ГЕНЕРАЛЬСКОЕ ЗВАНИЕ

ГЕНЕРАЛЬСКОЕ ЗВАНИЕ

После того как руководители контрразведывательных подразделений: от НКВД — Павел Васильевич Федотов и от СМЕРШа — Николай Григорьевич Кравченко выполнили свои задачи в Тегеране по нейтрализации вражеской агентуры и надежной охране делегаций и их руководителей, они убыли в Москву. Но вот что интересно, о конкретной работе этих двух контрразведчиков до сих пор никто ничего не знает из-за завесы многолетнего молчания.

Действительно об их работе в Иране в открытой исторической литературе нет практически никакой информации, никто не вспоминает о них, а ведь там они явно не отдыхали. Больше того, во времена Хрущева оба эти контрразведчика были незаслуженно репрессированы.

В то же время разведчики отрапортовали средствам массовой информацией о подвигах своего резидента в Тегеране Ивана Ивановича Агаянца и его помощника 16-летнего Геворка Андреевича Вартаняна и его будущей жены Гоар Левоновны.

И возникает вопрос, может, советская территориальная и военная контрразведки там себя не показали с лучшей стороны?

Но, судя по наградам, этого не скажешь. Например, генерала Федотова Сталин одарил правительственными орденами: два ордена Ленина, четыре ордена Красного Знамени, полководческий орден Кутузова первой степени.

Подполковнику Кравченко досрочно присвоил генеральское звание. Он был также награжден орденами Красного Знамени и Красной Звезды.

Исходя из воспоминаний современников и соратников вождя, Сталин был скуп на награды. За пустяки не давал ни орденов, ни должностей, ни званий. Значит, оба они заслужили чем-то, о чем мы до сих пор не знаем, эти знаки высокого внимания со стороны Верховного Главнокомандующего.

По информации одного сотрудника КГБ, не пожелавшего обнародовать свое имя, и хорошо знающего кухню кадровой работы, ему когда-то попадались архивные материалы по поводу присвоения звания генерал-майора подполковнику Кравченко Н Г. на одну ступень выше. В них говорилось, что идея присвоить генеральское звание сотруднику СМЕРШа впервые принадлежала Сталину. Он ее и осуществил.

Однако удостоверения о присвоении генеральского звания кадровики длительное время не выдавали, почему-то тянули резину. Николай Григорьевич прибыл в Москву в генеральском облачении, но продолжительное время ходил с удостоверением подполковника. Только в начале 1944 года он получил документы.

В литературе факт досрочного присвоения звания обыгрывается в разных вариантах. Одни говорят, что Черчилль первым проявил интерес к неизвестному сотруднику госбезопасности, который спас руководителям троицы жизнь. Сталин вызвал Н.Г.Кравченко.

Он, естественно, отрапортовал:

— Товарищ Верховный Главнокомандующий, подполковник Кравченко прибыл по вашему приказанию.

Черчилль и Рузвельт обратили внимание на высокого, статного, красивого, молодого офицера и удивились тому, что перед ними не генерал.

Бытует и другая версия, которую озвучил порученец Н.Г.Кравченко в бытность его службы в Туркестанском военном округе майор Лосский:

«По предложению президента США Франклина Рузвельта за образцовое выполнение задания Сталин присвоил 32-летнему подполковнику Кравченко звание генерал-майора».

Однако, как пишет в своих мемуарах «На страже исторических перемен», бывший руководитель военной контрразведки КГБ СССР И.Л.Устинов, Кравченко никогда не упоминал об обстоятельствах этих событий, и заполучить от него какие-либо материалы или воспоминания о Тегеранской конференции не удалось.

Существует версия, что благодаря деятельности Н.Г.Кравченко удалось установить реальный источник проникновения еще не задержанных немецких диверсантов через водоотводные каналы английского посольства, расположенного по соседству с нашим представительством.

