16. Долина печали

16. Долина печали

Все происходящее казалось сном. Мы не были дома три месяца и вот теперь возвращались в родную долину. Когда мы миновали пик Черчилля, древние руины на холме, гигантскую Буддийскую ступу и увидели реку Сват, отец не смог сдержать слез. Вся долина находилась под контролем правительственных войск. Прежде чем мы добрались до перевала Малаканд, армейские патрули несколько раз проверили, нет ли в нашей машине взрывных устройств. Когда мы миновали перевал, выяснилось, что дорога, ведущая в долину, сплошь покрыта контрольно-пропускными пунктами. Солдаты, вооруженные автоматами, стояли на крышах почти всех домов.

Проезжая мимо деревень, мы видели разрушенные дома и сожженные машины. Все это напоминало старые фильмы о войне или видеоигры, столь любимые моим братом Хушалем. Въехав в Мингору, мы были ошеломлены. Во время операции по очистке города от талибов на улицах шли бои, и стены домов были испещрены выбоинами от пуль. Взорванные здания, которые талибы использовали в качестве укрытий, лежали в руинах. Повсюду валялись груды обломков, искореженного металла и сбитых вывесок. Витрины большинства магазинов были закрыты железными ставнями; этим магазинам удалось избежать разграбления. На безлюдных улицах царила тишина, словно город был поражен чумой. Странно было видеть совершенно пустой автовокзал, где всегда царила суета, теснились автобусы и рикши. Сквозь трещины на мостовой пробивалась трава. Я и представить не могла, что мой город может выглядеть подобным образом.

Но талибы исчезли, и это не могло не радовать.

Мы вернулись 24 июля 2009 года, через неделю после того, как наш премьер-министр объявил, что долина Сват освобождена от власти талибов. Он призвал жителей Свата возвращаться в свои дома, пообещав, что в самом скором времени в провинции будет восстановлено газоснабжение, откроются государственные учреждения и банки. Почти половина населения долины, насчитывающего 1,8 миллиона, покинула Сват. Судя по всему, в большинстве своем жители не верили, что могут вернуться домой, не подвергая себя опасности.

В полном молчании мы доехали до нашего дома. Даже мой маленький брат Атал, обычно болтавший без умолку, притих. Наш дом располагался около здания армейской штаб-квартиры, поэтому мы боялись, что он разрушен до основания. До нас доходили слухи о том, что многие дома в Мингоре разграблены. Затаив дыхание, мы ждали, когда отец отопрет ворота. Войдя во двор, мы увидели, что за три месяца нашего отсутствия сад превратился в джунгли.

Братья поспешили проверить, живы ли их обожаемые цыплята, и вернулись, рыдая в голос. От цыплят осталось две кучки костей и перьев. Они умерли от голода.

Мне было очень жалко несчастных цыплят, но надо было проверить, целы ли мои собственные сокровища. К своей великой радости, я обнаружила, что сумку с книгами никто не тронул. Я возблагодарила Бога за то, что Он услышал мои молитвы и ответил на них. Благоговейно вынимая книги из сумки, я с любовью рассматривала каждую из них. Учебники по математике, физике, урду, английскому, пушту, химии, биологии, основам ислама, истории Пакистана. Наконец-то я снова смогу без страха ходить в школу.

Обессилев от пережитых волнений, я опустилась на кровать.

Нам крупно повезло, что наш дом уцелел. Несколько домов на нашей улице подверглись разграблению, мародеры забрали все, что хозяева не смогли увезти с собой, – телевизоры, холодильники, украшения. Наша соседка, мать моей подруги Сафины, поместила свои золотые украшения в банковский сейф, надеясь, что там они будут в безопасности. Но даже банки были разграблены.

Отец, охваченный беспокойством, отправился проверить, в каком состоянии находится здание школы. Я пошла с ним. В дом, стоявший напротив школы для девочек, попал снаряд, но сама школа снаружи была цела и невредима. Почему-то отец не смог открыть ворота своим ключом, и нам пришлось найти мальчика, который вскарабкался на стену, спрыгнул во двор и открыл ворота изнутри. Ожидая самого худшего, мы поднялись по ступенькам.

