ВИТАЛИИ ДУБИНИН ИНТЕРВЬЮ С ПРИСТРАСТИЕМ

ВИТАЛИИ ДУБИНИН

ИНТЕРВЬЮ С ПРИСТРАСТИЕМ

Виталий Дубинин — институтский однокашник Владимира Холстинина. Однако они не только вместе окончили институт, но также вместе создали свой первый проект «Волшебные Сумерки», вместе играли в группе «Альфа», а впоследствии встретились и в «Арии». После появления Дубинина в составе он сразу же стал основным композитором, однако на всевозможные комплименты в свой адрес, а уж тем более на восхваление его композиторского таланта отвечает предельно иронично: «Если никто больше песен не пишет, так и пишущий дурак покажется талантливым!..».

Виталий Дубинин окончил не только Московский энергетический институт, но и Гнесинское училище по классу вокала. Во всех песнях группы, если только они написаны не Кипело-вым (а таковых у «Арии» немного), вокальная линия намечается Виталием. Однако во время общения с ним автор книги обнаружил у Виталия и прочие, не музыкальные, таланты. Во время заключительной стадии работы над данной книгой Виталий своим предельно внимательным взглядом заметил многие микроскопические несоответствия, чем дал возможность для их точной коррекции…

— Для начала несколько традиционных вопросов…

— Тогда не обижайся, если получишь несколько традиционных ответов!

— В данном случае это даже хорошо, поскольку речь пойдет о твоем детстве, а тут придумать что-либо крайне сложно. Итак, где ты родился, вырос и получил «музыкальное крещение»?

— Я вырос в подмосковном Внукове. В 1969 впервые услышал рок — это были «Beatles», Elvis Presley и «Creedence», а двоюродный брат показал мне аккорды «Дома Восходящего Солнца». В шестом классе мы с парнями решили что-нибудь поиграть вместе. Весь состав был укомплектован, не хватало только барабанщика. Я согласился, и до восьмого класса играл на барабанах. Однако инстинктивное влечение к басу я чувствовал уже тогда, то и дело объясняя басисту, что и как играть. Ну а с девятого класса я плотно перешел на бас-гитару.

— Скажи, а кто из бас-гитаристов был тогда твоим кумиром и, быть может, является таковым сейчас?

— Мне всегда нравилось, как играет Мэл Шанчер — бас-гитарист «Grand Funk Railroad». Уж больно сочно он играет, бас на переднем плане, да еще и с фузом! (В какой-то степени это пристрастие воплотилось в композиции «Пытка Тишиной» с последнего «арийского» альбома «Генератор Зла», которую Виталий к тому же еще сам спел. — Прим, автора.) Я тебя не очень удивлю, если скажу, что еще мне нравится Стив Харрис?

— Неужто? Буду знать! Ну и последний «традиционный» вопрос — как вы познакомились с Холстининым?

— Мы с Холстом вместе учились в институте, начиная с 1975 года. Помню, 31-го августа объявили субботник для вновь поступивших на наш факультет. Задача была поставлена самая что ни на есть тривиальная — перетащить кровати по коридорам общежития. Со всего факультета явились только четыре человека: я с другом и Холст — тоже с другом. В краткие минуты отдыха между работой с кроватями говорили, естественно, о музыке. Холстинин сознался, что является счастливым обладателем нот «Deep Purple». Во мне взыграл здоровый интерес: «А ты можешь дать посмотреть?» — спросил я его. «А у тебя голос есть, чтобы такое спеть?» — надменно, вопросом на вопрос, отвечал Холст. Потом был конкурс факультетских ансамблей. У меня была своя группа, как и у Володьки, однако по стечению обстоятельств мой коллектив занял первое место, а холстининскии не занял никакого — так Холст был наказан за весь его скептицизм в отношении меня и моего голоса, применительно к «Deep Purple»… По результатам конкурса моей группе выдали аппарат и позволили свободно репетировать. Однако после года плодотворных репетиций и выступлений на танцах все благополучно развалилось.

