И некоторые балетные истории

И некоторые балетные истории

Некоторые обстоятельства заставляют меня вновь вернуться в 27 июля 1972 года, когда сотрудникам Агрофизического института не удалось организовать концерт Высоцкого. Мне кажется, эта история будет не совсем законченной, если не сказать несколько слов про одного из ее героев — Валентина Тихоновича Муравского. Тем более что Муравский познакомил меня с некоторыми артистами ленинградского балета, которые довольно плотно общались с Высоцким и помогли мне увидеть его с неожиданной стороны.

Когда мы с Валентином Тихоновичем познакомились в июне 1988 года, он был уже человеком в очень солидном возрасте, и у меня не сложилось впечатление, будто он сильно увлекается творчеством Высоцкого. Для него Высоцкий оставался одним из старых друзей, смерть которого лишь неприятно напоминала о собственном возрасте — Муравский воевал во время Великой Отечественной войны, которую закончил в Австрии, потом побывал в лагерях. В каком-то смысле ему были близки песни Высоцкого. Но он никогда не «фанател» из-за них.

Это, подчеркну, мое впечатление, сам Муравский ничего такого не говорил.

Валентин Тихонович в конце 80-х годов прошлого столетия был активным членом общества «Мемориал» и предпринимал серьезные усилия для обнаружения мест захоронения жертв политических репрессий. У него был личный мотив: хотел узнать, где похоронили его расстрелянного отца.

И он добился своего — в 1989 году он нашел его захоронение в Левашово на месте массовых расстрелов жертв тогдашних политических репрессий.

Сначала у нас отношения не складывались — давала знать о себе существенная разница в возрасте, кроме того, я интересовался Высоцким, а он — отцом. В 1990 году, когда я вернулся из армии, наши отношения существенно улучшились. Мне показалось, что это произошло после того, как я внимательно и с искренним интересом выслушал историю его поисков.

Тогда Валентин Муравский рассказал мне множество интересных вещей. В частности, он выдвинул собственную версию истории происхождения знаменитой песни «Як-истребитель».

По словам Муравского, эту песню Высоцкий написал под впечатлением их разговоров о вождении автомобиля — Валентин Тихонович умел об этом очень образно и неожиданно рассказывать.

Муравскому приходилось довольно часто преодолевать за рулем автомобиля большие расстояния. Часто он делал это в одиночестве. И, чтобы дорога не казалась слишком утомительной, он, будучи человеком общительным, развлекал себя разговорами со своей машиной. При этом, как большинству советских граждан, ездить ему приходилось на автомобилях отечественного производства, в связи с чем тем для такого «общения» было предостаточно.

Например, раздавался в машине какой-то непонятный звук — Валентин Тихонович вслух обращается к ней: мол, чем это ты недовольна? Таким образом он мог разговаривать со сцеплением, с элементами тормозной системы и так далее. Как правило, Муравский не только задавал эти вопросы, но и сам отвечал на них — в технике он весьма прилично разбирался. И получался насыщенный диалог, можно сказать, в лицах.

Сюжетная линия песни «Як-истребитель» строится, в общем-то, таким же образом: повествование в ней ведется от лица самолета. У Валентина Муравского сложилось впечатление, что эта песня написана Высоцким в том числе и «по мотивам» его автомобильных рассказов. Но об этом своем предположении он рассказывал мне в исключительно корректной форме — совсем не в том смысле, что «Высоцкий благодаря нему написал популярную песню». Нет, такого и близко не было.

* * *

От Валентина Муравского я узнал про еще один эпизод ленинградской биографии Высоцкого. Эпизод этот мало касается творчества, но, по-моему, характеризует Высоцкого как личность. Весьма противоречивую личность, зависимую от колебаний настроения.

Представим: 1968 год, Ленинград, вечер, Высоцкий, Марина Влади и Валентин Муравский хотят поужинать. В ресторан, куда они пришли, традиционно не попасть: мест нет, у входа небольшая, но безнадежная очередь, в дверях маячит толстомордый халдей неопределенного возраста с выражением лица «не пущу ни за что».

