XII. Начальник огня и дыма
XII. Начальник огня и дыма
Все, что было загадано,
В свой исполнится срок,
Не погаснет без времени
Золотой огонек.
Огонек. Музыка народная. Слова М. Исаковского. 1943 год
216-я истребительная авиадивизия, в которой воевал А. И. Покрышкин, 17 июня 1943 года была преобразована в 9-ю гвардейскую, введена в Резерв Верховного Главнокомандования. Получил гвардейское знамя за победы над Кубанью и второй полк дивизии — 45-й, теперь 100-й гвардейский. В его рядах прославилась плеяда таких асов, как Дмитрий и Борис Глинки, Михаил Петров, Николай Лавицкий, Иван Бабак, Василий Шаренко... Командир этого полка И. М. Дзусов возглавил 9-ю гвардейскую дивизию — лучшую в советской истребительной авиации.
На Кубани стихло напряжение воздушной битвы. Однако истребители-гвардейцы не были направлены на Курскую дугу, в то время как 52-я эскадра люфтваффе 3 июля перебазировалась с аэродромов Тамани к Орлу и приняла участие в тех жесточайших сражениях.
А. И. Покрышкин пишет: «...Все мысли, все чувства были там — под Курском. Нас звали тяжелые бои в районах Орла и Харькова... Вот бы где нам, гвардейцам, развернуться во всю силу!.. Успокаивало то, что наш кубанский боевой опыт используется авиацией над Курской дугой... Теперь всем стало ясно, что это лето будет нашим, что враг навсегда потерял свои преимущества, что наша победа близка».
Свершился коренной перелом. Эшелоны поездов бесперебойно доставляли к фронту технику, боеприпасы, топливо и все необходимое. В тылу, по словам автора песни «День Победы» В. Харитонова, «дни и ночи у мартеновских печей не смыкала наша Родина очей...». Люди в погонах заслуженно получали «Золотые Звезды» Героев, ордена Суворова, Кутузова, Александра Невского, Славы... Готовилась Тегеранская конференция, на которой впервые встретятся главы трех союзных держав — И. В. Сталин, президент США Ф. Рузвельт и премьер-министр Великобритании У. Черчилль.
Фронт и тыл советской страны овевали необычайно светлые и теплые песни, родившиеся в годы войны, — «Темная ночь» и «В землянке», «Синий платочек» и «Огонек», «Прощайте, скалистые горы» и «Моя любимая»... Полетело по фронтам самоназвание наступающей армии — «братья-славяне»...
В Главпуре ненавистного военным Мехлиса сменил умный и душевный А. А. Щербаков. Еще в 1942-м была издана 50-тысячным тиражом книга «Правда о религии в России», где говорилось о сатанизме Гитлера и его идеологов, заменивших Христа фюрером. Библию — «Майн кампф», крест — языческой свастикой, таинства — клятвой с прикосновением правой руки к мечу.
4 сентября 1943 года И. В. Сталин принял митрополита Московского и Коломенского Сергия, митрополита Ленинградского и Новгородского Алексия, митрополита Киевского и Галицкого Николая. Встреча превзошла все ожидания владык. Митрополит Николай (Ярушевич) вспоминал: «Казалось, само Небо опустилось на землю...» Неоднократно репрессированный в 1920–1930-е годы, а ныне причисленный к лику святых, архиепископ Лука (В. Ф. Войно-Ясенецкий), он же один из ведущих хирургов Красной армии, лауреат Сталинской премии I степени, в своих статьях в «Журнале Московской Патриархии» под названиями «Кровавый мрак фашизма», «Праведный суд народа» и «Бог помогает народам СССР в войне против фашистских агрессоров» писал: «Гитлер, часто повторяющий Имя Божие, изображающий с великим кощунством крест на танках и самолетах, с которых расстреливают беженцев, должен быть назван антихристом. Богу нужны сердца людей, а не показное благочестие. Сердца нацистов и их приспешников смердят пред Ним дьявольской злобой и человеконенавистничеством, а из горящих сердец воинов Красной Армии возносится фимиам беззаветной любви к Родине и сострадания к замученным немцами братьям, сестрам и детям. Можно ли, говоря об извергах-немцах, вспоминать о святой заповеди Христовой «любите врагов ваших»? Нет, нет, ни в коем случае нельзя! Нельзя, потому что любить их совершенно и абсолютно невозможно не только для людей, но и для ангелов, и для самого Бога Любви. Ибо и Бог ненавидит зло и истребляет злодеев».
А. И. Покрышкин вспоминает процесс над предателями в Краснодаре в июле 1943 года, на котором он представлял фронтовиков: «Слушая новые показания подсудимых, я определил главное в поведении изменников Родины — животный страх перед врагом, перед малейшей опасностью. Из этого мерзкого страха, как из лесного мха, выползает гадючья голова измены».
Тогда же, в Краснодаре, к Александру Ивановичу подошел незнакомый сержант и рассказал о том, как его брат Петр Покрышкин остался на берегу, прикрывая товарищей, которые ночью на плотах переплыли к своим через Ладожское озеро. Позади долго слышались выстрелы и разрывы...
24 мая, в дни затишья, Александр Иванович нашел свою Марию в санчасти под Миллерово. Разлука прервалась. В день приезда к невесте пришло наконец и одно из писем Покрышкина, в котором он поздравлял Марию с Новым, 1943 годом... «Но вот летчик оборачивается, и... мой Саша! Забыв обо всем на свете, спрыгнула с крыльца и бросилась к нему. Потом, когда мы остались одни, он шутливо заметил, что не ожидал от меня такой прыти (имея в виду высоту крыльца)... Мы так смеялись и радовались...»
Перед встречей летчик расспросил шофера из батальона аэродромного обслуживания о Марии. «И если бы он мне сказал хоть одно дурное слово о тебе, я тут же взлетел бы и больше ты никогда бы меня не увидела, тем более что мотор я не выключил», — поведал мне Саша».
Да, он годами укоренялся в мыслях, что его судьба — только жесткое противостояние испытаниям и бедам, где радостей лишь две — полеты в небе и фронтовое братство. Покрышкин еще не уверовал в свое счастье, в то, что будет храним любовью, которая суждена немногим...
