Последние дни Артура Вальтера

Последние дни Артура Вальтера

Работая в Париже, бывшем не только мировым центром, но и центром русской эмиграции, Вальтер не мог не знать, что в действительности происходит в СССР. Информации хватало. И именно поэтому, как впоследствии стало известно, он советовал своим самым близким товарищам по возможности не ездить в Москву.

По всей стране тогда начались аресты по типовым обвинениям – “за активную контрреволюционную троцкистскую деятельность”. Все инакомыслящие, оппозиционеры, хотя бы в чем-то не согласные с проводимой Сталиным политикой, становились врагами, террористами, шпионами и объявлялись троцкистами.

В сентябре 1935 года Артура вызвали в Москву и оставили работать в аппарате службы связи Коминтерна.

Между тем на него накапливались доносы – и в связи с его жизнью и работой во Франции, в дореволюционной России, в СССР, Польше, и по поводу его отношений с людьми, которые в глазах властей были врагами.

“Арно”, парижский сотрудник Вальтера, в своих пространных доносах подробно рассказывает о привлечении им к работе людей, имеющих родственников и друзей – “троцкистов”. В одном из доносов “Арно” пишет:

Я работал свыше двух лет с Вальтером, за все время он никогда не считал нужным поговорить со мной на политическую тему. Мы не имели ни одной партийной обязанности. Он не только не требовал этого, но даже препятствовал этому. Говорил, что мы являемся беспартийными.

Никогда не ставил вопрос перед товарищами, что они работают ради своего убеждения. Людям выплачивались деньги за каждую мелочь, даже вспомогательному персоналу выдавалась, как жалованье, квартирная плата.

Видимо, пламенного большевика из него не получалось.

Тридцатого июля 1936 года заведующий отделом кадров исполкома Коминтерна направляет своему руководству подробную докладную записку с перечнем политических обвинений в адрес Артура начиная с 1918 года. В нем особенно интересен последний, 10-й, пункт и заключение:

10. Жена Вальтера (а через нее и он сам) связана теснейшей дружбой с Пятаковым и его женой.

Резюмируя, я считаю, что на основании изложенного нельзя – без дополнительного следствия – вынести окончательное решение о политфизиономии Вальтера, но что данные эти – даже на этой стадии – достаточны, чтобы поставить вопрос об освобождении Вальтера от работы в аппарате Коминтерна.

Краевский.

Представитель компартии Польши при исполкоме Станислав Скульский в своем письме руководителям Коминтерна докладывает:

Уже в течение полугода затягивается разбор дела Вальтера, поднятого по нашей инициативе в связи с его меньшевистским прошлым и причастности к троцкизму.

Вот фрагмент документа 1935 года из Фонда РГАСПИ:

8. Хавкин (Артур Вальтер)

…В апреле 1919 г. ушел на фронт, где был по февраль 1920 г. Затем работал в НКИД. В 1921 г. в марте подал заявление о выходе из партии в связи с репрессиями против меньшевиков. Во время чистки 1921 г. исключен из партии как некоммунистический элемент. Ввиду сомнительности, выясненной из биографии, и указаний некоторых товарищей, считать необходимым проверку данных.

Оставление на теперешней работе считать нецелесообразным.

Знал ли Артур про эти обличения, трудно сказать. Но то, что он был в поле внимания соответствующих органов, ему наверняка было ясно.

Тем не менее в августе 36-го, в связи с испанскими событиями, Артур был командирован во Францию для установления связи между Парижем и Мадридом. Конечно, в зарубежную командировку в это время надо было бы направлять сотрудника, пользующегося б?льшим политическим доверием, но для выполнения порученного задания других, видно, не нашлось. 5 августа заместителю наркома внутренних дел СССР Фриновскому было направлено секретное поручение:

Прошу дать телеграфное указание на пограничный пункт ВЕЛИКИЕ ЛУКИ о пропуске без личного досмотра бельгийского гражданина БЕРГЕР ЖОЗЕФ, вылетающего из Москвы аэропланом 6 августа 1936 г.

Бельгийский паспорт № С.116056 –.

С этим паспортом в свою последнюю загранкомандировку вылетел Артур. Сыграли свою роль и налаженные ранее связи Вальтера с Мадридом, и то, что в парижском “пункте связи” он работал уже давно, прекрасно зная всю технологию конспиративной работы.

В Москву он вернулся 8 сентября. Это возвращение стало для него роковым, и, думается, он сам предполагал это. Но отказ вернуться оставлял бы в заложниках его семью, друзей, товарищей.

За время его командировки прошел крупный антитроцкистский процесс над Зиновьевым и Каменевым. Готовились новые. Неудивительно, что 12 сентября ему предложили написать подробную автобиографию и объяснительную записку о личных связях с подозреваемыми или уже арестованными троцкистами. Именно в этот день арестовали и Пятакова. Знал ли Артур об этом аресте – неизвестно, но делал все, чтобы не навредить людям, о которых он писал.

Вот что он сообщил о своем знакомстве с Пятаковым:

С Пятаковым я сблизился главным образом по общности наших музыкальных вкусов. Мы оба были горячими поклонниками Бетховена, и неоднократно я захаживал к нему слушать ряд бетховенских симфоний – пластинки, которые я ему подарил, привезя из-за границы. Помнится, как-то он заметил, что он знает только четырех великих людей человечества: это Маркс, Ленин, Сталин и Бетховен.

