19 Проклятие дома Онассиса

19

Проклятие дома Онассиса

Куда попал я? В дом Атрея, проклятый богами!

Эсхил. Агамемнон

10 февраля 1970 года Максин Чешир, вечная заноза для Джеки, сообщила, что на одном из аукционов неизвестно откуда появились и будут проданы четыре письма Джеки к Росу Гилпатрику, написанные между 1963 и 1968 годами, и опубликовала небольшие выдержки. Два более ранних письма – невинные благодарственные записки, а вот два других – длинные любовные послания. Одно, датированное 13 июня 1963 года, выдержано в кокетливом стиле, какой Джеки использовала в письмах к друзьям-мужчинам, а последнее, судя по дате, написано во время медового месяца с Онассисом:

Милый Рос, я хотела сказать тебе до отъезда [о свадьбе с Онассисом], но события развивались куда быстрее, чем я рассчитывала.

Спасибо за теплые слова [Гилпатрик пожелал ей счастья]. Дорогой Рос, ты знаешь, что? ты значил для меня и значишь. С любовью, Джеки.

Новость вызвала сенсацию. Чарлз Гамильтон, занимавшийся продажей автографов, рассказывал, что «мистер Гилпатрик по телефону, кажется, плакал. Голос у него дрожал, он опасался, что продажа писем положит конец его дружбе с миссис Онассис». По странному совпадению третья жена Гилпатрика, Маделин, именно тогда подала на развод, хотя и отрицала, что это связано с письмами. Нэнси Таккерман пришлось опубликовать заявление, опровергающее причастность Джеки к разводу Гилпатриков, но, увы, все испортила Маделин, которая якобы заявила Chicago Daily News, что ее муж и Джеки были «очень, очень близки», и добавила, что у нее есть на сей счет свои соображения, которые она излагать не станет, однако их отношения длились долго.

Онассис закрыл бы глаза на нежную дружбу Джеки с Гилпатриком, тем более что знал об этом (пресса широко освещала их совместную поездку на Юкатан в марте 1968-го), но его мужское самолюбие было оскорблено, ведь новая жена во время медового месяца писала теплые письма другому мужчине. Вдобавок он не любил публичности, считая, что она наносит ему вред. В разговоре со старым другом Костой Грацосом Онассис якобы посетовал: «Боже, я выставил себя круглым дураком».

Око за око – Аристотель перестал скрывать свои отношения с Каллас. В мае он провел с ней четыре вечера, причем был замечен уходящим от нее в час ночи. 21 мая журналисты сфотографировали его у «Максима», где он ужинал с Каллас и ее подругой. Предупрежденная Артемидой, Джеки спешно вылетела в Париж, чтобы занять место рядом с Ари. Джонни Мейеру, который улаживал конфликты в семействе Онассис, велели обеспечить съемку семейной идиллии. От «Максима» Джеки и Онассис отправились в ночной клуб. Джеки недвусмысленно дала Марии понять: я его жена, я номер один. Каллас, расстроенная, что ее снова использовали, провела три ночи без сна и нечаянно приняла слишком большую дозу снотворного. Впоследствии она судилась с одной радиостанцией и с парижским еженедельником, которые объявили о попытке самоубийства. Теперь Джеки не могла делать вид, что в ее отсутствие муж не встречается с любовницей. 15 августа, в день Успения Пресвятой Богородицы, один из главных греческих праздников, Онассис на вертолете отправился на частный остров Трагониси, где гостила Мария, отмечавшая день ангела. Он подарил ей старинные серьги и долгий поцелуй в губы, который заснял папарацци, вероятно предупрежденный им заранее. И снова ответ Джеки был немедленным и публичным; как писал Time, «она реагировала как далматин на пожарный звонок»: «полетела в Грецию, к Онассису, на яхту “Кристина”, чтобы прикончить сплетни».