Но наши пути не разошлись, ибо мы регулярно вместе наматывали круги на занятиях физкультурой. Там-то и родилась безумная идея создания совместного проекта, тем более что у меня был приятель-клавишник, с которым мы учились еще в школе. Он-то и подкинул мазу насчет аппарата, которым заведовал некто Юра Фишкин. Сказано — сделано. Собрались у Фишкина, погоняли пару песен «Grand Funk» (надо заметить, я уже тогда очень любил этот ансамбль), и решили, что можно что-нибудь сотворить вместе. Оставалось как-нибудь назвать наш проект. Холст в какой-то книге вычитал название «Великие Сумерки», и оно ему дико понравилось. Он рассказал мне, в ответ на что я спросил: «А почему «великие»?..». Он говорит: «Я тоже думаю, что «великие» нужно заменить. Давай возьмем слово «волшебные»…». Получилось очень даже загадочно и романтично — в те времена такие названия были в моде, достаточно вспомнить «Рубиновую Атаку» или «Високосное Лето». Мы плотно играли до 1979 года, ездили в Алушту и еще в какие-то немыслимые места. В 1981 мы умудрились записать на телевидении аж четыре песни. Песни получились, естественно, припопсованные — иначе бы нам никто не дал записываться на телевидении, зато все звучало очень профессионально. Но в 1982 году «Волшебные Сумерки» распались…

В феврале 1983 года после долгого затишья мне вновь позвонил Холстинин и сообщил следующую новость: «Тут Сергей Сарычев группу набирает, давай попробуй…». Так я оказался в «Альфе». В 1983 мы записали первый альбом и начали готовиться к прослушиванию для Росконцерта. Однако тут нас ждал великий облом. Номером нас взять согласились, а вот отделением — ни в какую! Сарычев зарубился, был даже такой момент, когда он собрал нас и сказал: «Парни, я вас не держу, занимай тесь чем хотите, все равно играть нам не дают!». А я как раз с работы основной уволился — работал я на «ящике» и закосил на здоровье, чтобы в музыку с головой уйти. И как раз всплыл все тот же клавишник из «Волшебных Сумерек» — Алексей Максимов по кличке «Гусля» — и предложил поработать у Векштейна в «Поющих Сердцах».

Пришли мы к Векштейну, спели пару песен из репертуара «Волшебных Сумерек» (те, что записали в 1981 на телевидении), и он ни с того ни с сего дал нам добро. Однако в самый последний момент Леша Максимов решил учиться в музучилище, и к Векштейну не пошел, и я остался один как перст. Басист там уже был, поэтому меня определили одним из вокалистов. Надо сказать, что к 1983 году того, «основного», состава «Поющих Сердец» уже не было. Векштейн набрал новых музыкантов, но идеи, так называемого основного стержня, в группе не было. И я стал петь те три песни «Сумерек» (их автором был «Гусля») на концертах в составе «Поющих Сердец». Мне аккомпанировали, потом другие музыканты исполняли что-то типа джаз-рока. Получался этакий винегрет, и на той стадии Векштейна это устраивало. Виктор Яковлевич подобным образом собирал приличный состав, после чего собирался сам творчески им «рулить». Впоследствии, когда его музыканты создали «Арию», у него хватило ума не мешать им… В том же 1983 году я поступил в Гнесинку, «на шару», без всякого протеже — просто спел две песни своим обычным голосом. А когда начались плотные гастроли с «Поющими Сердцами», мне в Гнесинке поставили ультиматум: или учись, или по гастролям разъезжай. Терять было особенно нечего, платили мне тогда 12 рублей за концерт — ведь я пел не всю программу, основная роль была у Тони Жмаковой, бред полный, короче. К тому же и группы тогда не было: каждый тянул в свою сторону — как лебедь, рак и щука. Я ушел и стал работать в кабаке — ведь надо было семью кормить. Это уже шел 1984 год. Потом как раз Фестиваль молодежи и студентов в Москве начался, перестройка, гласность, а я в кабаке сижу. Обидно. Кто-то из ребят, с которыми мы вместе играли, присоветовал мне поехать с какой-то программой по Северному Кавказу. Я согласился и отправился на Кавказ. Там меня приметил один мужичок из Северо-Осетинской филармонии: «Давай к нам! Дадим тебе отделение, состав наберешь!». Ну, всю муть, что там происходила, даже нет смысла пересказывать. И после всех этих безрезультатных попыток я совсем в уныние впал. А в Москве хэви-метал вовсю гуляет — «Ария», «Черный Кофе». Я знал, что Холст там нарезает, и потихоньку радовался за него, негодяя. — И вот в декабре 1986 года прихожу я в «Метелицу», там тусовка великая — открытие какого-то рок-клуба, что ли — встречаю Векштейна и спрашиваю у него: «Ну что, как ребята?», а он уныло: «Да вот они разваливаются»… Через несколько дней я перезвонил Володе и говорю ему: «А нельзя ли мне попробовать вместо Грановского?». «Я тоже про тебя думал», — отвечает он. — А ты сможешь?» «Ну, Володя, — говорю я, — давай попробуем! Я же не говорю: меня — и все!». Он отвечает: «Да пробуй, ради бога!»…

