Праправнучка Наполеона и Вальтера Скотта Татьяна Пельтцер
Праправнучка Наполеона и Вальтера Скотта
Татьяна Пельтцер
До преклонных лет она курила, выпивала, смачно выражалась, заразительно хохотала, стремительно передвигалась и говорила только то, что хотела. Она была свободным человеком, не обремененным ни семьей, ни страхом перед завтрашним днем. Ее уважали и боялись, любили и завидовали, терпели и преклонялись. Для многих поколений зрителей Татьяна Ивановна Пельтцер и сегодня остается лучшей бабушкой советского киноэкрана…
* * *
В 1930 году немецкий коммунист и философ Ганс Тейблер привез в Берлин из Москвы молодую жену Татьяну. Он представил ее своим друзьям и соратникам, помог устроиться на должность машинистки в советском торгпредстве и похлопотал о принятии жены в компартию Германии. Узнав, что Татьяна Тейблер – в прошлом театральная актриса, известный режиссер Эрвин Пискатор пригласил ее в свою постановку «Инга» по пьесе Глебова. Но при всем благополучии заграничной жизни, при всей любви к мужу и, даже несмотря на собственные немецкие корни, не смогла Татьяна долго оставаться вне родины. Не клеилась ее судьба вдали от дома. Прожив с Гансом в общей сложности четыре года, она уговорила его расстаться.
Театральные легенды гласят, что причина разрыва была другой. Якобы, у Татьяны Тейблер завелся поклонник, и Ганс обнаружил в кармане ее пальто любовную записку. Поссорившись, Татьяна хлопнула дверью и взяла билет на поезд. Оставим эту историю на совести сплетников, поскольку никто из биографов актрисы при этом не присутствовал и поручиться за достоверность этих событий не может.
Так или иначе, в 1931 году Татьяна вернулась в Советский Союз и вновь взяла фамилию отца – Пельтцер.
Вскоре ее выгонят из Театра имени Моссовета, и она опять сядет за пишущую машинку, только теперь уже на машиностроительном заводе – поможет младший брат Александр, главный конструктор. Правда, там ей посоветуют вернуться к актерской деятельности, поскольку машинисткой она окажется неважной. Потом Татьяна будет пробовать свои силы в жанре миниатюры, конферировать, а ее первая большая кинороль ляжет на полку на долгих одиннадцать лет. Будет много слез и разочарований, прежде чем придет всенародное признание и любовь нескольких поколений зрителей. Правда, Татьяне Пельтцер к тому моменту исполнится сорок семь лет…
* * *
В середине семидесятых заведующая литературной частью Московского академического театра сатиры Марта Линецкая собралась издать книгу о Татьяне Ивановне. Актрисой эта идея была встречена в штыки: «Тебе это надо, ты и мучайся!» Она никогда не давала интервью, терпеть не могла журналистов, а друзьям и коллегам рассказывала больше не о себе, а о тех удивительных людях, с которыми ее сводила судьба. Линецкая составила подробный план книги, были опрошены друзья и партнеры Пельтцер по сцене, собраны рецензии на ее работы в театре и кино. Но книга так и не увидела свет – Марты Линецкой не стало в тот страшный для Театра сатиры год, когда ушли из жизни Анатолий Папанов и Андрей Миронов.
Остались черновики, наброски, фотографии и единственная собственноручная запись воспоминаний Татьяны Ивановны о своем детстве:
«Отец мой, Иван Романович Пельтцер, – обрусевший немец, человек бешеного темперамента, неугасимой творческой активности, деятельной фантазии. Он служил у Корша, держал антрепризы в разных городах, организовал в Москве частную школу. У него учились многие, ставшие потом известными, артисты, например В.Н. Попова и В.С. Володин – известный комик кинематографа и оперетты. Он учился втайне от своего отца, содержателя Ивановского трактира, и расплачивался с Иваном Романовичем медяками, которые приносил в мешочке.
Восемь лет отец служил у Николая Николаевича Синельникова, державшего антрепризу в Киеве и Харькове. Актерский состав бывал у Синельникова блистательным: Н.М. Радин, М.М. Блюменталь-Тамарина, Е.М. Шатрова, Е.А. Полевицкая, П.И. Леонтьев, С.И. Днепров, П.Л. Вульф.
В сезоне 1913/14 года у Синельникова в Екатеринограде я впервые вышла на сцену. Папаша поставил Сенкевича «Камо грядеше». Играла я мальчика Авдия. Помню только, что на мне был хитон.
В следующем сезоне в Киеве, тоже у Синельникова, шло «Дворянское гнездо». Марфинька – Шатрова, Лиза – Полевицкая, Лаврецкий – Радин. Я, актерское дитя, играла Леночку, получала за спектакль три рубля. И даже была рецензия! Спектакль имел большой успех, прошел сто раз – небывалое количество для тех времен. Николай Николаевич вызвал всех после спектакля, угощал артистов шампанским, а мне преподнес бонбоньерку с конфетами. Вместо благодарности я сказала: «Ладаном пахнет!» Это от смущения. Я была скромная девочка.
В сезоне 1914/15 года в Харькове я уже много играла. Шла сказка про волка на утренниках. Нужен был мальчик. Николай Николаевич сказал папаше: «Вы приведите вашего Шуру, младшего». Брат пришел и всю репетицию хохотал. Тогда Синельников решил: «Пусть Таня придет».
А уже на следующий сезон я играла Сережу Каренина. Саму Каренину играла артистка Юренева. Мама рассказывала, что в сцене ее прихода к Сереже в день его рождения из публики женщин увозили в истерике – так она играла:
– Кутик мой, кутик!
– Мамочка, не уходи!
Певцов играл Каренина, Блюменталь-Тамарин – Вронского. Роскошный был спектакль!
Ну что еще играла? В прелестной пьесе Габриэль Запольской «Их четверо», вместе с братом Шурой играли в «Норе». Впечатления сохранились детские. Самое сильное: тогда впервые была сделана крутящаяся сцена, в театре Франко. Я не уходила до конца спектакля, так как перед концом должен был повернуться круг. «Прокручусь на нем и уйду тогда…»
На сезон 1915/16 года папаша стал держать театр миниатюр в Харькове. Были в труппе молодой Утесов, Смирнов-Сокольский. Дела шли не блестяще. Для поднятия сборов папаша поставил «Белоснежку» и «Красную Шапочку». В этих спектаклях я играла и уже училась в 1-м классе гимназии.
