Глава 25 И ТОНУЛИ СНОВА

Глава 25

И ТОНУЛИ СНОВА

В Киле мой отец в силу своих профессиональных обязанностей одним из первых узнал об обстреле «Атлантиса». Вряд ли я когда-нибудь смогу точно представить, что он чувствовал, особенно узнав о гибели корабля. Ведь он прекрасно знал, какие трудности ожидают уцелевших при обстреле, при этом не подозревая о нашем везении. Страшно подумать, какие адские муки испытывает человек, который жаждет отдать всю свою кровь для спасения близких и не имеет ни малейшей возможности что-нибудь изменить. Ему оставалось только ждать и стараться не показывать свое отчаяние окружающим. Позже он признался, что это был самый страшный период в его жизни. Число уцелевших довольно долго не было известно. Он вообще не знал, уцелел ли хотя бы кто-нибудь. И естественно, опасался самого худшего. Только спустя несколько дней, когда пришло сообщение с U-126, он узнал, что я на борту «Питона». Не знаю, что он при этом чувствовал – благодарность или облегчение, – он мне так никогда и не сказал, не любил делиться чувствами. Но, как оказалось, наши невзгоды еще не кончились. Англичане потопили «Питон»! Вот тогда он уверился, что это конец, и стал казнить себя за то, что когда-то помог мне уйти с минного тральщика. Он считал, что никогда не посмеет взглянуть в глаза моей матери.

Второй инцидент имел место в понедельник. Это был обычный, ничем не примечательный день. «Питон» лениво покачивался на слабых волнах, а у его борта стояли две подводные лодки. По палубе гулял ветерок, не слишком сильный, но достаточный, чтобы полуобнаженные матросы, обслуживающие трубопровод, не поджарились на тропическом солнце заживо.

Команда «Атлантиса» отдыхала. Одни спали, другие нашли себе занятия по душе и с упоением им предавались. Мы были освобождены от обязанности принимать решения и были вполне довольны, вверив свою судьбу в руки товарищей. На «Питоне» мы были всего лишь праздными гостями, и эта роль после двухлетних волнений нам очень нравилась. Мы собирались использовать все выпавшие на нашу долю преимущества.

Я немного почитал, лежа на койке, а потом впал в состояние блаженной апатии. Я не спал, но и не бодрствовал, а медленно плыл куда-то на облаке воспоминаний.

Жужжание пчел вокруг склонивших головы колосков пшеницы, мягкость сочного клевера, благодатное тепло земли, проникающее сквозь благоухающий травяной ковер… Разве это не восхитительно? Я мысленно перенесся в мирные предвоенные годы, когда все это представлялось совершенно обычным. В редкие минуты покоя, выдававшиеся во время наших долгих странствий по океанам, я всегда вспоминал мирные картины прошлой жизни, но сейчас это мне удалось как никогда хорошо. Процессу самогипноза в немалой степени способствовал спокойная, даже ленивая обстановка, и я с удовольствием предавался этому занятию.

Великолепный день у переливающейся на солнце и не потревоженной волнами глади Альстера, белые паруса на фоне голубой воды, зеленые лужайки, ярко раскрашенные зонтики над столиками кафе, прелестная девушка…

Но какого черта…

Красивая мечта разлетелась на миллион осколков. Мгновение – и нет белоснежной яхты, пляжного кафе и чудесной девушки. На «Питоне» сыграли тревогу. Мир закончился. Захлопали двери, по палубам затопали тяжелые ботинки. Послышались грубые мужские голоса – крики, приказы, ругательства. Сонной апатии как не бывало. Я сам не заметил, как очутился на палубе.

– Вижу трехтрубное судно!

Трехтрубное? В течение нескольких мгновений мозг отказывался фиксировать важность сообщения. Потом еще несколько секунд все мы дружно пытались себя обмануть, убедить, что впередсмотрящий вполне мог ошибиться. Мог… Но, увы, не ошибся. И наш необоснованный оптимизм был разрушен новым сообщением – в точности таким же, как то, что явилось началом конца «Атлантиса».

– Feindlicher Kreuzer in Sicht! Feindlicher Kreuzer in Sicht!