Пока что брак еще не трещал по швам, но напряжение нарастало. Онассис по-прежнему был под властью чар Джеки, которая в Греции неизменно вела себя как греческая жена, хотя иные ее привычки раздражали его, например постоянное курение и постоянные опоздания. Правда, в отличие от Джона Онассис не ждал ее, просто уезжал, даже если это означало, что ей придется остаться на Скорпиосе до следующего дня и пропустить назначенные встречи. На все его тирады Джеки отвечала как послушный ребенок: «Да, Ари».

Кики Феруди Муцацос вспоминала: «Забавно, что она знала, как именно надо вести себя с мужем. Когда командовал он, Джеки окружала его восхищением и уважением, если же ситуацию контролировала она, то носилась с мужем как с писаной торбой и думала только о его удовольствии…» Джеки подстраивалась к его настроению, позволяя ему выпускать пары, оставляла одного и никогда не приставала с разговорами, когда он разговаривать не хотел. Джеки поддерживала хрупкое равновесие, но ее усилия вознаграждались все меньше и меньше.

Онассис гордился женой, ее красотой, хорошим вкусом и безупречным ведением хозяйства, но не годился для изысканных Джекиных менуэтов. В душе он был ночным гулякой, выпивохой и скандалистом, предпочитал застолья в ресторанах попроще, а лучше всего чувствовал себя на ночной попойке где-нибудь в пирейской бузукии со старым греческим приятелем, Джеки была вычурной прихотью вроде резной деревянной панели эпохи Людовика XV, которую она приобрела у нью-йоркского антиквара для парижской квартиры, но так и не установила. Онассис не позволял ей ничего там менять, предоставив в ее распоряжение одну-единственную комнатку в огромных мрачноватых апартаментах. Он уставал от ее капризов и фантазий, от ее потребности в утешении и восхищении, которые так контрастировали с искренней страстностью Марии. «Не то чтобы Джеки ему не нравилась, – вспоминала Марина Додеро. – Как бы это выразиться… они просто были очень-очень разными… А вот с Марией Каллас, которую он любил, Онассиса, по словам Кристины, объединяло то, что оба они добились успеха исключительно собственными силами… Они запирались в комнате в пятницу и не выходили до понедельника, поскольку там имелась маленькая кухонька. Мария готовила, пела, швыряла в него спагетти, они дрались как сумасшедшие, ведь темперамента обоим было не занимать…»

Первые два года Джеки и Онассис жили вполне мирно, несмотря на Марию, но и в бизнесе, и в частной жизни над Аристотелем мало-помалу сгущались тучи. С начала 1969 года Онассис вел схватку не на жизнь, а на смерть со своим заклятым врагом Ставросом Ниархосом, который грозил потопить проект «Омега», посулив хунте больше инвестиций, если правительственный контракт на строительство третьего нефтеперерабатывающего завода отдадут ему. После женитьбы на Джеки Онассис словно бы утратил свою феноменальную деловую хватку и прозорливость. Он пытался привлечь американскую алюминиевую компанию Alcoa к финансированию строительства нефтеперерабатывающего завода, сам вел переговоры, но без успеха. Один из директоров Alcoa рассказывал биографу Онассиса, Питеру Эвансу: «После женитьбы он потерял всякое чувство меры. Одержимость победой превратилась в манию величия, он уже не ставил условия, он приказывал. Урезонить его было невозможно. Он явно полагал, что мы согласимся на что угодно, стоит пригласить нас поужинать с ним и Джеки на “Кристине”». В конечном счете контракт поделили между Онассисом и Ниархосом, но многие разочаровались в Онассисе, даже его покровитель Пападопулос. По словам одного из чиновников, занимавшихся проектом «Омега», «вообще-то грустно. Онассис был динозавром. Его время прошло. Потихоньку росла убежденность, причем даже у Пападопулоса, что все, к чему теперь прикасается Ари, обращается в хаос…».

