НАЧАЛО

НАЧАЛО

Итак, меня ждала Фоджа — маленький южный город, чья скромная команда только что вышла в Серию А, как в Италии называют высший дивизион.

До окончания сборов оставалось четыре дня. Меня привезли на базу, расположенную в живописном горном местечке. Первое, что я сделал по прибытии, — направился в отведенную мне комнату и бросился к телефону. Напряжение, которое накопилось за долгие часы, проведенные в незнакомой стране, могла снять только русская речь. Я так соскучился по ней, что звонил всем подряд — родным, друзьям, знакомым. В первые дни телефон стал моим ближайшим другом: после каждой тренировки я стремился как можно быстрее попасть в свою «келью» и остаться наедине с трубкой, которая была моей единственной связью с далеким родным миром.

Окружавший же меня мир — прекрасный, радостный, веселый и необычайно интересный — был для меня чужим. Я просто-напросто боялся выйти из своего укрытия. Что я буду делать там, снаружи, что скажу окружающим, чьего языка не знаю? Не находя ответов на эти вопросы, я вновь и вновь набирал московские номера. Думаю, время, проведенное мною в конце июля и в августе у телефона, исчислялось не минутами и не часами, а сутками. Можете представить, как после этого выглядели телефонные счета: все деньги, которые я на протяжении последних месяцев откладывал на отъезд, ушли на оплату разговоров с Москвой.

Довольно долго я боролся с собой, заставляя себя покидать тихую обитель, выходить «в свет», встречаться с новыми товарищами. Думаю, дело здесь не в моей личной скромности и нерешительности. Не стоит забывать, что это был 91-й год, когда мы, по сути, только начали открывать для себя мир. Воспитавшему нас Советскому Союзу предстояло через считанные месяцы кануть в небытие, но избавляться от советского менталитета всем нам приходилось еще долго — а многим, увы, приходится и до сих пор. В то время, когда я попал в Италию, нашего человека за границей можно было распознать издалека. Мы были скованны, не уверены в себе. И я, разумеется, не представлял собой исключения из правила. По характеру и менталитету я просто не был готов к встрече с трудностями и — тем более — к их преодолению.

Но со временем все встало на свои места: веселая, оживленная обстановка в команде заставила меня понемногу раскрепоститься и начать избавляться от своих страхов и предрассудков. Действительно, ребята в «Фодже» подобрались на удивление дружелюбные и открытые. Да и сама атмосфера в клубе не позволяла грустить и печалиться. Впереди у нас сезон в Серии А, для большинства игроков — первый в карьере. Все с нетерпением ждали начала чемпионата, хотя, конечно же, понимали, что в силу объективных причин «Фодже» предстояло в первую очередь бороться за выживание в группе сильнейших. Но это никоим образом не убавляло всеобщего оптимизма.

Вскоре этот оптимизм заразил и меня. Я уже не боялся разговоров с товарищами по команде, хотя велись они преимущественно при помощи жестов. Ну а во время тренировок проблем вообще не возникало: язык футбола понятен всем. Все что мы делали на поле, было мне необычайно интересно, и я вполне мог обойтись без единого итальянского слова. Вообще, когда играешь в футбол, забываешь обо всем.

Но вне поля нужно было начинать новую жизнь, менять свой менталитет. И здесь уже языка футбола явно не хватало, требовался итальянский. Иначе как понять нашего тренера Зденека Земана, любившего подолгу говорить о тактике, объяснять свои многочисленные схемы, как общаться с ребятами? И вообще, разве можно, не зная языка, понять страну, ее людей, ее футбол? Конечно, нет, и поэтому все свои силы я бросил на изучение итальянского.

Первое слово, которое я выучил на базе во время сборов, — «андьямо» («идем»). «Идем на тренировку», «идем есть» — это были самые распространенные фразы, которые мне приходилось слышать от своих товарищей. Собственно говоря, мы ведь там больше ничего не делали: два раза в день тренировались, три раза в день ели, а остальное время спали, восстанавливая силы.

Время, проведенное в компании за столом, я старался проводить с максимальной пользой, запоминая названия окружающих предметов: «нож», «вилка», «тарелка», «стул», «стол», «мясо», «рыба», «хлеб», «вода» — мой лексикон поначалу формировался с явным гастрономическим уклоном.

Позже, вернувшись в город, я всерьез засел за учебники. Как нельзя кстати пришлась помощь одной из сотрудниц президента Казилло. Поскольку, как я уже говорил, он вел дела с нашей страной, ему было не обойтись без работников, знающих русский язык. Он познакомил меня со своей переводчицей Кристиной: когда я впервые заговорил с ней, у меня сложилось впечатление, что она моя соотечественница, настолько хорош был ее русский. А легкий, едва уловимый акцент казался скорее приобретенным, нежели унаследованным — такой акцент часто появляется у людей, уезжающих в чужую страну и редко говорящих на родном языке. Но потом я с удивлением узнал, что на самом деле она итальянка.

Помощь Кристины, хоть и непрофессиональная, поскольку преподавать она не умела, все же была очень полезна. Сочетание ее усилий с моим, без ложной скромности скажу, очень серьезным подходом к освоению языка довольно быстро дало результаты: я постепенно начал понимать людей вокруг себя, а месяца через четыре сумел дать первое телеинтервью.

Дело было накануне матча с «Бари» — одного из самых важных для «Фоджи», поскольку он входит в разряд дерби. Я выходил со стадиона после тренировки, когда на меня стремительно надвинулась камера, сбоку подлетел журналист с микрофоном и задал мне вопрос, который (о, радость!) я понял.