А нами овладела другая мысль, абсурдная, но в нее так хотелось верить! Быть может, все это нам только кажется? И вражеский крейсер – воплотившийся в мираж страшный сон? Обман зрения, призрачная иллюзия, которая в следующее мгновение исчезнет? Я видел, как в глазах моих спутников на мгновение вспыхнул огонек сумасшедшей надежды, но сразу угас, не выдержав суровой реальности. Это было не подсознательное возвращение в прошлое, не психологический перенос к пришествию «Девоншира». Наши преследователи были совершенно реальными существами из плоти и крови, а вовсе не фантомами памяти. И «Дорсетшир» был реальным. Он направлялся к нам с торжествующей воинственностью охотничьей собаки, загнавшей в угол лису. Серьезность его намерений наглядно демонстрировала высокая скорость движения, превращавшая попутные волны в пенный водоворот. Надо бежать.

– Отсоединить трубопровод!

Подводные лодки отошли от борта «Питона» и сразу нырнули, словно перепуганные черепахи.

– Полный вперед!

«Питон» задрожал всем корпусом.

– Максимальные обороты!

Персонал машинного отделения делал невозможное, выжимая из машин все, на что они были способны. В удивительно короткий промежуток времени скорость была доведена до 14 узлов, и тихоходный «Питон», словно вспомнив славные годы юности и первые ходовые испытания, устремился вперед.

Я присоединился на мостике к капитану «Питона» и Рогге. Мы все надеялись, хотя для этого не было никаких оснований, что противник совершит какую-нибудь глупую ошибку и субмаринам, которые теперь остались далеко позади, удастся совершить чудо. Потому что при любых других обстоятельств конец был очевиден. Мы шли со скоростью 14 узлов, наш противник – со скоростью 28–30 узлов. Такое соотношение не давало поводов для оптимизма, а лишь позволяло довольно точно вычислить время и место нашего конца.

При встрече с военным кораблем команда судна снабжения была обязана, если нет надежды скрыться, покинуть судно и затопить его. Нельзя было допустить, чтобы судно с ценным грузом попало в руки противника. Мы предприняли попытку спастись бегством в слабой надежде, что устремившийся в погоню «Дорсетшир» даст возможность подводным лодкам себя атаковать. Но поскольку шансов нанести ответный удар со стороны «Питона» не было никаких, моряки «Атлантиса» делали то, что было в их силах, личным примером демонстрируя, что ничего необычного не происходит, и спокойно готовились покинуть судно. Странное зрелище. Среди всеобщей суеты, царившей на «Питоне», наши товарищи на нижней палубе проявляли лишь флегматичное спокойствие профессиональных взломщиков, неторопливо делающих свое дело, точно рассчитав момент прибытия полиции.

Наши лучшие «добытчики» заблаговременно посетили камбуз и вернулись на палубу с грузом булочек и консервированного мяса. Не ожидая приказа, они обшарили кладовую и теперь грузили в шлюпки провиант, стойко игнорируя разворачивающуюся вокруг драму. При этом они безо всякой жалости отбрасывали «добычу», которая могла бы показаться чрезвычайно привлекательной при более благоприятных обстоятельствах, но в шлюпке в открытом море могла только помешать. Да. Они, без каких бы то ни было сомнений, оставили на судне все спиртные напитки. В шлюпку не было погружено ни одной бутылки скотча, зато питьевая вода туда отправлялась во всей возможной таре. Подобные действия нельзя было не одобрить – к несчастью, только эти люди занимались на борту действительно полезным делом.

В течение получаса продолжалось преследование, а потом наши размышления и надежды прервал громкий свист, коим возвестил о своем появлении первый 8-дюймовый снаряд с «Дорсетшира». Звук был пронзительный, как фабричный гудок, предупреждающий, что свободное время закончилось – пора работать. Еще один снаряд, поднявший высокий фонтан совсем недалеко от борта.

– Руль до упора!

Но на руле никого не было. Матрос «Питона», еще минуту назад сжимавший штурвал вспотевшими от ужаса руками, исчез. Я схватил штурвал и резко повернул его до упора. Слишком резко! Продолжая двигаться на весьма приличной для себя скорости, «Питон» сильно накренился. Но в неразберихе, воцарившейся на борту, моей ошибки никто не заметил. Причем неразбериха была вызвана не паникой, а какой-то всеобщей бесцельностью, являя разительный контраст между необученным, хотя и храбрым гражданским персоналом, и военной командой, спаянной в единое целое опытом и дисциплиной. А пока я с одобрением думал о том, как хорошо реакция нашей команды оправдала изрядно надоевшую всем строгую приверженность Рогге «правилам», в судовых кладовых разыгралась настоящая трагикомедия. Но мы пока о ней не знали.

