Глава 19 Вена

Глава 19

Вена

Последняя авантюра Гитлера на юго-востоке провалилась. Плохо подготовленное наступление Зеппа Дитриха, в ходе которого планировалось разъединить на две части и затем уничтожить войска под командованием Толбухина, началось неуспешно и закончилось полным бегством.

Часть подполковника СС Фрица Хагена, похитив бензин у другого подразделения, совершила стремительный бросок через болота и трясину центральной Венгрии, но через четыре дня и шестьдесят километров головной танк с оторванными выхлопными трубами все еще находился в тридцати километрах от Дуная. Когда Хаген доложил свои координаты, его обругали и спросили, что он делает вдалеке от своих, приказав немедленно возвращаться. "Разве вам неизвестно, что русские наступают в направлении Вены?"

У Хагена было отвратительное настроение, и оно ухудшилось бы еще больше, если бы он узнал, что едва Дитрих начал наступление, как Толбухин накрыл его еще более мощным наступлением. В результате большая часть 6-й танковой армии Дитриха была уничтожена в мощном лобовом столкновении с русскими, а оставшиеся подразделения лихорадочно отступали, оказывая отчаянное сопротивление советским войскам, рвущимся к Вене.

Хаген с оставшимися двадцатью пятью танками отступил к автомагистрали Будапешт — Вена, где благодаря проявленной беспечности передовых частей Толбухина, не подозревавших о существовании танков Хагена, ему удалось удержать превосходящие силы русских в количестве 125 танков «ИС».

Дитрих отходил в северо-западном направлении в сторону Вены, будучи оторванным на правом фланге от 6-й армии генерала Германа Балка. 1 апреля Толбухин направил в брешь усиленную бронетанковую группу.

Балк, чей фланг был теперь оголен, с сарказмом сказал генералу Велеру, командующему группой армий «Юг»: "Если уж лейбсштандарт (элитная дивизия Дитриха "Адольф Гитлер") не может устоять, то чего же ожидать от нас?".

Отчет о данном разговоре настолько разгневал Гитлера, что он сказал: "Если мой собственный лейбсштандарт не может устоять, то его солдаты не заслуживают чести носить мою личную символику!". Гитлер приказал Кейтелю отправить Дитриху следующее сообщение: Фюрер считает, что войска не сражались так, как того требовала обстановка, и приказывает, чтобы солдаты дивизий СС "Адольф Гитлер", «Рейх», "Мертвая голова" и «Гогенштауфен» сняли нарукавные нашивки.

Вскоре распространился слух о том, что после прочтения приказа Дитрих собрал всех командующих, бросил на стол сообщение и воскликнул: "Вот ваша награда за все, что вы сделали в течение последних пяти лет!". Затем он отправил телеграмму Гитлеру, в которой сообщал, что лучше застрелится, чем выполнит такой приказ, и отправил фюреру все свои награды в ночном горшке. В этих слухах имелась доля правды, с той разницей, что участники в ней были другие. Дитрих не сердился на фюрера, он был настолько уверен, что Гитлера дезинформировали, что просто проигнорировал приказ, что осмелились бы сделать немногие командующие.

Тем не менее содержание приказа Гитлера просочилось и дошло до сведения других высших офицеров. Когда об этом узнал Хаген, то не смог дать рационалистическое объяснение содержанию, как это сделал Дитрих. Фюрер был его идолом, и он всегда помнил о своей первой встрече с ним, когда вместе с другими офицерами прибыл в рейхсканцелярию. Гитлер механически пожимал руки, но когда прошел мимо красивого белокурого Хагена, то снова вернулся и снова пожал правую руку танкиста обеими руками, глядя в его голубые глаза. С того самого момента Хаген был готов положить свою голову на плаху за Гитлера.

Теперь Хаген настолько разозлился, что созвал всех своих офицеров и сказал: "Давайте возьмем горшок, положим в него все наши медали и перевяжем его ленточкой дивизии имени Гетса фон Берлихингена".[33] Но затем эмоции прошли, и солдаты Хагена снова пошли в бой.

Войска Малиновского и Толбухина продвигались плечом плечу к Австрии. На севере продвижение войск Малиновского сдерживали изрезанные холмы, но Толбухин стремительно двигался по главной автомагистрали и к 30 марта подошел к границе Австрии, всего в шестидесяти километрах от Вены.

Гитлер придавал огромное значение Австрии, и на это указывало, что он приказал снять бронетанковую дивизию с обороны Берлина и бросил ее на защиту австрийской столицы. По тому же приказу группа армий «Висла» под командованием Хейнрици лишилась двух пехотных дивизий. Они были приданы группе армий «Центр».