– Здесь кто-то похозяйничал, – сказал отец, когда мы вошли во внутренний двор.

Там царил жуткий беспорядок – стулья перевернуты, на полу валяются окурки, пустые коробки и пакеты из-под еды. Уезжая, отец снял вывеску с надписью «Школа Хушаль» и оставил ее во внутреннем дворе. Вывеска по-прежнему стояла, прислоненная к стене. Когда мы ее приподняли, я завизжала от ужаса. За деревянным щитом валялись гниющие головы козлят. Вероятно, это были остатки чьего-то обеда.

Мы обошли классы. Стены повсюду были исписаны антиталибскими лозунгами. Кто-то написал маркером на пластиковой доске «Армия Зиндабад» («Да здравствует армия!»). Теперь мы поняли, что в нашей школе жили солдаты правительственных войск. Один из них написал похабное стихотворение в дневнике моей подруги, оставленном в классе. Пол был сплошь усеян гильзами. В стене солдаты пробили огромную дыру, в которую открывался вид на город. Мне было очень жаль, что наша любимая школа превратилась в казарму.

Внезапно раздался стук в дверь.

– Не открывай, Малала! – приказал отец.

В офисе отец обнаружил письмо, оставленное одним из армейских командиров. В этом письме жители Свата обвинялись в том, что не оказали сопротивления талибам и позволили им захватить власть в долине.

«За ваше равнодушие и трусость множество солдат расплатилось своими драгоценными жизнями, – говорилось в письме. – Да здравствует пакистанская армия!»

– Что ж, так и должно быть, – пожал плечами отец, прочтя это. – Сначала талибы соблазняли нас лживыми посулами, потом убивали. Теперь нас упрекают за то, что мы поддались соблазну и позволили себя убивать. Вся жизнь состоит из соблазнов, убийств и упреков.

В некоторых смыслах солдаты правительственной армии мало чем отличались от боевиков Талибана. Один из наших соседей видел, как военные выставили на всеобщее обозрение труп убитого талиба. Вертолеты, жужжавшие в небе подобно гигантским насекомым, действовали нам на нервы. Возвращаясь домой, мы старались держаться ближе к стенам, чтобы нас не заметили с воздуха.

Мы знали, что арестованы тысячи людей, в том числе и множество мальчиков-подростков, из которых боевики готовили террористов-смертников. Все они были направлены в особые лагеря, где должна была проводиться антиталибская пропаганда. Среди арестованных был наш учитель урду, который в свое время отказался заниматься с девочками, заявив, что его долг – помогать людям Фазлуллы строить свой центр и уничтожать магазины, торгующие CD и DVD.

Вождь Талибана по-прежнему находился на свободе. Армейские силы уничтожили его штаб-квартиру в Имам Дери и сообщили, что Фазлулла находится в окружении в горах Пешавара. Потом было объявлено, что Фазлулла тяжело ранен, а спикер талибов Муслим Хан арестован. Вскоре поступила новая информация, согласно которой Фазлулла бежал в Афганистан и скрывается в провинции Кунар. Некоторые утверждали, что Фазлулла схвачен, но армейское начальство и военная разведка не смогли прийти к согласию относительно его дальнейшей участи. Армейские власти хотели заключить его в тюрьму, но руководство разведки настояло на том, чтобы отвезти его в Баджаур и позволить ему перейти афганскую границу.

Муслим Хан и полевой командир по имени Мехмуд были единственными лидерами Талибана, оказавшимися в заключении. Все прочие разгуливали на свободе. Зная о том, что Фазлулла жив и свободен, я боялась, что он вновь соберет боевиков и захватит власть. Иногда мне даже снились кошмары, в которых талибы возвращались в нашу долину. Но по крайней мере, Радио Мулла прекратило свое вещание.

