5. РАЗГОВОРЫ ЗА ОБЕДЕННЫМ СТОЛОМ

5. РАЗГОВОРЫ ЗА ОБЕДЕННЫМ СТОЛОМ

В то лето я часто обедал у Гитлера. Он занимал тогда весь второй этаж новой рейхсканцелярии. Обстановка здесь была буржуазной, можно даже сказать, мелкобуржуазной. Комнаты были маленькими, мебель простая, безо всякой художественной ценности. Вокруг Гитлера не было ни одной вещи, которая свидетельствовала бы об изысканном вкусе или просто имела бы художественную ценность.

Находясь в Берлине, Гитлер всегда приглашал к обеду гостей. Это считалось большой честью. За обедом обычно присутствовало десять — двенадцать человек. Стол был простой: фюрер и здесь выставлял себя образцом простоты и единства с народом. Он снова и снова повторял, что не хочет отказываться от своих прежних привычек — ни в поведении, ни в образе жизни. Все это, и вправду, выгодно отличалось от высокомерных манер новоиспеченных бонз. Гитлер постоянно садился рядом с шофером и никогда — на заднее сидение автомобиля; он носил знаменитый плащ и шляпу и ходил либо в штатском пиджаке и брюках от партийной униформы, либо в своем прежнем простом костюме. На обед подавали суп, мясное блюдо, овощи и сладкое. Сам Гитлер не ел мяса, зато поглощал сладости в невероятных количествах, и его личный повар, старик Пг., готовил для него особые овощные ассорти. Но своих гостей Гитлер не принуждал к вегетарианству. На обедах разносился даже алкоголь (в виде пива). Можно было выбирать между пивом и лимонадом, и было очень забавно смотреть, как новички, особенно преданные партийцы, глядя на Гитлера, выбирали лимонад, чтобы произвести на него благоприятное впечатление.

За столом собиралось пестрое и разнообразное общество. Всегда присутствовала какая-нибудь знаменитость — кинозвезда, художник, партийный лидер. Не было недостатка и в дамах. Однако они всегда были в меньшинстве. Однажды я видел пару очень симпатичных блондинок. Иногда здесь бывали и дамы из общества. Я познакомился здесь с сестрой Гесса, мастерицей-рукодельницей. Она переплетала книги из библиотеки Гитлера. В то время здесь постоянно бывал "Авви" — Август Вильгельм, принц Прусский. Заядлый нацист, он был бойким говоруном, но плохим оратором и политиком. Он держался непринужденно, но, несмотря на это, казалось, будто он не в своей тарелке. В молодости я часто видел его и его младшего брата Оскара в Потсдаме, в прусском кадетском корпусе. Гитлер обращался с ним предупредительно. Было время, когда в консервативных кругах бытовала надежда, что Гитлер сделает "Авви" кайзером.

Постоянной деталью этих обедов был и Пуцци Ганфштенгель, ценимый за свой опыт и знание языков — своеобразная форма его головы привлекала внимание гораздо больше, чем то, что он говорил. Часто можно было повстречать здесь и Геббельса; он держался поближе к Гитлеру, помня старую немецкую поговорку: "Отсутствующий всегда неправ". Постоянно бывал здесь и долговязый Брюкнер, адъютант Гитлера; частенько захаживал и Дитрих. Все партийные лидеры, бывавшие Берлине проездом, тоже приглашались к Гитлеру.

Общение было непринужденным. Часто Гитлер молчал или вступал в беседу лишь от случая к случаю. Иногда он начинал поучать — таким угрожающим тоном, что все вокруг замолкали и прислушивались. При этом можно было заметить, что Гитлер говорит поспешно, а для красноречия использует громкость и нарастающий темп. Просто беседовать с вам было невозможно. Он либо молчал, либо полностью овладевал беседой. Очевидно, красноречие Гитлера — не природный дар, а что-то вроде компенсации внутренней заторможенности, которая и сейчас делает его беспомощным в близком общении. Судорожность и искусственность его натуры проявляются именно в таком узком кругу; они проявляются прежде всего в отсутствии настоящего юмора. Смех Гитлера едва ли выражает что-либо кроме издевательства и пренебрежения. Он не несет с собой никакого облегчения. И в общении с ним никогда не бывает передышки. Однажды за обедом я имел возможность послушать его мнение о юморе. Я сидел тогда наискосок от него, напротив меня, слева от него, сидел Геббельс. Они беседовали о национал-социалистических юмористических газетах и о значении юмора как средства борьбы. Да, и в том, что он называл юмором, он тоже видел всего лишь средство борьбы! Тогда-то с его языка и сорвались слова, впоследствии весьма распространившиеся в партии — он назвал "Штюрмер" и его карикатуры на евреев "формой порнографии, разрешенной в Третьем Рейхе". Заметно было, что его искренне радует вся эта гадость.