Вообще-то я старался избегать любых интервью, боясь опростоволоситься из-за слабого знания языка. А кроме того, я просто боялся журналистов, поскольку в первые же дни пребывания в Италии стал жертвой одного недобросовестного писаки. Этот парень задавал мне вопросы, суть которых, насколько я понял, сводилась к тому, что я знаю об итальянском футболе. Разумеется, я не мог сказать ничего связного, но, не желая обидеть его, кивал в ответ на знакомые названия и имена. Он сказал: «Ювентус», и я ответил: «Си, си», подняв вверх указательный палец (мол, да, знаю, отличная команда). Он сказал: «Баджо» — я отреагировал точно так же. Вот, собственно, и все. А на следующий день появилась огромная статья под заголовком: «Я ХОЧУ ИГРАТЬ В «ЮВЕНТУСЕ» РЯДОМ С БАДЖО». Этот деятель повернул все так, будто я сказал ему, что в «Фодже» задерживаться не намерен и что скоро все поймут: мое место — в сильнейшей команде Италии. Согласитесь, очень неприятная ситуация: получается, что я только приехал, не успел еще и мяча-то коснуться в своей новой команде, а уже заявляю, что она меня не достойна. Сочинитель, которого и журналистом-то не назовешь, просто-напросто подставил меня, опозорив в глазах «Фоджи». Но ведь подобного у меня и в мыслях не было! А если бы даже и было — как бы я все это мог ему рассказать?

Теперь вы понимаете, почему я всеми способами избегал контактов с прессой. Но в тот раз, перед матчем с «Бари», деться было некуда. Да и вопрос был понятен: журналист хотел знать, приходилось ли мне в СССР участвовать в таких же важных матчах, каким здесь было дерби с «Бари».

Дерби в итальянском футболе, как, наверное, и в любом другом, довольно много. В городах, имеющих две команды, — Риме, Турине, Милане, Генуе — есть городские дерби. Бывают дерби региональные — пулийское, тосканское, ломбардийское. А бывают дерби Италии, когда встречаются друг с другом великие клубы, имеющие миллионы болельщиков но всей стране: «Милан» с «Ювентусом» или «Интер» с «Ювентусом».

Сегодня слово «дерби» прижилось в русском языке, и в Москве, богатой футбольными командами, звучит довольно часто. Но тогда, в первом своем интервью, я рассказывал о матчах «Спартака» не с московскими клубами, а с киевским «Динамо» — их я назвал советскими дерби. Это же действительно так: в 80-е годы встречи двух наших команд всегда были самыми интересными и важными для болельщиков.

Рассказывал я обо всем этом минут пять, а мог рассказывать и дольше, ведь о таких играх всегда есть что вспомнить. Потом то, что получилось из этого интервью, посмотрел по телевидению. Что ж, первый опыт прошел вполне успешно.

Но все это ждало меня впереди, а до первых фраз, произнесенных в микрофон, было много часов, проведенных над учебниками. Одному Богу известно, как тяжело давалась мне «лингва итальяна», как часто впадал я в отчаяние, думая, что никогда не смогу заговорить на чужом языке.

Мне пришлось убедиться в том, что язык литературный и язык разговорный — это две совершенно разные вещи. Часто, после нескольких дней упорного труда, мне начинало казаться, что я добился большого прогресса: без труда переводил тексты в учебнике, понимал смысл газетных статей. Окрыленный успехом, я выходил на улицу и… меня ждало огромное разочарование: в разговорах с людьми я едва мог улавливать отдельные слова. Вот в такие моменты и приходило отчаяние.

Опытным путем я убедился, насколько многогранно это понятие — «изучение иностранного языка». Профессиональные преподаватели всегда говорят своим ученикам: «Хотите научиться читать — читайте, хотите научиться говорить — говорите, хотите научиться понимать — слушайте». Тем самым они объясняют, что изучение языка должно одновременно вестись во всех направлениях, что по учебнику ты научишься читать и переводить печатные тексты, но никогда не овладеешь разговорным языком, не сможешь воспринимать его на слух и добиться того, чтобы тебя понимали окружающие. Это возможно только в условиях живого общения, которое не заменит ни один учебник.

Теперь-то, познав эту премудрость ценою огромных нервных затрат, я могу поделиться своим опытом с тем, кто вслед за мной окажется в чужой стране. Но тогда рядом со мной не было учителя, который смог бы все объяснить и направить мои усилия в нужное русло. А ведь толковый совет помог бы мне сберечь массу сил и нервов.

Но, к счастью, лучшим учителем является сама жизнь. Постепенно она поставила все на свои места, и я все-таки заговорил по-итальянски. С трудом, не сразу, но заговорил.

Впрочем, я забежал далеко вперед…

* * *

Время шло, сборы через четыре дня завершились, и я получил свой первый и последний в году отпуск — на три дня. Не слишком-то много, учитывая, что я вплоть до самого отъезда играл за «Спартак». Но что поделаешь — таковы неизменные трудности, с которыми из-за разных рамок сезона сталкивается любой футболист, переезжающий из России в Европу.

Трехдневный мини-отпуск я по приглашению нашего президента Казилло провел на небольшом островке в Адриатическом море. Это излюбленное место отдыха всей его семьи, которой принадлежит одна из гостиниц на острове. Не скажу, что трех дней морских купаний и солнечных ванн мне хватило, чтобы сбросить всю накопившуюся за полгода усталость, но все-таки в Фоджу я вернулся значительно посвежевшим и готовым к встрече с Серией А, которую мне и моей команде в самое ближайшее время предстояло покорять. До начала чемпионата, открывавшегося в сентябре, оставалось меньше месяца.

Весь август прошел в напряженной подготовке к сезону: тренировки, сборы на загородной базе, поездки на товарищеские матчи. Нагрузки на нас выпали нешуточные, однако я, к собственному удивлению, переносил их значительно легче, чем можно было ожидать от игрока, чей сезон начался еще ранней весной.