Друг моего отца Ахмед Шах утверждал, что мир, установленный в нашей долине, не может быть долгим и прочным. Тем не менее люди постепенно возвращались в родные места. Сват – это самый прекрасный уголок земли, и тому, кто там родился и вырос, трудно жить за пределами родной долины.

Занятия в нашей школе возобновились 1 августа. Было невыразимо приятно снова услышать школьный звонок, подняться по знакомым ступенькам. Радость, которую я испытала при виде своих школьных подруг, невозможно описать. Все мы наперебой рассказывали друг другу о злоключениях, которые пережили в изгнании. Почти все мои одноклассницы нашли приют у родных и друзей, но некоторым пришлось жить в лагерях для беженцев. Мы понимали: нам очень повезло, что здание нашей школы уцелело. Многие дети были вынуждены учиться в палатках, потому что их школы превратились в груды развалин. Одна из моих подруг, Сундус, потеряла отца, который погиб в результате взрыва.

Похоже, теперь все в школе знали, что блог для сайта Би-би-си вела я. Правда, некоторые думали, что за меня это делал отец. Но госпожа Мариам, наш директор, заявила:

– Зачем кому-то вести блог за Малалу, когда она справилась с этим сама? Она не только прекрасно говорит, но и отлично пишет.

Но конечно, наши разговоры вертелись не только вокруг событий минувших месяцев. Шиза Шахид, наш друг из Исламабада, закончила обучение в Стэнфорде и пригласила двадцать семь девочек из школы Хушаль провести несколько дней в столице Пакистана. Она полагала, что новые впечатления, знакомство с достопримечательностями и музеями помогут быстрее залечить душевные травмы, нанесенные жизнью при талибском режиме. Из нашего класса поехали я, Мониба, Малка-и-Нур, Рида, Каришма и Сундус. Нас сопровождали мои родители и госпожа Мариам.

Наше путешествие началось в День независимости Пакистана, 14 августа. Радостные и возбужденные, мы уселись в автобус. Большинство девочек впервые покинули долину, став беженцами. Но сейчас нас ожидало не изгнание, а веселые каникулы вроде тех, о которых мы читали в книжках. Мы остановились в гостевом доме. Помимо развлечений, мы принимали участие в многочисленных встречах и симпозиумах, рассказывая об испытаниях, которые выпали на нашу долю. Шиза была приятно удивлена тем, как непринужденно мы держимся и свободно говорим.

– Я думала, таких детей, как Малала, больше нет на свете, но в вашей школе все девочки похожи на нее! – сказала она моему отцу.

Мы с великим удовольствием гуляли в парке и слушали музыку. Большинству людей такие занятия представляются самыми обычными, но для нас, переживших талибский произвол, они были чем-то вроде политического протеста. Разумеется, мы знакомились с достопримечательностями столицы – посетили мечеть Фейсал у подножия холма Маргалла. Эта мечеть была построена на средства саудовских арабов, вложивших в нее миллионы рупий. Огромная, ослепительно-белая, она походила на гигантскую палатку, поддерживаемую четырьмя минаретами. Впервые в жизни мы побывали в театре, посмотрели английскую пьесу под названием «Том, Дик и Гарри», а после приняли участие в актерском мастер-классе. Мы ели в ресторанах и впервые в жизни посетили «Макдоналдс». Правда, я пропустила обед в китайском ресторане, потому что принимала участие в телевизионном шоу «Говорит столица». Так что блинами с мясом утки мои подруги лакомились без меня.

Разница между Мингорой и Исламабадом не менее разительна, чем между Исламабадом и Нью-Йорком. Шиза знакомила нас с женщинами, которые работали докторами и юристами. Общаясь с ними, мы понимали, что женщины могут заниматься самыми ответственными профессиями и при этом не порывать с культурой и традициями своей страны. Многие женщины на улицах не только не носили паранджу, но ходили с непокрытыми головами. Глядя на них, я тоже решила следовать современным веяниям и, приходя на собрания, снимала шаль. Тогда я не понимала, что непокрытая голова еще не делает женщину современной.