Весной поехали в Москву. Жили на Тверской. Летом папаша держал театр миниатюр. Зимой меня хотели отдать в Елизаветинский институт в Лефортове, но попала в гимназию Ржевской. Здесь мне было плохо – девочки смеялись надо мной. Тогда меня отдали в частную гимназию на улице Станкевича. Тут я была посмелее. Однажды, возвращаясь из гимназии, мы увидели толпу у дома генерал-губернатора Москвы (теперь это Моссовет). Февральская революция. Отречение царя. Меня отдали в классическую гимназию Фишера на Остоженке, с пансионом. С 3-го класса – греческий, латынь… Помню, когда меня вели сюда в первый раз, было это ночью. Не могли пройти – на улицах перестрелка, кадеты. С Рождества начальница гимназии велела принести мешок риса и фунт масла.
Началась голодуха. В 1918-19 годах папаша был у Корша, преподавал в одиннадцати местах, получал красноармейские пайки. Мы с Шуркой не голодали, играли в различных клубах. На этом мое учение закончилось раз и навсегда…»
* * *
История фамилии «Пельтцер» весьма увлекательна. Недавно мне посчастливилось ознакомиться с ее родословным древом, корни которого обнаружены в XIV веке. Кстати, среди многочисленных предков Татьяны Ивановны – такие известные личности, как английский писатель Вальтер Скотт и светская красавица Варвара Беккер, подруга Наталии Гончаровой.
Держу в руках перевод «Дворянской грамоты», которая восстанавливает титул фон Пельтцер, утерянный неизвестно когда и неизвестно по какой причине.
Любопытен текст грамоты:
«Мы, Хайнрих двадцать второй,
с Божьей милости, старшей линии
самодержавный князь Ройс, граф и владелец города Плауен, владелец городов Грайц, Кранихфельд, Гера, Шлайц и Лобенштайн и т. д. и т. д. и т. д.
удостоверяем и заявляем сим:
После того как Мы, на основании Нам предъявленных и подтвержденных документов о роде Пельтцер и на основании сделанного Нам Тайным Кабинетом доклада, Мы убедились в том, что братья Эдуард Карл Пельтцер, рожденный 28 января 1837 года в Москве, и Doctor philosophic Роберт Карл Пельтцер, рожденный 4 января 1846 года в Нарве, происходят из старого дворянского рода, который в прошлом по несчастному случаю потерял свое дворянство, и Мы соблаговолили, по почтительному прошению вышеуказанных братьев Пельтцер, возвести их в дворянство Нашей Земли.
Мы хотим вследствие этого в силу Нашего суверенного всемогущества, чтобы братья Эдуард Карл Пельтцер и Doctor philosophic Роберт Карл Пельтцер и их прямые наследники обоих полов по нисходящей линии принадлежали к дворянству Нашей Земли, и чтобы их как таковых признавали, почитали и уважали…
Герб показывает серебряный щит с тремя зелеными листами кувшинки, на щите покоится серебряный открытый, украшенный золотой оправой и дужками шлем, на котором находится пятиконечная корона, и между правым серебряным и левым зеленым орлиным крылом виден зеленый лист кувшинки. Попоны шлема зеленые и серебряные…
Мы приказываем вышеназванных братьев и их потомков считать настоящими дворянами, их уважать и их защищать, как ни будь каждому приятно избежать Нашего гнева и карания, если же кто преступит против этого, он будет обложен штрафом…»
«История и генеалогия рода Пельтцер» регулярно переиздается с 1901 года. В книгу вносятся любые изменения и дополнения в жизни представителей этой фамилии: разводы, замужества, даты смерти и дни рождения новых Пельтцеров. В Советском Союзе был единственный экземпляр «Истории», но о его судьбе – чуть позже.
Появление Пельтцеров в России связывают с выдающимся представителем этой фамилии Наполеоном Пельтцером. Его отец – Иоганнес Вильгельм Пельтцер был личностью не менее удивительной. Он умело воспользовался завоеванием Наполеоном Бонапартом западной части Пруссии, а точнее – кантона Эшвейлера, который с 1794 по 1814 год стал принадлежать Франции. Император распорядился произвести секуляцию (приватизацию) немецких монастырей на захваченных землях. Иоганнес Пельтцер, сам будучи бургомистром городка Вейсвеллера, входящего в этот кантон, выкупил монастырь Венау со всеми монастырскими землями и впоследствии жил доходами от сельского хозяйства. Между тем все его семеро детей в конце 1820-х годов иммигрировали в Россию. Одна из дочерей, Елена Анна Пельтцер, впоследствии стала бабушкой знаменитого композитора Федора Кенемана. Еще десятилетия спустя произошла забавная история. Племянник композитора посетил спектакль Театра имени Ленинского комсомола, в котором участвовала его четвероюродная сестра, зашел за кулисы, чтобы познакомиться и, может быть, восстановить семейные связи. «Здравствуйте, Татьяна Ивановна, мы с вами – родственники, моя фамилия – Кенеман», – только и успел сказать он. Услышав эту фамилию, коммунистка Татьяна Пельтцер стремглав убежала от него в гримерную, и никакого знакомства не получилось… Она всю жизнь скрывала историю своего рода. А может быть, и вовсе забыла ее. Вернувшись из Германии, чудом избежав ареста и высылки, вытащив из тюрьмы своего родного брата, народная артистка СССР предпочитала хранить родословную в тайне.
Но вернемся в первую половину XIX века. Не только дети удачливого бургомистра Вейсвеллера переехали жить в Россию, здесь оказались и другие Пельтцеры – например, текстильные предприниматели из голландского Мольсберга Арманд и Иоганн Вильгельм. Но именно сыновья Иоганнеса Вильгельма Пельтцера стали крупнейшими производителями суконной мануфактуры и торговли суконными изделиями в России. И получили новые имена: Наполеон Иванович, Фридрих Иванович, Иоганн Георг – Егор Иванович и Иоганнес Сигизмунд.
