ф. Джунковской; товарищами председателя избраны были А. А. Бахрушин и Л. Н. Княжевич, казначеем — И. Д. Морозов и секретарем — Д. Б. Егоров. Комитет привлек к работе многочисленную армию сотрудников, весь город был разделен на районы. Обратился комитет и ко мне за разрешением организовать "День белой ромашки" в различных местах Московского и смежных с ним уездов. Я, конечно, с радостью пошел навстречу этому доброму делу и отдал распоряжение по полиции об оказании полнейшего содействия организаторам этого дела, а в самый "День белой ромашки" — продавцам цветка. "Днем белой ромашки" было назначено 20 апреля, успех превысил ожидания, и сбор в размере 156 000 руб. оказал секции значительную помощь. Надо отдать справедливость — все слои населения единодушно откликнулись на призыв комитета, каждый счел своим долгом внести свою лепту в пользу несчастных больных туберкулезом.

9 февраля в Москву из Петербурга прибыл владетельный герцог Мекленбург-Шверинский Иоганн с супругой герцогиней Елизаветой в сопровождении лиц свиты. Приезд их считался неофициальным, цель — осмотр Троице-Сергиевой лавры, 10 февраля, на другой день их приезда, в экстренном поезде они и отправились в сопровождении меня. Герцог и герцогиня проявили огромный интерес ко всем достопримечательностям лавры и расспрашивали обо всем. Мне приходилось давать все нужные объяснения, хотя среди монахов и был один, владевший хорошо французским языком. Они отслужили молебен у раки преподобного Сергия, прикладывались к мощам, затем осматривали ризницу, покои митрополита, трапезную, проехали на лошадях к Черниговской Божьей Матери и в Вифанию. Они очень подкупали своей любознательностью и большим сочувствием и благоговением, которые они проявили к древним русским святыням.

По окончании осмотра святынь я предложил им проехать в мастерские кустарей Сергиева Посада. Они пришли в восторг от виденного, особенно интересовались они научным музеем, где наглядно можно было видеть постепенную работу кустарных игрушек. Накупив много русских кустарных вещей и игрушек, они отбыли в Москву. В 8 часов вечера они обедали у меня и в тот же день выехали в Петербург. Приехав к обеду, герцог любезно передал мне футляр с орденскими знаками ордена Льва I степени.

В феврале месяце назначен был в Москве разрешенный министром внутренних дел съезд фельдшеров и акушерок. Узнав, что в означенном съезде хочет принять участие земский фельдшерский персонал, я, не считая это законным, обратился с циркулярным предложением к губернской и уездным земским управам о недопустимости участия земского фельдшерско-акушерского персонала на съезде. Съезд был крайне озадачен таким моим запрещением, тем более, что, как оказалось, он более всего надеялся на участие именно огромного состава земских служащих. По этому поводу у меня была депутация, но я категорически заявил ей, что изменить свое распоряжение не могу, так как общество фельдшеров и фельдшериц, устраивавших съезд, зарегистрировано было в порядке Временных правил 4 марта 1906 г. 2, 9 статья коих запрещает участие в таком обществе лицам, состоящим на службе в правительственных учреждениях, а Сенат, кроме того, подкрепил эту статью разъяснением, что это относится и к земским служащим.

В феврале месяце я был приглашен министром внутренних дел принять участие в занятиях весенней сессии Общего присутствия Совета по делам местного хозяйства, назначенной к открытию 14 февраля. К этому дню я прибыл в Петербург. В эту сессию был внесен ряд законопроектов, среди них особенного внимания заслуживали: жилищный устав, устав попечения о народной трезвости, о земских оценках, о новых правилах взаимного страхования и санитарный устав.

Эта сессия была первая после кончины незабвенного Петра Аркадьевича Столыпина, по инициативе коего были организованы совещания при Совете по делам местного хозяйства, и поэтому, естественно, что все собравшиеся невольно чувствовали в душе отсутствие вдохновителя работы дорогого Петра Аркадьевича. Председатель — министр внутренних дел сенатор А. А. Макаров при открытии этой сессии обратился к членам Совета. […]

Засим барон В. В. Меллер-Закомельский, по уполномочию членов Совета, просил сенатора А. А. Макарова повергнуть к стопам его императорского величества Государя императора их верноподданнические чувства, а гофмейстер В. А. Драшусов выразил желание членов Совета отслужить панихиду об упокоении душ умерших статс-секретаря П. А. Столыпина и бывших членов Совета Н. Ф. Рихтера и С. Н. Межакова-Каютова.