К концу недели, проведенной в столице, мы с Монибой в очередной раз поссорились. Она увидела, как я болтаю с девочкой из младшего класса, и заявила:

– Если ты дружишь с Решам, я буду дружить с Ридой!

Шиза хотела познакомить нас с влиятельными людьми. В нашей стране реальное влияние имеют только те, кто связан с армией. Нам даже удалось получить приглашение на встречу с генералом Атаром Аббасом, пресс-секретарем пакистанской армии. Встреча была назначена в штаб-квартире армии в Равалпинди, городе, расположенном недалеко от Исламабада. Глаза у нас полезли на лоб от удивления, когда мы вошли в ворота и оказались на территории армейской штаб-квартиры. В отличие от всего остального города здесь царила безупречная чистота, зеленые лужайки были аккуратно подстрижены, клумбы радовали взгляд обилием цветов. Все деревья были одинаковой высоты, стволы их по непонятным нам причинам были окрашены белой краской. Внутри штаб-квартиры находились офисы со множеством мониторов во всю стену. Люди, сидевшие у этих мониторов, наблюдали, что транслируется по всем телевизионным каналам. Один из офицеров показал моему отцу толстую папку, где были собраны все упоминания об армии в сегодняшних газетах. Несомненно, в области связей с общественностью армия действовала намного более эффективно, чем наши политики.

Нас провели в просторный зал, куда должен был выйти генерал. На стенах висели фотографии военачальников – людей, которые обладали в Пакистане реальной властью. Среди них был генерал Мушарраф и жуткий Зия-уль-Хак. Слуга в белых перчатках подал нам чай, бисквиты и маленькие мясные самосы, которые буквально таяли во рту. Тут вошел генерал Аббас, и все присутствующие встали.

Он начал с рассказа о военной операции в долине Сват, которую назвал убедительной победой. Во время операции погибло 128 солдат правительственных войск и 1600 боевиков, сообщил он.

После того как генерал закончил свое выступление, участники встречи могли задавать ему вопросы. Нас предупредили, что вопросы следует подготовить заранее, и я подготовила целых восемь. Увидев мой список, Шиза рассмеялась и сказала, что генерал вряд ли станет отвечать на такое множество вопросов.

Я сидела в первом ряду, и мне выпала возможность первой задать свой вопрос.

– Два или три месяца назад нам сообщили, что Фазлулла тяжело ранен или даже убит. Потом – что он находится в Афганистане. Как ему удалось пересечь границу? – спросила я. – И если армия располагает информацией о его местонахождении, почему его не схватят?

Генерал отвечал минут десять, а то и пятнадцать и напустил такого туману, что я ничего не смогла понять. Когда он закончил, я задала следующий вопрос.

– Когда будут ликвидированы разрушения, причиненные войной? – спросила я. – Мы надеемся, что армия поможет восстановить нормальную жизнь в нашей долине.

Мониба задала вопрос, который перекликался с моим.

– Кто заново построит разрушенные дома и школы? – спросила она.

На этот вопрос генерал ответил коротко, по-военному.

– За всякой операцией следует период выздоровления, потом – реабилитации. Не сомневаюсь, гражданские власти сделают все от них зависящее, чтобы долина Сват вернулась к нормальной жизни.

Все девочки говорили о том, что талибы должны предстать перед судом, но у жителей долины нет никакой уверенности в том, что это когда-нибудь произойдет.

В конце встречи генерал Аббас вручил нам свои визитные карточки и сказал, что мы можем обращаться к нему в любых затруднительных ситуациях.

В последний день своего пребывания в столице все мы выступали в Исламабад-Клубе, рассказывая о том, что пережили под властью талибов. Мониба не смогла сдержать слез во время своей речи, и, глядя на нее, многие слушатели тоже заплакали. Когда настала моя очередь, я решила выбрать более веселую тему. До тех пор пока мне не посчастливилось побывать в театре, я понятия не имела о том, что в Пакистане так много талантливых людей, сказала я.