Любимая укоряет его:
«Значит, не веришь мне, если о моем поведении посторонних людей расспрашиваешь... И какие у тебя для этого основания? А если бы это был другой шофер и солгал бы тебе?
- При чем тут недоверие? — смутился он... Но затем, помолчав, добавил:
- Ты уж прости меня, Мария. Конечно, глупость я сморозил... Нехорошо получилось. Прости.
И это тоже была одна из черт его характера. Он умел признавать свои ошибки и искренне в них раскаиваться».
Радость встречи была омрачена известием о гибели Вадима Фадеева: «Когда я сказал Марии, что он погиб, она заплакала...»
Вновь наступил час расставания. «Долг перед Родиной требовал от нас безраздельной преданности боевой службе. Мысль о личном счастье отступала на второй план», — пишет А. И. Покрышкин в «Небе войны».
На место павших приходили новые бойцы. Читая воспоминания А. И. Покрышкина и других летчиков-истребителей, можно сделать вывод о том, что подготовка в летных училищах оставалась на недопустимо низком уровне и в 1943-м... Все-таки сказывалось то, о чем писал М. М. Громов (его слова о количестве и качестве в авиации уже цитировались) — мало было в руководстве нашими ВВС летчиков-профессионалов... На учебный налет хронически не хватало техники и горючего. Видимо, нелетавшее командование не представляло в полной мере, насколько отличаются друг от друга пилоты с разницей в десятки, а тем более сотни часов налета...
В ноябре 1943 года командир 9-й гвардейской истребительной авиадивизии И. М. Дзусов отвечал на шифровку из штаба 8-й воздушной армии о курсе боевой подготовки частей ВВС на 1944 год:
«Прибывающий летный состав на пополнение в части не имеет опыта и со слабой отработкой всех элементов техники пилотирования, со слабыми знаниями матчасти самолета «аэрокобра» и его аэродинамических данных.
С таким положением командованию частей в процессе напряженной боевой работы требуется много времени для отработки индивидуальной техники пилотирования, слетанности в паре и полета в составе боевого порядка, отработки упражнений по воздушной стрельбе, навигации и радиосвязи.
Таким образом, прибывавшему пополнению нужно было давать 25–30 полетов по кругу, отработки взлета и посадки, отработки элементов высшего пилотажа в зоне и полетов на стрельбу по конусу и щитом.
В общей сложности для того чтобы выпустить этого летчика в составе пары ведомым, требовалось от 10–15 дней для его тренировки.
(...) В школах ВВС и ЗАПах для подготовки летного состава надо иметь часть инструкторского состава, имеющего хороший боевой опыт в Отечественной войне» (ЦАМО. Ф. 346. On. 5755. Д. 110. Л. 452)
У Покрышкина к 1943 году ввод в строй молодежи был отработан до мелочей. Из пришедших в 16-й гвардейский полк на пополнение двенадцати летчиков из 84-го полка каждый третий стал Героем Советского Союза, один из них — дважды. Если бы всех наших летчиков учили так, как учил Покрышкин!
У него к тому времени «возникла мысль подготовить и создать из пополнения постоянную восьмерку для вылетов на боевые задания. Мне надоели неудачи при вождении неслетанных групп, составленных из пилотов разных эскадрилий».
На аэродроме в Поповической Покрышкин пристально всматривался в строй новичков. Они не менее внимательно изучали его, уже прославленного Героя. Солнечные блики играли на золоте Звезды и орденах. Обмундирование фронтовое — чистая хлопчатобумажная гимнастерка в несмываемых разводах соли, фуражка «блинчиком». Как все знали, Покрышкин, надевая перед вылетом шлем, убирал фуражку под сиденье, прилетая, менял головные уборы местами. Так продолжалось до тех пор, пока командующий ВВС А. А. Новиков не запретил летчику носить потерявшую вид боевую фуражку.
Только что Александр Иванович назначен исполняющим обязанности помощника командира полка по воздушно-стрелковой службе. В разговорах летчики называли эту должность — «начальник огня и дыма». Да, как мы увидим, в 1943 году Покрышкин этими стихиями повелевал...
Система обучения фронтовых летчиков, созданная Александром Ивановичем, хорошо описана в книгах его учеников — Героев Советского Союза Г. Г. Голубева и К. В. Сухова. Важнейшие принципы и методы таковы:
— Командир должен иметь моральное право учить других.
Сам Александр Иванович позже писал в статье «Командир и молодой летчик» (Авиация и космонавтика. 1973. № 5):
«Первым условием эффективности обучения молодежи был высокий авторитет командира, любовь и уважение к нему подчиненных, стремление подражать, стать таким, как он. Сам же командир кроме качеств прекрасного летчика должен проявлять себя требовательным и душевным воспитателем».
— Молодежь должна воспринять наступательный дух, гвардейский стиль боя. На первых занятиях Покрышкин рассказывал о выдающихся летчиках, в первую очередь о П. Н. Нестерове и Е. Н. Крутене.
Молодые сразу и навсегда должны были усвоить главный девиз А. И. Покрышкина:
Истребитель!
Ищи встречи с противником:
Не спрашивай, сколько врагов,
А спрашивай — где они?
— Доскональное изучение боевой техники («не бойтесь запачкать руки, присматривайтесь ко всему, что делает техник или механик»), теории полета и тактики, усвоение формулы воздушного боя: высота — скорость — маневр — огонь. Землянку Покрышкина называли в шутку «конструкторским бюро». От земляного пола до черного от копоти потолка землянка была увешана схемами и чертежами воздушного боя. Молодые летчики должны были быстро решать поставленные им задачи при помощи полетных карт, металлических моделей самолетов. На специальной установке — тренажере — учились стрелять. Стрелять энергично и метко: «В бою враг не будет ждать, пока ты прицелишься!»
— Летчик должен быть наблюдательным, думающим и способным принять единственно верное решение. Говорить коротко, о самом важном и существенном. «Не спешите, не увлекайтесь, не горячитесь!»