Муравский предлагает поискать другое место, Высоцкий категорически отказывается и начинает уговаривать толстомордого пропустить их. Унизительно, по мнению Муравского, уговаривает, и их в конце концов пускают, после чего происходит следующий, совсем другой по смыслу сюжет.

В сфере обслуживания Советского Союза было очень распространено пренебрежительное, порой даже оскорбительное отношение к клиентам. Именно с этой славной традицией они, по словам Валентина Муравского, столкнулись в тот вечер. Сели за столик и сидели — официанты сновали мимо, но к ним никто даже не подошел. И так продолжалось около получаса. В какой-то момент Высоцкий якобы взял один из стоявших на столе хрустальных фужеров и разбил об пол. Спокойно так разбил, без криков и эмоций — просто взял фужер, переместил руку с ним за линию доски стола и отпустил. Фужер упал и разбился.

По словам Валентина Тихоновича, это не возымело должного эффекта — судя по всему, работники ресторана решили, что произошла случайность. К их столику так никто и не подходил. Тогда Высоцкий якобы повторил то же самое со вторым фужером.

Подбежавшему официанту он спокойно сказал:

— Ну сколько можно ждать? Обслужите нас, пожалуйста.

При этом Высоцкий пристально посмотрел ему в глаза — и работнику советского сервиса не захотелось пререкаться.

* * *

В те дни Высоцкий с Мариной Влади жили неподалеку от станции метро «Петроградская» в квартире актера балета Юрия Мальцева. Жили тайно — потому что виза Марины Влади не позволяла ей официально зарегистрироваться в ленинградской гостинице. Мальцева об этой услуге попросил Геннадий Полока, режиссер «Интервенции». По словам Мальцева, именно он познакомил Высоцкого с Валентином Муравским — Муравский снимался в этом фильме в массовке и в трюках, а Мальцев в немых сценах, потому что как балетный актер прекрасно двигался.

Видимо, в кругу актеров ленинградского балета был популярен бунтарский дух. Во всяком случае, разговор со мной Юрий Мальцев начал с интересного вопроса: знаю ли я, что Высоцкий вырос в семье энкавэдэшника? Я это знал.

Юрий Мальцев, как мне показалось, очень серьезно интересовался тем периодом российской истории, который касался эпохи сталинских репрессий и брежневского «застоя». По-моему, именно этот интерес сближал его в 90-м году с Валентином Муравским.

А на мои вопросы про Высоцкого, жившего в его квартире около недели, он реагировал неожиданно:

— Я всю жизнь работал в одном здании с певцами, которые закончили консерваторию и школу бельканто. В свое время эту школу закончил Федор Шаляпин. Поэтому к пению Высоцкого я всегда относился с большим сомнением. Во-первых, он не пел, а кричал. А во-вторых, можно кричать и иметь голос (как, например, Луи Армстронг), — но Высоцкий не имел голоса. У него был прекрасный, хорошо поставленный разговорный бас, что клад для драматического актера, но, когда он начинал петь, особенно гласные звуки — тут хоть святых выноси!

В октябре 1991 года мне довелось пообщаться с известным отечественным композитором Сергеем Слонимским, который писал музыку для кинофильма «Интервенция», где снимался Высоцкий. Под впечатлением от беседы с Юрием Мальцевым я спросил композитора, что тот думает про вокальные данные Высоцкого. Сергей Слонимский сказал прямо противоположную вещь:

— Конечно, характерная для Высоцкого интонация — речевая мелодика. Это одна из традиций, которая живет в русской бытовой и не только бытовой музыке. В качестве примера могу привести музыку Мусоргского. Лично мне нравится голос с речевой мелодикой и речевым интонированием, а акцентные слова и фразы совпадают с акцентными ритмами и с акцентными музыкальными фразами…

В общем, сколько людей — столько мнений.

Кстати, несколько дней спустя после того разговора Юрий Сергеевич признался мне, что все-таки песни Высоцкого ему нравятся — несмотря на противоречие канонам школы бельканто. А еще от Мальцева я узнал про знакомство Высоцкого со звездой ленинградского балета конца 60-х Валерием Пановым: оказывается, Мальцев познакомил Высоцкого с Пановым, который в то время был женат на бывшей супруге Юрия Сергеевича — известной балерине Лие Пановой.