Такое положение создавало возможность быстрой атаки со стороны террористов на троицу, часто гулявшую по территории советского дипломатического представительства или восседавшую на лавочках для фотографирования или отдыха после дискуссий на конференции.

Как бы там ни было, по одним данным, за одну ночь подполковника переодели в генеральский мундир — то ли пошили, то ли подогнали по фигуре, по другим — доставили самолетом из Москвы через двое суток.

* * *

Николай Григорьевич был свидетелем завершения Тегеранской конференции. По натуре скромный, даже казался несколько застенчивым, на фоне высоких политических бонз и многозвездных генералов, он стоял в зале, прислонившись к стене у входа в зал заседания.

«Мне еще тридцать два, а я уже лампасный, — искренне рассуждал новоиспеченный генерал, — друзья, старшие оперуполномоченные, ходят капитанами, в лучшем случае — майорами. В основном для оперативника в массах — это потолок. Война не закончена, пожелаю же и им роста».

Он ощущал себя неуютно, каким-то свадебным генералом, приодетым только для показа Тройке сильных мира сего.

Он не присутствовал при оглашении двух деклараций, подписанных 1 декабря 1943 года, хотя со временем узнает об их содержании.

В Декларации трех держав говорилось:

«Мы, Президент Соединенных Штатов, Премьер-министр Великобритании и Премьер Советского Союза, встречались в течение последних четырех дней в столице нашего союзника — Ирана и сформулировали и подтвердили нашу общую политику.

Мы выражаем нашу решимость в том, что наши страны будут работать совместно как во время войны, так и в последующее мирное время.

Что касается войны, представители наших военных штабов участвовали в наших переговорах за круглым столом, и мы согласовали наши планы уничтожения германских вооруженных сил. Мы пришли к полному соглашению относительно масштаба и сроков операций, которые будут приняты с востока, запада и юга.

Взаимопонимание, достигнутое нами здесь, гарантирует нам победу.

Что касается мирного времени, то мы уверены, что существующее между нами согласие обеспечит прочный мир. Мы полностью признаем высокую ответственность, лежащую на нас и всех Объединенных Нациях, за осуществление такого мира, который получит одобрение подавляющей массы народов земного шара и который устранит бедствия и ужасы войны на многие поколения.

Совместно с нашими дипломатическими советниками мы рассмотрели проблемы будущего. Мы будем стремиться к сотрудничеству и активному участию всех стран, больших и малых, народы которых сердцем и разумом посвятили себя, подобно нашим народам, задаче устранения тирании, рабства, угнетения и нетерпимости. Мы будем приветствовать их вступление в мировую семью демократических стран, когда они пожелают это сделать.

Никакая сила в мире не сможет помешать нам, уничтожать германские армии на суше, их подводные лодки на море и разрушать их военные заводы с воздуха.

Наше наступление будет беспощадным и нарастающим. Закончив наши дружественные совещания, мы уверено ждем того дня, когда все народы мира будут жить свободно, не подвергаясь действиям тирании, и в соответствии со своими различными стремлениями и своей совестью.

Мы прибыли сюда с надеждой и решимостью. Мы уезжаем отсюда действительными друзьями по духу и цели.

РУЗВЕЛЬТ

СТАЛИН

ЧЕРЧИЛЛЬ

После прочтения со временем первой декларации Николай Григорьевич подумал:

«Все хорошо закончилось, а что же вы, союзники так долго телились с открытием второго фронта. Россия провела три страшных битвы, Москва, Сталинград, Курск, пролила столько крови, а вы, огражденные водяной преградой, спокойно наблюдали, как из последних сил дерется ваш союзник или ждали, когда обе стороны истощатся, и можно будет разговаривать свысока с той и другой обескровленной страной. Понятно, сегодняшняя дипломатия есть искусство не только обуздывать чужую силу, но и сохранять свою. Но главное в том, что, наконец, мы договорились — фронт будет открыт на следующий год!».