Ну, правда, Холстинин мне сильно помог. Когда мы первый раз собрались, и я сыграл ему то ли «Тореро», то ли «Бивни Черных Скал», он, конечно, обалдел. Но выдержал мужественно, сказал лишь: «Да!..». Мне-то казалось, что я сыграл просто «супер», — ведь я два дня на простой гитаре ковырял. Потом он говорит мне: «У нас в январе концерты в «Дружбе», после чего мы расходимся. Тогда-то и будет настоящее прослушивание. Го товься!». Я взял у знакомых чешскую бас-гитару «Iris» (своей тогда уже несколько лет как не было), заперся дома и плотно засел с фонограммами «Арии». В моем распоряжении было не более десяти дней…

Сидел, занимался. Потом пришел на прослушивание и сыграл несколько песен, причем начинал с самой трудной — «Тореро». Помню, Кипелов тогда сказал: «Надо же, сыграл!», И мнение Холстинина много значило, а он мне по дружбе сделал протекцию. Свою роль сыграл и тот факт, что Векштейн меня знал по работе в «Поющих Сердцах», откуда ушел я мирно, без скандалов с ним. В общем, все сложилось один к одному.

— Жизнь рок-музыканта, тем более такого известного, как ты, — это непрерывные гастроли и переезды по всей стране. Можешь вспомнить, когда именно ты почувствовал самый кайф от концертных туров и когда они тебе окончательно осточертели?

— Не знаю, мне всегда нравилось ездить на гастроли, ведь я пристрастился к этому еще задолго до «Арии». Самый знаменитый тур — это, конечно, «Герой Асфальта». Столько тогда было всевозможных приключений! Сцена и молодость, вино и женщины… А в начале 1987 года я развелся с первой женой. (Первой женой Виталия Дубинина была известный телепродюсер Марта Могилевская. — Прим, автора.) Тут песни как начали писаться! Не зря говорят, что для творческого состояния нужно, чтобы настроение было не самым хорошим. Я с этим полностью согласен. Вообще, надоедало на гастроли ездить только тогда, когда из-за дороговизны стало невозможно вывозить с собой нормальный аппарат. А местные устроители чаще всего выставляли просто «дрова». Естественно, все удовольствие от игры моментально испарялось… А в 1995 каждый из музыкантов «Арии» купил себе собственный комбик, купили барабаны, микрофоны. Сейчас куда бы мы ни приехали, за звук на сцене мы отвечаем полностью — ведь мы слышим звук только на сцене. (Звук в зале зависит только лишь от уровня порталов, выставленных организаторами. — Прим, автора.) Кстати, могу привести недавний пример. Мы играли в Киеве. Вместе с нами выступали «Агата Кристи», «Чайф», «Сплин» — все плевались. У нас было все свое, и мы чувствовали себя в этом звуке прекрасно. Так что на гастроли мне ездить не расхотелось.

— Виталик, ты — главный «арийский» композитор. Позволь в таком случае поинтересоваться и у тебя, почему «Арию» столь часто упрекают в похожести на «Iron Maiden»?

— Ты тоже так считаешь?

— Ну, положим, я так не считаю.