После обеда в маленьком кабинете Гитлера подавали кофе, кофе с ликером. Некоторые курили, но не очень много. Несколько раз кофе подавали на большой, похожей на висячий сад, террасе, откуда можно было увидеть верхушки деревьев старого сада рейхсканцелярии. Окружение Гитлера, и прежде всего его сводная сестра, фрау Раубель, выполнявшая в то время роль "женской руки" в его хозяйстве, постоянно беспокоились о его безопасности. Уже тогда они опасались покушений, прежде всего в саду рейхсканцелярии. Гитлера предупреждали, чтобы он воздерживался от прогулок в этом саду. В то время он вообще мало двигался. Терраса заменяла ему сад.

Прочно встать на ноги в Латинской Америке

Именно на этой террасе, после обеда в начале лета 1933 года я стал свидетелем разговора, который выявлял политические идеи Гитлера относительно Америки и показывал, насколько ошибочным было мнение, будто политические интересы национал-социализма распространяются только на восточную и юго-восточную Европу. В то время один старый член руководства СА возвратился из Южной Америки. Гитлер подробно беседовал с ним за столом и задавал ему много вопросов. Когда подали кофе, беседа снова продолжилась. Познания Гитлера в этой области едва ли был и обширными — он всего лишь повторял суждения из популярных в то время книжек о "стране будущего". Особенно ему нравилась Бразилия. "Здесь мы создадим новую Германию. Здесь у нас будет все, что нам нужно". Затем он в общих чертах изобразил, каким образом трудолюбивое и деятельное правительство, которое умеет наводить порядок, может добиться всего. Он был убежден, что в Бразилии существуют все условия для переворота, который за несколько десятилетий (если не за несколько лет) превратит коррумпированное государство в германский доминион. "К тому же мы имеем права на этот континент, там находятся владения Фуггеров и Вельзеров. Мы наверстаем все, что упустили в эпоху раздробленности, возвратим себе все, что мы взяли, но не смогли удержать. Прошло то время, когда мы плелись в тени Испании и Португалии и повсюду опаздывали".

Фон Пф., находившийся в гостях у Гитлера, подтвердил, что шансы Германии на успех в Бразилии сейчас велики. "Мы нужны им, потому что они хотят что-то сделать из своей страны, — сказал он. — Им нужны капиталовложения, но еще больше им нужен дух предпринимательства и организаторский талант. И к тому же, им надоели Соединенные Штаты. Они знают, что США только эксплуатируют их, а мер по развитию страны от них не дождешься".

"Мы дадим им и капитал, и дух предпринимательства. Третье, что мы им дадим — наше мировоззрение, — сказал Гитлер. — Где демократия бессмысленна и самоубийственна, так это в Южной Америке".

"Следует укреплять в людях сознательность, чтобы они вышвырнули за борт свой либерализм вместе с демократией. Они еще стесняются своих здоровых инстинктов. Они еще считают, что должны играть в демократию. Давайте подождем пару лет, а потом им поможем. Но наших людей надо отправлять к ним уже сейчас. Наша молодежь должна учиться колонизировать. Для этого не нужны корректные чиновники и губернаторы. Нам нужны смелые парни. Им не придется бродить по джунглям и расчищать лес. Нам нужны люди, которые имеют доступ в светское общество. Знаете ли вы немецкую колонию в Бразилии? Можно ли начать с нее?" Вопрос был обращен к фон Пф. "Вопрос в том, стоит ли держаться светского общества", — ответил тот. По его мнению, можно гораздо скорее достигнуть цели, если заняться другими слоями общества — индейцами, метисами. "Уважаемый Пф., — нетерпеливо прервал его Гитлер, — заниматься нужно и теми, и другими. За рубежом нам нужны два движения: одно — лояльное, а другое — революционное. Вы думаете, это трудно? Я полагаю, мы уже доказали, что мы это можем, иначе бы мы здесь не сидели. Мы не будем высаживаться в Бразилии, как Вильгельм Завоеватель, и завоевывать ее с оружием в руках. Оружие, которое у нас есть — невидимо. У наших конкистадоров, дорогой Пф., куда более сложная задача, чем у прежних, зато и оружие у них — значительно изощреннее".

