ТРИ ДНЯ ВМЕСТЕ С АРИЕЙ ДЕНЬ ПЕРВЫЙ. РЕПЕТИЦИЯ

ТРИ ДНЯ ВМЕСТЕ С АРИЕЙ

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ. РЕПЕТИЦИЯ

Эта глава была затеяна для того, чтобы вы могли наиболее точно почувствовать разницу между внешней «обложкой» деятельности группы и столь тонкой материей, каковой является «творческий процесс». Именно поэтому я внедрился в коллектив.

Самое сложное в нашем шпионском деле — создать иллюзию собственного отсутствия. В идеале, конечно, неплохо бы, чтобы музыканты перестали замечать меня хоть на некоторое время. Как поется в какой-то дурацкой песне: «на три дня, на три дня вы забудьте про меня…».

«Три дня» были выбраны совершенно произвольно. Мне повезло, что за это время «арийцы» плодотворно репетировали, съездили в гастрольный микротур и дали один большой концерт в Москве. Вообще наблюдать за «арийцами» интересно и забавно. Особенно на репетиции. Особенно тогда, когда «на производственный поток» ставятся новые вещи. Вот я и сижу на их репетиционной базе, вяло потягивая пиво — жарко! — и выкуривая одну сигарету за другой: очень люблю курить.

Первым появляется Терентий, традиционно спрашивает меня: «Как дела?» и, получив в ответ не менее традиционное: «Нормально, Сережа, нормально», убегает куда-то по своим заботам. В «Арии» Терентьев заведует студийно-хозяйственными вопросами, поэтому все, что касается конкретно базы, висит на нем. Следующим должен придти обязательно Саша Манякин. Так и есть — спустя двадцать минут после Терентия в дверях появляется Манякин, держа под мышкой толстую «железнодорожную» газету. Он начинает не спеша, по-деревенски основательно расставлять свое барабанное хозяйство.

Появление на базе Владимира Холстинина почти всегда сопряжено с какой-то мистикой. То есть никогда нельзя быть на 100 % уверенным, что он на самом деле не пришел раньше всех и сейчас не сидит где-нибудь в углу, аки паук, погруженный в анализ новых возможностей своей очередной гитары. Теоретически его можно запеленговать по писку пейджера, но это только теоретически, ибо Холст — по моему глубокому убеждению — стесняется этого «модного» прибора и просматривает все свои сообщения, только перейдя из одного укромного места в другое, еще более укромное.

Дубинин попадает на базу с шумом и грохотом. На вопрос, как дела, он выдает неопределенный жест, который с одинаковым успехом может означать выигрыш в лотерее, покупку новой бас-гитары или внезапную смерть всех ближайших родственников. Наверное, на него так действует именно дорога, потому что минут через десять он успокаивается, садится на свое место (рядом с Манякиным и барабанами) и начинает играть бесконечный пассаж, прерываясь только на то, чтобы покурить или, в свою очередь, неожиданно спросить меня — ну что, мол, как дела?

Кипелов появляется всегда в последнюю очередь. Не заметить его появление просто невозможно: у Валерия тембр голоса даже при обычном разговоре на пол-октавы выше всех окружающих. «О, при-ивет, — растягивает Кипелов, увидев меня, — слушай, жара на улице — почему ты все время в черном ходишь, как чернокнижник какой то?»

Что меня в «Арии» подкупает, так это их дисциплина. Могу поспорить, такая слаженность и единообразие в мыслях достигается только после нескольких лет совместных концертов. Непосвященному может показаться, что это не репетиция группы, которой скоро стукнет пятнадцать лет, а так — музыканты под-жемовать собрались. Впечатление обманчивое — каждый озабочен именно тем фрагментом из новых творений, который хуже всего выучил. Это — так, только разминка. «Арийцы» развлекаются. Неожиданно Виталик затягивает блюзовую гармонию, наверное по мотивам его любимого «Grand Funk», Терентий ее подхватывает, а Холст, недоуменно поглядывая на них обоих, выбирает компромиссный вариант и принимается играть чистым звуком некий загадочный перебор, сильно смахивающий на «Animals». Самого Холста это очень забавляет. Неожиданно Дубинин резко обрывает творчество: «Стойте! Теря, ты в какой тональности играешь?». — «В ми». — «Ну а я-то в си!» — надрывается Дуб. «А я так и понял. Потом», ~ невозмутимо отвечает Терентий. «Ладно, — обреченно машет рукой Дубинин, поняв, что поддеть Терентьева сегодня ему не удастся. — Вернемся к нашим баранам. Музыка закончилась!»