— Осмотрительность. «Бывало, проводит с нами занятия и вдруг, неожиданно для всех задаст вопрос: «Где летит самолет?» Мы, увлеченные учебой, иногда даже не слышали, что где-то поблизости пролетает самолет, и сразу отыскать его в небе не могли. Но, натренировавшись, мы впоследствии такие задачи решали быстро и точно» (Г. Г. Голубев).
— Заключительным уроком, как пишет А. И. Покрышкин, становился «первый боевой вылет с новыми летчиками. Главное в этом случае — вселить в душу воина уверенность в победе. Как это сделатв? Очевидно, лучше всего личным показом». Критерий истины — практика. Сбитые командиром на глазах учеников «мессершмитты» завершали начальную школу истребителя.
Далее многое зависело от них самих. Александр Иванович наставлял: «Любая схватка в воздухе неповторима, и летчик всякий раз действует в какой-то степени по-новому. Шаблон и просчет недопустимы... Летное дело — это искусство, которое требует от человека любви к своей профессии, знаний, навыков, дисциплины... К знаниям, опыту, тренировкам нужно было добавить вдохновенное прозрение, которое в доли секунды воздушного боя заставляло чуть-чуть изменить маневр или прием, внести что-то новое, рожденное порой только что мелькнувшей, как вспышка, мыслью».
Вспоминая «академию Покрышкина», К. В. Сухов пишет: «Ходим по летному полю за ним, как цыплята. Остановится он — замираем и мы, прислушиваемся к каждому его слову, присматриваемся к каждому жесту... Но пройдет еще полгода, пока почувствую себя по-настоящему воздушным бойцом. Понадобится ни много ни мало, а более ста боевых вылетов, два десятка воздушных боев, несколько сбитых вражеских самолетов».
«Но беда, если воспитанник Покрышкина, — пишет Г. Г. Голубев, — встретив врага и имея тактическое превосходство, не сбивал его. Тогда короткое покрышкинское слово «слабак», сказанное в таких случаях спокойным тоном, сопровождающееся пронзительным взглядом, действовало на летчика больше, чем получасовая «баня». Мы сразу заметили, что больше всего такой оценки побаивались летчики-гвардейцы».
Мог командир и прикрыть, защитить своего «слабака». Например, когда Сухов загубил самолет, сорвавшись в учебном полете в плоский штопор и выбросившись на парашюте. Или когда в одном из первых боевых вылетов Николай Карпов, перестраиваясь, врезался в «кобру» своего ведущего Клубова и обоим летчикам пришлось спасаться на парашютах. Если тот, кто ошибся, понимал, в чем его промах, и был готов его исправить, Покрышкин давал возможность это сделать.
...Состоялся и выбор постоянного ведомого. Георгий Гордеевич Голубев вспоминает разговор с Покрышкиным на кубанском аэродроме после полета на спарке УТИ-4. Разговор этот сродни былинам о богатырях древней Руси...
«Запустил мотор, пошел в зону. Разрешите выполнить задание?
- Выполняйте.
Открутил Покрышкину весь комплекс пилотажа... Садимся. Зарулил на стоянку. Вылезаю из кабины после командира. Подхожу к нему: «Товарищ гвардии майор, разрешите получить замечания». Александр Иванович стоит, курит. Упор на правую ногу, другая чуть отставлена в сторону. Пальцы левой руки — за поясным ремнем. Смотрит немного исподлобья, взгляд суроватый, прямо мне в глаза. Смотрит, смотрит... Он стоит, и я стою. Думаю: чем же он недоволен? Проигрываю в голове весь полет, но как инструктор, который делал по девять «зон» в день, ошибок не нахожу. Когда цигарка уже начала жечь командиру пальцы, он ее бросает и обращается ко мне:
- Ну вот что, Голубев, ты — сибиряк и я — сибиряк. Будешь со мной летать?
Я немного даже поперхнулся. Ведь я — всего старший сержант, а в пополнении лейтенантов сколько! Но тут же нашелся и отрубил ему так же:
- Волков бояться, в лес не ходить! Он кладет мне руку на плечо:
- Жора, ну вот что, со мной летать трудно.
- И это одолеем!
- Ты должен читать мои мысли. Давай, иди к техникам и скажи, чтобы мой и твой самолеты подготовили для вылета. Пойдем сейчас с тобой парой.
Я сказал Чувашкину и своему технику Паше Ухову. Все готово. Покрышкин идет. Я сел в кабину, включил радиостанцию, жду. Он командует: запуск! Выруливаем. Обычно вылетали один за другим. Но у меня уже опыт большой, выруливаю и становлюсь для взлета парой. Он посмотрел на меня, сказал только: пошли. И мы парой ушли. Набрали 4000 метров. Как он начал крутить, струи с крыльев летят, перегрузка страшная. Нет, думаю, — меня на мякине не возьмешь...»
Выбор Покрышкина оказался безошибочным. Георгий Голубев — из того же гордого племени «людей-птиц», красавец-орел, горбоносый, с огромными зоркими глазами, романтик неба... Коренной сибиряк из деревни Жгутово Красноярского края, вырос и закончил аэроклуб в Ачинске, городе, основанном казаками в XVII веке на высоком гористом берегу реки Чулым среди богатейших сосновых, березовых и пихтовых лесов. Герб города изображал лук и колчан с грел в красном поле.
«Народ наш сибирский — всем народам народ... — рассказывает Г. Г. Голубев. — Настоящие земледельцы, рыбаки и охотники. Дичи было у нас полно. Сколько волков, медведей, диких гусей... Белку у нас стреляют в глаз, чтобы шкурку не потерять. И я был снайпер. Род наш большой.
Мой дед прожил 90 лет, служил солдатом. Отец воевал в Первую мировую войну в пехоте, был тяжело ранен. Нам пришлось переехать в Ачинск, где он работал в артели инвалидов и лечился.
Есть у нас охотничьи заимки в тайге. Там оставлен хлеб, другие запасы. В трудный момент приходи, затопи печь, подкрепись. Потом, когда сможешь, пополни убыток. Но Боже упаси, если кто там нашкодил. Там и останешься валяться. Это закон!