Гитлер продолжал расспросы о шансах Германии в Латинской Америке. Теперь на первый план вышли Аргентина и Боливия. Оказалось, что здесь есть множество объектов для национал-социалистического воздействия. Гитлер уже в то время высказывал идеи, позже осуществленные Боле, с одной стороны, и Риббентропом — с другой — о двойной пропаганде, противоречащей самой себе. Задачу прочно встать на ноги в Латинской Америке и вытеснить оттуда США и Испанию с Португалией следовало решать с помощью новых, деятельных и беззастенчивых людей.

Я спросил у Ганфштенгеля, не значит ли это, что вся наша предвоенная политика угрожающим образом повторится. Может быть, лучше не вызывать Англию и Америку на соперничество — по крайней мере, до тех пор, пока положение Германии не станет прочным? К тому же, это противоречит основным положениям "Майн Камп". И тут я впервые услышал, как плохо отзываются об этой книге в присутствии Гитлера, и понял, что для приближенных кругов она вовсе не была тем всеобъемлющим источником, за который выдавалась в официальной пропаганде. Ганфштенгель считал, что в любом случае когда-нибудь нам придется принять во внимание, что США и Англия — наши враги.

Но Германия это переживет. Он спросил меня: неужели я все еще питаю иллюзии насчет Англии? По его мнению, Соединенные Штаты уже никогда не вторгнутся в Европу; он знает "братьев" и все их слабые места. А Англия уже умерла. Откуда же Германии взять элементы для своего будущего всемирного Рейха, как не из развалившихся Британской и Французской империй? Но финальной гонки с Англией нам не избежать. "Впрочем, если вы присмотритесь внимательнее, вы поймете, что все сказанное в "Майн Кампф" об Англии, имеет лишь тактическую ценность. Гитлер знал это уже тогда, когда он все это писал".

В тот день я впервые увидел очертания будущего великого Германского Рейха. Я с удивлением услышал рассуждения Гитлера о южных морях. Он говорил прежде всего об архипелаге, в свое время принадлежавшем Германии, к которому должны присоединиться голландские колонии и Новая Гвинея. Японии нельзя быть слишком большой, сказал Гитлер. Ее стоит переориентировать на Китай и Россию. Гитлер рассчитывал также на возникновение германского доминиона в Центральной Африке, и на то, что в США удастся возбудить всеобщую революцию. С распадом Британской империи Гитлер предполагал преодолеть англосаксонское влияние и в Северной Америке, вытеснив его с помощью немецкой культуры и языка — это было бы предварительном ступенью включения Соединенных Штатов во всемирную Германскую империю.

Мексика — немецкая целина

Все это приводит меня к мысли о Мексике, о которой Гитлер говорил значительно позже, в одной из бесед 1934 года. Мексика играла особую роль в американских планах Гитлера. Но он ни в коем случае не собирался действовать в духе фон Папена и великих комбинаторов времен мировой войны, подстрекавших Мексику к войне с Соединенными Штатами. Гитлер считал это откровенной глупостью. Он был готов затеять здесь долгосрочные дела и предприятия, завершения которых не ожидал увидеть. Его планы здесь изначально рассчитывались на гораздо большие промежутки времени, чем в Европе. И его нетерпение в отношении европейских проблем можно понять, только учитывая его глобальные имперские планы, для которых европейская политика должна была всего лишь заложить фундамент.

