Глава десятая

Глава десятая

В ОЖИДАНИИ РАЗВОДА

Разговаривая с королевой в Букингемском дворце с глазу на глаз, принцесса осознавала, что у нее не будет более удачной возможности задать королеве один вопрос, который беспокоил ее с тех пор, как принц Чарльз публично объявил о связи с Камиллой Паркер Боулз:

— Неужели Чарльз собирается на ней жениться?

— Думаю, это маловероятно, — ответила королева.

Если принцесса и решилась на эту встречу, то лишь затем, чтобы получить заверения на высшем по поводу того, какое будущее ожидает ее в случае развода.

Утром 15 февраля 1996 года принцесса явилась в гостиную Ее Величества, чтобы узнать, каким видится принцу Чарльзу выход из тупика, куда зашло дело о разводе, которого хотели все, кроме принцессы. Накануне, в День святого Валентина, принцесса послала мужу открытку, подписанную «С любовью, Диана». Амур давно махнул рукой на столь безнадежное дело, но принцесса боролась за брак до конца, не желала сдавать позиций, даже когда против нее стала работать целая машина. Принцесса никогда не переставала любить принца Чарльза. И тем не менее понимала, что ее заставят отступить. Но не желала принять неизбежное.

А встреча с королевой была первой возможностью для принцессы откровенно поговорить со свекровью, с тех пор как на нее посыпались письма относительно развода, к тому же принцессе никого не хотелось вводить в заблуждение

— Я не хочу развода. До сих пор люблю Чарльза. Моей вины тут нет, — заявила принцесса. Ее позиция в этой, пускай деловой, но теплой беседе, была ясна с самого начала. Беседа не могла не быть деловой, ведь на ней присутствовал заместитель личного секретаря королевы Робин Джанврин. В Букингемском дворце перешептывались:

— Эти булимички за двадцать четыре часа перепишут всю историю.

Принцессе не хотелось, чтобы секретарь присутствовал при личной беседе, но королевская семья опасалась, что принцессу может поддержать пресса. А Роберт Джанврин как бы служил королеве поддержкой. Когда же принцесса вернулась в Кенсингтонский дворец, для той же цели ей послужил я.

Судя по всему, королева с пониманием выслушала рассказ принцессы, о том, как сильно ее расстроил распад брака. Королева указывала на то, как много она и герцог Эдинбургский за эти годы делали для того, чтобы избежать развода.

Но принцесса, никогда не сомневавшаяся, что ее свекор и свекровь приложили все усилия для спасения брака, хотя их сын этого не желал, чувствовала, что все остальные были только рады видеть ее унижение, поскольку завидовали ее положению в обществе. Принцесса не впервые изливала королеве все, что накопилось у нее за долгое время — подозрения, гнев. Она знала, что может поговорить с королевой по душам. Ее Величество не всегда находила ответы и решения, но, по крайней мере, всегда с пониманием выслушивала принцессу, даже если сложность ситуации пугала ее. Меня всегда ужасно расстраивало, когда журналисты или «осведомленные» придворные эксперты заявляли, что королева и принцесса поливают друг друга грязью, или, как написала однажды «Дейли Мейл», «Диана с презрением отвергла предложенную королевой руку помощи… после чего они стали врагами». Врагами принцесса и королева никогда не были.

До самой гибели принцессы в 1997 году они с королевой часто переписывались. Два представителя королевской семьи из разных поколений пытались понять друг друга. Единственное, в чем их интересы полностью совпадали — это благополучие Уильяма и Гарри. Во время той встречи королева заверила принцессу, что она может не беспокоиться о благосостоянии и воспитании юных принцев.

— Что бы ни случилось в будущем, ничто не изменит того факта, что ты мать Уильяма и Гарри. Меня огорчает лишь то, что дети пострадают из-за развода, — сказала королева.

В течение этой беседы, пока мистер Джанврин прилежно вел протокол, принцесса в принципе согласилась на развод, но пожелала, чтобы в протоколе было упомянуто и о причиненных ей страданиях. Она промолвила:

— Мама, мне было очень тяжело получить ваше письмо и письмо Чарльза почти одновременно накануне Рождества. Тогда Чарльз впервые всерьез заговорил о разводе, да и в последующих письмах не оказалось ничего нового.

Королева согласилась.

— Последние письма ничего не изменили, но я стою на том, что писала перед Рождеством. Теперешнее положение не обещает ничего хорошего ни стране, ни семье, ни детям.

Королева дипломатично настаивала, чтобы бракоразводный процесс начался как можно скорее. Назад пути уже не было.