Был я мальчишкой восьми лет, когда к нам в Ачинск в военный городок прилетел отряд аэрофотосъемки на Р-5. Мы, ребятишки, всей гурьбой кинулись к аэроплану. Он весь блестит, как громадная зеленая птица с белым носом. Все мы были покорены. А летчики в кожаных регланах, в очках! Они в детском воображении были как инопланетяне. Мы все рванули в Осоавиахим, в авиамодельный кружок. Дело у меня пошло, потом я этим кружком руководил. Наш Ачинск — на Транссибирской магистрали. Ездили в Новосибирск на краевые соревнования. Затем организовали аэроклуб. Я как увидел планер, потом учебный самолет, сказал — буду летчиком! Мать и родственники — против. Но отец поддержал: «Что ж... Раз твердо решил, на всю жизнь — значит, хорошо!.. Там смотри да смотри. Там трудно».
Стал я упорно тренироваться. Спирометрия (емкость легких) была у меня 7000 кубических сантиметров. По три минуты мог находиться под водой. Мне как-то сказали — если собьют на высоте, откажет кислородное оборудование, надо быть тренированным, чтобы не упасть в обморок. Тренировал координацию движений, реакцию. На коньках ни разу не падал. Для достижения поставленной цели человек должен мобилизовать свою психику. Тогда он всего достигнет. Воля руководит всем».
Техника пилотирования, вдумчивость отличают Георгия Голубева уже в Ачинском аэроклубе, который он закончил в первом выпуске в 1938 году. Оставлен инструктором, обучает курсантов полетам на У-2, затем на Р-5. Летит над родной Сибирью: «Слева громоздятся отроги Саянских гор. Чулым вдруг круто повернул вправо. А слева вот-вот должен показаться могучий Енисей...»
В 1941-м Голубев — выпускник Ульяновской военной авиационной школы летчиков. Вместе со всеми выпускниками того года попал под крайне непопулярный среди летного состава приказ наркома С. К. Тимошенко, вместо лейтенанта стал лишь старшим сержантом. Назначен инструктором в летную школу в Цнорис-Цхали (Грузия). С восторгом вспоминает Г. Г. Голубев полеты над садами и виноградниками Алазанской долины:
«Даешь координированным движением ручку управления и ножную педаль в левую и правую сторону, и самолет тут же, незамедлительно начинает вращаться, выполняя левую или правую «бочку». Интересное ощущение: смотришь на капот мотора, и кажется, что не самолет вращается, а земля и небо вращаются вокруг самолета. Вроде бы не сам ты вращаешься, а заставил крутиться землю и небо вокруг себя!»
Неприятность у молодых пилотов была только одна:
«По ночам нам надоедали шакалы. Из-за протяжного воя мы подолгу не могли уснуть. Мой товарищ по палатке инструктор Григорьев, слушая осточертевший нам вой, обычно шутил:
- Недовольны авиацией. Протестуют шакалики!»
Зато радовали глаз снеговые вершины гор Кавказа и старые орлы, обучавшие выводки орлят своему пилотажу — пикированию. Любимцами летчиков были стрижи...
« — Посмотрим настоящих истребителей! — шутит, бывало, наш командир звена лейтенант Лепин, кивая на проносящихся мимо стрижей.
В его словах есть доля истины. Хотя мы и готовим летчиков-истребителей, и сами давно не новички в летном деле, но что значит наша техника пилотирования в сравнении с полетами стрижей? Как стремительно взмывают они вверх, как круто, сложив крылья, пикируют в ущелье!
Мы частенько подкармливали стрижей хлебными крошками, которые они с удивительной ловкостью подхватывали на лету. Любили мы и подразнить стрижей, помахать на них руками, посвистеть. Стрижи незамедлительно принимали наш вызов — они начинали «воздушный бой». Да не как-нибудь! Свечой взмывали вверх и со стороны солнца мчались прямо на нас. Они словно понимали, что мы не простые фители, а летчики и что ни одна их атака не пропадает даром — получает оценку.
Стриж с большой скоростью мчится прямо на Лепина, а Лепин тоже не из робких — стоит в полный рост и руки назад спрятал. Азартная игра: кажется, вот-вот стриж, не рассчитав, не успеет отвернуть — и наш приятель получит таранный удар в лицо, но нет! Перед самым лицом Лепина стриж резко отворачивает — нам даже вроде бы слышен свист воздуха. Молодец! Да и Лепин тоже не подкачал. Выстоял, глазом не моргнул, а это нелегко. Я тоже пробовал — не сразу привык».
Да, знал Покрышкин, кого выбирать себе ведомым...
Голубеву уже 24 года, за спиной у него год войны, хаос первых вылетов, погибшие боевые друзья и собственные ошибки, едва не стоившие жизни...
В своей книге «В паре с «Сотым» Г. Г. Голубев пишет:
«Настойчиво и кропотливо учил и воспитывал нас Покрышкин. От пары он требовал единства, сплоченности, дружбы. Ведущий и ведомый — это больше чем два друга. Это две силы, слитые в одну — грозную, непреодолимую для врага. Это братство, где в каждом вылете люди поровну делят опасность смерти, где один выручает другого».
...Наконец в дивизию приходит приказ о перебазировании в состав Южного фронта. Первой вылетает восьмерка Покрышкина, обученная им по собственной системе. Ведомый — Георгий Голубев, ведущий второй пары в звене — Виктор Жердев, второго звена — Александр Клубов. Впереди — Миус-фронт, бои за освобождение Донбасса. Снова — спираль судьбы, под крылом — хорошо знакомые дороги и степная ширь юга Украины, конусы терриконов у шахт, горячий ветер августа... Но Покрышкин уже не безвестный летчик. Он — Герой Советского Союза, его ставит в пример командующий ВВС генерал А. А. Новиков, о его появлении в небе предупреждают своих пилотов немецкие станции наведения.
Миус-фронт — оборонительный рубеж немцев на подступах к Донецкому угольному бассейну. Многочисленные доты и дзоты, несколько линий траншей, ряды колючей проволоки и минные поля.