В удовлетворение этих просьб сенатор А. А. Макаров огласил проект телеграммы на высочайшее имя и сообщил, что предположенная панихида будет отслужена на следующий день в десять с половиной утра в церкви Министерства внутренних дел. Передав после этого председательствование заступающему место председателя товарищу министра в должности гофмейстера А. Н. Харузину, сенатор А. А. Макаров объявил перерыв заседания.

По возобновлении заседания А. Н. Харузин предложил для предварительной разработки законопроектов разбиться на три комиссии. Согласно этому предложению члены Совета, по заявленному каждым желанию, образовали три комиссии в нижеследующем составе: I. Комиссия строительно-страховая и по проекту Положения о справочном отделе под председательством барона В. В. Меллер-Закомельского. II. Комиссия врачебно-санитарная под председательством С. А. Бекетова. III. Комиссия попечения о народной трезвости, в которую вошел я, под председательством Ю. Б. Шидловского. После выборов комиссий заседание было закрыто.

На следующий день все собрались в церковь Министерства внутренних дел на панихиду, после которой приступили к занятиям. Занятия шли успешно, но отсутствие П. А. Столыпина на заседаниях Общего присутствия и С. Е. Крыжановского, назначенного государственным секретарем, сильно отражалось; не чувствовалось того подъема настроения, того оживленного обмена мнениями, которыми отличались прежние сессии, а А. Н. Харузин вел заседания без должной энергии, слишком по-чиновничьи. Занятия продолжались до 4 марта включительно. Состав Общего присутствия был приблизительно такой же, как и прежних присутствий, только представители ведомств были другие, и среди губернаторов тоже были перемены. В Петербурге губернатором был граф Адлерберг, значительно уступавший своему предшественнику А. Д. Зиновьеву и в знаниях, и в опыте. Затем был харьковский губернатор М. К. Катеринич, уже немолодой, дельный, но как-то не отдававший себе отчета в современном положении дел, несколько отставший, но со взглядами очень честными. Н. А. Маклаков — черниговский губернатор, человек безусловно чистый и порядочный, но по молодости своей несколько опрометчивый. На заседаниях этой сессии я сошелся с ним очень близко и подружился с ним, и когда он в высказываемых им мнениях по молодости иногда слишком горячился, то я его сдерживал. Из остальных губернаторов впервые появился на заседаниях Совета А. Н. Хвостов, нижегородский губернатор. Это был тип совершенно отрицательный, и я от него сторонился. Он очень плохо себя поставил в Нижнем и вел себя по отношению крайних правых партий не как губернатор, а как член их партии, был бестактен и окружал себя самыми недостойными и сомнительными личностями. Для Совета это не было приобретение, кроме вреда делу он своим присутствием ничего не принес.

Переходя затем к законопроектам, рассмотренным в сессии, то все они подвергались сравнительно малым изменениям и дополнениям. В проекте "Положения о взаимном земском страховании" определенно указывалось на то, что взаимное земское страхование имеет целью не только возмещение владельцам убытков, причиненных пожаром в застрахованных имуществах, но и принятие противопожарных мер, на которые, кроме запасного страхового капитала, допускалось расходование, до известных пределов, и текущих страховых средств. Затем проектом, как и уже действующим законом, предусматривались три вида страхования: обязательное, дополнительное и добровольное, но в правилах каждого из этих видов страхования вводились некоторые изменения. Так, по обязательному страхованию губернским земским собраниям предоставлялось право исключать из сего вида страхования некоторые категории строений, представлявшиеся для земств опасными или нежелательными рисками. Далее, заключение дополнительного, сверх окладной нормы, страхования строений, подлежавших обязательному страхованию, ставилось в зависимость от желания владельца и согласия на то подлежащего земства. Наконец, по добровольному страхованию проект предоставлял губернским земским собраниям значительную свободу в установлении видов и категорий имуществ, территорий и лиц, на которых распространялся означенный вид страхования, а также по установлению условий заключения и прекращения страхования. Кроме того, по проекту предусматривалось учреждение страховой агентуры с более широкими полномочиями по ведению страхового дела. Комиссия одобрила основные положения проекта и лишь по отдельным статьям внесла некоторые изменения и дополнения.