3 марта 1970 года случилась первая в череде трагедий, омрачивших остаток жизни Онассиса. Его бывшая невестка (сестра Тины) Евгения Ниархос покончила с собой на частном острове мужа, якобы от отчаяния, потому что Ниархос пригласил бывшую жену Шарлот Форд (они развелись в 1967-м) и их общую дочь Елену приехать летом на остров. (По другой версии, Ставрос пригласил Генри Форда и Шарлот на обед.) Евгения, кроткая женщина, которую все любили, приняла большую дозу снотворного. Вообще эта смерть выглядела загадочно. Все тело Евгении было в синяках, но Ниархос клялся, что это результат неудачных попыток реанимации, предпринятых им и его камердинером. Близкий друг Ставроса выражал уверенность, что тот не убивал Евгению – мог бы, будь он один, но с ним рядом неотлучно находился камердинер. Онассис же не сомневался, что Ставрос убил Евгению, однако, к его разочарованию, делу не дали ход.

Бизнес с полковниками шел все хуже. Когда не удалось привлечь Alcoa в качестве инвестора проекта «Омега», он попытался уговорить русских, чем привел в ярость американское правительство, и годом позже оно свело с ним счеты. В то же время он начал терять контроль над детьми. В июле 1971 года двадцатиоднолетняя Кристина, которую Онассис прочил за наследника морской транспортной компании Петра Гуландриса, вышла за Джозефа Болкера, сорокавосьмилетнего торговца недвижимостью из Калифорнии, даже не поставив отца в известность. Онассис праздновал сорокадвухлетие Джеки, когда пришла весть о свадьбе в Лас-Вегасе. Питер Бирд, богатый красавец, путешественник и фотограф дикой природы, с которым Джеки познакомилась в 1967 году, находился тогда на Скорпиосе: «Кристина поработала с блеском, чтобы привлечь к себе внимание в Лас-Вегасе… В результате Ари совершенно рассвирепел, рвал и метал, гости Ли Радзивилл разбежались, еще двоих отставили, обстановка накалилась…»

Новость о замужестве Кристины взбесила Онассиса, поскольку он усмотрел в случившемся акт неповиновения. (После нескольких месяцев нажима со стороны отца Кристину и Болкера полюбовно развели в феврале 1972 года.) Однако для него это был тревожный сигнал, что он теряет контроль и в других областях. В октябре, после визита американского вице-президента Спиро Агню, грека по происхождению, полковники окончательно отвернулись от Онассиса и от проекта «Омега». А 22 октября в Париже Тина, бывшая жена и мать его детей, нанесла Аристо удар, от которого он так и не смог оправиться: она вышла замуж за Ставроса Ниархоса. Хотя в разводе был виноват только сам Онассис, открыто изменявший Тине с Марией Каллас, он все равно очень огорчался. Для него Тина всегда оставалась женой и матерью его детей; его оскорбил даже ее брак с «Санни», маркизом Бландфордом, наследником герцога Мальборо, а свадьбу с Ниархосом он, вероятно не без оснований, считал последним актом мести за его брак с Джеки.

Вся эта типично греческая история отличалась запутанностью и попахивала инцестом. Мать Тины обожала Ниархоса и обрадовалась, когда он женился на младшей дочери, хотя Ниархос, по сути, явился прямой или косвенной причиной смерти ее старшей дочери, Евгении. Вдобавок ситуация осложнялась тем, что у Тины и Ниархоса был роман еще при жизни Евгении. «Все знают, – писала Марина Додеро, – что они крутили роман еще при жизни ее сестры. Нет, не в открытую. Но когда Евгения умерла, мы [Кристина и Марина] поехали в Бленхейм, и Тина встретила нас вся в черном кружеве, а на шее ожерелье – двойная нитка рубинов и брильянтов, и она сказала: “Смотрите, что мне подарил Ставрос…”» Если Онассиса новость потрясла, то Кристину и Александра она поразила еще сильнее. Теперь не осталось надежды, что родители снова поженятся, к тому же мать вышла за заклятого врага отца. По словам Марины, Александр сказал Тине: «Ты меня больше не увидишь, разве что мертвого». Так и случилось…