Об этой династии подробно рассказала еще одна представительница знаменитого рода, писательница и переводчица Изабелла Надольны. В книге «Прошлое развеялось, как дым» она рассказывает, как ее прадед Наполеон Пельтцер в 1821 году девятнадцатилетним юношей пришел пешком в Россию из Рейнской области со ста талерами в кармане. Столь странное для немца имя дал юноше отец – большой поклонник Франции и лично Бонапарта. Наполеон Пельтцер поступил учеником на одну из московских текстильных фабрик. Фабрика выпускала тонкое сукно. Так как пошлины на импорт крашеных тканей как раз были повышены, их российское производство развивалось очень бурно. Талантливый и трудолюбивый предприниматель, Наполеон Пельтцер скоро и сам утвердился в этой области. Спустя всего десять лет его сукно получило золотую медаль на Московской промышленной ярмарке. В 1845 году он переехал из Москвы в Нарву, где приобрел обанкротившуюся суконную фабрику на пару с банкиром бароном Штиглицем. Постепенно реорганизованная фабрика стала одним из столпов русского тонкосуконного производства. Царь был так доволен Пельтцером, что наградил его несколькими орденами. Также он получил звание потомственного почетного гражданина России.
Текстильными фабрикантами, купцами первой гильдии стали и братья, и сыновья Наполеона Пельтцера. При них улучшился быт рабочих «Нарвской суконной мануфактуры». Пельтцеры жил дружно, старались держаться вместе и создавать семьи внутри своей «немецкой коммуны». Почти все были долгожителями, оставаясь активными до глубокой старости. Не исключение – брат Наполеона Ивановича Егор Иванович – прадед Татьяны Пельтцер. В 60 лет он взял под свой контроль суконную фабрику своего зятя Виктора Кенемана в Каблукове, когда тот решил переехать в Германию. У Егора Ивановича было трое сыновей: Роберт, Сигизмунд и Георг. Старший основал фирму «Роберт Гер. Пельтцер и Ко» по торговле москательными товарами. В Москве его знали как Романа Пельтцера, отца одиннадцати детей. Двое из них – Иоганн и Георгий – были особенно дружны.
Иоганн поменял свое имя на «Иван» и стал знаменитым российским актером, а Георгий – талантливым военным инженером, построившим множество мостов по всей стране. В 30-е годы XX века бывший белый офицер был репрессирован, одна из его дочерей от греха подальше уничтожила родословное древо Пельтцеров – ту самую книгу «История и генеалогия рода Пельтцер». К счастью, Георгий Романович пробыл в тюрьме недолго, и теперь его потомки пытаются восстановить историю своего рода.
Георгий Пельтцер стал отцом пятерых детей, Иван Пельтцер – двоих, Татьяны и Александра. Несмотря на то что Иван Романович, а затем и его дочь увлеклись актерством, в семье Георгия Романовича эту профессию не одобряли и даже осуждали. Неожиданно в театр подался только его сын Константин. Вот, пожалуй, и все, больше актеров в этом роду не появлялось. Две ветви одной семьи дружили, общались, но полное взаимопонимание было только между Татьяной Ивановной и Константином Георгиевичем. Они постоянно уединялись, обсуждали творческие идеи, спорили. «Ее всегда было много», – призналась недавно двоюродная сестра актрисы Татьяна Георгиевна Пельтцер, почти полная тезка нашей героини. Громкая, веселая, раскрепощенная, Татьяна Ивановна органично вписывалась только в актерскую стихию.
От Ивана Романовича она унаследовала бесценный дар живого видения мира, необычного и всегда неожиданного восприятия самой жизни. Говорят, что она вообще была очень похожа на своего отца, особенно по темпераменту. Сохранился удивительный документ: в восемьдесят лет Иван Пельтцер взял в руки перо и классическим ямбом написал свою театрально-сценическую биографию. К сожалению, довел он ее лишь до 1905 года. В этих записках предстает старая Москва, ее быт, население, театральная жизнь, гастроли заморских знаменитостей. Историки театра могут найти точные описания и оценку игры Сары Бернар и Элеоноры Дузе, ощущение от концертов Сергея Рахманинова, у которого, кстати, Пельтцер учился по классу фортепиано, и Антона Рубинштейна.
Один из первых заслуженных артистов республики, Иван Пельтцер много снимался в кино: «Белеет парус одинокий», «Медведь», «Большая жизнь», до революции сам ставил фильмы. Он был не только знаменитым актером, но и деятельным антрепренером и педагогом. Одним словом, мог бы хорошо пристроить свою дочь-актрису, да и сам с возрастом найти теплое местечко. Но все было не так просто. Что-то мешало раннему творческому благополучию Татьяны Пельтцер.
* * *
Свой сценический путь она начала под крылом отца и металась с ним из Нахичевани в Ейск, из Ейска в Москву, затем уже сама поменяла несколько столичных театров. Но так и не смогла нигде обустроиться. Может, сказывалась ее необразованность, ведь Татьяна Ивановна даже не доучилась в гимназии, а ее профессиональной школой стали антрепризы отца. Может, мешало ее нескрываемое купеческое происхождение или столь необычное замужество. А может быть долгая неустроенность обоих Пельтцеров связана с судьбой Александра – брата Татьяны Ивановны. Не закончив МАДИ, он был осужден по статье 58 (за контрреволюционную деятельность) и отсидел два года. Это темная история, и теперь, за давностью лет, ее никто не прояснит. Со временем Александр Пельтцер увлекся разработкой первых советских гоночных автомобилей «Звезда», сам испытывал их, стал трижды рекордсменом Советского Союза. Но в 1936 году он оставил пост главного инженера АМО (ныне – завод имени Лихачева), как написано в архивах, «по причине выезда из Москвы». Чем была вызвана эта причина и куда Александр Иванович уехал, теперь тоже неизвестно. Но 36-й год – время, которое говорит само за себя.