Войска Южного фронта провели 17 июля — 2 августа Миусскую операцию. Крупная группировка противника была скована, ни одной дивизии немцы не смогли перебросить отсюда под Курск. Но и нам прорвать Миус-фронт не удалось, 30 июля немцы нанесли сильный контрудар.
Возросла на этом участке фронта и активность люфтваффе. Документы советской 8-й воздушной армии свидетельствуют:
«По данным допроса пленных (наблюдается) увеличение напряжения работы боевой авиации противника: ...с 22.7.43 г. и позднее истребители противника ежедневно производили 5–6 самолетовылетов на каждый исправный самолет.
В результате переброски авиации с других участков фронта численность действующих перед ЮФ (Южный фронт. — А. Т.) самолетов противника к 25.7.43 г. увеличилась на 300–500 единиц, из которых было до 200 бомбардировщиков и 100 истребителей.
Значительную часть боевых вылетов не только в южном секторе, но и на всех фронтах перед СССР противник направляет на Южный фронт:
...20.7.43 г. — всего перед СССР отмечено 1991 с/п (самолетопролетов. — А. Т.), из них перед ЮЗФ (Юго-Западный фронт. — А. Т.) — 53, а перед ЮФ — 369.
...25.7.43 — перед СССР — 1280, перед ЮЗФ -150, перед ЮФ-810.
...2.8.43 — перед СССР — 3500, перед ЮЗФ — 130, перед ЮФ-912.
...Вывод: противник с целью противодействия нашему наступлению на Иловайском направлении к 25.7.43 перебросил на ЮФ с других участков фронта до 180–200 самолетов, увеличив численность авиации почти вдвое.
С началом контрнаступления танкового корпуса СС противник, стремясь обеспечить превосходство в воздухе, увеличил численность своей авиации в южном секторе Восочного фронта почти в четыре раза, доведя к 1.8.43 самолетный парк до 600–700 боевых самолетов против 150–170 в первой половине июля» (ЦАМО. Ф.346. Оп. 5755. Д. 100. Л. 33–35).
В действиях советских истребителей далеко не все удавалось. О том, что, к сожалению, не все полки умели воевать, как Покрышкин и его товарищи, весьма критически пишет к своем отчете гвардии подполковник Березовой, направленный представителем штаба 8-й воздушной армии в штаб 5-й ударной армии Южного фронта. В разделе «Действия наших истребителей и тактика авиации противника» Березовой отмечает:
«I. При патрулировании бросаются в глаза очень плохая осмотрительность и плохое наблюдение за воздухом патрулирующих истребителей.
Прямо обидно, когда в 1–2 км от наших истребителей проходит большая группа истребителей противника, бомбит наши войска, а истребители их не видят. Рация наведения подает команды, куда развернуться, где искать противника, а патруль или вертится на месте, или уходит в противоположенную сторону.
2. Патрулирующие истребители в большинстве держатся на восточном берегу р. Миус в то время, когда основные цели прикрытия и основной район бомбовых ударов авиации противника был район Степановка, Мариновка. Рации наведения почти непрерывно направляют истребителей на запад, но последние на сигналы рации слабо реагируют. (...) 4. Патрулирующие истребители слишком легко попадаются на удочку и хитрость противника. Видимо, чувствуя наше превосходство в воздухе, ВВС противника действовали только крупными группами, доходившими до 100 самолетов. Они наносили одновременный удар и быстро уходили на запад. При этом применялась также тактика: за 15–20 минут до подхода бомбардировщиков противника в район действия приходила группа Me-109 (от 2 до 12 самолетов) и очень энергично вступала в бой с нашими истребителями. При этом не столько нападала, сколько тащила наших истребителей вниз. Наши истребители увлекались боем, снижали высоту, а в это время на высоте 2500–3000 м подходящая крупная группа Хе-111 или Ю-88, отбомбившись в спокойной обстановке, уходила безнаказанно на запад (...)
Во многом в этой ошибке нашим истребителям «помогают» рации наведения, которые истошным голосом стягивают всех истребителей к месту боя с истребителями противника, не предвидя, что за этими истребителями должны прийти бомбардировщики.
5. При патрулировании в большинстве случаев отсутствовало эшелонирование патрулей по высоте, поэтому часто были случаи, когда над полем боя одновременно были и самолеты противника, и наши патрули, которые не мешали друг другу выполнять задачу.
Каждый наводчик считает своим долгом командовать истребителями, давать им указания. Причем очень многословно, нервно, с употреблением мата. Рации друг друга забивают. Этим самым, во-первых, не дают никакой возможности ведущему группы подать какую-либо команду своим ведомым и, во-вторых, ведущий не знает, какую же команду ему исполнять. В эфире стоит такой шум и гам, что летчики, видимо, в интересах сохранения своих ушей, выключают приемники. (...) Необходимо при проведении операции на узком участке выставлять только один центральный пост наведения, на котором иметь командира, способного оценить воздушную обстановку и предвидеть дальнейшие действия ВВС противника».
В разделе «Учет сбитых самолетов противника» Березовой пишет:
«В этой операции выявлено, что практика учета сбитых самолетов противника такова, что в итоге их количество превышается минимум в два раза. Все сбитые и подбитые в районе боевых действий самолеты противника записывают себе зенитные части, составляют акты и показывают в своих сводках» (ЦАМО. Ф.346. Оп. 5755. Д. 110. Л. 83–84).
Командование люфтваффе вновь маневрировало силами более оперативно, чем наше. Это показывает документ из того же дела штаба 8-й воздушной армии:
«1.8.43 распоряжением Москвы нам была введена 9 гв. ИАД из состава 4 ВА на самолетах «кобра». Однако дивизия сосредоточилась полностью 2.8.43 и могла быть введена в бой лишь 4.8.43, т. е. когда период активных действий операции можно считать законченным.
Вывод. 1. В период развертывания боев наши силы превосходили противника.
2. В период решительных боев и при сосредоточении противником резервов наши силы уступают ему по всем видам авиации».
