Послесловие

Послесловие

В сборнике статей Ильи Эренбурга „Война“ есть статья „Нет тыла“, датированная 4 ноября 1941 года. Автор пишет:

Это война — не гражданская война. Это отечественная война. Это война за Россию. Нет ни одного русского против нас. Нет ни одного русского, который стоял бы за немцев[898].

Это утверждение хорошо иллюстрирует методы советской пропаганды: ведь к моменту написания этой статьи в плен были взяты миллионы красноармейцев! Именно Эренбургу принадлежит заслуга выражения в яркой запоминающейся форме известной догмы о том, что советские солдаты верны „своей социалистической родине“ и „своей партии“, что „советский патриотизм“ и „глубочайшая преданность Коммунистической партии“ стали причиной „массового героизма“ в годы войны. Не случайно совсем недавно директор Института военной истории Министерства обороны СССР генерал-лейтенант Жилин возносил безудержную хвалу статьям Эренбурга[899].

Впрочем, информацию о том, что миллионы советских солдат сдались в плен немецким оккупантам и в войне, известной в СССР под названием „Великая Отечественная“, от одного до двух миллионов З из них вступили в вооруженную борьбу с „социалистической родиной“ на стороне врага, утаить было довольно трудно. Это явление настолько невероятно и не имеет прецедентов в военной истории, что первоначально его объясняли лишь физическими лишениями советских военнопленных в немецком плену. Но к тому моменту, когда казаки и русские получили возможность, наряду с представителями народов Средней Азии и Закавказья, вступать в организованные немцами добровольческие формирования, условия в лагерях для военнопленных значительно улучшились, и им незачем было идти в Восточные войска, чтобы спастись от голода. Кроме того, немцы придавали большое значение строгому соблюдению принципа добровольности. Поэтому можно говорить о стихийном движении, вызванном если не активным сопротивлением сталинскому режиму, то по крайней мере полным равнодушием к коммунистической системе, что, по советской доктрине, было не менее тяжким преступлением. Люди меняли фронт по разным причинам, но главной и неизменной было разочарование в „советской социалистической системе“, самой бесчеловечной из всех, существовавших в истории человечества[900].

Однако Русское освободительное движение родилось не в годы второй мировой войны и не генерал Власов стоял у его колыбели. Вооруженное сопротивление большевикам существовало с момента захвата ими власти в 1917 году[901]. Упомянем хотя бы крестьянские восстания, волнения рабочих, прежде всего в Петрограде, восстание матросов в Кронштадте, „оплоте“ большевистской революции, восстания казачества, национальную борьбу на Кавказе и в Средней Азии. Все эти восстания были жестоко подавлены, но волю народа к сопротивлению сломить не удалось. Насильственная коллективизация, лишения, вызванные жестоко проводимой индустриализацией (в которой, кстати, принимали участие иностранные инженеры), „беспощадный массовый террор“[902], особенно в периоды сталинских чисток — все это не могло не оставить следа в сознании народов СССР. Не удивительно поэтому, что в тех районах страны, где в связи с германо-советской войной исчез аппарат НКВД, скрытое недовольство населения вышло наружу, стали возникать новые формы сопротивления.

Однако вследствие колониальной и истребительной гитлеровской политики на Востоке стремления русского народа не имели никакой возможности для развития. Лишь в конце 1942 года национальные русские силы обрели надежду и руководителя в лице генерала Власова. Не стоит повторять, какие трудности пришлось преодолеть Освободительному движению даже под руководством Власова. Скажем только, что, несмотря на все препоны, на последней фазе войны оно наконец обрело организационные формы в виде КОНР и РОА.

Если еще раз взглянуть на основы немецко-русского союза 1944 года, то вряд ли можно сомневаться, что ни Гитлер, ни Гиммлер, который из оппортунистических соображений поощрял развитие Освободительного движения, никогда не думали о подлинном равноправии русских. Это следует из высказываний Гиммлера, например, в августе 1944 года, когда его встреча с Власовым была уже решенным делом: он заявил, что небходимо продвинуть будущие границы рейха на 500 километров к востоку[903]. 8 января 1945 года Гиммлер утверждал, что „район Москвы“ будет западным пограничным округом будущей России и только в этом случае он может представить себе германо-русскую дружбу[904]. Власов же с самого начала стоял за честный и почетный мир с Германией. Русский патриот, он не допускал и мысли о том, чтобы нанести ущерб национальным интересам России. Не следует забывать, что войну с СССР вел только третий рейх, западные же державы сотрудничали со сталинским режимом, поддерживая его огромными поставками оружия, материалов и продовольствия. Поэтому у Освободительного движения, направленного против сталинской тирании, не было свободы в выборе союзника. Только на немецкой стороне и только с помощью немцев власовцы получали возможность вооружиться для предстоящей освободительной войны.