– Теперь я понимаю, что нам ни к чему покупать индийские фильмы, – пошутила я. – Мы можем снимать свои, ничуть не хуже.

Замечательные каникулы быстро подошли к концу, но, окунувшись в иную жизнь, все мы воспряли духом. Возвращаясь в долину Сват, я была полна надежд. Оказавшись дома, я первым делом посадила во дворе зернышко манго. Плодами манго принято угощаться, когда заканчивается месяц поста Рамадан.

Тем временем у моего отца возникли серьезные проблемы. Пока мы были в изгнании и школа не работала, он, естественно, не получал с учеников никакой платы. Однако учителя рассчитывали, что он выплатит им жалованье за все это время. Общая сумма выплат превышала миллион рупий. Все прочие частные школы столкнулись со схожей проблемой. У некоторых владельцев имелись деньги на выплату одного жалованья, но большинству нечем было расплатиться со своими работниками. Между тем требования учителей становились все более настойчивыми. Им необходимы были деньги на жизнь. Одна из учительниц, госпожа Хера, собиралась замуж и рассчитывала оплатить расходы на свадьбу из своего жалованья.

Отец не представлял, как выпутаться из этой затруднительной ситуации. Тут мы вспомнили про генерала Аббаса и его визитную карточку. В конце концов, именно из-за операции, проводимой армией, мы были вынуждены покинуть дом и остались без денег. Мы с госпожой Мариам отправили генералу по электронной почте письмо, в котором рассказали о наших трудностях. Генерал был так добр, что выслал отцу чек на 1 100 000 рупий. Отец, к великой радости учителей, выплатил им зарплату за три месяца. Некоторые учителя в жизни не держали в руках такой крупной суммы. Госпожа Хера позвонила отцу вся в слезах и сказала, что теперь сможет сыграть свадьбу.

Несмотря на признательность, которую мы испытывали к генералу Аббасу, действия армии не вызывали у нас восторга. Лидеры Талибана по-прежнему разгуливали на свободе, и мы с отцом давали множество интервью, в которых делились своими тревогами на этот счет. Часто к нам присоединялся друг моего отца Захид Хан, как и отец, входивший в Сват Кауми Джирга (Объединенный совет старейшин долины Сват). Он также являлся президентом Ассоциации отелей долины Сват и по этой причине особенно желал, чтобы жизнь вошла в нормальное русло и в Свате вновь появились туристы. Как и мой отец, он часто подвергался угрозам за свои публичные выступления. В ноябре 2009 года Захид Хан едва не стал жертвой покушения. Поздно вечером, когда он возвращался домой после встречи с армейским командованием, на него напали. К счастью, его родственники, живущие в том же районе, открыли по нападавшим огонь из винтовок, и те скрылись.

1 декабря 2009 года террорист-смертник устроил взрыв, в результате которого погиб известный политик, член местного отделения Национальной партии Авами и ассамблеи Хайбер-Пахтунхва доктор Шамшер Али Хан. Когда прогремел взрыв, он поздравлял с праздником Ид друзей и избирателей в своей худжре, расположенной всего в паре километров от Имам Дери, бывшей штаб-квартиры Фазлуллы. Доктор Шамшер был одним из самых решительных и непримиримых противников Талибана. Он умер на месте, еще девять человек получили ранения. По дошедшим до нас сведениям, террористу было всего восемнадцать лет. Полиция сумела найти лишь его ноги и некоторые другие части тела.