Опыт Миусской операции был учтен советским командованием при подготовке Донбасской операции Юго-Западного и Южного фронтов, проведенной 13 августа — 22 сентября 1943 года. Противостояла нашим войскам группа армий «Юг», командующий — генерал-фельдмаршал Э. Манштейн, которого немецкие военные историки называют «самой значительной личностью Германии в период Второй мировой войны». Бои приняли ожесточенный характер, немцы отвечали контратаками.
В итоге операции советские войска завершили освобождение Донбасса, разгромили 13 немецких дивизий. Войска Южного фронта под командованием генерала Ф. И. Толбухина вышли к реке Молочная, где противником был оборудован один из наиболее укрепленных участков «Восточного вала».
9-я гвардейская дивизия прикрывала введенные в прорыв механизированный и кавалерийский корпуса, которые все глубже уходили в тыл немцев.
В штабе 8-й воздушной армии обстановка оценивалась так:
«В августе месяце противник активными бомбовыми действиями содействовал контрнаступлению своих танковых дивизий на Иловайском направлении, а также пытался задержать наступление наших частей, действия бомбардировочной авиации противника носили массированный характер с участием 60–100 и больше самолетов в группе.
Истребительная авиация противника главным образом обеспечивала боевую работу своих бомбардировщиков над нолем боя и прикрытие своих наземных войск.
Таким образом, не имея достаточного количества резервов пехоты и танков, противник, как в первом наступлении на р. Миус (22.7.43 -30.7.43), так и во втором наступлении с 7.8.43, так же как и в майских боях на Кубани, пытался массированным применением бомбардировочной авиации по нашим наступающим войскам сорвать наступление, используя авиацию в оборонительных целях» (ЦАМО. Ф. 346. On. 5755. Д. 121. Л. 146).
Вспоминает летчик 16-го гвардейского полка В. Никитин:
«Перелетели на другой фронт. Настроение у всех приподнятое: на центральных фронтах дела идут хорошо и наш фронт скоро пойдет в наступление...
Когда стало темнеть, в дверях столовой летчиков встречали: командир и начальник продовольственного отдела нового батальона обслуживания. Представились А. И. Покрышкину и повели его по залу столовой.
- Хорошо, — сказал Покрышкин, осматривая чистенький зал, заставленный небольшими столами, накрытыми белоснежными скатертями. На столах графинчики, тарелочки и даже вазочки с цветами. — Там что? — заглянул в кухню.
- Сюда, товарищ командир, — показал другую дверь начпрод.
- Ого! Отдельный кабинет?
- Так точно, товарищ командир! В отдельном кабинетике всего два стола, сервированных, как в хорошем ресторане.
- Убрать все в общий зал! — сердито бросил Покрышкин. — Никаких кабинетов! Привыкли хлопать по голенищам начальству. Убирайте и поживее.
Засуетились командир и начпрод, забегали официантки: начали вытаскивать столы из кабинета, заново накрывать их.
- Так их... — говорил Андрей Труд, — Александр Иванович может показать характер!
И начал рассказывать летчикам, как в 1941 году Покрышкин катал на УТИ одного начвеща:
- Уже холодно было, а начвещ не выписывает летчикам сапоги. Тогда он уговорил начвеща полетать с ним. В зоне как дал каскад фигур высшего пилотажа!.. Смотрит: струи из задней кабины летят, а голова начвеща на борту лежит, как мертвая... После полета начвеща мокрого и полуживого пришлось вытаскивать из кабины. Когда начвещ очухался, сразу выписал сапоги, перчатки, шлемы и все, что необходимо было летчикам.
- Вот теперь нормально. Всем вместе лучше. Чтобы так и всегда было. А там...-будете принимать какое-нибудь высшее начальство, — втолковывал Александр Иванович начальству БАО, стоявшему навытяжку.
Начался ужин весело. Всем было приятно сознавать, что командир не отгораживается от подчиненных, что не уважает подхалимов.
Неподдельная искренность, глубокая убежденность в необходимости простоты общения с подчиненными, единства их взглядов, а не погоня за дешевым авторитетом, сквозила в поведении исполняющего обязанности командира полка майора Покрышкина».
Таким Александр Иванович был всю жизнь.
На 20 июля 1943 года в полку состояло 187 человек, из них летного состава — 33 человека, инженерно-технического — 71. В архивной справке приведены данные о возрасте летчиков: 1907–1923 годы рождения — 2, 1912–1916–3, 1917–1921–16, 1922–1923–12. Указана и национальность: 30 — русские, два украинца и один белорус (ЦАМО. Ф. 16 гв. ИАП. Оп. 206868. Д. 4. Л. 54). Много еще подобных цифр можно было бы привести. Основываясь на них, 24 мая 1945 года И. В. Сталин на приеме в Кремле сказал:
«Я пью прежде всего за здоровье русского народа, потому что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза.
Я поднимаю тост за здоровье русского народа потому, что он заслужил в этой войне общее признание, как руководящей силы Советского Союза среди всех народов нашей страны».
...23 августа ведомая Покрышкиным шестерка «кобр» атаковала группу из трех девяток Ю-87. Александр Иванович подбил один «юнкерс», затем сбил второй. Немцы сбросили бомбы, не долетев до цели. В этом бою ведомый Покрышкина — Георгий Голубев спас командира от пары наносивших внезапный удар «мессершмиттов». Как вспоминает Георгий Гордеевич:
«Угловым зрением вижу — что-то мелькнуло. «Мессер» в хвосте у Покрышкина! Метрах в 200-х, между командиром и мною, я — пониже. Вижу грязный живот «мессера», черные кресты. Сейчас собьет! Мгновенно даю газ, любой ценой не дам ему ударить! Решил таранить, но с большой перегрузкой выскочил перед немцем и вся очередь пошла в мой самолет. «Кобра» загорелась, начала падать. Меня бьет о борта кабины. А вылетел я в спортивном костюме и тапочках — жарко. Мотор пока работал, вывожу самолет из падения. До линии фронта — 35 километров, тяну к своим. Скорость есть, должен выскочить. Александр Иванович был скован боем с четверкой «мессеров»... В кабине — дым, задыхаюсь, но твержу — нет! Нет! Еще!.. Все, надо прыгать, сейчас самолет взорвется. Сбрасываю дверцу кабины. Вылетел из самолета.