Начало следующего года снова было омрачено смертями: разбились братья Курис, любимые пилоты семьи Онассис. Это был первый рейс нового личного самолета: предполагалось, что пилоты направятся из Афин в Ниццу, где заберут Александра и доставят его в Париж. Но за пять минут до приземления в Ницце машина рухнула в море. Ни тела пилотов, ни обломки самолета так и не нашли. Окружение Онассиса считало, что на борту произошел взрыв, причем планировалось покушение на Александра. Уже организованные поиски, к которым привлекли Жака Кусто, знаменитого эксперта-подводника, неожиданно отменили, по приказу Онассиса. Когда друг и адвокат Онассиса Стелио Пападимитриу спросил, уж не смутила ли Онассиса стоимость поисков, тот взорвался: «Конечно нет! Как тебе такое пришло в голову? Но жизнью сына я рисковать не стану. И не задавай вопросов. Тема закрыта». Александр и его друзья пришли к выводу, что Онассис чего-то боится, что ему, видимо, угрожали расправой над сыном, если он будет докапываться до причин крушения. У Онассиса хватало врагов в деловых кругах, а с недавних пор и среди хунты. За многомиллионными капиталами скрывался жестокий мир, где не действовали никакие правила, кроме одного: «или убьешь ты, или убьют тебя». Фиона фон Тиссен случайно обнаружила доказательства, что Онассис, пытаясь разлучить Кристину с Болкером, подсылал к мужу дочери головорезов для запугивания. Для Онассиса никаких запретов не существовало.

Брак Джеки потихоньку разваливался. Как только она закончила устраивать особняк на Скорпиосе, заняться в Греции ей стало нечем. Из острова мечты, где она купалась в любви, Скорпиос превратился в место, куда она приезжала по обязанности и привозила детей на каникулы. Однако воспоминания об ужасных событиях 1960-х мало-помалу бледнели, и Нью-Йорк и реальная жизнь снова манили к себе.

В первые годы брака Джеки редко виделась со старыми друзьями. Им казалось, она немного стыдится своего брака. Джеки встречалась в основном с Радзивиллами, особенно с Ли, несмотря на холодок в их отношениях. Что ни говори, Онассис был боссом Стаса, невзирая на связь с «Принцессой», а возможно, как раз по причине этой связи. «Стас не возражал, – говорил один из его приятелей, – он был прямо-таки профессиональным зятем». По семейной традиции Джеки проводила с Радзивиллами Рождество, но теперь большей частью в их английском имении. Дети, как обычно, устраивали рождественский спектакль, только зрителем был уже не красивый веселый Джек, а отчим. Гарри Ашкому, гостившему у Радзивиллов, Джеки показалась «слегка нервной. Она действительно нервничала… и как-то вечером хотела поплакаться мне, поскольку я всегда смотрел на нее с сочувствием, но я не любитель играть в такие игры…».