На его представления о Мексике, определенно, повлиял один человек, представлявший из себя причудливую смесь крупного коммерсанта и фантазера — сэр Детердинг из "Ройял Датч". Однажды я познакомился с ним. Это было в Восточной Пруссии. Он был в гостях у одного своего знакомого, ходил на охоту и протягивал повсюду свои едва заметные нити. Впрочем, он был весьма симпатичным человеком, очень занятным и совершенно без светской манерности. У него были общие интересы с Гитлером — русская нефть на Кавказе. Он тоже строил планы расчленения России. Он был заинтересован в существовании независимой Грузии — государства, которое было в то время, и, наверное, до сих пор является членом Союза. Его планы, в которые входило также отделение русской Украины и Поволжской республики, находили у Гитлера большое понимание. Во всяком случае идея Детердинга о введении серебряной валюты, в которой он был очень заинтересован, занимали Гитлера куда меньше.

Прямо или косвенно, Детердинг внушил Гитлеру мысль, будто Мексика — самая богатая и самая лучшая в мире страна с самым ленивым и самым распущенным населением. Чтобы сделать что-нибудь из этой страны, нужен самый прилежный и трудолюбивый народ — немцы.

Эта мысль упала на плодородную почву. Во время одного из последних моих визитов к Гитлеру, когда я посетил его, чтобы сделать доклад о положении в Данциге (это было уже после 30 июня 1934 г.), он упомянул Мексику именно в этом контексте. В то время начались экономические трудности — как в Рейхе, так и в Данциге, который был близок к валютному кризису. Настроение Гитлера колебалось между глубокой депрессией и беспредельной яростью. Его соперники повсюду брали верх. Руководство имперского банка было настроено пессимистически; они считали, что вся военная промышленность находится в угрожающем положении. Министерство иностранных дел на каждом шагу вынуждало Гитлера сдерживать свой темперамент. Оно работало в старом стиле и не думало менять идеи или темпы. Оно создало себе еще один круг полномочий, и Гитлер чувствовал себя так, будто его обложили со всех сторон. После ужасного кровопролития он не был уверен даже в своей партии. Ему пришлось сосредоточиться и быть осмотрительным, чтобы не выбыть из игры. К тому же, смерть "старика из Нойдека" была уже не за горами.

В кругу приближенных Гитлер давал себе волю. Я слышал, как он кричал и топал ногами. Малейшее возражение вызывало у него приступы ярости. В то время часто случалось, что он приводил всех в смятение и заставлял ретироваться с помощью рассчитанных вспышек гнева. Они уже начинали пугаться его непоколебимости. Террор 30 июня, кровавые убийства патриотов и буржуазных националистов произвели свое действие. Повсюду сидят инфантильные и бесплодные старики, гордые своим профессионализмом и напрочь потерявшие здравый смысл — жаловался Гитлер в те дни. "Я говорю — хочу сделать то-то, а Нейрат отвечает — нельзя. Люди берут нас за горло. Я говорю — плевать на вашу финансовую науку, печатайте деньги, а Шахт говорит — нельзя, сначала нужно обсудить новый план". И тут Гитлер принялся фантазировать, что он мог бы сделать, если бы вокруг него не было этих старых и ленивых рутинеров. Например, колонизация Мексики. Кто в Министерстве иностранных дел будет заботиться об этом? А ведь это дело, за которое следует взяться покрепче. "Если эта страна будет нашей, то мы избавимся ото всех наших трудностей. Мне не нужны ни Шахт, ни Крозигк, которые каждый день твердят мне о своих бедах. Мексика — страна, взывающая к трудолюбивому хозяину. Она пропадет под своим нынешним руководством. Германия имеет шанс стать большой и богатой, приобрести полезные ископаемые. Почему мы до сих пор не взялись за выполнение этой задачи?! Эпп ошибается; я не буду участвовать в его колониальной пропаганде. Не он один нам ее навязывает. Нет, нужно что-то новое. Всю эту Мексику можно купить за несколько сотен миллионов. Вот почему я не собираюсь заключать с Мексикой договоры о союзничестве, валютном партнерстве, таможенном сообществе. Но эти министерские ослы тянут воз только тогда, когда чуют на нем свое прежнее дерьмо. А если они его не чуют, то их с места не сдвинешь.