Хейнрици знал, что отзыв дивизий мог означать конец его фронту, который и так был обескровлен. Потеря трех дивизий могла стать катастрофической, и единственное спасение заключалось в том, чтобы найти немедленную замену выбывшим частям. Хейнрици мог рассчитывать в этот момент только на восемнадцать испытанных в боях батальонов полковника Бехлера, оборонявших Франкфурт. Но их можно было использовать только после переброски через Одер и размещения на позициях вдоль трассы Франкфурт Берлин, а для этого Хейнрици требовалось каким-то образом убедить фюрера оставить Франкфурт.

Днем 4 апреля Хейнрици и его офицер по оперативно-тактическим вопросам полковник Айсман подошли к входу сада рейхсканцелярии, ведущему в подземный бункер. Сад представлял собой нагромождение поваленных деревьев, был перерыт окопами и стрелковыми ячейками. Офицеры спустились по крутым ступенькам вниз на самый нижний этаж бункера Гитлера. К ним подошли два рослых охранника СС и вежливо попросили у генерала разрешение обыскать его. Хейнрици кивнул, и здоровый охранник проверил содержимое карманов, провел руками по бокам. Содержимое портфеля Айсмана вытряхнули и также проверили. Затем их повели по узкому коридору. Все делалось корректно и с уважением, но Хейнрици подумал про себя, что этот обыск своего рода показатель того, до чего они докатились.

В конце коридора собралось около тридцати высокопоставленных официальных лиц. После кофе и бутербродов Кейтель сказал: "Названные могут пройти на совещание…". Он назвал фамилии Деница, Бормана, Йодля, Кребса, Гиммлера, Хейнрици и Айсмана.

Хейнрици вошел в маленькое помещение, где по обеим сторонам стола с картой стояли деревянные скамьи и одно-единственное кресло. Все сели на скамейки, и только Борман предпочел сесть на ящик, стоявший в углу. Затем вошел Гитлер в темных очках. Он поздоровался за руку с Хейнрици и Айсманом и тоже сел.

Кребс предложил Хейнрици и Айсману начать первыми, чтобы они могли быстрее вернуться на фронт. Гитлер согласно кивнул. Хейнрици стал скрупулезно описывать обстановку на передовой. Вдруг он посмотрел на Гитлера и предложил снять восемнадцать батальонов из района Франкфурта, а затем замолчал, ожидая вслед за этим взрывной реакции Гитлера.

Гитлер никак не реагировал. Хейнрици даже подумал, не спит ли фюрер, поскольку за стеклами очков не было видно глаз. Наконец Гитлер вяло повернулся к Кребсу и сказал: "Похоже, что генерал прав".

Дениц кивнул, и Кребс ответил: "Да, мой фюрер". — Давайте, Кребс, издайте приказ, — промямлил Гитлер…

Хейнрици удивился, что так быстро получил чего хотел. Вдруг открылась дверь и в комнату шумно вошел Геринг. Извинившись за опоздание, он пронес свой живот к столу и с помпой объявил, что только что посетил одну из своих «воздушно-десантных» дивизий на фронте, где командовал Хейнрици. Голос Геринга напугал Гитлера, словно вернув из мира грез. Он вдруг резко вскочил и громко заговорил. Было заметно, как подрагивает его рука. "Никто меня не понимает! Никто не делает так, как я говорю! Что же касается вопроса обороны города — мы успешно отбивали атаки в Бреслау и много раз сдерживали русских в России!"

Все в испуге притихли и молчали, за исключением Хейнрици, который понимал, что вот-вот может потерять то, за чем пришел. Он отрицательно покачал головой и заметил, что фольксштурм русских сдержать не сможет. Он подчеркнул, что на оборону можно смотреть с двух точек зрения: защитники могут сражаться до последнего патрона и умереть; они могут также сдерживать продвижение противника и отступить в самый последний момент, чтобы потом снова сражаться.

— Кто командует обороной Франкфурта? — резко прервал Гитлер.

— Полковник Бехлер.

— Он что, еще один Гнейзенау?[34]

— Мы узнаем об этом после того, как русские начнут главное наступление, — заметил Хейнрици. — Я полагаю, что он Гнейзенау.

— Я хочу немедленно видеть его.

Хейнрици сказал, что этого нельзя сделать в течение двух ближайших дней, и снова стал настаивать, чтобы батальонам, обороняющим Франкфурт, был дан приказ немедленно отойти.

— Хорошо, — сказал Гитлер, — разрешаю вам вывести шесть батальонов. Но Франкфурт останется неприступной крепостью!