Что придавало мне сил, спросите вы? Ответ очень прост: условия, в которых я оказался. Они меня просто потрясли. Потрясла изумительная организация дел в клубе, благодаря которой не оставалась без внимания ни одна, даже самая маленькая и незначительная, казалось бы, деталь.

Разумеется, я понимал, что на иерархической лестнице итальянского футбола «Фоджа» располагается далеко от верхних ступенек. Это самый что ни на есть заурядный провинциальный клуб, уровень которого, пожалуй, можно определить как ниже среднего. Я же приехал из клуба, в своей стране занимавшего одно из ведущих мест, традиционно входившего в элиту советского футбола. И хотя, как любой здравомыслящий человек, я отдавал себе отчет в том, что наш футбол по уровню развития значительно уступает итальянскому, мне и в голову не могло прийти, сколь существенно в действительности это различие. С точки зрения организации «Фоджа» по сравнению со «Спартаком» показалась мне тогда суперклубом мирового масштаба.

Говорю это не для того, чтобы бросить камень в огород «Спартака». Для меня «Спартак» всегда был и остается любимой командой, которая дала мне все, что у меня есть, сделала меня таким, какой я есть. Благодарность переполняет мое сердце и сейчас, спустя много лет после того, как я покинул этот клуб, который навсегда останется для меня символом нашего футбола. Поэтому критические замечания, высказанные на этих страницах, не следует рассматривать как критику в адрес «Спартака». Моя критика адресована нашему футболу в целом. Его организационные недостатки носят глобальный характер, и «Спартак», как и любой другой клуб, являющийся его неотъемлемой частью, тогда, в конце 80-х — начале 90-х годов, не мог их не иметь.

Первое, что поразило меня в «Фодже»: футболисты не должны стирать свою форму и чистить бутсы. И даже носить экипировку с собой.

В «Спартаке» каждый из нас одевался на тренировку как мог, отчего мы со стороны выглядели весьма живописно, но едва ли походили на серьезную профессиональную команду: один в майке «Ювентуса», другой — «Реала», третий — «Манчестера», — словно веселая компания собралась после работы погонять мяч на пустыре. И вот, собираясь в Фоджу, я взял с собой комплект формы для тренировок: проведя приличное время перед зеркалом, отобрал футболку, трусы и гетры, сидевшие на мне лучше других. Каково же было мое удивление, когда я увидел, что игроки «Фоджи» на каждую тренировку выходили в настоящей клубной форме.

Поначалу это меня просто шокировало: приходишь на тренировку — твоя форма аккуратно лежит в раздевалке на выделенном для тебя месте. Уходишь с тренировки — бросаешь ее, грязную, в огромную корзину, стоящую посреди раздевалки, а на следующий раз опять обнаруживаешь на своем месте, выстиранную и выглаженную. В России же, увы, до сих пор игроки стирают свою форму сами.

Предвижу ухмылку скептически настроенного читателя: «Ишь ты, экая белоручка! Неужели за те деньги, какие вам платят, трудно собственную майку выстирать? Небось не развалишься, как до тебя никто не развалился».?

Да, футболисту моего уровня, пусть и не было у меня никогда контрактов, подобных контрактам Марадоны или Рональдо, грех жаловаться на зарплату. За такие деньги, какие я получал в Италии, можно было выстирать не один десяток маек. И, конечно, играя в «Спартаке», да и потом, приезжая из зарубежных клубов в сборную, я это делал вполне успешно и не развалился. Не развалился бы и в «Фодже», и в «Интере», и во всех остальных командах. За такие-то деньги!

Между прочим, за границей тоже, как и у нас, любят считать деньги, но только исходят при этом с других позиций. Там все понимают, что футболистам платят огромную зарплату не за стирку, а за игру. Игроки свои контракты отрабатывают не над тазиком с грязной формой, а на зеленом поле, и поэтому каждый клуб видит свою главную задачу в том, чтобы создать футболистам наилучшие условия для работы, то есть для игры.

В бюджете любого большого клуба затраты на стирку формы и на решение других элементарных бытовых вопросов составляют очень скромную долю. Не была бы непомерно высока эта доля и для бюджета российского клуба. Зато пользу, уверен, команда извлекла бы огромную.

Действительно, на протяжении нескольких лет выступлений в советском футболе мне не составляло особого труда стирать свою форму.

И я, возможно, сам не отдавал себе отчета в том, как эта стирка вредит мне. Скажем, в те дни, когда мы проводили по две тренировки, перерыв между ними уходил не на восстановление сил, а как раз на то, чтобы выстирать и высушить форму. Пусть мне, как и всем моим товарищам, это не казалось неправильным, но положение вещей зависит не от того, как мы их воспринимаем. Любому ясно, что польза от тренировки, на которую приходишь уставшим, не слишком велика.

За границей это давным-давно поняли, поэтому гам в штате каждого клуба есть специальные люди, занимающиеся решением бытовых вопросов. Естественно, как я потом увидел, в большом клубе все это организовано еще в сто раз лучше, чем в маленьком. И разница между «Интером» и «Фоджей» оказалась огромной. Но это уже вопрос иного порядка — здесь речь идет о величине самого клуба и стоящих перед ним задач, о его бюджете, богатстве традиций и многом другом. Главное же, что объединяет и «Интер», и «Фоджу», и «Лугано», и «Болонью», и все остальные настоящие профессиональные клубы, — заботливое и уважительное отношение к футболистам. И это, к сожалению, отличает их от наших клубов.

Забота о футболисте, уважение к нему как к личности, стремление оградить его от всех бытовых проблем неизмеримо улучшает его показатели. Я понял это на собственном примере. Уже довольно уставшим я вступил в свой первый итальянский сезон, да и тренировочные нагрузки оказались непривычно большими — Земан славится тем, что на каждом занятии заставляет своих игроков выкладываться на все сто процентов. Но я не чувствовал никакой усталости, напротив, буквально летал по полю, ибо каждая тренировка, и уж тем более игра, превращалась для меня в настоящий праздник.