Готовясь к командировке в Иран, общаясь с представителями нашей резидентуры и наблюдая за жизнью и поведением местных жителей в Тегеране, Николай пришел к выводу, что социально-политическая обстановка в стране еще далека от идеальной. И это, несмотря на бегство из страны пронацистски настроенного Реза-шаха после прошедших народных восстаний.

Почему-то волнами стали накатываться исторические события и «давно минувших дней» и недавних — гибель в Тегеране Александра Грибоедова, бегство армян в Персию после геноцида в Османской империи, планы Гитлера сделать из этой горной страны плацдарм для нападения на Советский Союз и сентябрьский ввод в Иран наших войск.

«Сегодня наша миссия здесь защищена подразделениями своей армии, — рассуждал Николай. — Союзники тоже не промах, контингенты и у них приличные. Сегодня Гитлеру тут нечего делать. Остается только одно — пакостить. Но после того, что произошло на конференции, навряд ли у него откроется второе дыхание одолеть дипломатически и политически, не говоря уже о военном факторе, эту горную страну».

Он укрепился во мнении, что для Гитлера Иран — это перевернутая, в спешке прочитанная и не понятая им страница, когда ознакомился с Декларацией трех держав по Ирану. В ней говорилось:

«Президент Соединенных Штатов, Премьер СССР и Премьер-Министр Соединенного Королевства, посоветовавшись друг с другом и Премьер-Министром Ирана, желают заявить об общем согласии их Правительств относительно их взаимоотношений с Ираном.

Правительства Соединенных Штатов, СССР и Соединенного Королевства признают помощь, которую оказал Иран в деле ведения войны против общего врага, в особенности облегчая транспортировку грузов из-за границы в Советский Союз.

Эти три Правительства сознают, что война вызвала специфические экономические трудности для Ирана. Они согласились, что будут по-прежнему предоставлять Правительству Ирана такую экономическую помощь, какую возможно будет оказать, имея в виду те большие требования, которые налагают на них их военные операции по всему миру и существующий во всем мире недостаток транспортных средств, сырья и снабжения для гражданского потребления.

Имея в виду послевоенный период, Правительства Соединенных Штатов, СССР и Соединенного Королевства согласны с Правительством Ирана в том, что любые экономические проблемы, которые встанут перед Ираном после окончания военных действий, должны быть полностью рассмотрены наряду с экономическими проблемами, которые встанут перед другими членами Объединенных Наций, — конференциями или международными организациями, созванными или созданными для обсуждения международных экономических вопросов.

Правительства Соединенных Штатов, СССР и Соединенного Королевства едины с Правительством Ирана в своем желании сохранить полную независимость, суверенитет и территориальную неприкосновенность Ирана.

Они рассчитывают на участие Ирана совместно с другими миролюбивыми нациями в установлении международного мира, безопасности и прогресса после войны, в соответствии с принципами Атлантической хартии, которую подписали все четыре Правительства.

ЧЕРЧИЛЬ

СТАЛИН

РУЗВЕЛЬТ

Будучи в Тегеране, Николаю Григорьевичу Кравченко довелось чуть ли не с налета изучить географические, экономические и политические особенности Ирана в основном по бумагам, в беседах с коллегами, а также допросах прогерманской агентуры из числа иранцев и представителей немецких спецслужб.

О туристических поездках не могло быть и речи — он в бою на незримом фронте. Но кое-что отложилось в его памяти при поездках по городу.

Под стеной хлебопекарни сбились в клубок босые и полуголые нищие. Они казались изгнанниками, пришедшими сюда в поисках тепла, крова и пищи. Чтобы обезопасить себя от прохватывающего насквозь ледяного ветра, люди набрасывали на себя все, что попадалось под руку, — грязные одеяла, обрывки циновок, замызганные халаты. Горели спасительные, так называемые общественные костры, вокруг которых сидели, лежали и стояли взрослые и дети.