«Питон» вез самые разные виды снабжения подводников, в том числе изрядное количество кожаных курток. Памятуя о холодных ночах в шлюпках, некоторые из наших людей отправились вниз, чтобы разжиться этой удобной теплой одеждой, причем, по возможности, с запасом.

– Вы что? – возмутился кладовщик. – Это нельзя трогать без разрешения офицера!

Протесты и объяснения моряков не были услышаны. Старый кладовщик, очень гордый своей службой на военно-морском флоте в молодые годы, стоял насмерть. Я не слышал об этом происшествии, пока мы все не оказались в шлюпках, и я спросил, почему никто не поступил так, как я. Возмущенные жалобы (причем становившиеся все более озлобленными по мере ночного понижения температуры) наглядно доказали, что в строгой приверженности военных моряков дисциплине все же наличествуют отдельные практические недостатки. Я искренне пожалел, что в тот день запасами ведал не торговый моряк, наверняка не столь твердолобый. Сразу скажу, что на гостеприимство капитана «Питона» у меня не было оснований жаловаться. В беде он проявил себя как настоящий друг, философски относившийся к жизненным передрягам. Когда люди столпились у борта, он повернулся ко мне и спокойно проговорил:

– Если у вас есть желание пройтись, я с удовольствием покажу вам свой гардероб и предложу воспользоваться его содержимым.

Что ж, на мне действительно была моя лучшая одежда, но носил я ее уже довольно давно и с тоской подумывал о том, что хотя бы рубашку желательно иногда менять. Поэтому я с радостью согласился на это великодушное предложение и спустя несколько минут стал богаче на красивую шелковую рубашку. Я до сего дня храню ее, как память.

Минуты шли. Шлюпки уже были на три четверти заполнены. Мы были готовы покинуть судно, когда неожиданно для всех на свободу вырвалось белое удушающее облако, заставившее офицеров, позабыв о сдержанности, возмущенно завопить:

– Чертов идиот! Проклятый ублюдок!

Это один из матросов повернул клапан дымовой завесы. Его действия можно было расценить как открытое вредительство. Появление дымовой завесы давало повод англичанам снова открыть огонь, а даже представить себе страшно, что мог натворить снаряд, разорвавшись среди беззащитных людей, находящихся на спасательных шлюпках. Поэтому возмущение было вполне оправданным. Я с тревогой ждал. Но ничего не произошло. «Дорсетшир» выполнял бесконечную серию противолодочных зигзагов на скорости не менее 28 узлов. Очевидно, его команда чувствовала себя достаточно уверенно, чтобы позволить себе проявить доброту и «простить» нам этот проступок. Мы не могли мысленно не поблагодарить англичан, причем наша благодарность была сродни признательности осужденных, получивших неожиданное помилование. Наши противники явно не собирались убивать ради убийства. Они стремились покончить с судном, а его конец был уже недалек.

За тем, как тонул «Питон», я наблюдал с более выгодной позиции, чем за гибелью «Атлантиса». Когда взорвались снаряды, я сделал несколько фотографий, находясь на борту одного из вельботов, которые наша пессимистичная предусмотрительность спасла после прибытия на «Питон». Как правы мы были, утверждая, что никому не дано предугадать, когда они могут понадобиться. А ведь офицеры «Питона» не желали поднимать их на борт, утверждая, что они слишком тяжелы для шлюпбалок. Только Рогге настоял на своем. Теперь, пребывая в относительной безопасности, я лениво размышлял, что бы мы делали, не прояви наш капитан упорства, поскольку «Дорсетшир» покидал место действия. Очевидно, его командир мудро рассудил, что нет никакого смысла становиться мишенью для субмарин, присутствие которых наверняка не осталось незамеченным. Даже при наличии вельботов все спасательные средства были донельзя перегружены, а наши судьбы – неопределенными.