Меня радовало всё: выстиранная и выглаженная заботливыми руками форма и начищенные до блеска бутсы казались еще красивее и удобнее, чем на самом деле; сознание того, что меня уважают, придавало дополнительные силы. Самые тяжелые тренировки Земана были мне нипочем. Казалось бы, всё это мелочи, сущие пустяки. Пусть так, но эти пустяки поднимают настроение, а значит, способствуют лучшей работе каждого из нас.

Быть может, когда-нибудь и в России поймут, насколько важны эти мелочи, позволяющие игроку чувствовать себя личностью. Возможно ли это сейчас в нашем футболе, может ли наш футболист ощущать себя полноценной личностью? Думаю, нет. По крайней мере, это очень сложно. Ведь у него даже нет нормального профессионального контракта, устанавливающего его статус и защищающего его права. Это значит, что в любой момент на него могут «спустить собак», накричать, оскорбить, выгнать, наконец. И если футболист не чувствует себя уверенно и спокойно в повседневной жизни, это в конце концов проявится и на поле.

И ведь как часто проявляется! Например, во время встреч наших команд с иностранными. Да, порой мы можем выиграть, но такие редкие победы всегда считаются сенсационными. Я с трудом вспоминаю, когда наши клубы в решающих матчах вырывали победу на последних минутах. Не могу также припомнить, когда наши команды, участвуя в европейских кубках, проиграв на выезде с разницей в два-три мяча, затем дома отыгрывались и проходили в следующий этап. Большие европейские клубы, часто не показывая яркой игры, не владея преимуществом, одерживают победу. И это происходит не случайно. Как объяснить это? Одним из объяснений и является та уверенность, которая отличает игроков великого клуба. Именно она и позволяет им побеждать соперника, который до последней секунды боится поверить в свою удачу.

Сужу об этой уверенности не понаслышке: чувство это мне знакомо. Его очень трудно выразить словами. Представьте себе, как на поле выходят 22 футболиста. Одни, допустим, в форме «Интера», «Милана» или «Ювентуса», другие — в футболках «Фоджи», «Бари» или «Эмполи». Никто не знает, чем закончится матч — в конце концов, и великие клубы часто проигрывают. Но все равно — и до, и во время, и после игры футболисты двух не равных по классу команд будут смотреться по-разному. Каждый жест, каждый шаг, каждый поворот головы отличает игрока суперклуба. Если его команда победила, он будет радоваться, если проиграла — будет огорчаться, но его эмоции всегда будут оставаться эмоциями игрока суперклуба, их ни за что не спутаешь с радостью или огорчением скромного провинциала.

Самосознание — великое достояние великого клуба. Его игроки выглядят не так, как остальные, не только на поле, но и тогда, когда меняют форму на цивильный костюм. А источник этого самосознания — уважение к себе, которое игрок чувствует в своем клубе. Только тот, кого уважают, может выиграть что-нибудь серьезное. За границей это понимают и стараются показать каждому футболисту, насколько он важен для клуба.

В мире есть лишь одна категория игроков, не вписывающихся в эту модель, — бразильцы. Они, лучшие футболисты на планете, внешним видом нисколько не напоминают настоящих профессионалов. Дружной гурьбой, с песнями и шутками вываливаясь из автобуса, «кудесники мяча» похожи скорее на какой-то народный ансамбль, нежели на высокооплачиваемых специалистов, чье мастерство известно всему миру. Даже строгие костюмы не в силах придать бразильцу солидности: с первого взгляда вы поймете, как ему неуютно в этой одежде, как сковывает его пиджак, как душит галстук.

Из каждого правила должно быть исключение. Бразильцы и есть то самое исключение в мире профессионального спорта. Они исключительны с самого рождения, ибо рождаются футболистами, а не становятся ими. В любой другой стране мальчишка влюбляется в футбол, приходит в него, осваивается в нем и принимает его правила и условия. Но для бразильца все иначе: он рождается в футболе и живет в нем всю жизнь. Идя по улице, мы не задумываемся над каждым шагом, а во время обеда не следим за тем, чтобы не промахнуться, поднося вилку ко рту. Эти движения для нас естественны, они происходят сами собой. Точно так же сама собой протекает жизнь бразильца в футболе. Играет ли он в заштатной команде у себя на родине, переходит ли в большой клуб, переезжает ли в Европу, становится ли чемпионом мира, — мне почему-то кажется, что все эти внешние перемены нисколько не меняют его поведения, не трогают душу, раз и навсегда отданную футболу. Наверное, для вас, как и для меня, стало неожиданностью то, что многие великие бразильские игроки — например, Гарринча, — заканчивали свою жизнь в нищете и безвестности. Но, как ни странно, в этих печальных фактах мне даже видится какая-то логика: бразилец, вероятно, не думает в первую очередь о том, как обогатиться за счет футбола, как добиться благополучия благодаря своему имени и своим достижениям.

Такими же естественными мне кажутся и постоянно появляющиеся сообщения о том, как «чудят» современные бразильские звезды: один режим нарушит, другой поссорится с тренером или президентом клуба, третий пошлет всех куда подальше и уедет на родину отдохнуть посреди сезона, четвертый из отпуска опоздает на недельку-другую, пятый еще что-нибудь подобное выкинет. Да уж, не очень-то похожи они на настоящих профессионалов.

Зато нигде и никогда я не видел, чтобы на скамейке запасных так болели во время матча, так радовались и переживали за своих товарищей, то падая на колени, то прыгая выше головы, молясь и закрывая лицо руками в напряженные моменты. Вспомните, как бразильцы выходят на поле, взявшись за руки, как стоят, обнявшись, перед началом игры, и вы согласитесь со мной: они не играют в футбол, они живут им.