Через несколько недель после этого нашей школе предложили принять участие в Окружной детской ассамблее, которую проводил благотворительный совет ЮНИСЕФ (Детский фонд ООН) и фонд Хпал Кор («Мой дом»), помогающий детям-сиротам. В члены ассамблеи было выбрано шестьдесят школьников со всей долины Сват. По большей части это были мальчики, хотя от нашей школы в работе ассамблеи приняли участие одиннадцать девочек. На первом заседании, помимо школьников, присутствовало множество политиков и общественных деятелей. Мы провели выборы спикера, в которых я одержала победу! Было очень непривычно стоять на сцене и слышать, как другие люди обращаются к тебе «госпожа спикер». Но я была счастлива, что наши голоса услышаны. Ассамблея была созвана на год, заседания проходили почти каждый месяц. Итогом нашей работы стало девять резолюций, в которых мы призывали запретить детский труд, просили оказать помощь беспризорникам и детям-инвалидам, а также восстановить все разрушенные талибами школы. Все эти резолюции были направлены в официальные инстанции. Очень надеюсь, что они принесли хоть какую-то пользу.

Мониба, Айша и я начали изучать журналистику в британской организации, которая называлась Институт репортажей о войне и мире. Эта организация осуществляла проект под названием «Свободные мнения Пакистана». Было очень интересно узнавать, каким образом следует грамотно освещать события. Я захотела стать журналисткой после того, как поняла: мои слова способны что-то изменить в окружающем мире. К тому же я очень любила сериал «Дурнушка Бетти», рассказывающий о буднях глянцевого журнала. Правда, писать о тенденциях современной моды и стильных стрижках мне не особенно хотелось. Прежде всего меня волновали вопросы борьбы с экстремизмом и талибами, и именно об этом я собиралась рассказывать в своих статьях.

Неожиданно наступила пора экзаменов. Я снова стала первой ученицей в классе, хотя соперничество с Малкой-и-Нур было очень напряженным. Наша директриса, госпожа Мариам, пыталась убедить Малку-и-Нур стать старостой класса. Но та ответила, что не хочет нести каких-либо дополнительных обязанностей, которые отвлекут ее от занятий.

– Бери пример с Малалы, – говорила госпожа Мариам. – У нее хватает времени на все. Общественная жизнь не менее важна, чем образование.

Но я понимала Малку-и-Нур. Ей хотелось порадовать родителей, в особенности мать, своими успехами в учебе.

Долина Сват была уже не такой, как прежде, и мы сознавали, что, вероятно, прежней она уже не станет никогда. Хотя танцовщицы с Банр Базара вернулись домой, они предпочитали записывать свои выступления на DVD и продавать их, а танцевать вживую опасались. Правда, фестивали мира, запрещенные талибами, теперь устраивались вновь и сопровождались музыкой и танцами. Организатором одного из таких фестивалей был мой отец. Фестиваль проходил в Маргхазаре, и на него пригласили жителей округов, приютивших у себя беженцев. К нашей великой радости, музыка играла всю ночь.

Накануне моего дня рождения часто происходят чрезвычайные события. В июле 2010 года, накануне моего тринадцатилетия, зарядил проливной дождь. Лето в долине Сват обычно бывает жарким и засушливым. Поначалу мы радовались и говорили о том, что дождь обеспечит хороший урожай. Но ливень все не прекращался. Он был таким сильным, что на улице невозможно было рассмотреть человека, стоявшего в нескольких шагах от тебя. Защитники окружающей среды многократно предупреждали, что вырубка горных лесов, которой активно занимались талибы и незаконные торговцы древесиной, может привести к очень серьезным последствиям. Теперь их тревоги оправдались – селевые потоки устремились в долину, сметая все на своем пути.

Мы были в школе, когда началось схождение селевых потоков. Учителя велели нам расходиться по домам. Но наступающая вода затопила мост через реку, так что нам пришлось искать иной путь домой. Мы добежали до следующего моста. Оказалось, что он тоже затоплен, но здесь уровень воды был не таким высоким, и мы смогли переправиться на другой берег. От воды исходил гнилостный запах. Домой мы вернулись мокрые и грязные.