На одном из совещаний в 1932 г. в "Берлинер Люстгартере" Гитлер предпринял яростные атаки на правительство. Один из наблюдателей пишет о Гитлере в период переговоров между Шляйхером и Штрассером, когда не за горами было участие НСДАП в правительстве: "Если бы в то время у наиболее духовной части окружения Гитлера была возможность склонить его к тому, чтобы в наиболее полном объеме принять участие в урегулировании положения в Германии, то продолжение прежней тактики Гитлера было бы наиболее эффективным способом вырваться из области демагогии, в ее наиболее чистой форме, освободиться от затянувшегося кошмара".

Гитлер о США

Относительно США Гитлер придерживался своего твердого, давно установившегося мнения, которое невозможно было изменить никакими доказательствами. Согласно этому мнению, Северная Америка никогда больше не будет вмешиваться в европейские войны; согласно ему же, Соединенные Штаты со своей многомиллионной армией безработных вплотную подошли к порогу революции, от которой их может спасти только Гитлер.

В июне 1933 года я был свидетелем разговора за обеденным столом, где Гитлер высказывал свои суждения по этому вопросу. Но и потом я неоднократно слышал, как он высказывал то же мнение в различных политических обзорах. В тот раз один гость спросил, не могли бы дружеские отношения с Северной Америкой иметь решающее значение для Германии. Определенные круги, в которые входили также некоторые члены правительства, в средствах массовой информации обращали внимание общественности на непреходящую ценность хороших отношений с Соединенными Штатами и, в связи с этим, высказывали определенные сомнения насчет антисемитского курса имперской политики, которым американцы не одобряли.

"Дружеские отношения с кем? — резко бросил Гитлер. — С этими еврейскими спекулянтами и денежными магнатами — или с американским народом?" Он высказал свое пренебрежительное отношение к современному правительству Америки. "Это последние предсмертные конвульсии отжившей коррумпированной системы, позорящей историческое прошлое своего народа. После гражданской войны, в которой южные штаты, вопреки всякой исторической логике и здравому смыслу, потерпели поражение, американцы находятся на стадии политического и национального упадка. Поражение потерпели не только южные штаты, но и весь американский народ. Несмотря на видимость экономического и политического процветания, Америка погрузилась с тех пор в вихрь прогрессирующего саморазрушения. Клика богачей, выдающая себя за светское общество и аристократию, овладела страной с помощью фиктивной демократии — нигде и никогда не бывало такой бесстыдной и неприкрытой коррупции и продажности, как здесь. Тогда-то они и разрушили начала великого нового общественного устройства, основанного на идеях рабства и неравенства. Тем самым они погубили всходы будущей, по-настоящему великой Америки, которой могла бы руководить не коррумпированная каста торговцев, а класс истинных господ, который изгнал бы из страны все лживые идеи свободы и равенства. Равенства между кем? Между потомками старинных испанских господских семейств, шведскими поселенцами — всеми этими опустившимися массами из Польши, Чехии, Венгрии, всем этим отребьем из восточных евреев и балканцев? Но я твердо убежден, что в определенных слоях американского среднего класса и фермерства еще не погас здоровый боевой дух времен колонизации. Его-то и следует разбудить. Здоровая реакция против негров, против всех цветных, включая евреев, самосуд, наивность средних американцев — но и скептицизм определенных кругов интеллигенции, которые с помощью своей проницательности смогли наконец познать самих себя; ученые, которые изучали иммиграцию и с помощью проверки уровня интеллекта получили данные о неравенстве рас; все это придаст мне уверенность, что когда-нибудь в Соединенных Штатах пробудятся здоровые элементы — так же, как они пробудились в Германии. Только национал-социализм призван освободить американский народ от его правящей клики и вернуть ему возможность стать великой нацией".

Гитлер оживился. Все вокруг замолчали. "Я займусь этой проблемой, — продолжал он, — одновременно с восстановлением лидирующей роли немцев в Америке".

"Что вы имеете в виду, мой фюрер?" — спросил Геббельс.