С этой парой связана еще одна интересная история.

* * *

В начале 90-х годов я слышал от кого-то байку, будто Высоцкий с помощью концертов зарабатывал деньги для одного из солистов Кировского театра конца 60-х Валерия Панова. Якобы Высоцкий помогал таким образом Панову собрать деньги перед эмиграцией.

Валерий Панов (настоящая фамилия Шульман, Пановым он стал после того, как взял фамилию жены) был очень талантливым и перспективным актером балета, он солировал во многих брендовых спектаклях Кировского театра, в частности в «Дон Кихоте» — в том самом, на один из показов которого Виктор Моторин, приятель Валентина Муравского, ходил специально, чтобы увидеть Высоцкого и убедиться, что Муравский действительно с ним знаком. В начале 70-х годов у Панова возникли довольно серьезные проблемы — он вместе с женой — известной тогда балериной Галиной Рогозиной (брак с Лией Пановой к тому времени распался) — начал оформлять документы для отъезда в Израиль на постоянное место жительства.

События происходили через 10 лет после скандальной эмиграции звезды отечественного балета Рудольфа Нуреева, который попросил политического убежища во Франции во время парижских гастролей в 1961 году. С тех пор внимание сотрудников КГБ к актерам Кировского театра было весьма пристальным. В 1972-м Рудольф Нуреев уже давно и успешно выступал на сцене Королевского балета в Лондоне.

Естественно, узнав, что Валентин Муравский работал в Кировском театре и был вхож в актерскую тусовку (если не ошибаюсь, он несколько лет имел романтические отношения с одной балетной актрисой), я рассказал ему эту байку и попросил откомментировать.

Валентин Тихонович сказал, что это полная ерунда, но рассказал массу интересных вещей, связанных с той частью отношений между Валерием Пановым и Владимиром Высоцким, в которых он лично принимал участие.

Муравскому запал в душу такой инцидент. В конце мая 1972 года его дочь закончила школу. По этому случаю он повел девочку в ДЛТ и купил ей велосипед. С новеньким велосипедом они направились к выходу и на улице Желябова (ныне Большая Конюшенная) нос к носу столкнулись с балериной Галиной Рогозиной, женой Валерия. Женщина рассказала им, что того посадили в следственный изолятор КГБ, расположенный на улице Каляева. Это произошло не потому, что актер сделал что-то плохое, а потому, что окна его квартиры выходили на Московский проспект!

Дело в том, что в конце мая 1972 года в Ленинград впервые прилетал президент США — это был Ричард Никсон. Кортеж высокого гостя должен был проследовать из аэропорта по Московскому проспекту, с которого на всякий случай убрали наименее благонадежных. Валерия Панова, например.

Муравский описывал довольно тесные приятельские отношения между Пановым и Высоцким. При этом в июне 1972 года, когда Высоцкий с Театром на Таганке приехал на гастроли в Ленинград, а Панов, выбравшись из кагэбэшного СИЗО, паковал чемоданы и добивался разрешения на отъезд, они общались не лично, а через Муравского. По словам Валентина Тихоновича, Высоцкий и Панов надиктовывали на бобинные магнитофоны послания друг другу, а тот их передавал.

Валентин Муравский утверждает, что Валерий Панов таким образом ограждал Высоцкого от возможных неприятностей, а Высоцкий якобы не стремился к личному общению не из-за опасений репрессий, а из-за принципиально негативного отношения к людям, которые покидают Родину.

Не берусь судить, но мне кажется, что для Высоцкого на первом месте были человеческие отношения, а не политические взгляды тех, с кем он эти отношения поддерживал. Впрочем, рассуждать об этой переписке можно лишь в одном случае — если прослушать ее. У меня не было такой возможности.

В любом случае, в чем-то байка о том, как Высоцкий помогал Панову деньгами, мне кажется похожей на правду. Ведь в 1972 году Валерий Панов и Галина Рогозина лишились работы — их уволили из театра как «изменников Родины». Поэтому финансовая помощь для Панова могла бы оказаться совсем не лишней. Тем более что в таком «подвешенном» состоянии этой паре пришлось провести около двух лет — они сумели выбраться из СССР только в 1974-м.