Повторю: бразильцы — исключение в футбольном мире. Они могут позволить себе не соблюдать правила, диктуемые кодексом профессионализма. Но только они! Остальные же — немцы и итальянцы, англичане и русские — должны вести себя иначе. В противном случае им не следует рассчитывать на успех.

В разговорах о профессиональном футболе мы часто говорим: «Там умеют делать звезд», обычно понимая под этим шумиху, которую поднимают вокруг того или иного спортсмена средства массовой информации. Но на самом деле «звезд» (здесь и далее я буду употреблять это слово в кавычках, чтобы мы не забывали об условности этого понятия) из игроков делают не только журналисты, но и их собственные клубы.

Был ли я «звездой» в России? Пожалуй, нет. Довольно давно, еще перед отъездом в Италию, я дал одной газете интервью, смысл которого сводился к тому, что в России быть «звездой» невозможно. Ибо «звезда» — это в первую очередь сильная личность, а чувствовать себя сильной личностью наш футболист, по большому счету, не может. Надеюсь, из рассуждений, изложенных выше, вы поняли, почему я так считаю. В советском футболе я, хочется верить, был не последним игроком: выступал за «Спартак», за сборную, с которой попал в Италию на чемпионат мира 1990 года, сумел привлечь внимание пусть и небольшого, но все-таки итальянского клуба. В общем, кое-что из себя представлял. Но «звездой» все-таки не был — по крайней мере, сам себя «звездой» не считал.

Пожалуй, ближе всего к состоянию «звезды» я был после первого года в Италии, когда меня назвали лучшим иностранцем в Серии А. В «Фодже» я по-настоящему раскрылся, и это привело к тому, что через год меня за огромные деньги купил «Интер». А если бы я, допустим, не поехал в 91-м в «Фоджу» и еще один сезон отыграл в «Спартаке» — захотел бы тогда «Интер» купить меня? Едва ли. В «Спартаке» я бы не смог добиться такого прогресса.

Почему же добился в «Фодже», почему так вырос за год? Для меня ответ очевиден: прежде всего потому, что приобрел необычайную уверенность в себе и своих силах, что почувствовал себя личностью, человеком, который делает дело необычайной важности, и каждая мелочь вокруг подчинена тому, чтобы я делал это дело лучше. И конечно, неотъемлемая часть этого роста были талант, трудолюбие, удача.

* * *

Первый после довольно долгого перерыва сезон «Фоджи» в Серии А удивил, пожалуй, всех, в том числе и нас самих. Логично было ожидать, что мы поведем борьбу за выживание, но мы прошли весь чемпионат просто здорово и в итоге заняли девятое место — как оказалось, самое высокое, которое когда-либо «Фоджа» занимала в высшем дивизионе. Одно время мы даже претендовали на место в Кубке УЕФА.

Дела начали складываться чудесным образом с первого же матча. Судьба распорядилась так, что мы открывали сезон в Милане игрой на «Сан-Сиро» против «Интера». Мог ли я представить тогда, что этот великий клуб и этот красавец-стадион вскоре станут для меня родными на два года?

Провести свой первый официальный матч в Италии на таком стадионе — об этом можно было только мечтать. Я не был новичком на знаменитых аренах мира: за «Спартак» мне доводилось играть на мадридском «Сантьяго Бернабеу», за сборную — на лондонском «Уэмбли», однако чувства, которые я испытывал на этот раз, были ни с чем не сравнимы.

Одно дело — приехать куда-нибудь за границу со своей командой на один матч. Приехал, сыграл и уехал домой, оставив себе на память яркие впечатления. Но совсем иными глазами смотришь вокруг, сознавая, что ты здесь не просто гость, что теперь всё это — твое. Из недели в неделю мне предстояло колесить по знаменитым футбольным центрам — Милану, Турину, Риму, Генуе. Это уже не воспоминания, это — жизнь. Праздник, который всегда с тобой.

Итак, 1 сентября 1991 года я впервые увидел «Сан-Сиро». С тех пор и навсегда он остался для меня самым красивым, самым величественным стадионом в мире. Чисто футбольный, без беговых дорожек вокруг поля, он способствует необычайному единению игроков с публикой. В тот день трибуны были заполнены до отказа, как всегда бывает на матче открытия, даже если соперник и не очень именит. 80 тысяч зрителей бушевали на расстоянии вытянутой руки от нас. Нисколько не стыжусь признаться в том, что после начала игры мне потребовалось минут десять, чтобы унять дрожь в коленках.

Со временем страх прошел, и у меня словно выросли крылья: хотелось летать по полю, что называется, рвать и метать. В таком же настроении пребывали все мои партнеры, для которых визит на «Сан-Сиро» тоже не был привычным делом. Мы бились изо всех сил и в итоге сыграли вничью — 1:1, причем по ходу матча даже вели в счете. Стоит ли говорить, как счастливы мы были? Ощущение чего-то невероятного не покидало нас целую неделю, до следующей игры.

А следующая игра — уже перед своими зрителями, на маленьком, тысяч на двадцать, уютном стадионе Фоджи, трибуны которого, разумеется, тоже были заполнены. Нас безумно любили в этом городе, которому мы подарили радость встреч с великими клубами. Я был восхищен глубиной поистине народной любви, когда увидел, сколько зрителей собиралось посмотреть каждую нашу тренировку.

Трибуны нашего стадиона тоже вплотную подступают к полю. Они не столь высоки, как на «Сан-Сиро», и не создают давления на твои плечи, толпы — двадцать тысяч горячих поклонников, это хоть и не восемьдесят, но все равно много — не бьет тебя сверху по голове, вдавливая в газон, а подхватывает, закручивая вихрем, и несет, удесятеряя твои силы. И ты летишь и летишь, не зная ни сомнений, ни страха, ни усталости.