Хейнрици понимал, что это уже большая уступка со стороны фюрера, и начал объяснять свой план обороны против наступления армий Жукова. План подразумевал скрытый отход частей, находившихся на передовой, на подготовленные позиции еще до первых авианалетов русских. Гитлер идею одобрил, но спросил: "Почему вы сейчас не отходите на эти позиции?".

Хейнрици объяснил, что хочет заставить русских думать, что главная линия обороны находится в нескольких километрах к востоку. До начала бомбардировки солдаты с ложной линии обороны отойдут на настоящие позиции. Русские начнут бомбить пустые позиции. Он рассказал, что этот трюк заимствовал у французов, использовавших его еще во время первой мировой войны.

Гитлер благодушно улыбнулся, и Хейнрици решил, что наступил психологический момент для того, чтобы пожаловаться на переброску слишком большого количества войск в Вену и к Шернеру.

— От моей 9-й армии почти ничего не осталось, — сказал он. — Для меня это тяжелый удар.

— Для меня тоже, — с сарказмом заметил Гитлер.

— Русские вот-вот начнут наступление, — запротестовал Хейнрици. — На какие подкрепления я могу расчитывать?

Фюрер выглядел озадаченным.

— Разве вам не говорили, что крупные силы из Восточной Пруссии, а также колонны тяжелых танков идут к вам на подкрепление?

— Это не совсем так, — сказал Кребс, чувствуя неловкость. — Эти колонны также направляются генералу Шернеру.

— Мне об этом ничего не известно, — вмешался Хейнрици. — Я не знаю, что происходит в зоне действий Шернера.

Гитлер совсем не выглядел обеспокоенным.

— Как бы там ни было, главным направлением наступления Берлин не будет, — заметил Гитлер с уверенностью, которая в какой-то мере потрясла Хейнрици. — Берлин будет второстепенной целью наступления Советов. Главный удар будет направлен на Прагу.

Уверенность Гитлера основывалась на докладе генерала Р. Гелена, начальника разведуправления сухопутных сил, чьи тайные агенты имели доказательства того, что Сталин уже отдал приказ направить главный удар по Праге, в основном потому, что Бисмарк однажды сказал, что завладеть Прагой — означает завладеть Центральной Европой. До определенной степени агенты Гелена были правы. Они только не знали того, что против приказа Сталина резко выступили Жуков и другие военачальники, которые настаивали на том, что Берлин должен был стать главной целью, поскольку там находится Гитлер. Таким образом, Красная Армия фактически готовила мощнейший удар против войск Хейнрици.

Хейнрици сказал, что, как подсказывает ему опыт, русские наверняка будут наступать на Берлин, и затем начал говорить о «воздушно-десантной» дивизии Геринга, которая заняла позиции на линии обороны Берлина.

— Солдаты молодые, хорошо вооруженные, — сказал он. — По сути дела, они даже излишне вооружены, в то время как пехота на их фланге испытывает недостаток в оружии.

Геринг улыбнулся, словно услышал комплимент.

— Однако, — продолжал Хейнрици, — эти парашютисты не имеют опыта. Большая часть из них прошла только двухнедельную подготовку, а командуют ими летчики.

— Мои парашютисты отличные солдаты! — взорвался Геринг.

— Я ничего не имею против ваших солдат, но у них еще нет боевого опыта, — резко возразил Хейнрици. Он повернулся к Гитлеру и сообщил, что группу армий «Висла» вот-вот должны атаковать и на севере. Однако Гитлер посчитал это невозможным, поскольку район, удерживаемый 3-й танковой армией Мантейфеля, был равнинным и к тому же подвергся затоплению.

Хейнрици проигнорировал это замечание и продолжал настаивать на выделении большего количества солдат для обороны своей длинной линии фронта. Он подчеркнул, что за день боев дивизия теряет около батальона личного состава.

— Откуда я возьму подкрепления? — спросил он. — Мне нужно не меньше ста тысяч солдат!

Наступила тишина. Неожиданно с места поднялся Геринг.

— Мой фюрер, я дам вам сто тысяч летчиков! Поднялся и Дениц.

— Я могу дать двести пятьдесят тысяч матросов с моих кораблей.

Гиммлер не мог остаться безучастным. Он вскочил и крикнул с энтузиазмом:

— Я дам пятнадцать тысяч!

— Ну вот, — заметил Гитлер, — вот вам и ваши люди.

Хейнрици резко заметил, что воевать просто имея «людей», он не может ему требуются организованные дивизии.

Но все еще воодушевленный ответами, Гитлер разрешил Хейнрици использовать 100 000 солдат из второго эшелона обороны.

— Они уничтожат русских, которым удастся прорваться!

Хейнрици начал было говорить о том, что введение в бой неопытных частей приведет к кровавой бойне, но тут кто-то наклонился и сказал: "Прекрати жаловаться. Мы и так уже два часа потратили на обсуждение".