Еще Валентин Муравский рассказывал, как Валерий Панов неоднократно просил Высоцкого написать песню про балет — но не сложилось. Нет у Высоцкого такой песни.

* * *

Сегодня про Лию Панову, жену Валерия, можно прочитать в «Википедии»:

«Лия Петровна Панова — заслуженный тренер России, танцовщица балета. Солировала в Мариинском театре, входила в состав балетной труппы театра и часто танцевала в паре со своим мужем Пановым Валерием. Мать рок-певца Панова Андрея Валерьевича.

Уйдя из театра, занималась хореографией со звездами сборной по фигурному катанию: с Ириной Родниной, Алексеем Улановым, Сергеем Четверухиным, Волковым. Считается одним из лучших хореографов города по спортивной гимнастике.

Работала в балетной труппе Мариинского театра. Будучи заслуженным тренером России, работала хореографом в ДОД СДЮСШОР № 1 Центрального района Петербурга в отделении спортивной гимнастики…»

С Лией Петровной я познакомился также благодаря Валентину Муравскому. Она добавила несколько очень интересных, как мне кажется, нюансов к ленинградской биографии Высоцкого.

Во-первых, Лия Петровна рассказала о том, что происходило после «Дон Кихота», на который любившая балет Марина Влади уговорила Высоцкого сводить ее и на котором Виктор Моторин следил за ними с помощью театрального бинокля.

В тот вечер Высоцкий с Влади поехали ужинать к Пановым (это был 1968 год, Лия и Валерий еще были вместе), где произошел инцидент, который мне показался интересным, — во всяком случае, ничего подобного никто другой мне никогда не рассказывал.

После ужина Марина Влади общалась с Валерием Пановым, балетными достижениями которого она, по словам Лии Петровны, восхищалась. А Высоцкий совершенно неожиданно для Пановой попросил ее показать сына Андрея — тот был совсем маленьким и к тому моменту давно спал у себя в кроватке. Лия Петровна рассказала мне, как подвела Высоцкого к ребенку и, пока тот смотрел на малыша, с интересом наблюдала за самим Высоцким.

— Весь вечер Володя вел себя довольно сдержанно — все крутилось вокруг Марины, которая недавно снялась в «Колдунье» и была в Советском Союзе невероятно популярна, — сказала Лия Панова. — Но, когда он подошел к кроватке Андрея, то резко изменился. В его глазах появились тепло и грусть. Мне показалось, что он очень переживал разрыв с собственными детьми из-за знакомства с Мариной…

На следующий день вечером Лия и Валерий Пановы провожали Высоцкого с Влади, уезжавших на поезде в Москву. Все выглядело лучшим образом: цветы, конфеты, шампанское. Уже в купе Марина, по словам Лии Петровны, демонстрировала фотографии своих сыновей и с чисто женской гордостью о них рассказывала: мол, этот от одного мужа, этот от другого. Разговор каким-то образом перешел на грустное: оба бывших мужа умерли, поэтому, якобы сказала Марина Влади, она не хочет больше детей, потому что боится, что и следующий муж умрет, а ребенок вновь окажется без отца.

В этот момент Высоцкий вышел из купе и молча остановился у окна в коридоре. Лия Петровна оставила Марину с Валерием и вышла следом. Она поняла, что Высоцкий вновь вспомнил о своих детях.

Заговорили про балет. Лия Панова прекрасно поняла, что Высоцкий к этому виду искусства равнодушен и идет на поводу интересов Марины Влади. Но ей удалось отвлечь его от грустных мыслей, после чего она услышала первый и единственный за все время их знакомства комплимент:

— Очень жаль, — якобы сказал Высоцкий, — что я не видел вас в «Болеро». Я очень люблю музыку Равеля…

В этой фразе нет ничего особенного, если не знать: главную роль в «Болеро» Лия Панова считала своим лучшим на то время достижением.