Вместе с ним с завода ушла и Татьяна Ивановна, нашедшая там пристанище после того, как в театре ее признали профнепригодной. Она уехала в Ярославль в старейший российский драмтеатр имени Волкова. Вернувшись через год в Москву, пришла в некий Колхозный театр, затем вновь – уже в третий раз – в Театр имени Моссовета. На этой сцене Пельтцер работала самозабвенно, участвуя и в революционных, и в классических постановках. Она застала еще легендарного Любимова-Ланского, общалась с блистательными партнерами и постоянно искала себя.
В 1932 году Татьяна Ивановна писала отцу о работе в спектакле «Снег» Н. Погодина:
«Дорогой мой папаня!
Ты уж не сердись на нас. У меня совершенно не было ни секунды времени. Только позавчера, т. е. 14 ноября, сдали мы премьеру. И вот теперь уже посвободнее стало. Ну, во-первых, расскажу тебе про спектакль. На премьере он принимался хорошо, вчера хуже. Мне, в общем, он нравится… 18-го общественный просмотр. Он покажет многое. Насчет меня. Какое-то у меня неудовлетворенное чувство. Многие хвалят, Ленковский, например, говорит, что я единственный живой человек на сцене. Но многие и ругают, говорят, что Таня Пельтцер – есть опять Таня Пельтцер. Ну, вот кратко о пьесе. А так вообще живем ничего. Учусь я в университете нашем, очень это интересно. Консервы твои были изумительно вкусные, и мы их ели с большим удовольствием. Если будет возможность послать – пожалуйста, сделай. Шура очень доволен своей новой работой. Очень интересно, как у вас с Олюней дела и личные, и театральные.
Ну, целую крепко.
Ваша Т.».
В общей сложности Татьяна Пельтцер проработала на этой сцене четырнадцать лет. Роли играла не самые плохие: Параша в «Шторме» Билль-Белоцерковского, Валя в «Мятеже» Фурманова, Михеевна в «Последней жертве» и Зыбкина в «Правда – хорошо, а счастье – лучше» Островского. Но – не прижилась. Труппа в театре была большая, у главрежей, как и везде, водились любимцы, да и в репертуар, видимо, Пельтцер не так хорошо вписывалась. А какой именно репертуар был ей нужен, она и сама еще не знала.
В 1940 году Татьяна Пельтцер оказалась в труппе знаменитого Московского театра эстрады и миниатюр. Рядом – Рина Зеленая, Мария Миронова, Александр Менакер, Нина Нурм, Борис Вельский, Юрий Хржановский. Новый жанр, репертуара почти нет. Это был веселый и трудный период в истории отечественной эстрады. Профессиональные драматурги не писали для малых сцен, а эстрадные авторы приспособились к уровню случайных, полухалтурных концертов. Энтузиастам приходилось действовать методом проб и ошибок. Помимо прочего, руководство театра настойчиво искало формы конферанса – приглашались Михаил Гаркави, Аркадий Райкин, пробовала вести конферанс и Татьяна Пельтцер. Она конферировала в острохарактерном гротесковом образе грубоватой няньки, который было трудно органично ввести в программу, и поэтому вскоре она перешла на бытовые роли в маленьких пьесках: управдом, молочница, банщица… Актриса смеялась над своими героинями и в то же время любила их. «У них крепкие руки и доброе сердце», – говорила она. Образы Пельтцер были как бы изнутри освещены улыбкой актрисы, затаенным лукавством. При всех своих смешных и отрицательных чертах они сохраняли нечто привлекательное.
Поначалу Татьяну Пельтцер вводили в пьески вместо Марии Мироновой с требованием и играть «по-мироновски», но эффект неизменно был отрицательным. Лишь когда, махнув рукой, ей разрешили делать, что угодно, Татьяна Ивановна предстала перед публикой во всей своей красе. Подражать, копировать она не умела – только создавать!
«Уважаемая тов. Пельтцер!
Простите, что Вас беспокоит письмом человек Вам совершенно неизвестный. Может быть, Вы не будете так уж сильно раздосадованы, если узнаете причины, побудившие меня обратиться к Вам с этим несколько странным письмом. Все дело в том, что, будучи короткое время в Москве, мне удалось два раза быть в Вашем замечательном, веселом театре и видеть Вас… Являясь большим поклонником искусства во всех его видах и повидав всего довольно много, я не могу до сих пор удержаться от того, чтобы не выразить Вам своего восхищения Вашим театром вообще и Вашей игрой в особенности. Такую легкость и естественность исполнения мне приходится видеть впервые. Сейчас, сочиняя это послание, я ловлю себя на том, что невольно улыбаюсь: перед глазами – или Молочница, или Нюша, или Пассажирка из «Коротко и ясно». Ваша способность вызывать такой хороший, простой, естественный смех ну, поистине изумительна! А этот смех так нужен нам сейчас… Он просто необходим, как воздух в эти суровые дни. Мне просто хотелось этим письмом отблагодарить Вас за то громадное удовольствие, которое Вы доставили всем зрителям и, в частности, мне…
Это первая причина, побудившая меня написать Вам письмо с признанием. Да есть и вторая – это надежда на то, что вдруг, да ответите мне, человеку, никогда не получающему писем ввиду отсутствия каких-либо родных и знакомых. Это уж было бы настоящим счастьем для меня! Но, вероятно, мое письмо ждет жалкая участь… Тем не менее, чувствую, что с каждой почтой буду ждать от Вас письма. Может быть, это и ребячество, но так хочется надеяться, что и я получу наконец письмо!
Очевидно, необходимо сообщить, кто же это Вами и Вашей игрой так восхищается? До войны я – инженер, а сейчас – гвардии лейтенант. Нахожусь в действующей. Зовут – Соболев Борис Константинович. Мой адрес: Полевая почта 01835-Ж.
Если же ответите, то, пожалуйста, сообщите Ваше имя. Желаю Вам дальнейших успехов.
Ваш Б. Соболев.
15.6.43 г.».
Неизвестно, ответила Татьяна Ивановна на это письмо или нет, но сохранила его на всю жизнь. А военный период в биографии Татьяны Пельтцер, в большинстве своем, связан с трудной и долгой работой актрисы на маленьком пароходике «Пропагандист», который курсировал по Волге, обслуживая военные части.