На следующий день мы узнали, что школа затоплена. Вода спала только через несколько дней. Войдя в здание школы, мы увидели отметины, оставленные водой на стенах, – они находились примерно на уровне моей груди. Повсюду была тина в огромных количествах. Она покрывала столы и стулья и распространяла отвратительный запах. Для того чтобы ликвидировать убытки, причиненные наводнением, моему отцу понадобилось 90 000 рупий – сумма, равная плате за обучение, которую вносили девяносто учеников.

Наводнения происходили по всему Пакистану. Могучая река Индус, которая берет свое начало в Гималаях, пересекает провинцию Хайбер-Пахтунхва и впадает в Аравийское море, – река, которой все мы гордимся, – вышла из берегов и превратилась в бешеный ревущий поток. Он заливал дороги, поля и целые деревни. В результате природной катастрофы погибло 2000 человек, а пострадало 14 миллионов. Множество людей лишилось своих домов. Было разрушено 7000 школ. Никто из жителей Пакистана не помнил такого опустошительного наводнения. Генеральный секретарь ООН Пан Ги Мун назвал это наводнение «медленным цунами». В прессе писали, что наводнение принесло больше материального ущерба, чем цунами, обрушившиеся на Азию, ураган Катрина, гаитянское землетрясение и пакистанское землетрясение 2005 года, вместе взятые.

Долина Сват пострадала сильнее всего. Тридцать четыре из сорока двух мостов были снесены потоком, и в результате некоторые районы оказались совершенно отрезанными от мира. Наводнение вывело из строя систему энергоснабжения, и мы остались без электричества. Улица, где мы жили, находилась на вершине холма, поэтому наводнение, это беспощадное чудовище, заглатывающее целые дома, не сумело до нас добраться. Тем не менее мы натерпелись страху. Отели и рестораны на берегу реки, в которых туристы лакомились форелью и откуда они любовались прекрасными видами, были разрушены. Именно в районах, излюбленных туристами, последствия катастрофы оказались особенно тяжелыми. От горных курортов, таких как Малам-Джабба, Мадьян и Бахрейн, практически ничего не осталось. Отели и магазины лежали в руинах.

Вскоре мы получили вести от родных, живущих в Шангле. Там наводнение тоже принесло колоссальный ущерб. Дорога, связывающая нашу деревню с Альпури, главным городом Шанглы, была полностью размыта, целые деревни оказались под водой. Селевые потоки снесли множество домов, распложенных на горных террасах Каршата, Шахпура и Баркана. Дом, где родилась моя мама, где жил ее брат Фаиз Мухаммед, уцелел, но дороги, у которой он стоял, более не существовало.

Люди пытались спасти то немногое, что у них было, но все усилия были тщетными – потоки воды уничтожали фруктовые сады, уносили домашних животных, приводили в негодность заготовленное зерно. Жители деревень оказались в отчаянном положении. У них не было электричества, все самодельные электростанции не смогли устоять перед стихией. Люди остались без чистой воды, потому что мутная речная вода, где плавали обломки и всякий мусор, не годилась для питья. Напор стихии был так силен, что не устояли даже каменные дома. Школа, больница и электрическая станция, распложенные у главной дороги, были снесены потоком.

Никто не понимал, как подобное могло случиться. Люди жили на берегах реки Сват более 3000 лет и всегда видели в ней друга и помощника, а не источник опасности. И жителям, и приезжим наша долина казалась настоящим раем. Теперь мы стали «долиной печали». Сначала Сват оказался в эпицентре землетрясения, потом во власти талибов, после стал ареной опустошительной военной операции. В довершение ко всему, когда жизнь только начала налаживаться, стихийное бедствие свело на нет все наши усилия. Конечно, все мы волновались, что талибы воспользуются ситуацией и вернутся в долину.