Когда поезду настало время трогаться, Высоцкий, по словам Лии Петровны, впервые ее поцеловал — до того он держал себя замкнуто, хотя у актеров целоваться принято. Лия Панова заметила, что поцелуй был не формальным, а теплым, по-дружески нежным. Балерине показалось, что Высоцкий ей очень благодарен…

В первый раз мы с Лией Петровной встретились в 1990 году. Это была красивая, хотя уже не молодая женщина, у нее рос талантливый сын Андрей, который с приятелями создал музыкальную рок-руппу. Это был сын Валерия Панова, так и не вернувшегося в Россию, хотя в ней многое изменилось.

Лет 15 спустя я вновь встретился с Лией Пановой — собирался опубликовать кое-что из своих архивов в газете «Ваш тайный советник» (ее выпускало Агентство журналистских расследований). Передо мной была несчастная пожилая женщина, которая могла говорить лишь об одном: из-за трагического стечения обстоятельств во время болезни умер ее сын, и она осталась совершенно одна.

Валерий Панов, по словам Лии Петровны, на похороны не приехал.

* * *

Про крайне замкнутую, нарочито скромную манеру Высоцкого держаться в присутствии Марины Влади рассказывала мне и известная певица Людмила Зыкина. Впрочем, я не успел узнать у нее, с чем, по ее мнению, это могло быть связано, — наша встреча длилась всего 15 минут, потом ей надо было выходить на сцену.

Великая русская певица не смогла добавить ни одного нового штриха к ленинградской биографии Высоцкого, но мне все равно представляется интересной короткая встреча с нею.

Мы познакомились 25 мая 1990 года, если не ошибаюсь, за несколько десятков минут до начала ее сольного выступления в концертном зале «Октябрьский» в Ленинграде. На тот момент Людмила Георгиевна уже имела все мыслимые регалии, которыми может обладать человек, являющийся звездой эстрады на протяжении нескольких десятилетий: народная артистка СССР, Герой Социалистического Труда, основатель и руководитель ансамбля «Россия» — этот список можно продолжить.

Так вот, я зашел за кулисы и потом в гримерку к Людмиле Георгиевне, когда до концерта оставалось минут 15–20. Ко мне сразу метнулись несколько человек с написанной на лицах решимостью оградить певицу от нежелательного посетителя. Но Людмила Георгиевна сделала небрежный жест рукой, и я оказался перед ней на кем-то пододвинутом стуле. Она даже не спросила, кто я и кого представляю, когда услышала, что я хочу поговорить с нею про Высоцкого. Таким образом, я совершенно неожиданно для себя услышал историю про неспетую песню.

Высоцкий на сцене ВАМИ. Фото Орика Грязнова

Эдуард Крейнин представляет зрителям Высоцкого перед концертом. Фото Орика Грязнова

По словам Людмилы Зыкиной, с Высоцким она была знакома довольно давно: во-первых, потому, что они входили в одну московскую тусовку (она, естественно, это слово не употребляла и говорила про общий круг знакомых), во-вторых, потому, что их дачи располагались по соседству. Но заинтересовавшая меня история произошла не в Москве и не в Подмосковье, а в Югославии на квартире советского посла.

Каким-то образом (каким — Людмила Георгиевна по прошествии лет не вспомнила) в этой квартире, кроме самого посла, собралась довольно большая компания, в которой, в частности, неожиданно друг для друга оказались Людмила Зыкина и Владимир Высоцкий с Мариной Влади. Встреча, по словам Людмилы Зыкиной, носила совсем не официальный характер — люди просто сидели за столом, ели-пили и пели песни, в соответствии с традициями русского застолья.

Людмила Георгиевна сказала мне, что она не помнит, что именно они пели, — но пели втроем, а Высоцкий еще и аккомпанировал на гитаре. Пели в том числе песни Высоцкого. И якобы там Высоцкий рассказал Людмиле Георгиевне про недавно написанную им песню «Как по Волге-матушке», которую ему бы хотелось, чтобы Людмила Георгиевна включила в свой репертуар. Как я понял со слов певицы, Высоцкий тогда спел эту песню, Людмиле Георгиевне она понравилась, и она попросила, чтобы он прислал ей ноты и текст. Она собиралась разучить песню и включить ее в свой репертуар.

Но Высоцкий, по словам певицы, так ничего и не прислал ей.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.