Меня крутит в штопоре. Падаю «крестом», руки — в стороны, лицом вниз, чтобы прекратить вращение. За 150–200 метров от земли дергаю с силой кольцо, парашют раскрылся! Я видел, как «мессы» расстреливают парашютистов, очередь по куполу, от него остаются одни лохмотья... Приземлился я на нейтральной полосе. Посмотрел на часы: шесть часов десять минут утра. Грохот, все трясется, снаряды летят над моей головой. Что интересно, у каждого снаряда или пули свой звон...
Пехотинцы доставили меня под конвоем на свой КП. Командир полка уже знал, что у Покрышкина сбит ведомый. Старшина принес фляжку, налил полный стакан спирта. А я тогда совсем не пил, водку и табак отдавал ребятам, они мне — шоколад. Но тут приказ старшего офицера, я отпил немного и весь затрясся, сказать ничего не могу. Нервы сдали... Слышу командир говорит: отвезти и сдать его в руки Покрышкину...
Увидя стоянки, родные самолеты, техников, махавших руками, я с трудом сдержал слезы радости.
Минут через сорок прилетел Александр Иванович с нашими ребятами и крепко пожал мне руку. Сказал всего два слова:
- Молодец, спасибо!
В этот же день в полк привезли израненного Славу Березкина, он таранил «раму» — ФВ-189. На следующий день Покрышкин отметил на разборе действия Березкина и мои, но, как всегда, говорил об этом просто, лаконично. Все сделанное нами входило в рамки покрышкинских заповедей воздушного бойца. А это значит, что действовал я как надо».
После таких испытаний и Голубев, и Березкин больше ни разу не имели в своих «кобрах» пробоин. Георгий Гордеевич в 1945-м был удостоен звания Героя Советского Союза, сбил 15 самолетов, Вячеслав Арефьевич одержал 12 побед, стал кавалером нескольких боевых орденов.
Покрышкин во второй половине 1943 года начинает особенно удивлять высокие штабы соотношением побед и потерь в своем полку. Так за октябрь гвардейцы, имея в наличии 17 самолетов и 24 летчика, сбили 22 самолета, потеряв два самолета и одного летчика. В ноябре сбито 33 самолета, потери — один самолет (ЦАМО. Оп. 143397. Д. 1. Л. 2–4, 7) За август — декабрь 16-й гвардейский полк потерял лишь четырех летчиков — младших лейтенантов.
Покрышкину везет — продолжают настаивать некоторые. Но кто как не он перед каждым боевым вылетом стремится предугадать действия противника, обязательно проигрывает с летчиками своей группы несколько возможных вариантов, учитывая маневры, свойственные той или иной эскадре немцев? Кто разбирает ошибки, учит молодых летчиков у самолетов сразу после возвращения из боя.
— Все делал правильно, а «фоккера» упустил!
— «Вроде правильно» воевать нельзя...
Ученики Покрышкина становились асами. Группы слажены и слетаны, перетасовки в парах, звеньях, эскадрильях Практически исключены.
Всегда продуман численный состав группы. Покрышкин стремится избежать распыления сил, вследствие которого Погибло столько летчиков. Документ свидетельствует:
«Погода обуславливалась преимущественно антициклоническим режимом. Антициклоны развивались в тылу волновых возмущений на холодной ветви арктического фронта над Западной Европой и проходили (...) к востоку на Западную Сибирь (...) Дней летных — 22, ограниченно летных — 6, нелетных — 2» (ЦАМО. Ф. 346 On. 5755. Д. 95. Л. 88).
Летела домой, в западную Сибирь, и фронтовая слава... 22 августа А. И. Покрышкин был награжден второй медалью Золотая Звезда» Героя Советского Союза (№ 10). Поздравления друзей, фотографии в центральной прессе... «Мне не верилось в это — прошло только три месяца, как я стал Героем, а тут уже — дважды... Когда мне вручили вторую Звезду Героя, я почему-то сразу подумал о Степане Супруне, о словах, сказанных им при встрече в Хосте... Он верил, что я добьюсь своей цели, видел во мне еще тогда качества, необходимые летчику-истребителю».
Покрышкин поддерживал оставшуюся от Виктора Петровича Иванова традицию полкового братского ужина, с поздравлениями или поминальным словом, а иногда — и тем, и другим...
В этот августовский день гремел в украинской хате «Авиационный марш» в исполнении трио скрипки, баяна и пианино старичков-музыкантов. «Все выше, и выше, и выше стремим мы полет наших птиц...». Рядом — боевые друзья. Начпрод поставил на стол два чайника водки. Слова поздравления замполита М. А. Погребного заглушили шум всеобщей радости.
Александр Иванович, подняв алюминиевую кружку, до половины наполненную «наркомовскими» ста граммами, сказал:
— Спасибо, комиссар, за приятную весть. И вам, друзья, от чистого сердца спасибо. Поднимаю этот тост за всех нас, за будущие наши успехи и победы, за нашу молодежь, за то, чтобы за этими столами после боя не оставалось пустых мест.
...Радуют Покрышкина его ученики, уже имевшие боевой опыт, — Александр Клубов, Виктор Жердев.
Осенью 1943-го Покрышкин быстро увеличивает свой боевой счет. Используя шаблон в действиях немцев и хитрость, перехватывает методом «свободной охоты» двух дальних разведчиков Ю-88. Упали они в расположении наших войск. Весь экипаж второго из них был награжден Железными крестами.
Атакует Александр Иванович крупные группы «юнкерсов» по собственной методике. В «Красной звезде» 31 июля 1943 года была опубликована статья «Борьба с неприятельскими бомбардировщиками». Подпись — «Герой Советского Союза гвардии майор А. Покрышкин. Действующая армия». Летчик 100-го гвардейского полка Иван Бабак вспоминает, как в сентябре 1943-го обратился к Александру Ивановичу, тогда еще для летчиков — Сашке, за советом и разъяснением — почему Покрышкин восьмеркой сбил девять «юнкерсов», а он, ведущий двух восьмерок, не смог ни одного «завалить», хотя атаковал напористо и попадания были.