Но она прекрасно понимала, как беспокоило принцессу будущее. Королева проявляла не меньше участия и доброты, чем герцог Эдинбургский в письмах 1992 года. К весне 1996 года принцесса осознала, что со свекровью она может вести куда более продуктивные разговоры, чем с мужем.

Далее разговор зашел о будущем и о титуле принцессы — это был щекотливый момент, который в это время широко обсуждался в прессе. Принцесса сказала, что не хочет отказываться от титула «Ее Высочество», поскольку он много для нее значит. После чего Букингемский дворец объявил, что «решение отказаться от титула принято принцессой лично».

Принцесса действительно сама первая подняла вопрос о своем положении в будущем. Она объявила королеве:

— Шестнадцать лет я старалась ради вас, мама, и не хочу, чтобы теперь у меня отобрали полжизни. Я хочу сохранить позиции в свете. Хочу иметь возможность постоять за себя. — После чего пояснила:

— Меня очень беспокоит будущее, и помочь мне можете только вы, мама.

Королева согласилась, но сделала оговорку:

— Я привыкла принимать решения, советуясь с Чарльзом. И о титуле тоже нужно с ним поговорить. — И добавила: — Между нами, я думаю, что титул «Диана, принцесса Уэльская» подойдет куда больше.

Так что вопрос о статусе принцессы не мог разрешиться, пока королева и принцесса не обсудят его с принцем Чарльзом. Несомненно одно: королева первая намекнула о том, что за Дианой должен остаться ее титул.

Много чего еще обсудили в тот день: принцессе не позволили иметь рабочий кабинет в Букингемском дворце, и она пожелала обговорить причины этого. Далее принцесса выразила беспокойство за безопасность Уильяма. Она переживала за старшего сына и принца Чарльза, которые летали одним самолетом, так что, если бы что-то случилось в воздухе, пострадали бы оба.

На что королева ответила:

— Ты напрасно беспокоишься, это угрожает лишь тем, кто летает обычными самолетами для всех. Королевские самолеты безопасны. Правда, не стоит волноваться.

К концу встречи королева решилась заверить принцессу, что всегда была на ее стороне.

— Мне самой очень тяжело, но ситуацию необходимо разрешить для общего блага, — объяснила она.

Обязанная по долгу службы защищать интересы государства, королева снова оказалась в незавидном положении между двух огней: сыном и невесткой. Принцесса понимала, что королеве необходимо сохранять твердость, но и не могла не заметить, как тактично она действовала.

— Я хочу лишь дружеского участия, мама, — сказала принцесса. — Я не хочу вам досаждать.

Я не мог представить себе жизни без принцессы.

«Моя опора» — так нарекла меня принцесса в разговоре с друзьями, одни верили этому, другие смеялись. Мне она ничего подобного не говорила. Вот как она называла меня в Кенсингтонском дворце:

— Ты мое третье око, Пол. Ты стоишь у штурвала моего корабля.

А в разговорах с подругой Сьюзи Кэссем я был «магом Мерлином». Еще она часто говорила:

— Ты моя головная боль! — когда я предлагал неподходящее решение, некрасиво расставлял цветы в гостиной или просто попадался на пути.

Но я всегда чувствовал, когда принцессе нужно с кем-нибудь поговорить. Или — что ей хочется: кофе или морковного сока. Искусство хорошего слуги подразумевает способность предсказывать каждое движение, каждое желание хозяина или хозяйки до того, как они сами его осознают. Даже экономка миссис Уилсон в фильме «Госфорд Парк» говорит.

— Быть хорошим слугой — значит отказаться от собственной жизни. — Наверняка Мария согласилась бы с этим.

Я чувствовал, когда принцессе было плохо, когда у нее не хватало душевных сил, чтобы справляться с сыпавшимися на нее неприятностями. И тогда я просто старался быть рядом, на случай если ей понадобится моя помощь: заходил в гостиную, когда она сидела там на диване, поджидал под аркой, ведущей в будуар, стоял у буфета в столовой пока она ела, опирался о перила на втором этаже, когда она спешила из спальни в гостиную. В такие минуты она называла меня «эмоциональной отдушиной».

— Возвращаюсь домой, рассказываю тебе все, и словно гора с плеч, — призналась как-то принцесса.