Однако Хейнрици не успокаивался. Он сказал, что побывал в войсках на Одере с инспекционной поездкой и выяснил, что у большинства солдат не имеется никакого боевого опыта.

— Следовательно, я не могу дать гарантию, что они сдержат наступление русских. Отсутствие необходимых резервов значительно сокращает наши шансы на успешную оборону.

— Вам дали сто тысяч новых солдат, — спокойно сказал Гитлер. — Что касается обороны, то тут уж вы должны поддержать войска морально, вселить в них уверенность, и тогда битва будет выиграна.

Когда Хейнрици выходил из бункера, Гитлер находился в приподнятом настроении.

Однако сам Хейнрици был подавлен. Он потерял три дивизии, а взамен получил всего лишь шесть батальонов и 100 000 почти бесполезных необстрелянных бойцов. И ему по-прежнему предстояло удерживать Франкфурт.

Два дня спустя измученный и уставший Бехлер прибыл в бункер Гитлера для доклада по вопросу об обороне Франкфурта и заснул прямо в фойе. Когда его наконец провели в комнату для совещаний, то он сразу заявил, что может удерживать все свои позиции, но его соседи на западном берегу Одера слишком слабы, и русские легко могут там прорваться. "Если это случится, то у меня не будет возможности оборонять город". Он предложил немедленно вывести все свои войска за Одер и усилить фланги на западном берегу реки.

— Вам следует укрепить фланги, как вы говорите, — мягко сказал Гитлер, — и также укрепить свой тыл. Однако плацдарм должен остаться, а Франкфурт будет крепостью. Это прямой приказ.

Гитлер посмотрел на Бехлера в ожидании подтверждения. Бехлер колебался. Если бы он только попытался выразить свое согласие, Гитлер прервал бы его, не дожидаясь уточнений, и сказал: "Бехлер говорит "да"".

— Нет, мой фюрер, — выдавил Бехлер. Все вокруг окаменели от страха. Разъяренный Гитлер с трудом встал с кресла и указал Бехлеру на дверь.

— Вон отсюда!

Бехлер собрал свои карты с бумагами и вышел. Он медленно поднимался к выходу, ведущему в сад, когда услышал внизу голос Кребса:

— Вы сняты с командования! Идите к генералу Буссе — он расскажет вам о дальнейшей судьбе.

Командир, который так хорошо и долго сражался у Франкфурта, не мог поверить своим ушам. Это казалось невозможным. Бехлер проигнорировал приказ Кребса и направился в штаб в Цоссене, чтобы узнать, что ему делать дальше. Ему казалось, что в бункере все одновременно лишились разума.

Когда он прибыл в Цоссен, то молва о его разговоре с Гитлером уже дошла туда. Офицеры шарахались от него, когда он шел по коридору. Даже старый друг генерал Детлефсен сказал ему: "Ради собственного блага проявляй осторожность". Ошеломленный всем случившимся, Бехлер поехал на фронт, отчаянно пытаясь найти человека, который поддержит его. Он решил позвонить Хейнрици.

— Бехлер, — без тени сомнения в голосе ответил Хейнрици, — не сомневайтесь, все будет хорошо.

Это были единственные добрые слова, которые тот услышал за целый день. Далее Бехлер услышал то, чему с трудом смог поверить.

— Возвращайтесь во Франкфурт и продолжайте командовать, — добавил Хейнрици.

Он владел большей информацией, чем полагал Бехлер.

За несколько минут до этого Бургдорф позвонил Хейнрици и прочитал полное сарказма сообщение от Гитлера: "Бехлер не Гнейзенау". Вслед за этим Бургдорф сказал, что Бехлера сняли.

— Я требую, чтобы приказ был отменен. Бехлера следует восстановить в должности и наградить рыцарским крестом, — заявил Хейнрици.

Он добавил, что смешно избавляться от человека, который олицетворяет собой боевой дух плацдарма.

— Это невозможно! — ответил замешкавшийся Бургдорф. — Это приказ самого Гитлера.

— Я требую, чтобы Бехлера оставили, иначе уйду я, — сказал Хейнрици и повесил трубку.

Прошло почти трое суток, как сержант Кес выехал из Вены с задачей передать город русским. В 17-м окружном штабе 5 апреля Жоколл все еще не знал, удалось ли Кесу добраться до расположения советских войск. Накануне ночью русские провели сильную артподготовку, и солдаты Толбухина, по некоторым сообщениям, уже прорвались на южные окраины города. Группы подпольщиков шли не переставая в кабинет Жоколла и докладывали, что бойцы сопротивления готовы начать действия. Все хотели знать, выполнил ли свою задачу Кес. Командование группой армий «Юг» и генерал Рудольф фон Бунау, ответственный за оборону Вены, требовали у Жоколла подкреплений, в которых нуждался и сам Жоколл для штурма основных объектов сразу же после начала восстания.