Так мы летали, раз за разом добиваясь замечательных результатов, причем не только на своем поле, но и в гостях: выиграли во Флоренции у «Фиорентины» — 2:1, проиграли в Бари (тамошнее поле в тот день считалось нашим, поскольку стадион в Фодже был на ремонте) «Ювентусу» — всего 0:1, а в то время это считалось большим достижением (достаточно сказать, что во втором круге нам уже не удалось так успешно сыграть с «Юве» и мы были разгромлены в Турине — 1:4).

* * *

В восьмом матче сезона — в Риме против «Ромы» — я забил свой первый гол, принеся команде очередную почетную ничью — 1:1.

Мы вновь играли перед переполненными трибунами — теперь это были трибуны знаменитого Олимпийского стадиона. И вновь мы в центре бушующего океана болельщиков, с которым не выдерживает сравнения даже атмосфера «Сан-Сиро». Это закономерно: чем южнее расположен город, тем горячее, темпераментнее его жители. В Риме болеют куда более яростно, чем на севере страны — в Милане. Турине, Генуе. При этом ревущие римские трибуны покажутся вам просто робкими и молчаливыми по сравнению с трибунами Неаполя. Закон действует непреложно: чем дальше к югу, тем безумнее любовь местного населения к футболу.

На протяжении большей части матча мы проигрывали. «Рома» владела преимуществом, подолгу запирала нас в штрафной площади, но из бесчисленного множества голевых моментов сумела реализовать лишь один. Впрочем, и этого, казалось, должно было хватить для победы. И вот минут за десять до конца игры я получил мяч в середине поля. Не найдя партнера, которому можно было бы отдать пас, я пошел вперед и с удивлением обнаружил, что никто из соперников не встречает меня. Так мне удалось дойти до границы штрафной площади «Ромы». Ни один партнер так и не сумел предложить себя для продолжения атаки, а время мое истекало, поскольку мне наперерез бросились сразу два защитника.

В том, что произошло дальше, я едва ли отдавал себе полный отчет. Поняв, что действовать придется в одиночку, я бросился вперед: сделал ложный замах, попытался изобразить пару финтов, протолкнул мяч вперед, он стукнулся об чью-то ногу, отскочил в сторону — и вдруг… я обнаружил себя один на один с вратарем, причем мяч по-прежнему был у меня в ногах. Если к этому моменту в голове моей еще оставались какие-то идеи, то теперь улетучились и они. И я — не думая, не глядя — «щечкой» послал мяч примерно туда, где вроде бы должен был находиться дальний угол.

Все остальное проплыло перед глазами как в тумане: вратарь отчаянно прыгнул в угол, мяч, миновав его, ударился в штангу, а от нее шмыгнул в сетку. В голове у меня окончательно помутнело — заорав и начав размахивать руками, я побежал к угловому флажку. Позже я видел этот эпизод на экране телевизора. Признаюсь честно, у меня был вид просто безумного человека.

В одиночестве я пробыл считанные секунды. Вся команда примчалась обнимать меня. Оставшиеся минуты мы доиграли спокойно и отпраздновали очередной успешный результат. А на следующий день газеты пестрели громкими заголовками типа «ШАЛИМОВ ЗАМОРАЖИВАЕТ СТАДИО ОЛИМПИКО». Видеть их было приятно, не стану лукавить.

* * *

Следующего гола мне пришлось ждать две или три недели. Еще один удивительный матч. Мы отправились в Неаполь — один из наиболее близких к Фодже городов, так что нашу игру с «Наполи» можно было считать своего рода южным дерби. Хотя, по большому счету, «Фоджа» не дотягивала до того уровня, чтобы считаться достойным раздражителем для такого солидного клуба, каким в то время был «Наполи».

Неаполь еще не забыл громких побед своей команды в чемпионатах Италии в 1987 и 1990 годах. Тогда эту команду вел за собой великий Диего Марадона. Сезон 1990/91 сложился для «Наполи» не слишком удачно, команда закончила его на восьмом месте и теперь была полна решимости вернуться наверх (что ей практически удалось — в 1992 году она стала четвертой).

Марадона ушел, его место занял Джанфранко Дзола — маленький футболист огромнейшего таланта. Уже тогда он был известен удивительным умением бить штрафные и считался мастером последнего паса. Впереди его ждала прекрасная карьера, которая позволила говорить о нем как об одном из ярчайших мастеров европейского и мирового футбола.

В том матче я играл в середине поля как раз против Дзолы. Еще одной звездой «Наполи» был бразильский форвард Карека. Дополнительную интригу матчу придавали натянутые отношения наших президентов — Казилло и Ферлаино: не знаю, как соперники, а мы накануне игры прошли в связи с этим особую психологическую «накачку».

Думаю, излишне говорить о том, что нас встретил полный стадион, на который, кстати, нам удалось попасть с большим трудом. На игру мы направлялись в сопровождении полиции, без помощи которой наш автобус ни за что бы не пробился через знаменитые на весь мир неаполитанские пробки.

Опять с самого начала матч складывался для нас неудачно. Мы проигрывали — 1:3, когда на замену вышел недавно появившийся в «Фодже» Игорь Колыванов. Я спросил его, сколько осталось до конца. «Минут десять», — ответил он. Ситуация, что и говорить, представлялась безрадостной.

А за пять минут до финального свистка я забил гол. Сыграл в стенку с Роберто Рамбауди, вышел на ударную позицию и низом пробил в дальний угол. Получилось красиво, но радости особой не было, ибо в тот момент это воспринималось лишь как гол престижа. Радость пришла на последней минуте, когда Джузеппе Синьори сравнял счет.