«Наверное, невыносимо трудно им, не смыкая глаз, дожидаться утра, — подумал Николай, — не имея возможности прилечь и заснуть».

На широкой улице встретился носильщик — амбал. Немного приподнявшись на носках и встряхнув плечами, он поправил лямки пала-на — небольшой плоской подушечки, набитой шерстью, и направился в сторону громкоголосого и рано встающего рынка.

У банка стоял полицейский, похожий на жирафа, с длинной тонкой шеей. Он внимательно смотрел в сторону пляшущих у разожженного костра подростков. К ним подошел тощий человек с почерневшим лицом, какое типично для курильщика опия. О чем-то с ними заговорил и отошел в сторону. Полицейский тут же направился к костру.

Рядом с мечетью сидел на коврике не странствующий, а живущий при обители дервиш, подогнав под себя ноги, он задумчиво перебирал четки. Рядом валялись огрызки какой-то сладости, вокруг которой вился мушиный рой.

Пронеслись по широкой улице каурые — светло-гнедые кони, громко цокая подковами об асфальт. Они встряхивали головами и отфыркивались. Сидевший в пролетке возница заругался на чуть не попавшего под колеса нищего, обнажив бронзовые, как пули в обойме, зубы. Нищий уже давно остался позади, а хозяин лошадей все не выговаривал какие-то слова, а пережевывал их, как сытый верблюд или как корова, наслаждающаяся жвачкой.

Рядом с рынком тощий продавец бил толстого воришку, вытряхивая из его рубашек, как из мешка, какую-то зелень. От увиденного на углах губ Николая заиграла улыбка.

Вспомнил он и о концерте, устроенном членам делегации, когда под мягкие звуки сазов — местных струнных музыкальных инструментов — на невысокий деревянный помост, застеленный краснозеленым ковром, взошли стройные девушки, и начался плавный, целомудренный танец.

Видел он и драку между пьяными янки и английскими военнослужащими, в которую пришлось вмешиваться и нашему патрулю. Это было на улице возле небольшой чайханы. Именно об этой драке докладывалось руководству советской делегации.

Мимо проносились машины разных иностранных марок. Водители сердито сигналили куче-мале. Шарахались в стороны крестьяне в огромных папахах, погонщики маленьких караванов ишаков, мулов и верблюдов, нагруженных дровами, углем и тюками с шерстью.

Не обращали внимания на драку только мелкие торговцы, громко зазывающие покупателей, а также выкрикивающие разносчики, продававшие с лотков халву, сигареты, фрукты, игрушки и всякую мелочь.

Вспомнился центральный рынок с его бесчисленными лавками, мастерскими ремесленников, цирюльнями, чайными, с вереницами ишаков и верблюдов, шагающих по пыльным грунтовым проходам. Он был так похож на маленький город, со своим постоянным населением, но с одним единственным отличием — находился под общей крышей с лабиринтом крытых улиц.

Увидел он и чайный дом — чайхану. У входа дымил огромных размеров, словно столитровая бочка, самовар. Посетители пили чай из маленьких стаканчиков, то и дело отирая пот со лба.

Осведомлен он был о бегстве шаха из страны в 1941 году.

Все эти картинки прокручивались в памяти, когда он возвращался в Баку на самолете и поездом в Москву.

Будучи по природе скромным человеком, он чувствовал определенную неловкость от внезапно обрушившегося на него генеральского статуса. Нет, не самого звания, а сразу же изменившегося к нему отношения со стороны коллег.

Когда одел непривычную еще форму с лампасами и золотыми «без просветов» погонами, заметил, что по-другому стали на него смотреть те немногие друзья, которыми он обзавелся в Тегеране. Ему уступали место, ему явно завидовали.

Он понимал чисто интуитивно, что скромность — это способ услышать от других все то хорошее, что мы думаем о себе. Но он его не услышал. Он ощутил холодную лесть, в которой пряталась коварная, черная зависть — самая искренняя форма лести.

Но это было только начало…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.