Зимой 1970 года Ашком снова встретился с ними. Когда «Кристина» пришла с Барбадоса, он пригласил Джеки с детьми остановиться у него, там же находились Стас и Ли с детьми. «Онассис и Джеки прибыли на “Кристине” и на ней же уплыли, Онассис ненавидел сушу, все время торчал на этой чертовой яхте, а Джеки, наоборот, предпочитала сушу». Ашком на быстроходном катере отправился вместе с Джеки и Онассисом в Средиземноморский клуб на Гваделупе: «Это был единственный раз, когда Джеки не досаждала Онассису нарочно, хотя его все равно раздражала ее потребность быть на виду и то, что она постоянно собирала толпы народа, и все такое». На вопрос, какими тогда были отношения Джеки и Онассиса, Ашком ответил: «Слегка напряженными… но мне нравился Ари, куда больше, чем Ниархос, если уж выбирать между ними. Он был по натуре крестьянин, обожал напиться до чертиков с матросами, сидеть в барах и хлестать узо. С этой точки зрения он вполне симпатичен, хотя как человек он, наверное, полное дерьмо». Джеки, по его словам, была «очень добра к детям». Она пригласила на Скорпиос фотографа Питера Бирда прежде всего для их развлечения. «Она была очень хорошей матерью, – вспоминал Бирд, – и это мне больше всего в ней импонировало. В жизни всегда приходится расставлять приоритеты. И ее приоритетом стали дети». По его словам, «Каролина и Джон были идеальными детьми, маленькими бунтарями, фантазерами, артистичными и забавными. Мы замечательно проводили время». Джеки никогда сверх меры не тряслась над детьми. И сама уговорила Питера научить их нырять с самой высокой точки «Кристины». «Это действительно высоко, но она считала, что дети в надежных руках. И не боялась риска», – говорил он. Кроме того, она отпускала с ним детей в интересные походы. «Джон был превосходным мимом и замечательным маленьким актером. Я просто диву давался, – вспоминал Бирд. – Его коньком был Мик Джаггер – в песнях, танцах, речи. Ничего лучше я не видел. Как-то зимой я повез детей в Эверглейдс, где нас постоянно преследовали репортеры, прямо в болото за нами лезли. Однажды рано утром мы собрались на охоту за змеями и в холле заметили репортера, который целыми днями ходил за нами по пятам, но так и не сделал ни единого снимка: он уснул в кресле. Джон тут же начал изображать джаггеровский “Jumpin’ Jack Flash”. Журналист проснулся и потянулся за камерой, но мальчуган был таков. Бедняга так и не успел его щелкнуть».

Как вспоминал Питер Бирд, «на Скорпиосе и на “Кристине” Джеки много делала для Ари, а тот постоянно жаловался… без конца заводился, по любому поводу. Кричал на нее… Чего Ари особенно не выносил, так это беспорядка. Помню, как-то раз их гувернантка Марта подстригала всех на “Кристине”, и Ари бегал по палубе и орал из-за волос в ванной. Мы с Джоном даже спрятались в душевой, от греха подальше. Когда Ари выходил из себя, он твердил, что все принес в жертву “ради этой американки”, а Джеки реагировала спокойно». Джеки, как казалось Питеру, была из тех, «кто прячется от глубинных переживаний», и он тоже отметил множество морщинок на ее лице. Джеки отказывалась смотреть вглубь, поскольку слишком болезненно – видеть реальность прошлого и реальность настоящего. «Она просто плыла по поверхности жизни и старалась оставаться там».

Джеки словно бы не замечала, что между Питером и Ли разгорался роман, прямо под носом у Стаса. Питер так говорил об отношениях сестер: «Классическая схема развития отношений… Джеки – старшая сестра, опекающая младшую, а Ли – младшая, мятежница. Между ними было много и хорошего, и плохого». Питер Бирд спал с Ли, однако многое роднило его с Джеки – интерес к искусству и к фотографии. Питер славился огромными альбомами коллажей, которые очень нравились Джеки. Она и сама неплохо фотографировала. «Мы так много снимали на Скорпиосе, что Онассис вечно ворчал на “счета за проявку и печать”, – рассказывал Бирд. – Еще она делала фантастические альбомы вырезок». Они часто обсуждали книгу, которую собирался выпустить Бирд, – «Тоска по тьме» (Longing for Darbless), в основе ее были сказки из автобиографии Карен Бликсен «Из Африки» (Out of Africa).

Бирд надеялся напечатать книгу сообща со своим старым другом, Стивеном Аронсоном. Но Аронсон не соглашался работать, не заручившись гарантией, что Джеки напишет вступление, как ему посулил Бирд. Чтобы «забить» вступление, он убедил Аронсона написать ему эпическое письмо насчет этого проекта: дескать, для приманки. «Она клюнула!» – писал Бирд; Джеки даже пригласила Аронсона на «Кристину» обсудить детали, но из-за истории с Болкером визит не состоялся.