Покрышкин охотно объясняет, в чем дело: «Пойми, Бабак, вся суть в том, что вы атаковали группу, как отдельные самолеты-бомбардировщики. Так учили нас в училищах, но это правильно только при атаках отдельных и небольших групп. А чтобы атаковать большие группы, надо прежде всего рассеять их, надо разбить этот сомкнутый строй бомбардировщиков. Пара истребителей должна лобовой атакой сверху сбить ведущего. Немцы, как правило, бомбят по ведущему. Если он сбит, плотный строй разрушается. Вот здесь и начинается основная задача истребителей — уничтожать отдельные самолеты».
«Давно уже умолкла мелодия баяна, давно уже летчики уснули... — вспоминал Герой Советского Союза И. И. Бабак, — а мы с Александром Ивановичем все еще обсуждали разные аспекты тактики воздушного боя, сидя на завалинке... В сильном, как кулак, сплошном строе фашистских бомбардировщиков военный талант Покрышкина нашел слабость. Покрышкин еще раз показал на опыте, как важно глубоко разобраться в тактике, находить те единственные возможности, которые позволяют бить врага «не числом, а умением».
Действия 9-й гвардейской дивизии, мастерские и вдохновенные, изменили ситуацию в небе Донбасса. В отчете штаба 8-й воздушной армии подведен итог боевых действий за сентябрь:
«В целом же в течение всего месяца воздушная обстановки над полем боя была благоприятная, преимущество в coin ношении сил явно было на нашей стороне. В ответственные моменты наступательной операции воздушному противнику не удалось воспрепятствовать наступлению войск ЮФ. Противник терял уверенность в воздухе, при появлении наших истребителей часто сбрасывал бомбы не на цели, а по своим войскам или в поле неприцельно и быстро уходил на свою территорию» (ЦАМО. Ф. 346. On. 5755. Д. I Л. Л. 202).
Незадолго до разговора с Покрышкиным Иван Бабак отличился при освобождении Мариуполя. Выполняя задание по разведке железнодорожных эшелонов на перегоне Волноваха — Мариуполь, он увидел, как из окон теплушек советскому летчику махала руками увозимая немцами молодежь. «Кобры» и «илы» разбивали паровозы и пути впереди них эшелонов. Многим удалось избежать каторжных работ в Германии.
Советские войска стремились ускорить наступление к Днепру. Были известны немецкие приказы и директивы о тотальном разрушении всего, что не могло быть вывезено из Донбасса. 7 сентября Г. Гиммлер требовал от высшего руководителя войск СС и полиции на Украине Прюцмана: «Противник должен найти действительно сожженную и разрушенную страну».
Обстановка на Южном фронте для немцев столь обострилась, что 8 сентября Гитлер прибыл в Запорожье, в штаб группы армий «Юг», где заслушал командующего Э. Манштейна. Ничего утешительного генерал-фельдмаршал фюреру доложить не мог...
10 сентября 1943 года Мариуполь был освобожден. 9-я гвардейская дивизия приказом Верховного Главнокомандующего получила почетное наименование Мариупольской.
Страшные картины представали перед освободителями... После одного из боевых вылетов нога шасси «аэрокобры» Покрышкина провалилась в рыхлую землю. Сделавшие подкоп техники увидели десятки трупов. В лесопосадках по границам аэродрома также были обнаружены могилы расстрелянных немцами военнопленных и мирных жителей. Гвардейцев не надо было агитировать, поднимая боевой дух...
В полк вернулся инженер по вооружению Яков Жмудь. Он рыдал. В Ногайске, куда его отпустил Покрышкин, инженер узнал о расстреле оккупантами еще в 1941 году всех евреев, среди которых были его родители, жена и дети.
Покрышкин сказал: «Возьми себя в руки и не горюй. Слезами не поможешь!.. Мстить беспощадно им будем! Вот сбил я сейчас бомбера, и, по-видимому, не одного. В следующем вылете клянусь за гибель твоих родных сбить еще. Крепись, ты мужчина и воин!»
Перед этим Александр Иванович вылетел парой с Голубевым на «свободную охоту», но получил с КП дивизии приказ атаковать группу из восемнадцати Ю-87, сорвал бомбометание и с трудом вырвался из-под атак шестерки Me-109.
Комдив И. М. Дзусов, прилетев в полк, спросил Покрышкина с раздражением:
— Где находятся группы вашего полка? Их не видно и не слышно над линией фронта. Группы других полков патрулируют в поле зрения войск на высотах две-три тысячи метров. А ваших не видно!
Покрышкин объясняет — перехватывать бомбардировщиков надо на подходе, «если мы над вами будем гудеть, как шмели, то задачу не выполним».
Но Дзусов на этот раз не в духе:
— Бросьте убеждать меня своими теориями! Патрулируйте как положено, чтобы я не выслушивал нарекания от командования!
Покрышкин, вычислив время налета «юнкерсов», решает летать восьмеркой, но Исаев сокращает состав группы вдвое. Звено «качает маятник» в тылу у немцев. Когда время патрулирования уже истекало, показались бомбардировщики. Александр Иванович пишет: «Предполагая, что противник идет бомбить скопление конницы восточное города, принимаю решение пропустить их к Большому Токмаку и провести показной бой на глазах строгого начальства, недовольного моей тактикой».
Набрав высоту, Покрышкин направляет звено в лоб «юнкерсам». Начало сложилось неудачно. Показалось, что на самолетах красные звезды, которые, выцветая, отсвечивали желтым цветом. Покрышкин командует «не стрелять», затем, злой на себя, через спину разворачивается назад. Залп в упор по ведущему. Страшной силы взрыв громыхнул над степью. На месте «юнкерса» вздулся шар пламени диаметром более пятидесяти метров! Как вспоминал участник боя К. В. Сухов, это было «похожее на огненный аэростат облако. Вспышка показалась ярче солнца. Отвернуть было поздно, и наша пара пронеслась под полыхнувшей массой. Истребитель сильно тряхнуло, даже какой-то странный хлопок послышался, запахло порохом и бензиновой гарью».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.