Утром секретарь Жоколла сообщила ему, что в безоблачном небе города не появилось ни одного самолета противника. Жоколл не знал, связано ли это с миссией Кеса или дело в том, что Красная Армия начала штурм Вены и западные союзники не хотят причинить ущерб русским. Затем офицер доложил, что русские прекратили штурм. Жоколл начал было думать, что Кесу удалось выполнить задачу, и направил посыльных к руководителям движения сопротивления с сообщением, что все шло по плану, молясь за то, что бы он не ошибся.

В этот момент Кес и Рейф находились в сорока пяти километрах южнее Вены. Им удалось пройти через немецкие позиции с большой группой напуганных беженцев, спасавшихся от русских. Оказавшись на территории, занятой немцами, они остановили автомобиль гауляйтера, который направлялся в Вену на встречу с Бальдуром фон Ширахом. Кес показал фальшивый пропуск и потребовал, чтобы его подвезли. Когда Кес заметил, что машина едет в направлении Бадена, который лежал как раз на пути войск Толбухина, он воскликнул: "Поворачивайте! Русские уже в Бадене!".

Районный партийный лидер сказал, что там находятся только немецкие войска, и настаивал на коротком пути в Вену. Кес схватил его за горло и приказал остановиться. Рейф сел за руль и поехал в Вену кружным путем.

К полудню они достигли столицы. Улицы были пустынны. Трамваи не ходили. Магазины были закрыты. Кес и Рейф вышли из машины у исторического музея на Рингштрассе.

Кес направился в отель «Бристоль», где сообщил по телефону о своем прибытии с задания.

В тот же вечер руководители движения сопротивления собрались в кабинете Жоколла для обсуждения последних деталей плана. Жоколл приказал майору Карлу Бидерману расположить надежные части патрульного гарнизона Вены в составе 1600 солдат — все они были австрийцами — на стратегических участках и прежде всего для охраны мостов через Дунай. Капитан Альфред Хут со взводом мотоциклистов должен был захватить радиоретранслятор. Оберлейтенанту Рудольфу Рашке предстояло защищать окружной армейский штаб центр проведения всех последующих операций. Жоколл заявил, что он лично поведет труппу офицеров к генералу фон Бунау, чтобы заставить его капитулировать.

Жоколл сообщил также, что войска Толбухина уже вошли в венские леса под Баденом и когда дойдут до Вены, то подадут сигнал красной ракетой. Участники сопротивления должны будут ответить зеленой ракетой. Приблизившись, русские войска поднимут красно-белые флаги, а силы сопротивления — белые. Паролем должно стать слово, которое звучало приблизительно одинаково на русском и немецком языках: «Москва».

Прошло немного времени, и из леса южнее Вены в небе появились красные ракеты. Через небольшой интервал над окутанной мраком Веной появились зеленые ракеты. Жоколл отдал приказ начать восстание в полночь. В это время по правительственной радиостанции должно было прозвучать кодовое слово «советский», после чего все группы сопротивления приступали к выполнению своих задач: захвату ключевых объектов и мостов, аресту известных нацистов, нарушению линий связи, возведению баррикад южнее города — с целью не пустить в город отступающие войска Дитриха.

Однако еще до того, как был подан сигнал, восставших предали. Мотоциклист майора Бидермана случайно обмолвился своему приятелю лейтенанту Вальтеру Ганслику, что его группа должна захватить радиопередатчик в Бизамберге. Будучи ярым нацистом, Ганслик сразу заподозрил что-то неладное. Он доложил начальству о том, что услышал, и через час Бидерману приказали прибыть в штаб к генералу фон Бунау, находившийся в самом центре Вены. Бидерман, должно быть, сразу понял, что его раскрыли, но приказу подчинился. Если бы он сбежал, то могли пострадать все заговорщики.

Бидермана допрашивали, но он молчал. Тогда его стали пытать. Он держался до утра 6 апреля и в конце концов не выдержал и назвал имена четырех заговорщиков: Жоколла, Кеса, Рашке и Хута.

В четыре часа тридцать минут Кес сообщил печальную новость об аресте Бидермана. Это поставило Жоколла перед новой проблемой. Он мог не менять планов, надеясь, что Бидерман не сказал ничего важного, и тогда восстание могло идти по намеченному плану. По второму варианту планы можно было изменить. Он принял решение планов не менять и отдал приказ немедленно напасть на штаб Бунау и освободить заключенного. К тому времени, когда Жоколл добрался до штаба Бунау, его охрана уже была усилена двумя подразделениями СС.