Хотя не только с этим. В начале войны на места было спущено распоряжение: выявлять всех лиц немецкой национальности и высылать кого в Сибирь, кого – вообще из страны. В отделе кадров Театра миниатюр Татьяну Ивановну предупредили: «Высылать собираются всех немцев, независимо от заслуг». Это означало, что семидесятилетнему лауреату Сталинской премии Ивану Пельтцеру и его дочери тоже не на что рассчитывать.
Спасать Пельтцеров в Моссовет отправилась целая делегация: Борис Андреев, Петр Алейников, Рина Зеленая, Мария Миронова – перед таким «созвездием» чиновники не устояли, отцу и дочери были выданы «охранные грамоты».
В 1946 году Татьяна Ивановна и Иван Романович пришли в Театр-студию киноактера. Дочь отыграла всего один сезон в спектакле «За тех, кто в море», отец остался там уже навсегда. Это позволило ему вступить в кооператив и получить квартиру в доме у метро «Аэропорт». Каждое утро Иван Романович спускался во двор со своим любимцем – огромным попугаем на плече. Он чинно заводил беседу с кем-нибудь из соседей, а попугай, нетерпеливо раскачиваясь из стороны в сторону, пытался переключить внимание хозяина на себя: «Ваня! Ваня! Ваня!» Не находя отклика, птица взрывалась: «Пельтцер, мать твою!!!» Попугай пользовался в доме большой популярностью.
Иван Романович чуть ли не в восемьдесят лет вновь женился. Его супругой на этот раз стала молодая актриса Ольга Супротивная. Он по-прежнему был энергичен, молод душой, галантен, до последних дней обожал кататься на подножке трамвая. Частенько захаживал в ресторан Дома актера, и если встречал там дочь, то неизменно начинал подначивать ее: «Таня, ты опять пришла в ВТО? Что вам, бабам, здесь делать? Пить или мужиков обсуждать?» Татьяна Ивановна оправдывалась: «Папаша, но ты же тоже ходишь в ВТО!» Старый актер усмехался: «Хе, мы всегда играли Шекспира, Гоголя, Ибсена! После таких спектаклей трудно спать. Мы обсуждаем, кому что удалось. А вы? Что вы играете? Машек, Валек, Танек? О чем там говорить? На свои двадцать пять рублей винегрету налопаетесь и будете обсуждать мужиков…» Отец и дочь постоянно острили и подшучивали друг над другом, оставаясь при этом настоящими друзьями.
Когда Иван Романович в декабре 1951 года отмечал свой восьмидесятилетний юбилей, Театр сатиры прислал ему следующее (как всегда, остроумное и жизнерадостное) поздравление:
«Дорогой Иван Романович!
Неловко обременять Вас, особенно сегодня, просьбами. Но мы вынуждены к этому прибегнуть.
Помогите! Помогите нам найти такие слова, которые могли бы выразить наши к Вам наилучшие чувства, огромную благодарность и восторг за все, что Вы сделали для русского советского театра и кино…
Помимо глубокого уважения и любви к Вам, нас связывают еще крепкие и нежные родственные чувства. Ваша Таня – это наша Таня, и наша любовь к ней огромна – да не возревнует Ваше отцовское сердце!!!..»
В этот театр Татьяна Пельтцер пришла в сентябре 1947 года и сразу ощутила себя «дома».
* * *
«Есть у нее жилплощадь в мире: она прописана в Сатире», – вскоре увидела свет такая эпиграмма Д. Толмачева.
На этой сцене Татьяна Пельтцер играла много и увлеченно: «Остров мира» (миссис Джекобс), «Вас вызывает Таймыр» (дежурная 13-го этажа), «Свадьба с приданым» (Лукерья Похлебкина), «Чужой ребенок» (Караулова), «Завтрак у предводителя» (Каурова), «Пролитая чаша» (вдова Цю), «Яблоко раздора» (Дудукалка), «Дом, где разбиваются сердца» (Гинес). С каждым годом росла ее популярность и значимость, каждый новый сезон приносил зрителям очередную встречу с неповторимым талантом Татьяны Пельтцер. Критики и рецензенты восхищаются ее блистательными актерскими работами.
Но главным рецензентом Татьяны Ивановны по-прежнему оставался отец: «… Сегодня слышал по радио передачу пьесы «Остров мира». У тебя там немного. Читал рецензию в «Советском искусстве». Совершенно с ней не согласен… Играли, кто – в лес, кто – по дрова. Потуги на каких-то им самим неизвестных иностранцев. Скучно и непонятно. Человеческих мыслей или чувств никаких. Из всех действующих лиц выгодно выделяются несколько человек, говорящих понятные слова, в том числе и ты… 1/I-48 г.»
Иван Романович внимательно следил за успехами дочери, но похвалой не баловал. «В том числе и ты…» Вот и все, но как много за этим стоит.
Первый значительный успех Татьяны Пельтцер – роль Лукерьи Похлебкиной в спектакле «Свадьба с приданым». Его сняли на пленку и пустили по кинотеатрам. В пьесе действовали молодые коммунисты и комсомольцы, велась борьба за урожай, а зрители почему-то полюбили картежницу и самогонщицу с ее куплетами:
Хороша я, хороша!
Да плохо одета.
Никто замуж не берет
Девушку за это!..
Следом вышел «Солдат Иван Бровкин», и Пельтцер стала знаменитой. Но актриса поняла это не сразу, а благодаря случаю.
Труппа Театра сатиры отправилась в Германию обслуживать советские войска. На первом же КПП какой-то строгий майор начал придираться ко всяким мелочам. «Товарищ майор, мы же артистов везем!» Офицер обошел машину, заглянул в кузов и первое, что увидел – лицо Татьяны Пельтцер. Он мгновенно расплылся в улыбке: «Ой, кого я вижу! ТОВАРИЩ ПИЗНЕР!» С этой минуты Татьяна Ивановна поняла, что стала популярна.
Ее тут же окрестили «матерью русского солдата». Предложения от кинорежиссеров посыпались как из рога изобилия. Пельтцер получила звание заслуженной артистки и стала примой Театра сатиры.