Восемнадцать месяцев спустя, когда Бирд и Ли жили в Монтоке в доме Энди Уорхола, Джеки села писать обещанное вступление: «Каким чудесным сюрпризом и подарком стали для меня эти сказки и рисунки Исака Динесена, которые мне показал Питер Бирд… Взять в руки эти рисунки – все равно что прикоснуться к талисману, переносящему тебя в мир, который казался навеки ушедшим…» Она писала старательным, красивым, почти детским почерком – в Монтоке, 1 июля 1972 года. Так она начала делать пробные шаги навстречу новому, более реалистичному и удовлетворительному будущему, навстречу Америке, где ее греческая жизнь растает как фантастический сон.

Онассис, который вообще быстро уставал от женщин, устал и от Джеки и все чаще терял терпение. Он злился на ее частые отлучки, когда Джеки ездила в Америку навещать детей и по делам Кеннеди, ведь ей надлежало сидеть и ждать его, как положено греческой жене, верной Пенелопе. Артемида и та не одобряла невестку: «Мне хотелось, чтобы она вела себя как греческая жена, а она порой бросала Аристо на несколько недель, уезжала в Нью-Йорк… Греческие супруги не живут порознь».

Онассис начал жаловаться на Джеки своим греческим друзьям и, разумеется, Марии. Джеки, мол, никогда нет рядом, она холодна, она тратит слишком много денег, и в постели с ней скучно. Гор Видал вспоминал один из разговоров с Каллас о «золотоискательнице», как оперная дива именовала Джеки: «Онассис позвонил Каллас и сказал: “Я нянька при этой женщине, должен все время сидеть и ждать, ждать, ждать”. А еще он сказал, что в постели она холодна как труп». Онассис жаловался на Джеки и их общим друзьям вроде Бенно Грациани. «Он выражал мне свое недовольство по поводу денег и прочего. И по поводу ее холодности к нему… – вспоминал Грациани. – Она-де к нему холодна. Не то что вначале, просто теперь она поняла, что он не имеет с ней ничего общего…»

Жалобы были те же, что Джеки в свое время слышала и от Джона: она, мол, холодна и транжирит деньги. Как говорил Гор Видал: «Обеих сестер воспитали гейшами – выкачивать деньги из мужиков».

Как некогда Марию Каллас, Онассис начал прилюдно унижать Джеки. Его раздражала способность жены «отключаться». Однажды дождливым вечером в Глифаде Кики Феруди наблюдала такую вполне типичную сцену. Онассис разговаривал с Мильтосом Яннакопулосом и Яннисом Георгакисом, а Джеки молча сидела напротив, читала книгу о Сократе. Наконец она отложила книгу и спросила Янниса Георгакиса, считает ли он, что Сократ реально существовал или же его выдумал Платон как символический образ афинского философа. Яннис начал было отвечать, а Онассис вдруг вскочил с дивана и заорал на Джеки: «Что с тобой такое? Зачем тебе надо обсуждать эти глупости? Лучше бы подумала, прежде чем открывать рот! Ты что, никогда не видела статую усатого мужчины в центре Афин, так позволь тебе представить – это Сократ!»

Джеки в слезах, бормоча что-то по-французски, поднялась к себе, надела плащ и вышла на улицу. Онассис за ней не пошел, хотя дождь лил как из ведра, послал Яннакопулоса. Джеки вернулась, молча поднялась наверх, потом спустилась и так же молча села рядом с Георгакисом. Онассис даже не подумал извиниться, проворчал еще что-то про «идиотские разговоры» и закрыл глаза. Его извинением стал дорогой золотой браслет от афинского ювелира Золотаса, который он преподнес жене через несколько дней. По мнению Кики, он «вел себя, как и подобает настоящему греческому мужу – орал и говорил что вздумается, а миссис Онассис вела себя как настоящая греческая жена…». На самом деле Джеки выиграла эту схватку, не проронив ни слова, благодаря невероятному самообладанию и актерскому умению держать паузу. Молча уйти – самое мощное оружие, это она усвоила еще за годы супружеской жизни с Кеннеди. На самом деле Джеки не была «настоящей греческой женой», она просто прибегала к молчаливому протесту.