В связи с этим законопроектом был рассмотрен проект правил о строении в сельских местностях. Главные отличия от действовавшего тогда закона состояли в том, что проект придавал распланированию селений значение обязательной земской повинности, в то же время составление планов зависело от усмотрения земств. Такую постановку дела следовало считать значительным улучшением, ввиду того, что уездные земские управы, на обязанности которых лежало составление планов, материально не были заинтересованы в сокращении опустошительности сельских пожаров, чего нельзя было сказать про губернские земства, в ведении которых находилось земское взаимное страхование. Наконец, проект предоставлял органам, ведавшим строительную часть, право останавливать неправильное возведение построек, а постройки, возведенные с нарушением строительных правил, приравнивались к угрожающим и подлежавшим соответственному исправлению или сломке.

Предложения строительно-страховой комиссии разошлись с основными положениями проекта по двум принципиальным вопросам. Во-первых, по статье 20 проекта, обязывавшей земские собрания определить срок, в течение которого все селения губернии должны быть распланированы, причем постановления земских собраний по сему предмету подлежали утверждению министра внутренних дел. Комиссия, признавая в принципе обязательность для земств составления планов, находила нецелесообразным установление для этого какого-либо срока и не усматривала необходимости в представлении на утверждение министерства постановлений земских собраний по сему вопросу.

Во-вторых, по статье 28, допускавшей обращение усадебной земли под улицы, площади и переулки не иначе, как с согласия владельцев этих усадеб, комиссия признала возможным, в исключительных случаях, допускать и принудительное отчуждение усадебных земель в целях урегулирования селений. Против последнего, т. е. допущения принудительного отчуждения, члены присутствия — председатель Казанской губернской земской управы Н. А. Мельников и Тверской — В. Ф. Гаслер и Н. А. Маклаков горячо возражали. Я присоединился к ним и еще 6 членов присутствия, и мы все подали по сему поводу следующее особое мнение:

"Отсутствие планов не является единственной причиной опустошительности пожаров в селениях. Различные бытовые особенности, употребление горючего материала для устройства крыш и т. п. являются условиями не менее благоприятными для этой опустошительности. Нельзя забывать, что наш государственный строй зиждется на принципе неприкосновенности собственности, и по действующему законодательству принудительное отчуждение допускается при наличии особенно важных государственных и общественных надобностей. Поэтому было бы весьма рискованным прибегать к этой мере при осуществлении какого-либо переулка или площади в селении, т. е. в случаях сравнительно мелочных, и приучать население к мысли, что всякое неудобство, возникающее из-за этого, может быть всякий раз устранено принудительным отчуждением этой собственности. Ввиду этого редакция проекта министерства, по нашему мнению, более правильна".

По законопроекту о мерах санитарной охраны воздуха, воды и почвы комиссия единогласно признала выдвинутые законопроектом задачи отвечающими давно назревшей [необходимости] пополнить пробелы действовавшего санитарного законодательства и определенно указать обязанности, которые лежат по охранению народного здравия на правительственных и общественных учреждениях. Сущность законопроекта, в принятой комиссией редакции, заключалась в том, что законом предполагалось возлагать на общественные учреждения, на началах общественности, заботы по проведению санитарных мер по охранению воздуха, воды и почвы, с отнесением расходов на те общины, которые были заинтересованы в проведении этих мероприятий, при том условии, что в случае недостаточности средств у общин на помощь последним пришли бы земские кассы, а затем и средства Государственного казначейства. При этом главнейшее возражение по существу законопроекта сводилось к вопросу о том, будет ли для земства посильно оказание пособия недостаточным общинам, причем указывалось на вытекавшую отсюда необходимость фиксации участия государства в расходах по осуществлению требований закона; кроме того возражения касались предоставляемого общественным учреждениям права свободного распоряжения частной собственностью в видах охраны источников водоснабжения.

По законопроекту о справочном отделе Общее присутствие присоединилось к мнению комиссии и признало, что справочный отдел своею деятельностью не только вполне оправдал возлагавшиеся на него надежды при его учреждении, но и успел уже стяжать общие симпатии в среде земских и городских деятелей, имевших неоднократно случаи на практике убедиться в полезной деятельности отдела. Общее присутствие, признав единогласно предположенное преобразование справочного отдела из учреждения временного в постоянное своевременным, в целях, главным образом, упрочить дальнейшее его существование и развитие в удовлетворение действительным потребностям на местах по получению из центральных учреждений сведений по делам справочного характера, приняло без изменения правила проекта Положения о справочном отделе.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.