"Разве вы забыли, что когда-то в конгрессе США не хватило всего одного голоса, чтобы объявить немецкий государственным языком? Немецкая часть американского народа — вот источник его политического я духовного обновления. Сегодня американский народ не представляет из себя нации в смысле национальности — это конгломерат несовместимых элементов. Это просто сырье для нации. Но янки не справились со своей задачей и не создали из него нацию. Вместо этого они заботились о своих кошельках. И сегодня они за это поплатятся. Наступающие трудности окажутся для них непреодолимыми".

"Значит, вы считаете, что американские немцы, обновленные национал-социализмом, будут призваны руководить Америкой?" — спросил я.

"Именно так я и считаю, — ответил Гитлер. — Очень скоро в Соединенных Штатах у нас будут штурмовики. Мы будем учить нашу молодежь. И у нас будут люди, с которыми эти прогнившие янки ничего не смогут сделать. Именно нашей молодежи, которая растопчет эту коррумпированную демократию, достанутся великие государственно-политические задачи Джорджа Вашингтона".

"Но не осложним ли мы тем самым нашу борьбу в Европе? — возразил Гитлеру кто-то из гостей. — Не превратим ли мы многие влиятельные семейства в своих смертельных врагов? Мой фюрер, я беспокоюсь, чтобы ваши великие идеи не рухнули прежде, чем они принесут плоды".

Гитлер возмутился: "Да поймите же вы, уважаемый господин, что наша борьба против Версальского договора и наша борьба за переустройство мира — одно и то же, и что мы не можем ограничиваться лишь тем, что нам ближе. Нам непременно удастся сделать новое политическое и социальное устройство мира основным жизненным законом для всех — или же мы будем разбивать себе головы в банальной борьбе против мирного договора, который на самом деле никогда не существовал и уже с первого своего дня показал, что победителей лишь случайно перепутали с побежденными".

"Нет ничего легче, чем устроить в Америке вооруженную революцию, — добавил Геббельс. — Ни в одной стране нет такой расовой и политической напряженности. Мы сможем нажать на многие рычаги одновременно".

Гость Гитлера (я не был с ним близко знаком) замолчал, явно подавленный. Гитлер отметил это с удовлетворением.

"Эта Северная Америка — многонациональный хаос, — сказал Геббельс. — Внутри ее демократической оболочки продолжается брожение, но это не зарождение новой формы свободы и лидерства, а гнилостный процесс, в котором участвуют все европейские подрывные элементы. Сегодняшняя Америка уже никогда не будет для нас опасной".

"Ошибаются и те, кто считает, будто она представляла опасность в прошлую войну, — хмуро заметил Гитлер. — В сравнении с англичанами и французами, американцы — неуклюжие мальчишки. Они бегали как молодые зайцы, прямо на стрелковые цепи. Американец — не солдат. В том, как небрежно они воюют, выражается вся слабость и вся упадочность этого так называемого "юного мира".

"И все же я осмелюсь покорнейше предостеречь вас, господин Гитлер, не следовало бы недооценивать американцев как потенциальных противников", — снова отозвался все тот же гость.

"Недооценивать?! — взорвался Гитлер, вскочив из-за стола. — Напротив, господа, я вам гарантирую — в свое время новая Америка станет для нас самой прочной опорой, когда из Европы мы совершим первый прыжок в заокеанские просторы".

"У нас есть средства, чтобы своевременно разбудить этот народ, — добавил он, выдержав паузу. — К тому же, теперь уже вряд ли появится какой-нибудь новый Вильсон, который сможет натравить Америку на нас".

Новое оружие

О чем Гитлер думал в то время, понимают лишь те, кто был детально посвящен в его цели и методы. Неправда, что посвященными были только партийные лидеры. Политический талант Гитлера проявился в том, что он всегда обсуждал подробности своих планов только в определенных кругах, но лишь очень немногим было позволено увидеть всю систему его идей целиком. До его прихода к власти причина такого поведения заключалась в том, что среди ближайших сподвижников Гитлера, большинство которых были по своей сути средней руки мещанами, лишь немногие обладали достаточной широтой взглядов, чтобы не испугаться новых идей, переходящих всякие границы "разумного" национал-социализма и социализма. И без того партийные "реалисты" пренебрежительно относились к прозрениям и фантазиям Гитлера. И только немногим было тогда открыто, что именно эти "фантастические" идеи позволяют Гитлеру идти своим необыкновенным путем, посрамляя всех скептиков.