Это был двойной удар. Теперь Жоколл не мог освободить Бидермана, а кроме того, он потерял шанс заставить Бунау капитулировать. Жоколл понимал, что его собственный штаб стал небезопасным, и поэтому послал туда Кеса с приказом удвоить охрану и во что бы то ни стало удерживать здание до подхода помощи.

Кес прибыл в штаб в шесть тридцать утра, передал приказ Рашке и тут же убыл. Рашке немедленно вызвал охрану и приказал арестовать каждого, кто назовет вечерний немецкий пароль «Гнейзенау». Однако через короткий промежуток времени майор Нойман, начальник штаба Бунау, ворвался в кабинет Рашке — его пропустили по паролю «советский» — и спросил, где можно найти майора Жоколла.

Рашке ответил, что майор находился дома, поскольку у него были колики в животе. Все здание было захвачено немцами, но в поднявшейся суматохе две секретарши успели позвонить Жоколлу и другим руководителям сопротивления и сообщить о внезапной облаве.

Жоколлу казалось, что все пошло крахом. Схватили Бидермана, Бунау чувствовал себя в безопасности у себя в штабе, его собственный штаб был захвачен вместе с оружием и автомобилями, руководство его штаба было также арестовано. Военному этапу восстания наступил конец.

Однако надежды еще оставались. Когда гражданские участники восстания узнали о вышеуказанных событиях, то панике не поддались. Их явки и боевые группы были не раскрыты, и они убедили Жоколла, что смогут выполнить поставленные перед ними задачи. К гражданским присоединились дезертиры, неделями прятавшиеся в городе, и к концу дня восстание не только развивалось, но развивалось с успехом.

Немецкое командование еще не имело понятия о размахе заговора, но аресты вызвали общую неуверенность. Можно ли было доверять австрийским частям? Беспокойство намного усилилось, когда пришло тревожное сообщение о том, что русские части наступали на Вену с тыла!

На западной окраине города были спешно воздвигнуты оборонительные сооружения, но было уже поздно. Танки Красной Армии уже шли мимо известных виноградников Гринзинга и других ключевых объектов к западу и северо-западу от Вены. Пока русские не встречали сопротивления немцев, и танкисты беспечно высунули головы из башен. Участники сопротивления попытались провести их в центр города, но несмотря на то, что препятствий этому было мало, советские танкисты либо не понимали, чего от них хотят австрийцы, либо отнеслись с подозрением и остались на том месте, где и были.

По всему городу жители стали выходить из подвалов и вывешивать простыни и наволочки из окон и дверей. Они даже проявляли смелость и не пускали группы немецких солдат в свои квартиры, где те собирались сделать огневые точки. Женщины с детьми на руках кричали немецким солдатам, чтобы те убирались домой. Старики стыдили молодых немецких солдат: зачем сражаться с женщинами и детьми?

Австрийцы в военной форме, полные желания дезертировать, прятались в домах, где им давали гражданскую одежду. Тысячи насильственно вывезенных на подневольный труд людей из оккупированных нацистами стран вышли на улицы в поисках оружия. Поляки, украинцы, чехи, сербы, греки, французы и бельгийцы торговались с жителями за дробовики, винтовки, пистолеты, ножи, подчас имея только штаны в обмен. Ничто не могло остановить их в намерении рассчитаться со своими бывшими хозяевами.

Слухи о восстании дошли до передовой, и сами немцы начали дезертировать. Когда Дитрих узнал, что войска Толбухина прошли через линию обороны и почти окружили Вену, он понял, что столицу Австрии удержать нет возможности. Ему нравился старый город и ему не хотелось превратить его в поле боя, который в любом случае был бы бесполезным. Дитрих не подчинился приказу, согласно которому он должен был оборонять каждую пядь земли, и отвел войска на запад, за город, чтобы там организовать еще одну линию обороны.

К концу дня русские входили в Вену с запада практически свободно, в то время как повстанцы с украденными документами и с нарукавными повязками фольксштурмовцев свободно передвигались по улицам, стреляя по всем, кто был одет в немецкую военную форму. В тот же вечер начальник штаба Дитриха доложил в группу армий «Юг»: "Стреляют в Вене, но не русские, а австрийцы".

Поток беженцев из города нарастал.

На следующий день, 7 апреля, штаб фронта сопротивления, куда входили и гражданские, и военные, переместился в Дворец Ауэрсперг, принадлежавший принцессе Агати Крой, которая также входила в сопротивление. Оттуда Жоколл и другие лидеры продолжали руководить восстанием, которое достигло таких пропорций, что генерал фон Бунау передал в штаб Гитлера: Гражданское население вывешивает красно-белые флаги и ведет по немецким войскам огонь, который поражает больше, чем огонь противника.