Когда, много лет спустя, к ней заявился фотограф с просьбой поместить ее фото на рекламных сигаретах для заграницы, актриса философски заметила: «Милый, когда я была девочкой, то мечтала, чтобы мои портреты были на афишах и в витринах. А теперь… Можно и на сигаретах. Лишь бы не на туалетной бумаге».
* * *
Конец 60-х и начало 70-х в Театре сатиры были для Татьяны Ивановны победны и радостны. Тогда она часто повторяла фразу: «Я – счастливая старуха!» Она сыграла Прасковью в «Старой деве», мадам Ксидиас в «Интервенции», Марселину в «Безумном дне, или Женитьбе Фигаро», мамашу Кураж, фрекен Бок… Наконец, тетю Тони в фееричной постановке Марка Захарова и Александра Ширвиндта «Проснись и пой!», на которой хотелось бы остановиться подробнее, ведь это не только бенефисная роль, но и точка отсчета нового витка в творчестве Пельтцер.
В 1968 году в труппу Театра сатиры была принята большая группа выпускников Школы-студии МХАТ. Среди них – Нина Корниенко, которой сразу же посчастливилось сыграть Сюзанну в «Женитьбе Фигаро», а затем Каролу в «Проснись и пой!». Была она коренастой, крепкой, спортивной, по утрам занималась в группе биомеханики. С нею в спектакль приходили молодость и задор. И хотя Татьяна Пельтцер не занималась биомеханикой, ее природная живость, подвижность, увлеченность, пластичность и жизненный опыт закономерно выигрывали в соревновании с молодостью. Стремительные проходы тети Тони по сцене, феерические взлеты по лестницам, заразительный темперамент, танцы, песни создавали в зале атмосферу праздника. Не было ни малейшего напряжения, игры в поддавки. Были только безупречный комедийный стиль, вихрь эмоций, очаровательная раскованность и свобода. Надо было видеть глаза людей на этом милом, бесхитростном спектакле.
Кульминацией роли и триумфом актрисы становится монолог о четырех пенсиях, которые она получает от четырех мужей из разных стран. («Есть еще на свете настоящая любовь», – говорит по этому поводу тетя Тони.) Монолог этот был превращен режиссерами и композитором Геннадием Гладковым в серию аттракционов, идущих все время крещендо. Татьяна Пельтцер и Нина Корниенко играли затем этот отрывок на многих сценических площадках с неизменным успехом.
Среди множества стихотворных посланий Татьяне Ивановне в связи с этой работой наиболее интересна эпиграмма Бориса Брайнина:
Она была звездой экрана,
Когда ходили мы под стол,
Но кто так весело и рьяно
На сцене пляшет рок-н-ролл?
Ужель та самая Татьяна?
Зрителям казалось, что такая, какая она на сцене, такой же она была и в жизни – актриса Татьяна Пельтцер – своя, близкая, понятная, что все давалось ей легко и просто. Но это все от мастерства. Именно мастерство, отточенное, отшлифованное годами создавало ощущение ее пребывания на сцене сплошной импровизацией – настолько она была жизненна, легка, заразительна. Творческая же индивидуальность Пельтцер была сложной и противоречивой. Когда ее партнер менял мизансцену, пропускал реплики, словом, отступал от установленного рисунка, Татьяна Ивановна выбивалась из привычного состояния, не могла произнести ни слова. У нее делались, по словам коллег, «несчастные собачьи глаза». А однажды, когда актер не появился на свой выход, она вообще ушла со сцены. Пельтцер чувствовала себя свободно лишь в железно установленных привычных рамках. Связи, которые укреплялись внутри спектакля между нею и партнерами, должны были быть так же прочны, как и все в ее жизни, и вызывать необходимые ассоциации.
В партнеров Татьяна Ивановна влюблялась. Но не дай бог – попасться к ней на язык. Точный, насмешливый взгляд, неприязнь к фальши, естество перло, как трава сквозь асфальт. В душе многие ее не любили, и не потому, что она была ведущей актрисой – это само собой. Не любили за прямолинейность, за то, что резала правду-матку в глаза, за кажущийся вздорным характер.
Замечательный актер Борис Новиков, которого однажды обсуждали на собрании труппы за пристрастие к спиртному, после нелестного выступления Пельтцер, обидевшись, сказал: «А вы, Татьяна Ивановна, помолчали бы. Вас никто не любит, кроме народа!» Новиков-то ее любил, да и она журила его ехидно, по-матерински. Но что ж поделать, если Пельтцер никогда не кривила душой и говорила только правду даже близким и дорогим.
Те, кому она покровительствовала, не чаяли в ней души. Татьяна Ивановна обожала свою парикмахершу, которой везла подарки отовсюду. Боготворила Андрея Миронова, которого считала своим сыном и была неразлучна с ним с первых дней его жизни, поэтому всем надоела своими тостами за здоровье любимца и рассказами о его появлении на свет 8 марта 1941 года. Обожала смачные анекдоты, чуть ли не солдатского пошиба, и сама мастерски рассказывала их. Память у актрисы была превосходной, на детали, на эмоциональные штрихи, на людей. При всей простоватости большинства своих героинь, она превосходно владела такими деталями, которые почти утратились в то время – как держать веер, как им играть, как выставлять ножку в реверансе… Вспомните «Женитьбу Фигаро»! Как же это все могло сочетаться в одном человеке?
После вечера, посвященного 80-летию Георгия Тусузова, на банкете в Доме актера присутствовал патриарх эстрады Алексей Алексеев, который постоянно обращался к Татьяне Ивановне: «Танюша, а помните, в Харькове, когда ваша семья переехала в новый большой дом, Иван Романович устроил прием? Сидели за столом знаменитые артисты, а вы с тоненькими косичками вертелись вокруг нас и все старались обратить внимание на то, что, верно, тогда вас потрясло несказанно: вы убегали из комнаты, и вскоре раздавался шум, бульканье, страшные звуки, как будто начинал извергаться водопад – это вы приводили в действие чудо техники, унитаз! И хотели обратить наше внимание на эту новинку века». При этом сама Татьяна Ивановна сидела на столе, болтая ногами, и с упоением откусывала бутерброд с колбасой. В другой руке она держала рюмку, смотрела на Алексеева смеющимися озорными глазами и вновь была той озорной девчонкой.
