Аталия

Случайно в мои руки попала драма "Аталия" Расина. Я читал эту книгу в бомбоубежище, среди спящих французских офицеров, со все возрастающим волнением. Она предлагает в некотором роде ключ к решению вопросов, которые не дают нам покоя. Через века чувствуется, как все взаимосвязано в нашей удивительной Европе. Пьеса представляет собой откровенное неприятие политического абсолютизма государства XVII столетия. Автор выносит приговор мировому порядку, который свой центр видит в себе самом. Весь человеческий порядок является множеством, в основе которого лежит мораль. Монизм уменьшает в человеке божественное и должен привести к тирании.

"Кто подобен зверю, и кто может сразиться с ним?"[38] Так говорится в Апокалипсисе. Ответ — "смешанное правительство" — звучал бы как насмешка. Но возможно это самый краткий и практичный ответ.

Существует некоторая справедливость в протестах, направленных против безответственного правления "местных властей". Критика, состоящая из коллективных форм государства, находит свое оправдание.

Где бы не чувствовалась необходимость сильного государства для того, чтобы найти выход из столкновения интересов и из трудностей кризиса и латентной революции масс, видно только одно средство восстановления общественной жизни; оно заключается в устранении местных властей. Мы сами зацепились за это заблуждение. Мы вообразили, что не будет никакого вреда поддерживать с одной стороны сильное монистское государство, а с другой — огромное свободное содружество наций, состоящее из автономных членов-сообществ, то есть новую "Священную империю".

Тенденция к новому абсолютизму имеет много общего с работой, связанной с основанием общественного государства и с хорошо продуманными усилиями увести политику и правительство с арены столкновения частных интересов и подчинить их беспристрастному контролю.

Такой ход мыслей также отбрасывает нас назад, в XVII век. Точно так, как этот век пытался избежать теологических споров в области, в которой могут быть обнаружены беспристрастные решения практических вопросов, так и мы пытаемся выйти из джунглей политических фикций в политику практической работы, которую можно проводить отдельно от всех доктрин с определенной долей терпимости к самым различным решениям.

Партии, как и местные власти, не только осложнили процесс осуществления управления, но и помешали работе его усовершенствовавшегося механизма. Этот плюрализм партий вместе с социальным и экономическим плюрализмом был переплетен с устаревшим территориальным плюрализмом. Как при таких обстоятельствах государство могло продолжать существование и как можно было гарантировать справедливое разрешение общественных вопросов? Партии и другие побочные власти были препятствием на пути совершенствования механизма управления. В своих усилиях выполнить крайне необходимую работу они являлись источником опасности и, таким образом, внесли свой вклад в обострение кризиса. Гелье[39] в "Эпохе тираний" рассказывает, как супруги Вебб[40] поведали ему, что будущее великих наций будет в руках их администраторов, управление будет осуществляться гражданскими чиновниками, а порядок будет поддерживаться полицией. Перед лицом все возрастающего технического характера ведения политики и управления, когда правит "механизм", работа партий была не чем иным, как бесполезной тратой времени и энергии. Здесь мы снова приходим к "смертному божеству", к Левиафану. Он ничего не знает о косвенных силах, он знает только одну неделимую, власть и ответственность, управляемые великой недоступной иерархией. В попытке достигнуть этого целесообразного решения представители самых различных политических направлений оказываются в соглашении с бюрократией, которая планирует новый абсолютизм как "нейтральное государство".

Требование в каждом деле разбираться беспристрастно и по существу — понятно и справедливо. Для каждой проблемы существует свое оптимальное решение, которое должно быть найдено с помощью обстоятельств, а не в деятельности партийных политиков и не в примирении противоположных интересов. Это логично приводит нас к административному государству, к бюрократическому правлению, к государству технократии. Но там, где нежелательно заменять местные власти абсолютным государством полностью и одним махом, выбирается подходящее средство замены, по крайней мере, многопартийной системы одной единственной партией. Если запретить партиям агитацию и интриги в собственных интересах, то станет заметно, что сделан большой шаг к беспристрастному ведению политики.