И Онассис не умел с нею справиться. Изначально популярность Джеки ему льстила, но в браке стала скорее минусом, чем плюсом. Поскольку все думали, что она вышла за него исключительно из-за денег, то в свете отчетов о ее тратах, зачастую преувеличенных, Онассис выглядел как простофиля, которого легко обвести вокруг пальца. В копилку минусов попали также любовь Джеки к детям и тяга к жизни в Америке, а не в Греции или в Париже с ним. В свое время в интервью журналистам он сказал о Джеки: «Маленькая птичка, которой нужна свобода». Но как только у «маленькой птички» срослось крыло, она превратилась в сильную женщину. Он хотел самоутвердиться, разведясь с Джеки и удостоверившись, что ей не достанется ни гроша от его огромного состояния. В октябре 1972 года Джеки организовала в Нью-Йорке пышную вечеринку по случаю четвертой годовщины свадьбы, а муж тем временем уже составил план и в ноябре устроил ей первую ловушку – предложил подписать документ под названием «Договор об отказе от имущественных прав». Бумаги подготовил его адвокат, он же прислал нотариусов, которым надлежало засвидетельствовать подпись Джеки. По этому договору Джеки отказывалась от каких-либо притязаний на имущество Онассиса, у нее оставались только его презенты и два миллиона долларов в ценных бумагах, подаренные на свадьбу. Документ также констатировал, что «при обсуждении и подготовке договора каждая из сторон была представлена независимым адвокатом». А это неправда, поскольку всем занимались только адвокаты Онассиса, Джеки ни с кем не консультировалась. Она думала, что сей договор действительно был отказом от всех имущественных требований, но верила, что это чисто формально и Онассис назначит ей соответствующее содержание. На самом деле, по греческим законам, договор не мог помешать ей унаследовать одну восьмую часть состояния Онассиса. Как выяснилось позднее, то была лишь первая часть саги: муж планировал использовать свои связи с хунтой и изменить законодательство, чтобы полностью лишить Джеки прав на наследство. Спустя три года, когда адвокаты Джеки увидели, что? она подписала, они пришли в ужас.

Через два месяца Ари обратился к скандально известному Рону Кону, беспринципному адвокату, который имел все основания ненавидеть Кеннеди, и поручил ему собрать компрометирующий материал, чтобы развестись с Джеки. Как Кон говорил биографу Онассиса, «Онассис твердо решил покончить с этим браком и консультировался со своими греческими адвокатами… но там возникла масса трудностей, и тогда он обратился ко мне, предложил начать с американской стороны». Он жаловался, что Джеки тратит слишком много денег и ее никогда нет дома, а их брак превратился в «ежемесячное представление счетов на оплату, и только».

Онассис думал установить жучки в нью-йоркской квартире Джеки и приказал Джонни Мейеру организовать прослушку, однако постоянное присутствие спецагентов, охранявших детей, чрезвычайно усложняло эту задачу. Кроме того, он велел нанять частных детективов для постоянной слежки за женой, чтобы раздобыть доказательства ее неверности. Но тщетно, несмотря на его провокации и визиты к Марии, Джеки ему не изменяла.

Развестись с Джеки, показать ей и всему миру, кто в доме хозяин, и лишить жену права на его имущество стало у Онассиса навязчивой идеей. Ему было уже за семьдесят, он старел. На глазах у Джеки. Сын Александр, с которым Онассис без конца цапался либо из-за его притязаний на авиакомпанию, либо из-за отношений с Фионой Тиссен, записывал телефонные разговоры с отцом. Один раз Онассис пьяный позвонил из Нью-Йорка, пел хриплым голосом, ругался и нес какой-то бред. «Два часа дня, – прокомментировал Александр. – Отец совершенно выжил из ума». Онассис уже не был прежним героем-любовником. «В конце отношений Онассис обращался со своими женщинами ужасно, что с Тиной, что с Джеки, что с Каллас, – рассказывал Рейнальдо Эррера, общий друг Джеки и Онассиса, любовник Тины перед разводом. – Мне кажется, это признак импотенции. С Тиной у него ничего не получалось. Думаю, она [Джеки] была так же несчастлива, как Тина и Каллас. Наверное, все это потому, что с сексом был непорядок. Для мужчины обычное дело – винить в таких случаях кого угодно, только не себя». Как в свое время с Джоном, Джеки начала ехидничать, правда чаще тет-а-тет, а не прилюдно.