Ответ из Берлина был следующий: Восставших в вене подавлять самыми жестокими методами. Гитлер.

К вечеру передовые части русских вступали в Вену, которая местами полыхала. Оставшиеся пожарные метались из одного района в другой, пытаясь справиться с огнем.

8 апреля солдаты Толбухина, которые могли наступать быстрее, но их сдерживал недостаток боеприпасов, а также организационные трудности, вошли в «красные» районы города, где почти не было сопротивления. Социалисты в этих районах убедили большинство защитников сложить оружие и снять военную форму. В одном из районов города жители помогли почти 3000 немцев стать «гражданскими», спрятав их в подвалах и на чердаках.

Первые русские солдаты вошли в черту города около полудня. Зачастую русских не стоило бояться. Они были добродушно-веселыми и даже баловали детей.

Бои были беспорядочными, и передовой как таковой не было. Отставшие от своих немецкие солдаты занимали отдельные позиции по всему городу, но красно-белые флаги висели на сотнях домов. Повстанцы удерживали здание парламента и городскую ратушу. Другие группы атаковали главное управление полиции, чтобы освободить заключенных.

Генерал фон Бунау, однако, все еще занимал прочную оборону в Старом городе, который окружала широкая, засаженная деревьями улица под названием Рингштрассе, или просто «Кольцо», а на северо-востоке подступы прикрывал Дунайский канал. В середине дня оттуда на большой скорости выехала небольшая кавалькада машин и направилась в небольшой парк. Из одной машины гестаповцы и эсэсовцы вытащили Бидермана, Хута и Рашке. С их формы сорвали нашивки и связали им руки. Веревку набросили на дорожный знак и набросили петлю на шею Бидермана. Вначале повесили его, а затем Рашке. Затем веревку привязали к знаку «стоп» трамвая, и когда набрасывали петлю на шею Хуту, он выкрикнул: "За бога и Австрию!".

Один «предатель» все еще оставался в крепости. Это был лейтенант Шейхельбауэр, участник сопротивления, выдающий себя за ярого нациста. Еще до обеда ему удалось сделать замечательное открытие в оперативно-боевой части — он нашел новый план обороны Старого города, в котором детально описывалось количество и место расположения всех частей и подразделений, верных Бунау.

Шейхельбауэру удалось выкрасть план и передать его Жоколлу. Документы были настолько важными, что Жоколл решил передать его русским лично. Около 4 часов утра 9 апреля, когда войска Бунау медленно теснились к Дунаю, майор и десять охранников перешли к русским. Два часа спустя Жоколл стоял перед самим Толбухиным. Он рассказал ему о новых немецких позициях и показал туннели, через которые русские могли проникнуть в Старый город.

Возвращаться пришлось самым непредвиденным образом. Жоколл доехал на максимальной скорости с несколькими русскими офицерами до моста через Дунай, но пришлось лишь засвидетельствовать, причем слишком поздно, что мост разрушен. Машина упала в реку, в результате чего двое русских получили тяжелые травмы. Жоколл, однако, не пострадал. Пересев в другую машину, он безрассудно поехал через позиции немцев и благополучно добрался до Дворца Ауэрсперг.

На следующий день еще один коренной житель Вены, обеспокоенный судьбой города, вернулся домой. По личной просьбе Гитлера Отто Скорцени находился в инспекционной поездке на Восточном фронте. Он обедал вместе с Шернером, когда в комнату буквально вбежал помощник и сообщил, что русские вошли в Вену. Семья Скорцени все еще находилась в Вене, так же как и два спецподразделения, которыми он не хотел жертвовать ради простого боя. Скорцени попрощался с Шернером и через шесть часов быстрой езды доехал до окраины родного города. Его просто шокировал вид немецких солдат, в беспорядке отступающих из Вены. Еще больше его привело в ярость то, что раненые солдаты должны были передвигаться самостоятельно, в то время как здоровые ехали на грузовиках, груженных мебелью. Он попытался остановить повозку, запряженную лошадью, на которой сидели солдаты и одна девушка. Когда это у него не получилось, то он схватил сержанта за шиворот и дал ему пощечину. "Теперь разгрузи всю мебель и посади сюда раненых! — закричал Скорцени. Если девушка хочет уйти, то пусть идет пешком!" Он забрал у сержанта пистолет и отдал его раненому, стоявшему рядом. "Посадить только раненых", — приказал он.