Это обстоятельство, впрочем, не дает никаких оснований связывать Власова и его соратников с национал-социализмом. Комитет освобождения народов России принципиально отличался от созданного на советской стороне комитета „Свободная Германия“, который представлял собой „внешнеполитический подсобный инструмент Советов“ и „замаскированную прокоммунистическую акцию“[905]. Пражский манифест ясно доказывает, что Власов не имел ничего общего с гитлеризмом. Мы показали это в нашей книге. На утверждение, что Русское освободительное движение скомпрометировало себя союзом с немцами, можно ответить, что в таком случае западные державы в несравненно большей степени скомпрометировали себя союзом со Сталиным. Кроме того, не стоит забывать, что в отличие от Советского Союза Германия во время второй мировой войны не являлась политически гомогенной структурой. За спиной Гитлера в борьбе за власть и влияние участвовали самые различные направления. Власов и другие русские не раз выражали свое удивление тем, что в авторитарном государстве существуют столь разные группировки и имеются относительно широкие возможности для противостояния официальной политике. Общение с влиятельными кругами вермахта, рейха и СС, которым Россия все еще казалась незыблемым великаном на европейской карте, внушило Власову и его соратникам надежду, что разум победит и им удастся, после изнурительной войны, добиться честного равновесия между Германией и Россией в будущих международных отношениях.

В исторической оценке Власова важную роль играет то, что руководимое им Освободительное движение потерпело неудачу. Но когда это движение в конце 1944 года получило возможность организации, неизбежность поражения Германии была уже совершенно очевидна. Даже поборники русско-немецкого союза, генералы Кестринг и Гелен, офицеры, относившиеся к Власову и его делу с большой симпатией и употребившие все свое влияние на создание русской национальной армии, в этот момент считали это предприятие бессмысленным!0. Однако помимо ссылки на упущенный исторический шанс следует отметить еще один аргумент, из-за которого союз с национал-социалистической Германией ввиду известных планов Гитлера на Востоке изначально терял всякий смысл. Напомним, что сам Гитлер в 1943 году категорически отказался создавать русскую армию, так как в этом случае он изменил бы собственным военным целям на Востоке[906]. И все же такая армия, представлявшая потенциальную опасность для Гитлера и его планов, была создана. Конечно, наше рассуждение чисто гипотетично. Но нельзя не признать, что даже для Гитлера создание русского политического центра и формирование русской национальной армии не было бессмысленным и незначительным актом: для него это был серьезный фактор, противостоящий его собственным амбициям. Тут может также возникнуть вопрос о позиции западных держав: уже поддержавшие в борьбе против Гитлера коммунистическую Россию, поддержали бы они теперь в борьбе против Гитлера некоммунистическую Россию?

Гитлеровский рейх в это время неостановимо катился к пропасти, и не на Гитлера возлагал свои надежды Власов, а на те силы в немецком вермахте и государстве, которые были готовы к сотрудничеству с русскими. Однако главной его целью было стать как можно более сильным в военном отношении, чтобы после крушения Германии, которое, по его расчетам, должно было произойти в конце 1945 года, выступить в неизбежном, как он полагал, конфликте западных держав с Советским Союзом в качестве „третьей силы“ и попытаться осуществить свои политические задачи с помощью Великобритании и США. В эти планы были посвящены и поддерживали их немецкие друзья Власова. Сейчас, с высоты прошедших лет, эти рассуждения кажутся хотя и преждевременными, но вовсе не лишенными оснований[907].

Сторонники теории, что Русское освободительное движение было обречено с самого начала, не учитывают одного очень важного момента. Историческое значение национального освободительного движения ни в коей степени не связано с его успехом или неудачей. В современной истории есть немало примеров того, как именно неудавшиеся предприятия приобретали огромное значение. Напомним о восстании Тадеуша Костюшко в 1794 году, о революции в Германии и Австро-Венгрии 1848-49 гг. и, наконец, о покушении на Гитлера 20 июля 1944 года. Эти попытки различны по мотивам и целям, но их объединяет одно: несмотря на постигшую их неудачу, они стали легендой. А какой миф был создан из „революционного безумия“ Парижской коммуны 1871 года, восстания, о котором метко сказал социалист Франц Меринг: „Глупее и бессмысленнее его ничего не было в мировой истории“[908].

Освободительное движение генерала Власова было „опаснейшим вызовом“ советскому режиму и вполне достойно занять почетное место в истории России. Бесспорными признаками того, что Освободительная армия и КОНР имели огромное политическое значение, которое невозможно измерить в понятиях непосредственной пользы, являются безуспешные попытки советской стороны бороться с власовским вопросом — сначала методом замалчивания этого необыкновенного явления, а затем методом искажения и извращения. Александр Некрич, которого безусловно можно считать прекрасным знатоком духовных течений в Советском Союзе, посвятил власовскому движению в своей истории СССР целую главу. Но и он, как и Солженицын, не смог дать однозначной оценки Власову. Как пишет Некрич, споры советской интеллигенции об отношении к Власову „продолжаются и по сей день“[909].

В этот контекст вписывается и моя книга, где сделана попытка на основе всех имеющихся документов впервые представить полный обзор недолгой истории Русской освободительной армии генерала Власова.