Семь лет спустя судьба забросила меня в Неаполь — уже не на один матч. Случайно узнав, что здесь и по сей день вспоминают ту игру, я не очень-то удивился. Есть что вспоминать.

Я не бомбардир, забиваю не так уж много, зато благодаря этому во всех подробностях помню, пожалуй, каждый свой гол. Интересно, неужели так же хорошо помнят всё и форварды, забивающие мячи сотнями?

Наверное, каждый футболист, которому удавалось посылать мяч в сетку чужих ворот, пытается сформулировать, что же такое гол. И, должно быть, как и я. приходит к выводу, что невозможно описать словами свое состояние в тот момент, когда мяч на твоих глазах пересекает запретную линию. Ты просто на секунду становишься самым счастливым человеком на земле.

Чувствуешь ли ты что-нибудь в этот миг, думаешь ли о чем-то? По-моему, нет. Для описания своего состояния мне кажется наиболее подходящим слово «помутнение»: перед глазами все плывет, ты, словно в тумане, куда-то бежишь, что-то кричишь… Куда? Что? Зачем? Ответов на эти вопросы нет, да ты их и не ищешь.

Первый и второй голы в Италии я забивал после значительных перерывов. Довольно долго пришлось ждать и третьего. Зато потом вдруг я выдал серию, вполне достойную форварда средней руки: в шести играх провел три или четыре мяча.

Всего же за сезон я забил девять голов, причем некоторые оказались весьма красивыми. На родине мне так много забивать не удавалось: лучший мой показатель в чемпионатах СССР — восемь мячей в 1988 году, а в остальные годы — не больше пяти. Успех же мой в «Фодже» тем более удивителен, что команда в то время играла с тремя нападающими — то есть впереди у нас, как правило, было довольно оживленно, и у полузащитников редко появлялась возможность подключаться к атаке.

Конечно, не всегда гол приносит тебе огромную радость. Порой ты чувствуешь, что он бесполезен, и тогда вместо радости испытываешь не то раздражение, не то злость. Так было, например, в нашем втором матче на «Сан-Сиро» — против «Милана».

Это был великий «Милан», лучший клуб мира, за три года выигравший все, что только можно. И будущий чемпион Италии. Марко Ван Бастен, Рууд Гуллит, Франк Рейкаард, Паоло Мальдини, Франко Барези — достаточно одних только имен этих выдающихся игроков, чтобы понять, что матч против них никогда не будет рядовым и запомнится надолго.

Свои ощущения в момент первой встречи с игроками «Милана» я до сих пор помню так, словно все это было вчера. Оставались считанные минуты до начала матча, и мы постепенно стали выходить из раздевалки в коридор, ведущий на поле. Я стоял, прислушиваясь к отдаленному гулу «Сан-Сиро», когда послышалось движение за дверью в противоположной стене, где находилась раздевалка «Милана».

Дальнейшее почему-то видится мне в замедленном изображении, как в кино. Сперва я услышал тяжелые гулкие шаги — бум-м! бум-м! словно к двери приближался каменный гость. Так же медленно дверь раздевалки начала открываться, и один за другим из нее появились наши соперники. Так получилось, что впереди шли действительно настоящие богатыри: Ван Бастен, показавшийся мне великаном, хотя он всего на четыре сантиметра выше меня; обладатель знаменитой растафарианской прически Гуллит, внушавший трепет своей языческой внешностью; Рейкаард, самый высокий из них; наконец, Мальдини, которого боготворил не только Милан, но и вся Италия. С одного взгляда на этих легендарных игроков можно было испугаться: широченные грудные клетки, безупречный рельеф мышц, обтянутых красивыми, знаменитыми на весь мир футболками, огромные ноги, которым, кажется, неведомо, что такое усталость, и, самое главное, — горделивая внешность, та самая внешность, по которой вы без труда узнаете игроков суперклуба — истинных профессионалов, знающих себе цену и безоговорочно уверенных в себе.

Уверенность — это как раз то чувство, которое мгновенно улетучилось у меня при первом же взгляде на тех, с кем нам спустя считанные мгновения придется играть. Оглянувшись, я посмотрел на своих партнеров и понял, что каждый из них испытывает примерно такие же ощущения. Эта картина была отчасти курьезна — некий комизм происходящему придавал тог факт, что «Фоджа» тогда состояла в основном из игроков довольно мелких. Я, кажется, был чуть ли не самым высоким, тогда как, скажем, наши форварды — Беппе Синьори и Франческо Байано — едва доставали до подбородка миланским исполинам. «Боже мой, — промелькнуло у меня в голове, — на что мы можем надеяться в этой игре?!»

Да, для нас это были не самые приятные воспоминания: «Милан» просто разорвал нас на части, без особого напряжения сил выиграв — 3:1. Я забил гол при счете 2:0. Синьори отдал мне хороший пас, и я с 15 метров в одно касание переправил мяч «щечкой» в дальний угол. Длиннющий вратарь «Милана» Себастьяно Росси все-таки смог кончиками пальцев дотянуться до мяча, но сил перевести его на угловой не хватило.

Несмотря на то, что счет стал довольно скользким, ни я, ни мои партнеры особой радости не испытали. Мы понимали, что наш успех случаен и что ловить нам в тот день было нечего. Так и оказалось: «Милан» чуть прибавил, забил третий гол и спокойно довел матч до победы.

А в том, как опасно раздражать такого соперника, мы еще раз убедились позже — в последнем матче сезона, когда принимали его, уже ставшего чемпионом, на своем поле. К тому моменту «Милан» не проиграл ни одного матча в чемпионате и мог закончить сезон с рекордными показателями. Но после первого тайма мы вели 2:1, грозя испортить чемпиону красивую статистическую картину.