Сгустились сумерки, когда Скорцени приехал в Вену. Он с облегчением обнаружил, что два его подразделения уже ушли, и решил разузнать о судьбе своей семьи. Дом матери оказался наполовину разрушенным, а сама она за несколько дней до этого успела уйти. Дом брата был также разрушен и пуст. Он проехал по пустынным улицам к своей фабрике, которую основал до войны, где для подрядчиков изготавливались подмостки. Шум боя становился все слышнее по мере приближения к Дворцу Шонбрун. Рядом разорвался снаряд. Проходя мимо двух полицейских, он остановился и узнал у них обстановку.

Полицейские взяли под козырек. — Полковник, — с улыбкой ответил один из них, — мы — линия обороны Вены.

На его фабрике света не было, и секретарша вскипятила воду для чая на горелке. Каждый из собравшихся рабочих хотел пожать Скорцени руку. Ему сказали, что русские танки уже вышли к центру. Жители города занимались грабежом даже в большей степени, чем русские. Это был конец старой Вены и Австрии.

Скорцени знал, что Гитлер захочет услышать его отчет по ситуации в самой Вене. Его не испугало то обстоятельство, что русские танки уже находятся в городе. По закоулкам, которые он хорошо знал, Скорцени указывал дорогу водителю через кромешную тьму, покрывшую город, в крепость, где располагался Бунау. Там он рассказал, что нигде не видел немецких солдат, но много русских. "Когда вернусь, то доложу фюреру, что Вена для нас потеряна".

У ближайшего отделения гестапо он продиктовал радиосообщение Гитлеру: На улицах Вены, ведущих на восток, я стал свидетелем хаоса. Предлагаю принять жесткие меры. Вена практически беззащитна и утром окажется в руках русских.

Войска Бунау были отброшены за черту города к реке Дунай на последние оборонительные рубежи. Саперы взорвали четыре моста, оставив для отступления только «Рейхсбрюке». Когда последний солдат Бунау перешел через мост, то немецкие саперы приблизились к большой конструкции, намереваясь уничтожить его, но охрана моста, входившая в ряды сопротивления, неожиданно для саперов направила на них пулеметы, и тем пришлось ретироваться.

Еще три дня сохранялись очаги сопротивления, но к 14 апреля бои за Вену были закончены. На улицах стояли сгоревшие танки, валялись туши мертвых лошадей. Тысячи немцев, жителей Вены и русских лежали рядом. Больных и раненых на колясках и тачках доставили в отделения скорой помощи. Жители забаррикадировались в домах, чтобы защититься от русских, насильственно вывезенных из своей страны, и от самих жителей Вены, занимавшихся грабежами и насилиями. Детям было сказано бежать на ближайший командный пункт русских, чтобы предупредить их о набегах бандитов. Если патруль прибывал вовремя, то грабителя или насильника иногда расстреливали на месте; иногда арестовывали, но чаще мародеров просто предупреждали и отпускали на все четыре стороны.

Хотя резервуары с водой оказались неповрежденными, трубопровод значительно пострадал от бомб и снарядов, и люди часами стояли у тонких струек воды, все еще текущих из разбитых труб. С продовольствием дело обстояло еще хуже. Те продовольственные склады, которые уцелели, были разграблены гражданскими. Ничего нельзя было купить; продовольственные карточки стали бесполезными, если что-то и можно было достать, то только в результате обмена.

На улицах правил закон силы. Вооруженные иностранные рабочие захватили оружие и взяли на себя функции полиции. Группы грабителей беспрерывно совершали налеты на склады, магазины и дома. Самопровозглашенные гражданские власти выселяли людей из квартир и переселяли туда свои семьи. В некоторых районах это было достаточно легко сделать, заявив, что пустая квартира принадлежала нацисту.

Уже предпринимались и политические шаги. Прилетел из Москвы Эрнст Фишер, известный венский коммунист. С приходом советских войск в городе появился и доктор Карл Реннер, бывший канцлер.

Майора Жоколла русские назначили гражданским комендантом Вены, и он разместился в городской ратуше. Через два дня советский полковник сказал ему: "Вас только что назначили начальником Венской полиции, следуйте за мной, мы взяли несколько военных преступников". Жоколл ответил, что слишком занят, но полковник вызвал охрану и Жоколла посадили в ожидающую перед ратушей машину. Только в автомобиле полковник представился, сообщив, что является офицером НКВД. Он обвинил майора в шпионаже в пользу западных держав, сказав, что в штаб Толбухина тот приходил с целью выкрасть планы. Его также обвинили в провале восстания и угрожали физической расправой. В тот день Жоколла посадили в сырой подвал НКВД. Он свернулся калачиком на ковре, которым был накрыт ящик для льда, и уснул.[35]