Впрочем, не вновь. Она оставалась ею всегда. И в жизни, и на сцене, и в кино.
Актерам быть интереснее Пельтцер было очень трудно. А моложе – просто невозможно. Молодость на сцене – это не отсутствие морщин, а состояние души, когда невозможно удержать бьющее через край жизнелюбие. Настоящий художник, она никогда не была озабочена распространенной женской слабостью – казаться привлекательнее. И все равно ею любовались, восхищались.
Александр Ширвиндт любит вспоминать, как после сдачи спектакля «Проснись и пой!» было решено сделать что-то неординарное, и Пельтцер предложила: «Полетим в Ленинград! К Миронову в «Асторию»! Он сейчас там снимается». И полетели. Два дня гуляли на ее деньги, потому что «заначка» оказалась только у Татьяны Ивановны. Ей всегда можно было позвонить в три часа ночи и сказать: «Поехали!» Она не спрашивала куда. Могла только спросить с кем. И если компания ее устраивала, отвечала: «Подъезжайте!»
В Швеции, в туристической поездке, Пельтцер носилась впереди всех, неутомимая и любопытная. Гид, усталая женщина, русская эмигрантка, поначалу была просто шокирована, а потом покорена стремительностью и не всегда цензурной речью почтенной артистки. С нее постепенно сошло чувство превосходства обеспеченной «шведки» над нищими русскими, и, прощаясь с ними, она плакала и тоскливо обнимала Татьяну Ивановну, а потом долго стояла на дороге, не выпуская из глаз эту чудаковатую женщину, всколыхнувшую в ней неистребимую тоску по родине, и вспоминая захлебывающийся смех старой счастливой актрисы, непринужденной, как ребенок.
В 1963 году на гастролях в Париже Пельтцер жила в одном номере со своей подругой Валентиной Токарской. Из мебели – только кровать и биде. По городу ходить можно было только впятером и возвращаться засветло. Но актрисы игнорировали эти указания, посещали ночные увеселительные заведения, бродили по пустынным улицам, заглядывались на знаменитое «чрево Парижа»… Так как завтрак был в восемь утра, Пельтцер однажды решила заказать его в номер. Сиплым ото сна голосом она пробасила в трубку: «Бонжур!» В ответ жизнерадостный голос отозвался: «Бонжур, месье!» Больше по-французски Татьяна Ивановна не знала ни слова и переходила на немецкий, а Валентине Георгиевне приходилось только вздыхать о своей репутации.
Как-то на одном из центральных телеканалов показали документальный фильм о Татьяне Пельтцер, весь сюжет которого строился вокруг слова – «одиночество». Мол, актриса так страдала от одиночества, так переживала из-за отсутствия семьи, плакала в подушку по ночам… Будто авторы фильма подсматривали за ней из коридора или наблюдали через окно. Друзья и коллеги утверждают обратное. Никогда Татьяна Ивановна не сокрушалась по поводу своего одиночества. «Все ваши проблемы из-за детей, этих неблагодарных, маленьких эгоистов! – басила она своим молодым подругам. – У меня их нет, и я счастлива!» Для Пельтцер важнее всего была свобода, и она наслаждалась ей в полной мере. Съемки, спектакли, телевидение, эстрада, вечера в Доме актера и Доме кино, преферанс с любимой подругой Валентиной Токарской и «кем-нибудь третьим»… О каком одиночестве можно говорить?
Вот замуж больше не вышла, это правда. Романы были, говорят, очень красивые. С ожиданием у окошка в розовом, кружевном пеньюаре, со вздохами и печальными взглядами… Но настоящая любовь была одна, на всю жизнь. Милый Ганс. Он стал профессором, доктором философских наук, работал в институте Маркса – Энгельса. Иногда они встречались – на гастролях или в домах отдыха на море. В такие моменты весь театр, затаив дыхание, наблюдал за их трогательными прогулками – как в юности, взявшись за руки. Когда сын Ганса приезжал учиться в Москву, то часто гостил, а то и останавливался у Татьяны Ивановны. Новая фрау Тейблер страшно и небезосновательно ревновала мужа, устраивала скандалы, запрещала переписываться, но бывшие супруги оставались привязанными друг к другу всю жизнь.
Ольга Аросева однажды стала свидетельницей их встречи: «Мы как-то отдыхали в Карловых Варах, он приехал из Берлина повидаться с Татьяной Ивановной. Мы с Галей Волчек решили, что им хотелось бы побыть одним, вспомнить прошлое – и отошли. Они стояли вдвоем на балконе. Вначале тихо беседовали. Потом тонус беседы начал накаляться, голос Татьяны Ивановны, конечно же, лидировал. Из доносившихся обрывков фраз было понятно, что выяснялось, кто виноват в том, что они расстались… Но все свелось к улыбкам и смеху. Пятьдесят лет прошло. Да каких лет! Их разлучила история, как сказала бы героиня Пельтцер тетя Тони Кралашевская».
* * *
1972 год. Вышел указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Т.И. Пельтцер почетного звания «народной артистки СССР».
Первая народная в Театре сатиры почти за полвека его существования!
Дня за два до опубликования приказа в театре стала известна эта новость. Завлит Марта Линецкая описывала данное событие так: «На четвертом этаже двери лифта с грохотом распахнулись, и оттуда высыпались возбужденные Марк Захаров, Клеон Протасов и Татьяна Пельтцер – в холщовой юбке, тапочках – прямо с репетиции «Мамаши Кураж».
– Правда? Или это вы здесь придумали? – спросила Татьяна Ивановна, как всегда, насмешливо. В голосе – надежда и сомнение.
– Конечно, правда! – все понеслись в кабинет директора. А на другой день Татьяна Ивановна пригласила всех в «Будапешт» на Петровских линиях. Вот это оперативность! Оказалось, что у нее – день рождения, 68 лет. И она, по традиции, устраивает его в этом ресторане, только на сей раз семейный круг несколько расширился. Тосты, цветы, всеобщая любовь…
Потом поехали к ней пить кофе. Набилось много народа в ее квартире на «Аэропорту». Татьяна Ивановна с темпераментом готовила стол, развлекала гостей, отчитывала нерасторопную жену брата. В маленькой прихожей тесно. У зеркала – гора телеграмм. И от Ганса – тоже длинная телеграмма на немецком языке. На стенке – множество значков. Кухня настоящей хозяйки с миллионом хитрых приспособлений, машинок, кофеварок, чайничков, самовар, наборы ножей и разной кухонной утвари.