Отец отправил в Шанглу продукты и товары первой необходимости, приобретенные на средства, которые собрали его друзья и Ассоциация частных школ долины Сват. Наш друг Шиза Шахид и некоторые общественные деятели, с которыми мы познакомились в Исламабаде, приехали в Мингору и занялись сбором денег для пострадавших. Но, как и в случае с землетрясением, в отдаленные районы удавалось проникать лишь добровольцам из различных исламских групп, а не представителям правительства. Многие видели в наводнении доказательство того, что Бог недоволен музыкой и танцами, которыми сопровождались наши фестивали. Оставалось только радоваться, что у нас теперь не было радио, которое распространило бы эту теорию и внедрило ее в сознание людей.

В то время как люди в Пакистане теряли жизни, дома и близких, наш президент Асиф Зардари наслаждался отдыхом в одном из французских шато.

– Не могу понять, как так можно, аба, – говорила я отцу. – Почему политикам наплевать, что происходит с народом? Почему они не заботятся о том, чтобы у людей были крыша над головой, еда и электричество?

Помимо исламских групп, действенную помощь пострадавшим оказывала армия. И не только армия. Американцы посылали в отрезанные от мира районы свои вертолеты, что некоторым людям казалось очень подозрительным. В Пакистане ходила теория, согласно которой природная катастрофа была спровоцирована американцами при помощи новейших технологий, разработанных в рамках программы HAARP (Программа исследования полярных сияний высокочастотным воздействием). По слухам, последние научные достижения позволяли американцам вызывать гигантские волны на поверхности океанов, что, в свою очередь, приводило к наводнениям. Теперь под предлогом помощи пострадавшим американцы на законном основании проникают в Пакистан и занимаются шпионажем.

Дожди наконец прекратились, но трудности, вызванные стихией, продолжались. У нас не было ни чистой питьевой воды, ни электричества. В августе в Мингоре был зарегистрирован первый случай заболевания холерой, а вскоре больных стало так много, что их пришлось размещать в палатках, так как мест в больницах не хватало. Поскольку дороги были размыты и сообщение с остальным миром нарушено, в Мингоре начались перебои с продуктами и резко выросли цены. Наступил сезон созревания лука и персиков, и фермеры не знали, что делать с урожаем. Некоторые из них с риском для жизни переправлялись на самодельных лодках через полноводную реку, чтобы доставить свой товар на рынок. Мы были счастливы, если видели на прилавках персики.

Помощь из-за рубежа на этот раз была не особенно значительной. Богатые западные страны страдали от последствий экономического кризиса, а визиты президента Зардари в Европу не усиливали симпатий к Пакистану. Иностранные правительства заявляли, что наши политики в большинстве своем уклоняются от уплаты налогов, и, следовательно, тратить деньги западных налогоплательщиков на помощь нашей стране по меньшей мере неразумно. Службы по оказанию помощи в чрезвычайных ситуациях опасались посылать к нам своих представителей, ведь лидеры Талибана заявляли, что Пакистан не должен принимать помощь от христиан и иудеев. Никто не сомневался, что талибы способны перейти от угроз к действиям. В октябре прошлого года они взорвали в Исламабаде офис Всемирной продовольственной программы (World Food Programme (WFP)), и пятеро иностранных граждан погибли.

В долине Сват мы все чаще встречали свидетельства того, что талибы никуда не ушли. Было взорвано две школы, похищено трое волонтеров из христианской миссии, приехавших помогать пострадавшим. Через несколько дней все трое были убиты. Мы получали и другие шокирующие известия. Друг моего отца доктор Мухаммед Фарук, вице-канцлер Сватского университета, был убит двумя боевиками, которые ворвались к нему в офис и расстреляли его в упор. Доктор Фарук занимался изучением ислама и в прошлом являлся членом партии Джамаат-и-Ислами. Он был решительным противником Талибана и даже выпустил фатву против террористов-смертников.

Мы были испуганы и разочарованы. В изгнании я впервые задумалась о том, чтобы стать политиком. Теперь это намерение окрепло. Я видела, что в нашей стране часто случаются кризисы и нет лидеров, способных эти кризисы преодолеть.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.