На самом деле музыка только началась. «Арии» предстоят два тяжелых дня. Сначала они поедут играть в город, отстоящий от столицы километров на двести пятьдесят, а буквально через день у них будет концерт на престижной площадке в центре Москвы — презентация нового альбома. «Арийцы» готовятся к концертам и прогоняют весь сет, попутно решая, какие вещи играть, а какие — нет. Репетируют они весьма сосредоточенно: Холстинин на ходу занимается производственной гимнастикой и играет свои соло, то припадая на одно колено, то практически растягиваясь в шпагат; Кипелов «отрабатывает» реакцию зала, размахивая руками в тех местах, где фанаты будут обязательно подпевать; Дубинин выплескивает энергию где-то перед воображаемым пятнадцатитысячным стадионом: делает устрашающие гримасы, размахивает грифом, дрыгает ногами в разные стороны и активно подпевает, хотя микрофона на репетиции для него не предусмотрено.

После исполнения «обязательных» — по случаю тура «Генератор Зла» — вещей из соответствующего альбома начинается дискуссия. «Давайте сыграем эту… «Следуй За Мной», — с притворным безразличием предлагает Кипелов. — Хорошая ведь песня!» «Давайте! — немного поразмыслив, кивает Дуб. — Только сначала перекурим».

Во время перекура на базу приходят какие-то приднестровские фаны и рассаживаются как у себя дома. Дубинин очень нехорошо на них посматривает, но решает не портить ни себе, ни им настроение. В конце концов их удается выпроводить, дав автографы. Все оперативно расписываются, и только Кипелов судорожно ищет свои очки — без них он практически ничего не видит.

Погоняв концертный сет, «арийцы» начинают готовить новый материал. Когда я говорю «начинают готовить новый материал», это не значит, что прямо здесь на репетиции что-то придумывается. Упаси бог! Все уже давно придумано, записано на каких-то своих домашних портативных студиях, а здесь уточняется и обкатывается. «Какую теперь будем играть?» — любопытствует Манякин, высовываясь из-за тарелок. «Ну эту…», — делает неопределенный жест Дуб и, не находя нужных слов, играет первые аккорды на бас-гитаре. «Понял», — коротко отвечает Александр, снова скрываясь за своей «батареей».

День проходит незаметно. Я смотрю на часы — начали в полтретьего, закончили в полседьмого, и за все это время только пять перекуров. Завидная работоспособность!

После репетиции у каждого свои дела. Дубинин натягивает на себя куртку и незаметно исчезает. Терентьев срывается со стула, чтобы поскорее занять место у телефонного аппарата, а затем, вытянув ноги, долго и с наслаждением разговаривает. Это уже традиция. Разговаривать он может очень долго; так долго, что спустя некоторое время просто забываешь о его существовании.

Холстинин, обнаружив какую-то мелкую неисправность в своей гитаре, достает отвертки и начинает разбирать по порядку всю электронику. Манякин собирает свои принадлежности, но никуда не спешит. Я предлагаю выпить пива. Манякин — за. Барабанный техник Женя Шидловский, на концертах исполняющий также и функции клавишника, вопросительно смотрит на шефа. Шеф кивает ему в ответ — сегодня можно! «Мне тоже можно! — раздается со стороны телефона голос Терентия. — У меня сегодня свеча сломалась!» Заметив мой недоуменный взгляд, Манякин поясняет: после покупки автомобиля речь Терентьева пополнилась некоторыми техническими терминами, которые в контексте сделанного мною предложения следует понимать так: «У меня сломалась свеча, машину мне не вести, а значит мне тоже можно выпить пива».

Попивая пиво, мы договариваемся о месте завтрашней встречи. Я узнаю, что мы отправимся на автобусе, дорога займет около четырех часов, а встречаемся ровно в 10.00. Что ж, очень хорошо…