— Не знаю, если только по ритмике. Ведь у «Арии» совершенно другая мелодика, все песни распевные — такого у «Iron Maiden» никогда не было и быть не могло. Встречаются, конечно, какие-то похожие моменты. Дело в том, что «Iron Maiden» — очень специфическая группа. Иногда я не сразу могу распознать какую-нибудь другую группу. Что касается «Iron Maiden», то за счет их специфических ритмов и индивидуального звучания они определяются мгновенно. Таких группы в мире, по-моему, всего две — «Iron Maiden» и «Ария».

— Ты можешь описать свое творческое взаимодействие с Холстининым? Ведь, судя по буклетам «арийских» пластинок, многие композиции группы сочинены вами вместе?

— Это не совсем так… Обычно я приношу готовую песню и играю ее на обычной гитаре так, как я сыграл бы ее в подъезде, при этом пою ее на неком псевдоанглийском языке. После этого я спрашиваю Володю:

— В таком варианте нравится?

— Да, — отвечает Холст, — нравится. ~ Будем делать?

— Будем!

Тогда я играю ту же вещь уже на другом, более подробном, уровне.

— Вот, у меня есть следующий аранжированный ход на такой то рифф, — говорю я. — Вот здесь есть такие вот проходы гитарные. Нравится?

— Нравится!

— Хочешь что-то изменить?

— Я считаю, что вот здесь, ~ говорит мне Володя, — нужно вот то-то изменить…

У меня лично всегда было отношение такое: если нравится, пусть что-нибудь изменит. Предположим, у меня было: тара-дара-та, тара-дара-дара-там. А после Володиной корректуры стало: тара-дара-та, та-тарда-ра-дара-там. После этого я говорю что-то типа «Отлично. Так стало еще лучше», и мы подготавливаем кассету-заготовку для Пушкиной, под которую она будет писать текст, ориентируясь на пропетую мной вокальную партию на несуществующем марсианском языке. Конечно, так происходит далеко не всегда, например в случае с «Балладой О Древнерусском Воине», «Игрой С Огнем» или «Обманом» есть его вклад и в мелодию, и в гармонию песни, а не только в аранжировку.

— Скажи, а тотальная кровавость текстов — это заслуга Пушкиной или твоя с Холстининым?

— Ну как сказать? В основном, все идеи текстов исходили от Холстинина. Это он у нас человек образованный… Лично я никогда не вдавался в смысловые подробности. Я только деликатно уточнял: вот это — про любовь, это — про жизнь, это — про смерть; а Холст давал текстам смысловую нагрузку, которую Пушкина потом облекала в стихи. Был, правда, один момент, когда на Пушкину напал творческий стопор, и она никак не могла написать третий куплет. Пришлось мне применить свой «поэтический дар».

— Уж не «Бесы» ли это, где ты посоветовал перенести первые две строчки в самый конец?

— «Бесы». Они самые.

— Ты пишешь музыку в достаточно определенном стиле, назовем его «стилем «Арии». Неужели тебе никогда не хотелось записать альбом в каком-либо ином стиле, абсолютно не похожем на «Арию»?

— До «Арии» у меня был довольно скромный сочинительский опыт: ограничивался он бренчанием на гитаре да записью пары песен в студии — ведь раньше мы исполняли чужие песни. И только в составе «Арии» я стал писать музыку, причем музыку именно для конкретной группы с конкретным стилем. Конечно, у меня иногда появляются песенки, которые невозможно втиснуть в «арийские» рамки, но я никогда не задумывался, как их реализовать. Кстати, не далее как вчера Маргарита Пушкина тоже начала наседать на меня: «Давай, тебе надо записать сольный альбом!». Не знаю. Если делать это лишь для того, чтобы реализовать свою творческую потенцию, то я пока не вижу в этом никакого смысла. Для моих композиторских способностей пока хватает «арийского» поля деятельности.

Пожалуй, Виталий прав. Судя по последнему великолепному «арийскому» альбому «Генератор Зла», 60 процентов музыки которого принадлежат Дубинину, ему действительно не стоит отвлекаться на посторонние дела. Так для «Арии», да и для всей отечественной рок-музыки, будет полезней…