Когда противник скрылся из вида, всплыла одна из подлодок, и шлюпки сбились вокруг нее (история повторяется!). Командир сказал, что атаковал крейсер, но торпеды прошли мимо.

– Он двигался слишком быстро! Очень сложная мишень. Мы никогда не могли предугадать ее следующий маневр.

Потом всплыла и другая субмарина. Ее командиру повезло еще меньше. Торпедные аппараты лодки были неисправны, и он вообще ничего не мог предпринять.

Полоса везения, безусловно, закончилась. Но все-таки мы остались невредимы, и это было главное. Подводники решили нам помочь. К этому времени все мы – кто в большей степени, кто в меньшей – оказались во власти депрессии. Только теперь мы начали понимать размах операции, в которую были вовлечены и быстро потеряны и «Атлантис», и «Питон». В этих отнюдь не часто посещаемых водах за две недели мы встретили четыре немецкие подводные лодки. А сколько всего их находилось здесь, не знал никто. Их активность имела грозные последствия – контрмеры англичан. Чем больше мы думали обо всем происшедшем, тем яснее становился план командования. Наши суда стали вспомогательными инструментами в грандиозной схеме снабжения топливом и припасами подводных лодок, призванных развернуть массированное наступление на кейптаунские конвои. Это ясно. Только удручающе очевидным представлялся факт, что британцы знали о нашей деятельности задолго до нашего появления. Это, в свою очередь, наводило на другие мысли, которые не могли не удручать. Если объектом постоянного поиска являлись именно суда снабжения, уничтожавшиеся решительно и безжалостно, нам, скорее всего, следует оставить надежду благополучно добраться до дома.

– Вражеский самолет! Вражеский самолет!

Донесшийся с мостика подлодки крик вернул нас к реальности. За время, прошедшее после ухода «Дорсетшира», мы позволили себе расслабиться и повели себя беззаботно. Слишком беззаботно. Крейсер-то ушел, но вместо него пожаловал самолет – столь же нежелательный гость, как и корабль. Подводные лодки проворно нырнули, заставив вельбот пуститься в безумный танец на краю закрутившегося на месте погружения водоворота. Буквально через секунду над спасательными шлюпками скользнула тень самолета. Я инстинктивно вздрогнул и пригнулся. Другие вели себя так же. Теперь жди беды. Сейчас вслед за субмариной полетят бомбы, и поверхность воды покроется кусками нашей дрожащей плоти и осколками костей. Сейчас начнется. Самолет выполнил вираж и пошел на второй заход, летя очень низко. Рев его двигателей казался оглушающим. Я ухватился за планширь и закрыл глаза. Ну вот и все. Но смертельный дождь так и не начался. Гидросамолет сделал круг всего лишь в нескольких метрах над водой, но не сбросил ни одной бомбы. Когда он лег на обратный курс, мы дружно помахали ему вслед. Почему мы остались живы? Стало ли это следствием некоего рыцарства, помноженного на убежденность, что лодки уже ушли слишком глубоко, чтобы бомбы могли причинить им вред? Или бомбежка попросту не входила в задачу летчиков, и самолет вылетел только для разведывательного патрулирования, не имея на борту бомб? А может быть, в гуще вельботов, шлюпок и плотов субмарины остались незамеченными? Ответа мы не знали, но, чувствуя невыразимое облегчение, всей душой хотели верить в лучшее.

Прошло довольно много времени, прежде чем подлодки снова показались на поверхности. На сей раз их появлению предшествовал тщательнейший перископный осмотр водной поверхности и неба. Мы тоже смотрели во все глаза и внимательно прислушивались к любым посторонним звукам. Жизнь, похоже, решила не баловать нас упорядоченной монотонностью. Даже в этих сравнительно тихих водах Южной Атлантики море кишело кораблями, как портсмутская гавань во время недели военно-морского флота, а дом казался еще более далеким, чем это утверждала карта. Только позже мы узнали, что разоблачение «Атлантиса» привело к роковой встрече еще двух кораблей. К месту действия шли крейсер «Данедин» и U-124. Их маршруты и судьбы пересеклись. Только на этот раз победителем оказалась немецкая подводная лодка. «Данедин» был торпедирован и затонул, понеся большие потери в команде.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.