С огромным увлечением рассказывал он при общих беседах, какие огромные успехи делает СССР в деле хозяйственного строительства. Я видел в нем, вплоть до последней нашей встречи 12 июля 36 г. (на даче в Томилине), горячо преданного партии энтузиаста.

Спустя несколько дней Артур заболевает двусторонним воспалением легких и с 23 сентября находится в Кремлевской больнице. Осложнения, вызванные заболеванием, вынуждают его дольше оставаться там. В справке, выданной, возможно, для НКВД, от 4 ноября и подписанной заместителем главного врача Кремлевской больницы, сказано:

Тов. Вальтер А. Я. находится на лечении в Терапевтическом Стационаре с 23 сентября 1936 г. по поводу последствий перенесенной гриппозной пневмонии. Нуждается в дальнейшем пребывании в больничных условиях в течение продолжительного времени (1–1? месяца).

В конце ноября в Москву вернулась Берта Даниэль, которая в 1932–1934 годах работала у Артура шифровальщицей. На другой день после приезда она посетила его в больнице. Почти через 30 лет в одном из писем к Юре она вспоминала это время:

Артур очень хотел лежать дома, я возражала, так как один товарищ сказал мне, что он “обязательно должен” оставаться в больнице. Я тогда не имела никакого представления о существующей ситуации, но Артур, конечно, понимал все и именно поэтому хотел еще хоть один раз побывать дома. 7 декабря я посетила его в “Люксе” и обещала навестить его 12 декабря.

Когда я была у него дома, он позвонил вниз к вам и попросил, чтобы привели Юру. Паша привела. Артур нас познакомил. Однако поцеловать меня ты отказался. Паша с тобой ушла вниз. К твоей маме…

Двенадцатого декабря я пришла, но вахтер не пустил меня в здание, и я снизу позвонила твоей маме…

Та странным голосом сказала, что Артур поехал на курорт. Я тогда сразу отправилась к своей подруге, которая в моем присутствии говорила с твоей мамой по телефону. Из этого разговора мы поняли, что Артур арестован.

Это случилось в ночь с 10 на 11 декабря в его комнате в “Люксе”. Затем его провели вниз – в комнату, где жили Ася с сыном. Эта ночь навсегда врезалась в память Юры:

Моя кровать стояла в заднем левом углу. Посередине стены стоял шкаф. Я проснулся, закричал: “У нас гости! Будет праздник!” Подошла мама, прикрыла одеялом, сказала: “Спи”. Люди, пришедшие в комнату, рылись в шкафу. Что-то выбрасывали.

Последними словами Артура, сказанными Асе, были: “Не верь никому! Я ни в чем не виноват…”

В протоколе обыска говорится, что среди конфискованного были письма, документы, книги Троцкого и Зиновьева, книги “Ленинизм и троцкизм” и “Логика фракционной борьбы”, финский кинжал в кожаных ножнах, “ремень брючной желтый новый” и т. д.

Сохранилась справка о поступлении отца в больницу Бутырской тюрьмы 11 декабря 1936 года, т. е. в те же сутки, когда он был арестован.

Это был конец 1936 года, и маховик репрессий еще не был достаточно раскручен. Но шли первые громкие политические расправы. Одной из них стал процесс против “антисоветского троцкистского центра”, он же “процесс Пятакова, Радека и других”. Судя по всему, арест Артура был связан с подготовкой к нему.

Профессор Фирсов в своей книге “Секретные коды истории Коминтерна. 1919–1943” пишет:

Контакт с Пятаковым, которому Сталин и Ежов отвели одну из главных ролей во втором процессе над “врагами народа”, обрекал Вальтера на гибель.

Дело вел сотрудник НКВД Лангфанг, известный особой жестокостью в обращении с обвиняемыми.

Имеются протоколы допросов Артура от 14, 19, 20 и 30 декабря 1936 года.

В одном из допросов настойчиво повторяются вопросы, связанные с Пятаковым:

– С какой целью Вас приглашали к Пятакову?

– С тем, чтобы я играл на рояле.

– Как часто Вы бывали у Пятакова?

– 2–3 раза в месяц.

– Какой характер носили Ваши встречи?

– Встречи носили дружественный характер.

– Что Вас связывало с Пятаковым?

– Вопросы музыки.

Разумеется, не таких ответов добивался следователь.

Тридцатого января 1937 года Георгий Пятаков был расстрелян. А 31 января, согласно справке НКВД, Артур умер от гнойного воспаления почек, паралича сердца и удушья. Ему было всего 38 лет – и такой диагноз звучит зловеще для в общем-то здорового человека. Случайно ли совпадение в датах, что за всем этим стоит – узнать, видимо, уже не удастся.

Каких-то других документов о происходившем в Бутырской тюрьме у нас нет.

Когда именно погиб Артур, стало известно только через 20 лет, в 1956 году, после его реабилитации.

На одном из последних допросов Артура спросили, почему он участвовал в стачках на фабрике отца на стороне рабочих. Ответ был такой: “Настроения и чувства того времени можно определить как революционный сентиментализм”. Эти слова по сути являются ключом ко всей его жизни.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.