Во всех этих воистину безумных планах Гитлера фигурировало новое оружие, которое он намеревался создавать незаметно, но целенаправленно и обдуманно, вопреки любым возражениям "специалистов". Здесь я имею в виду не новые самолеты и не новые танки, а то "психологическое оружие", которое Гитлер походя упоминал еще в 1932-ом, и о котором уже тогда имел зрелое и ясное представление. Я вспоминаю и о беседах за обеденным столом, летом 1933-го, когда Гитлер был более разговорчив — в то время члены буржуазного кабинета министров, морща носы, открыто рассуждали о том, что при новом канцлере заседания кабинета превратились в митинги или прорицания. Разговор касался значения внутренних волнений в других странах для нашей борьбы.

Гитлер долго сомневался, прежде чем решился выступить на президентских выборах 1932 г. против Пауля фон Гинденбурга. Когда же он наконец решился, национал-социалисты развернули издевательскую пропаганду против рейхспрезидента. Сторонники Гинденбурга парировали удары: рядом с Геркулесом — Гинденбургом маленький Гитлер восклицает "А я гораздо сильнее!"

"Фронтовик" Адольф Гитлер — таким его представляет предвыборный плакат НСДАП. Баллотироваться в противовес герою войны Гинденбургу — это вынуждало Гитлера оправдываться. В своей речи 27 февраля 1933 г. он сказал: "Раньше мы верноподданные, как верховному главнокомандующему, служили генерал-фельдмаршалу, и хотим, чтобы его имя сохранилось в сердце немецкого народа как имя полководца великих сражений. Но, если мы хотим и если мы желаем этого, то мы сегодня обязаны призвать старого генерал-фельдмаршала! Старик — ты слишком дорог нам, чтобы мы могли терпеть, когда за твоей спиной прячутся те, кого мы хотим уничтожить. Нам очень жаль, но тебе придется уйти в сторону, ибо они хотят бороться с нами, а мы хотим бороться с ними"

В кругах партийного руководства как раз приобрела актуальность украинская проблема. Считалось, что с Польшей удастся разделаться значительно быстрее, чем это получилось в действительности. Движущим фактором этих настроений был Розенберг, скрывавшийся в тени и подыскивавший подходящие объекты для применения своего революционного таланта. В Техническом институте Данцига в то время было гнездо украинских заговорщиков. Лично мне, по настоянию определенных кругов, пришлось вступить в контакт с сыном бывшего казацкого гетмана Скоропадского. В одном из пригородов Берлина у Скоропадского было что-то вроде резиденции. Он верил, что его дни еще наступят. Впрочем, наиболее ценными для нас были связи этих людей с Англией. Но национал-социализм не отказывался использовать их и для собственных целей — впрочем, не признавая Скоропадского серьезной политической фигурой.

Ганфштенгель рассказывал мне тогда об идеях своего хозяина — насколько он их понимал. Будто бы особенно легко возбудить открытые выступления в Восточной Галиции, украинском районе Польши, которые станут роковыми для польской военной мощи. Зная Польшу, я не стал бы говорить об этом столь уверенно. Но Ганфштенгель и сидевший напротив меня Бальдур фон Ширах не приняли моих возражений всерьез.

Они утверждали, что с помощью соответствующих средств, любое государство можно разложить изнутри настолько, что потом не будет стоить больших усилий победить его. Будто бы везде и всегда есть группы, которые стремятся к независимости — национальной, экономической или даже политической. Стремление пробиться к кормушке и уязвленное честолюбие — вот революционное оружие, которое без промаха поражает врага в спину. И, наконец, есть еще дельцы, которые стараются изо всего извлечь выгоду. Нет такого патриотизма, который устоял бы против всех соблазнов. И мы очень скоро за это возьмемся. Это вовсе не трудно — придумать патриотические лозунги для всяких подобных предприятий и найти людей, которые охотно заглушат такими лозунгами голос собственной совести. Для этого нужны только деньги и соответствующая организация.