Посещая бездомных, нищих, больных и умирающих, принцесса будто впитывала в себя их горе, боль, заботы и страдания и возвращалась в Кенсингтонский дворец с чувством глубокого удовлетворения оттого, что отдала свою любовь и внимание людям, которые в этом нуждались. А если прибавить к этому ее собственные волнения, страхи и проблемы, то естественным результатом станет эмоциональная перегрузка. Приезжая в Кенсингтонский дворец, принцесса обычно взбегала по лестнице и кричала:

— Удели мне пять минут, мне нужно поговорить с тобой!

Включаю чайник, готовлю две чашки кофе, и мы проводим за разговором целый час. Иногда принцесса просто рассказывала мне грустные случаи: например, как больной ребенок широко открыл глаза, чтобы взглянуть на нее. Глаза принцессы наполнялись слезами, когда она рассказывала о раненых, которых видела в больницах или медицинских центрах. За разговором со мной она эмоционально отдыхала. Потом принцесса могла взять трубку и позвонить подруге, целительнице Симоне Симмонс или медиуму Рите Роджертс.

Когда Уильям подрос, принцесса решила серьезно поговорить с ним, как мать с сыном. Она считала, что он умен не по годам, и к тому же она всегда учила обоих мальчиков быть чуткими, заботливыми и прислушиваться к голосу сердца. Принцесса поверяла Уильяму свои жизненные горести. Уильям уже привык утешать мать, к тому же мыслил совсем по-взрослому. В самом нежном возрасте он научился сочувствовать матери, поэтому принцессе ничего не хотелось от него скрывать. Ей хотелось, чтобы он узнал от нее, как все было на самом деле, а не в искаженном виде от прессы или других членов семьи.

Помню, однажды в пятницу Уильям, как обычно, ненадолго приехал из школы вместе со своим другом Сэмом. Когда полицейский Грэм Крекер привез их во дворец, Уильям, ворвавшись через парадную дверь, бросился вверх по лестнице с криком «Мама!».

К тому времени Уильям был почти одного роста с принцессой и носил пластинки для исправления прикуса. Его мать, услышав шорох колес по гравию, бросилась во двор и крепко обняла сына. И неважно, что мальчики скоро перегонят ее по росту — принцесса по-прежнему будет окружать их любовью и заботой. Правда, выходные Уильям провел в основном с другом перед телевизором в детской гостиной, а не с матерью. Тишину Кенсингтонского дворца нарушали лишь звуки компьютерной игры и победные возгласы ребят. Принцесса очень любила, когда сыновья приезжали домой, ведь они наполняли дворец жизнью.

Другу Уильяма Сэму все в Кенсингтонском дворце было внове. Уильям и Гарри привыкли ко мне, я был для них предметом мебели. Только школьным друзьям принцев, таким, как Сэм, казалось странным, что дворецкий постоянно присутствует в покоях принцессы. С пятницы и до самого их отъезда в воскресенье Сэм встречал меня там и сям. Уильям с Сэмом влетели в гостиную без предупреждения.

— Ой, прости, мама, — воскликнул он. Я сидел рядом с принцессой, которая расположилась вполоборота ко мне на самом краешке дивана. Мы были погружены в беседу.

Когда Уильям еще раз вошел, соблюдая правила вежливости, мы услышали, как Сэм спросил:

— Почему он все время с ней?

Уильям дал исчерпывающий ответ:

— А, это же Пол, он все время тут.

Чаще всего принцессу можно было застать за рабочим столом. Она много писала, это была ее стихия. В устной беседе принцессе не всегда удавалось отчетливо выразить свои чувства. Но на бумаге она всегда находила нужные слова. Принцесса учила меня, Уильяма и Гарри всегда благодарить других людей в письмах за уделенное время за подарки, гостеприимство, за советы и дружелюбие. Она также отмечала, что это я научил ее записывать свои мысли после одной или нескольких наших бесед.

— Анализируйте свои чувства. Это может быть полезно, — посоветовал я ей.

Я знал, как важно вести записи: королева, например, в своем дневнике излагала собственный взгляд на историю. Принцесса уже перестала быть столь важной персоной для королевской семьи, как это было в середине девяностых. Против нее действовало столько людей, что ей было просто необходимо аккуратно вести записи, чтобы когда-нибудь потом люди могли узнать правду.

Однажды утром, после очередной беседы, я вернулся в буфетную и обнаружил конверт, он лежал на книге в зеленом кожаном переплете у меня на столе. Внутри, на бумаге с красной полосой по нижнему краю, оказались записи принцессы. В них она обдумывала наш разговор, совет, который я ей дал, и говорила о своих взглядах, которые ни за что не изменит. Записи эти стали обязательным дополнением к нашим беседам.