В 11 вечера Татьяна Ивановна укатила в Ленинград на пробу в каком-то новом фильме…»
* * *
Рассказ о Татьяне Пельтцер был бы неполным без упоминания ее работ в кино. Однако, как ни парадоксально, из доброй сотни экранных образов выделить особо нечего. Не снимали ее великие режиссеры, не предлагали главных ролей, хотя работала в кино актриса очень много. Ей казалось, что иначе ее скоро забудут, и она, в конце концов, умрет с голоду. Поэтому друзья нередко заставали ее дома пакующей вещи и складывающей неизменный коврик для ежеутренней зарядки – согласилась сниматься где-то в глуши у неизвестного дебютанта: «Он, кажется, талантлив. Надо помочь…» К своим киноработам Пельтцер относилась очень трепетно, хотя иногда и кокетничала, что, мол, плохо сыграла. Однако, вот же любопытно: кроме Надежды Кошеверовой и Ильи Фрэза по несколько раз ее никто не снимал. Не знали, как использовать? Не было подходящих ролей?
Вообще-то, дикая перепалка с кинорежиссером перед съемкой была своеобразным допингом для Татьяны Пельтцер – через пять минут она выпархивала на площадку и обезоруживала всех своим неповторимым искусством. Ей все прощалось, так как все видели уникальную актрису, способную вытянуть любую невнятную роль. Даже режиссер «Солдата Ивана Бровкина» Иван Лукинский сам признался, что роли Евдокии Бровкиной не придавалось особого значения. Лишь когда стало ясно, что фильм получился во многом благодаря актерам, когда посыпались письма, а критики восхитились работой актрисы Пельтцер, в следующей картине «Иван Бровкин на целине» роль матери писалась уже специально под нее.
Между прочим, в сценарии маму Бровкина звали Серафимой, но Татьяна Ивановна потребовала переименовать ее в Евдокию: «Серафима – не русское имя, не деревенское! Оно не подходит моей героине».
А сколько у нее было таких мам, бабушек, жен, теть, соседок, учительниц, медсестер, просто старух! Порой и развернуться-то было негде. Татьяне Пельтцер оставалось «выезжать» только на собственном таланте.
В замечательной ленте «Чудак из пятого Б» главными героями были дети. У Пельтцер – всего два эпизода. Но в памяти зрителей навсегда запечатлелась бабушка в пижаме, весело наигрывающая на гитаре «Калинку-малинку». Или взять картину «Вам и не снилось» – набат молодежи рубежа 70—80-х! Татьяна Ивановна появлялась в конце повествования опять же в роли бабушки. Волевая старуха с сигаретой, со стрижкой под мальчика, философски размышляющая о проблемах воспитания подростов и яростно выламывающая двери.
Режиссер Илья Фрэз очень рационально и, пожалуй, наиболее полно использовал дар перевоплощения Татьяны Пельтцер в кинематографе. Он провел любимую актрису по всем основным киножанрам от эксцентрики («Приключения желтого чемоданчика») до любовной мелодрамы («Личное дело судьи Ивановой») и первым «повысил» ее в ранг прабабушки («Карантин»). Фильмы Фрэза получили немало призов, но мировое признание режиссеру помогла завоевать именно Татьяна Пельтцер. Ее отчаянная бабуля из «Желтого чемоданчика» принесла Илье Фрэзу Венецианского льва. Кто еще из наших актрис мог бы в семьдесят лет танцевать на крыше, прыгать с забора, бегать с песнями по мостовым, кататься, стоя на крыше троллейбуса? Притом, что это не просто клоунада, а настоящая актерская игра, перевоплощение, каскад мимики и шуток.
И совсем не удивительно, что однажды Татьяна Ивановна пришла к роли Бабы Яги. Конечно же, доброй. В киносказке Михаила Юзовского «Там, на неведомых дорожках…» Варвара Егоровна живет, естественно, в избушке на курьих ножках, носит холщовое платье, повязывается вроде бы по-деревенски платком. Рядом – метла, правда, теперь Варвара предпочитает путешествовать на быстроходной печке, потому что «на метле, – как говорит она, – не удержусь, пешком не пойду, а в ступе – холодно». Увлеченно, по-хозяйски собирается она выручать царя Макара, загружает печку всем необходимым. И, когда мальчишка-внучок обрушит на головы злодеев все эти горшки с горячей картошкой, ухваты, тесто, бабка будет азартно подбадривать его.
* * *
Творческий почерк Пельтцер сочетал в себе заразительно веселое и лирическое, тонкий лукавый юмор и грубоватый, сочный комизм. Любое сюжетное положение актриса доводила до логического завершения, выжимая из него все сатирические или комедийные возможности. Делала она это мастерски, легко, весело. Хотя в процессе репетиций Татьяна Ивановна всегда работала сложно, мучительно для себя и для всех, испытывая постоянное недовольство собой. Александр Ширвиндт однажды поделился такими воспоминаниями о Пельтцер: «Все репетиции она начинала с недоверия, брюзжания, якобы непонимания: «Зачем? Куда? Я не понимаю! Я старая! Отпустите меня!» Доведя до ужаса всех и себя, разобрав пьесу по косточкам, она говорила: «Ну, ладно!» и замечательно играла. На худсоветах репертуар обсуждался так: взять советскую пьесу, классическую и… пьесу для старухи. С ее уходом наш театр потерял неизмеримо больше, чем ведущую актрису…»
Татьяна Пельтцер ушла из Театра сатиры в 1977 году. Ушла со скандалом, рассорившись на репетиции спектакля «Горе от ума» с главрежем Валентином Плучеком. Актриса и так давно «точила на него зуб» – Плучек не поставил с ней практически ни одного спектакля. Все лучшее, что сыграла Пельтцер на этой сцене, поставили другие режиссеры. В частности – Марк Захаров.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.