Второй тайм той встречи страшно вспомнить. Разъяренный «Милан» ринулся на нас, как раненый тигр, и забил семь безответных мячей! Пожалуй, нам не стоило в тот день играть с огнем.

Возвращаясь же к первой встрече с «Миланом» на «Сан-Сиро», признаюсь, что отчеты об этом матче, появившиеся следующим утром в газетах, все-таки принесли мне некоторое удовлетворение. Моя фамилия стояла рядом с фамилией Ван Бастена, забившего нам все три гола.

* * *

Думаю, мне удавалось столько забивать благодаря тому, что игра, которую Земан прививал тогда «Фодже», отчасти напоминала спартаковскую. Тренер любил короткий пас, поощрял нас в стремлении завязывать многоходовые комбинации в центре поля. Однако ставил он эту игру совсем не так, как спартаковские тренеры.

Поначалу меня, привыкшего все постигать непосредственно через игру, методы Земана поражали. В Москве мы на тренировках все время работали с мячом, играя в квадрат или «двусторонку». Земан же уделял очень много внимания изучению различных схем, без конца что-то чертил на доске, разъяснял нам свои многочисленные наброски.

Я долгое время не мог понять, как можно играть в футбол по схемам, но с течением времени осознал, насколько важен этот аспект. В Италии вообще работа со схемами очень распространена, ею занимаются многие тренеры. Некоторые, правда, на мой взгляд, перебарщивают, и Земан, думаю, был как раз из таких. Однако понимание его схем, как я постепенно убеждался, было очень важно для понимания итальянского, да и всего современного футбола в целом.

Слово «схема» и по сей день кажется мне каким-то сухим и казенным, нефутбольным, что ли, однако за ним скрывается такое важное понятие, как организация игры. Именно организация игры выходит в современном футболе на первый план. Сегодня, в условиях постоянно растущих скоростей и физических нагрузок, уже нельзя рассчитывать только на техническую оснащенность и изобретательность футболистов.

Земан много внимания уделял организации игры в атаке, заставляя нас часами отрабатывать одни и те же комбинации. Путем бесконечных повторений мы осваивали способы доставки мяча от своих ворот к середине поля, оттуда на фланги, затем в штрафную площадь соперника. Причем в этих упражнениях были задействованы не три-четыре игрока, принимающие непосредственное участие в комбинациях, а вся команда. Потому что каждый футболист должен четко знать свой маневр в любой игровой ситуации. Скажем, если мяч направляется на правый фланг, то левый защитник и левый полузащитник должны немного смещаться к центру, чтобы быть ближе к месту событий и в случае потери мяча суметь подстраховать партнеров и не дать сопернику времени и пространства для контратаки.

Подобных ситуаций в игре возникает великое множество. Конечно, не все можно предусмотреть во время тренировок. Да и никогда нельзя быть уверенным в том, что отрепетированное удастся воспроизвести в игре — ведь есть еще и соперник. Но главная задача всей тренировочной работы по схемам заключается в том, чтобы выработать у игроков определенные навыки. Когда по пятьдесят раз в день форвард отрабатывает рывок за спину защитникам, а полузащитник — диагональный пас в расчете на его рывок, то эта комбинация буквально заседает у них в голове. И в игре оба будут стремиться к ее осуществлению, постоянно искать варианты, не давая сопернику расслабиться. Глядишь, не с первого, не со второго, так с десятого раза получится. Главное, чтобы каждый четко видел перед собой цель и знал, как ее добиться.

Организацию игры в обороне труднее выразить в схемах, поскольку действия защитников зависят от действий нападающих соперника. Однако общие принципы игры без мяча освоить можно: как прессинговать соперника, перекрывая все пространство поля, как отбирать мяч. В 90-е годы итальянский футбол стал резко развиваться в сторону атакующей игры, команды усиливали нападение, отказавшись в обороне от привычного «чистильщика». Большинство тренеров начали строить защитные порядки в линию, а такая игра требует четкого взаимодействия не только защитников, но всех без исключения футболистов команды. Все варианты этих взаимодействий были отражены в многочисленных схемах, объясняющих, как страховать друг друга в обороне, как не допускать возникновения дыр вблизи собственных ворот.

Если игра в атаке может строиться на фантазии, изобретательности, импровизации, то в обороне она в первую очередь должна быть основана на тонком расчете. Схемы итальянских тренеров вовсе не убивают творчество, как мне казалось вначале. Напротив, за счет того, что многие командные действия благодаря этим схемам отработаны до автоматизма и игрокам не нужно тратить на их выполнение дополнительную умственную и психологическую энергию, эта энергия как раз и высвобождается для творчества.

Мне потребовалось довольно много времени, чтобы понять все это. Понять, что в современном футболе, с его непомерными физическими нагрузками, нельзя рассчитывать на победу только за счет богатой фантазии. Нужны теоретические знания и навыки, для выработки которых и используются многочисленные схемы.

В Италии мне довелось работать со многими авторитетными тренерами. В «Интере» — с Освальдо Баньоли и Оттавио Бьянки, в «Удинезе» с Альберто Дзаккерони, в «Болонье» и «Наполи» — с Ренцо Уливьери. Сейчас только у последнего нет титула чемпиона Италии: Баньоли выигрывал первенство с «Вероной» в 1985 году, Бьянки — с «Наполи» в 1987-м, Дзаккерони — с «Миланом» в 1999-м. Это тренеры разных поколений: Баньоли сейчас за 60, Бьянки моложе его на восемь лет, Уливьери — на шесть, а Дзаккерони — на восемнадцать. Их творческие манеры, методы работы во многом различны, однако есть одно качество, объединяющее их: каждый при всем своем опыте и авторитете никогда не прочь чему-то научиться у других, не считает зазорным перенять увиденное где-то на стороне, если считает это интересным и полезным.