Иногда принцесса просто показывала мне корреспонденцию — например, письма королевы или принца Чарльза касательно развода — а потом забирала обратно, но иногда, когда чувствовала, что истину надо тщательно скрыть, она отдавала письмо мне. Так мне доверили хранить правду, это помимо секретов личного характера, которые хранились у меня в голове и никогда не были записаны. Каждое письмо начиналось одинаково: «Сидя сегодня здесь…»

Теперь эти записи стали наследием принцессы, они надежно хранят память о ней и разоблачают мифы, которые, как грибы, стали появляться после ее смерти.

28 февраля 1996 года в Кенсингтонском дворце объявили: «Принцесса Уэльская согласилась на развод с принцем Чарльзом. Принцесса сохраняет за собой титул „Диана, принцесса Уэльская"».

За объявлением последовала встреча принца Чарльза и принцессы. А перед этим принцесса получила от принца письмо, которое убедило ее уступить. Мнение его осталось неизменным, но он устал спорить о том, что именно не так и кто виноват. «Нужно жить дальше, а не останавливаться, доставляя друг другу неприятности», — убеждал он ее, и принцесса согласилась. После устранения всех препятствий адвокаты принялись за подготовку документов. Всю весну принцесса продолжала посещать королеву.

Казалось, принятое решение придало принцессе моральных сил. Месяцы и годы она и слышать не хотела о разводе, а теперь у нее будто открылось второе дыхание.

— Я полностью собрана, Пол, — заявила она. — Я осознала свой долг перед страной. Я все понимаю и хочу идти дальше наперекор преградам.

В мае, когда адвокаты уже проработали почти все вопросы касательно развода, Уэльская чета отправилась в Итон, где учился Уильям, — раз в году колледж принимал родителей своих учеников. Принцессе хотелось поехать туда ради старшего сына, но она боялась, что там окажутся также друзья ее мужа, Начбуллы и Ромзи, ведь их дети тоже учатся в Итоне. Принцесса хотела появиться там вместе с мужем, но получила отказ.

— Приехав туда, я всюду встретила холодный прием, даже у Чарльза, — сообщила она мне потом.

На фуршете принцесса всем улыбалась, со всеми разговаривала, скрывая под маской уверенности в себе то, как некомфортно ей было. Последней каплей стало распределение гостей во время концерта. Принцессе хотелось сидеть рядом с принцем Чарльзом, но ее посадили с ректором, а принц Чарльз оказался по другую сторону прохода с женой ректора. «Этого я не потерплю» — решила принцесса.

Она встала, перешла на другую сторону прохода и обратилась к жене ректора:

— Простите, нельзя ли нам поменяться местами так, чтобы я села с мужем?

Разумеется, жена ректора не могла отказаться, так что принцесса ловко провернула дельце, которого не заметил никто, кроме ее мужа. Однако принцесса продолжала держать себя с ним высокомерно. Она не позволяла себя унизить. К тому же знала, что снаружи поджидают репортеры Би-би-си и Ай-ти-эн. Когда принц и принцесса вышли из здания, изображая счастливых родителей, и должны были разойтись в разные стороны, принцесса вдруг устремилась к машине мужа, положила руку ему на плечо и, поцеловав в щеку, прошептала:

— До свидания, милый.

В ту ночь и на следующий день после этого удивительного случая, все газеты пестрели заголовками: «Не больше чем поцелуй».

— Теперь-то Камилла поймет, что значит оказаться крайней, — сказала принцесса на следующее утро за завтраком. Покорившись бракоразводному процессу, принцесса не желала прощать обиды.

30 мая 1996 года развод герцога и герцогини Йоркских был признан окончательно. Герцогиня решительно явилась в Кенсигтонский дворец, утратив в тот день титул «Ее Высочество»; она жила теперь под именем Сара, герцогиня Йоркская. Она смеялась над тем, что писали газеты в то время.

— Мы им еще покажем, — заявила она.

Для обеих дам наступили трудные времена, а смех их — признак того, что они не желали становиться на колени перед «Семьей».

Как и принцесса, герцогиня почувствовала облегчение, вновь обретя свободу. Она тоже была полна решимости, что и помогало ей бороться против тех во дворце, кто ее недооценивал. Герцогиня понимала, что борется именно за то, чтобы соответствовать ожиданиям, возложенным на нее. В придворной жизни она «блуждала подобно судну без компаса», пережила ядовитые нападки прессы и жестокость врагов. Но она всегда побеждала. Знала это даже в день объявления развода.

— Мы все равно победим, Пол, ведь правда?