Я снова выразил сомнение. Я считал, что люди очень быстро разгадают их истинные намерения. К тому же, эти предприятия обходятся в такие суммы, что их могла бы позволить себе разве что английская "сикрит сервис", но уж никак не мы. К тому же, как известно, у нас очень плохо с конспирацией — даже наше информационное агентство во время мировой войны работало крайне скверно.

Придворный фотограф Гитлера Гофман, тесть Бальдура фон Ширака, отвечал мне несколько пренебрежительно и насмешливо. Он полагал, что Гитлер положил конец прошедшей эпохе. Что же касается денег, то НА ЭТО деньги найдутся в любом случае. Чем западнее, тем дороже будет нам обходиться наша деятельность. Вот и все различие. Но удача будет сопутствовать нам повсюду. Это он гарантирует. К тому же, в любой стране есть еще богатые люди, которые возьмут на себя часть расходов.

Однако, — я возразил, — никто не сможет убедить меня в том, что такое возможно, к примеру, в Англии. На это господин Ганфштенгель ответил, что я не имею представления, насколько успешно можно действовать, используя так называемое светское общество. Я недооцениваю честолюбие какой-нибудь леди H., которая мечтает первой получить аудиенцию у Гитлера, чтобы стать главным знатоком национал- социализма в своем кругу. Я недооцениваю бедность фантазии и психологическую бездарность англичан, которых очень трудно заставить поверить в заговор внутри страны. Одно уже их высокомерие не позволит им задуматься об этом. Они не смогут себе представить, что мы обыграем их тем способом, который наиболее приятен их господскому нраву. И наконец, я слишком мало учитываю склонность англичан к так называемому "бизнесу".

"У демократов нет убеждений, — торжественно произнес Ганфштенгель. — Убеждений в истинном смысле этого слова, убеждений, за которые можно поручиться жизнью. Это фундаментальное открытие Гитлера, и оно является отправным пунктом его великой и мужественной политики, благодаря которой он никогда не сбивается с верного курса. Страх и своекорыстие в любом случае, рано или поздно, приведут их к капитуляции. В каждой стране найдется достаточно людей для того, чтобы развязать нужное нам движение в любых слоях общества и в любых образовательных структурах. Надо только положить начало — каждая страна сама позаботится о дальнейшем развитии. Отсутствие убеждений почти всегда приводит к пораженческим настроениям: сопротивлению оно не способствует. Но многого можно достигнуть и с помощью фанатизма отдельных лиц, имеющих определенные убеждения. Спорт, религия, секс могут использоваться для того, чтобы создать опорные пункты во враждебной стране. Затем эти пункты будут формировать общественное мнение. Все демократы зависят от него, и оно является для нас наиболее действенным средством. Мы всегда сможем убедить демократов направить свое общественное мнение туда, куда нужно нам. Деньги, которые уходят на это, тратятся не напрасно. Зато потом нам понадобится на несколько дивизий меньше. Демократы не смогут защищаться от подобных приемов, такова их природа. Иначе им пришлось бы ввести у себя авторитарное руководство. А диктаторы защищены от этого оружия, и им нечего бояться психологической агрессии. Тем самым создается такое превосходство, которое в трудную минуту сможет перевесить даже значительную разницу в вооружении".

Убедившись, что естественные силы сопротивления и здоровый инстинкт демократических наций очень сильно недооцениваются, я все же возразил, что такое революционное разложение можно еще, наверное, представить у молодых, неокрепших народов Восточной Европы, но уж никак не у великих и зрелых культурных наций. Ширах посмотрел на меня с легким подозрением. И, кроме того, — продолжал я, — действенность этого нового оружия представляется изначально ограниченной, если оно применимо только к демократам. А ведь следует подумать и о серьезных конфликтах с недемократическими государствами, которые обладают иммунитетом против внутреннего разложения.

"Наши враги — демократы и никто иной, — улыбнулся Ганфштенгель. — И знаете почему? Потому что они слабее. Всегда следует и выбирать себе противника послабее. Вот в чем секрет успеха".

Такой вот банальной шуткой и закончился разговор. И уже значительно позже я осознал, что это была не шутка, а правда об элементарнейшей, но очень действенной тактике Гитлера.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.