В самом начале 1973 года Онассис намеревался сообщить Александру новость, которую тот так долго ждал. Он решил развестись с «этой американкой». Отец и сын ужинали вместе 3 января; некоторое время спустя Онассис вернулся к Джеки в Нью-Йорк. Как вскоре выяснилось, она знала о теме их беседы, хотя пока что муж конкретных шагов не предпринимал. Правда, после подписания договора об отказе от имущественных прав она наверняка занервничала. Но Онассис держал ее в неведении.

Александр не сообщил отцу о своем плане жениться на Фионе Тиссен, вернулся в Афины веселый и рассказал Фионе, что отец собирается «развестись с вдовушкой». 22 января Александр вылетел вместе с пилотом в «тренировочный рейс», чтобы заодно перегнать старый самолет в Майами для продажи, а через несколько секунд после взлета машина рухнула на ВПП. Александр получил тяжелейшую черепно-мозговую травму. Весть об этом застала Джеки и Онассиса в Нью-Йорке. Онассис немедля пригласил двух лучших в мире нейрохирургов – одного из Бостона, второго из Лондона – и вылетел с Джеки в Афины. Фиона была в Лондоне на свадьбе брата, где ждали и Александра. Кристина находилась в Бразилии, а Тина и Ставрос Ниархос – в Санкт-Морице.

Когда члены семьи и друзья собрались в афинской больнице, где Александр лежал в глубокой коме, Джеки, по словам одного из присутствующих, «совершила прямо-таки шокирующий поступок. Выказала полнейшее равнодушие. Она подошла к окаменевшей от горя Фионе, которая подумала, что мачеха жениха хочет выразить сочувствие. Но Джеки, зная, что Александр все рассказывал Фионе, спросила, не известно ли ей, что Ари планирует предложить ей в качестве отступного при разводе». Шокированная Фиона ответила, что об этом надо спросить у Ари, а не у нее.

Джеки вышла за Онассиса не только из-за денег, однако сознание, что муж может обеспечить ей и ее детям финансовую свободу и независимость, в частности от Кеннеди, сыграло не последнюю роль. Теперь, когда отношения испортились и Джеки поняла, что Онассис планирует избавиться от нее – конечно же с минимальными издержками, – она очень хотела выяснить, что именно он задумал. Ничем иным невозможно объяснить жестокий вопрос, заданный Фионе в больничных стенах в столь трагическую минуту. Впрочем, трагедия касалась Джеки лишь косвенно, ведь пасынок с нею практически не общался. Тем не менее смерть Александра стала ударом и для Джеки: она окончательно подкосила Онассиса и поставила крест на их браке.

Дочь одного из друзей Онассиса вспоминала: «Он был раздавлен горем. Я подошла к нему в аэропорту после похорон Александра, и мы просто молча обнялись». Онассис не хотел хоронить сына, ему казалось, пока тело сына не предано земле, что-то можно изменить, поэтому погребение состоялось лишь почти через месяц после аварии. Александра похоронили на Скорпиосе, рядом с церквушкой, где несколько лет назад венчались Онассис и Джеки.

Онассис был безутешен. Вскоре после похорон к нему приехали Кристина и Марина Додеро. Марина вспоминала: «Он поселил нас на “Кристине”, и каждый вечер я видела свет в церкви и сказала Кристине: “Наверняка это твой отец”. Она ответила: “Не может быть, ты же знаешь моего отца”. Тогда мы поехали туда и нашли его в церкви, он плакал. Я сказала, что верю в Бога и в жизнь после смерти: “Успокойтесь. Вы снова встретитесь в лучшем мире”. А он ответил: “Нет, он здесь. Он мертв. Я не верю в загробную жизнь…”»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.