Единичная партия выступает как сила, подготавливающая появление тотального абсолютизма. Она выполняет функцию вторичной надзирающей власти наряду с действительно решающей властью государства. Является ли эта единственная партия представителем народа? Функция, которой наделил ее Гитлер, была не просто функцией, какую выполняет механизм надзора, эта функция предохранительного клапана от давления снизу, это поправка к авторитарному праву законодательной инициативы, инструмент неизменного плебисцита. Таким образом, в конце концов цезарианский плебисцит в некотором роде является демократической формой государства Левиафана, но не его логическим завершением.

Аталия — не злой тиран; она — абсолютный правитель, действующий из лучших побуждений, как она это понимает, с чувством ответственности за свой народ. В человеческом мирском понимании — она возвышенный пример сильной уверенной в себе личности, которая не нуждается в покровительстве богов. Она — не тиран предумышленно или из-за эгоистической страсти к власти. В человеческом и рационалистическом понимании она права в своем правлении.

Левиафан — благовидный искуситель, потому что его принципы рационально правильны и логичны, потому что они служат "огромному счастью огромного большинства".

Но разве государство не представляет собой образования, от которого нужно избавиться? Должны ли мы освободить себя от государства и создать новые формы совместной жизни? Разве это не главная задача будущего? В средние века существовала общественная система, отвечающая требованиям общественного порядка и не было никакого централистского, прочно организованного государства. Разве иллюзии государства эпохи барокко и националистическое государство якобинизма не являются первым условием, необходимым для решения задач по созданию порядка и основанию Европейского содружества наций? Понятие нации в любом случае нужно отделить от понятия государства и таким же образом поступить с организацией социальных служб. Великобритания давно вышла из ранга национального государства, если она вообще когда-либо была государством в континентальном понимании. Было бы губительным, если бы в ходе войны пришло запоздалое вступление на континентальную ступень и произошло приближение империи к типу национального государства.

Европейское или мировое государство не может быть супергосударством, гигантским Левиафаном. Нужно разработать другой тип союза национальных, социальных и экономических группировок, в то же время сохраняя культурную и общественную индивидуальность и административные обычаи каждой нации. Тщетно пытаться сохранить систему федеральной ассоциации суверенных государств, отличную от системы Лиги Наций, только путем передачи определенных прав, которыми обладает каждое государство — член этой ассоциации, центральной власти. С другой стороны, было бы неудачей иметь центральное государство европейского уровня, так как оно по необходимости присвоило бы себе все разрушительные тенденции абсолютизма, даже если оно и приняло форму супергосударства социальных служб.

Государство социальных служб — замечательный лозунг, способный заменить идеи либерального государства, конституционного государства, нейтрального государства, административного государства. Но соответствуют ли социальные службы задачам централизованного государства? Централистская организация этих служб, их сведение до органов, управляемых центром, подвергло бы этот порядок, спланированный в общественном духе, не меньше чем другие централистские порядки, соблазну Левиафана. Эти службы стали бы средством дальнейшей концентрации власти центрального правительства. Они использовались бы как средства подчинения и выродились бы в учреждения центрального правительства для поддержания или расширения его власти.

В "Аталии" дуализм средневековой общественной жизни представлен как справедливый политический порядок, в противопоставлении монизму языческого абсолютистского государства. Этот дуализм уже нельзя больше возродить. На его место должно прийти равновесие нескольких элементов власти, которое по необходимости будет большего уровня, чем обычная политическая система.

Левиафан, зверь из бездны, это не просто Гитлер или просто нацизм, и не тоталитарный режим и современная тирания. Это — окончательный результат борьбы человека за свободу и создание им своей собственной системы, которая противостоит божественной разоблаченной системе. Это освобождение, оборачивающееся тотальным рабством. Это прогресс в союзе с варварством. Это земное бессмертие человека в форме коллективного человека, человека масс, человека-термита.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.