— Просто улыбайтесь и выше голову, — ответил я, и она вошла в гостиную к принцессе. В то лето принцесса и герцогиня с детьми отправились на горный курорт на юге Франции. У них никогда не было лучшей возможности поделиться опытом, переживаниями, горем. Они казались скорее родными сестрами, чем бывшими невестками: обе с одинаковым упорством боролись за жизнь. Кроме того, у обеих появились новые ухажеры, и казалось, они снова счастливы.

В планы принцессы входило обрести новое будущее, порвав с прошлым. Из-за Уильяма и Гарри она была навсегда привязана к Лондону и Кенсингтонскому дворцу, тем не менее, она стала искать себе и другое пристанище, откуда могла бы вести благотворительную деятельность в мировом масштабе.

— Пол, что ты думаешь об Австралии? — поинтересовалась принцесса в начале особенно жаркого июня 1996 года. Она спросила также, какие впечатления остались у меня от этой страны после поездок туда с королевой.

— Я побывал во многих странах, и, пожалуй, мое любимое место — Новый Южный Уэльс [25], — поведал я принцессе.

Сидя на диване, принцесса перелистывала брошюры и деловые журналы, которые прислала ей Эйлин Виттакер — их общая подруга с герцогиней Йоркской.

— Ты бы согласился жить там? — спросила принцесса. Я знал, что принцессе нравится удивлять людей, но за долгие годы я привык, так что меня уже ничто не удивляло. До сих пор. Я взглянул на нее, думая, что это шутка.

— Я серьезно! — прибавила принцесса.

— Честно говоря, это для меня далековато — отозвался я.

— Знаю, знаю, — перебила она меня и, захлопнув брошюру, перевела разговор в другое русло.

Оживление в Кенсингтонском дворце ярко контрастировало с затишьем в Старых конюшнях. Там не было ни заместителя дворецкого, ни круглосуточной горничной, ни личного секретаря, так что мне непрерывно приходилось носиться туда-сюда. Я знал, что провожу на работе слишком много времени: выхожу из дома в восемь утра и возвращаюсь не раньше одиннадцати. Перед Марией я всегда представал душевно опустошенным, изможденным и раздражительным. Александр и Ник виделись со мной лишь по воскресеньям или когда принцесса приглашала их поиграть во дворце. Семейная жизнь, разумеется, страдала. С тех пор как в феврале принцесса дала согласие на развод, я неотлучно находился подле нее, разделяя с ней все горести и волнения, вызванные угрозой резких перемен.

— Пока ты наблюдаешь, как рушится одна семья, в другой уже забыли, как ты выглядишь, — возмущалась Мария. — Это не у принца и принцессы Уэльских брак втроем, а у нас: ты, я и принцесса. Я устала, Пол.

Под угрозой оказался и другой брак Баррелов. Мой брат Грэм сознался, что изменяет своей жене Джейн, и она ушла от него и забрала детей. В отчаянии, обливаясь слезами, он позвонил мне в буфетную — видимо, браку его и впрямь конец. Мы ведь одна семья, так что его ситуация беспокоила меня, пожалуй, больше, чем развод принца и принцессы. За обедом в тот день, когда позвонил Грэм, принцесса подметила мое подавленное состояние. Еще на барбекю в Хайгроуве она поняла, как близки мы с братом.

После обеда она обратилась ко мне:

— Не дашь мне телефон Грэма? Я позвоню ему. Вечером, сев за рабочий стол, принцесса набрала номер

Грэма в Грассмуре, в Честерфилде. В это время мой брат сидел на диване перед телевизором.

— Здравствуй, Грэм, это Диана. Пол очень переживает, и ты, думаю, тоже, — проговорила она.

Грэм поверить не мог, что с ним говорит Ее Высочество, да и на работе ему не поверили бы, расскажи он, что сама принцесса Уэльская позвонила ему, чтобы дать совет относительно брака. Принцесса оказалась на высоте. Выслушала, нашла слова утешения, поделилась собственным опытом, рассказала как тяжело, когда брак распадается. Расспросила его о любви, о браке, о другой женщине, о будущем и впоследствии звонила ему еще трижды. Говорила без обиняков. Объяснила Грэму, как глупо он поступил, и уверила, что если он любит жену, то должен убедить ее вернуться. Грэм, опираясь на помощь принцессы, так и сделал. По сей день мой брат благодарит принцессу за спасение брака.

Вот только собственный брак принцессы, к ее глубокому сожалению, сохранить не удалось. Каждый вторник, по вечерам, у ворот дворца появлялся лорд Мишкон. По мнению принцессы, этот невысокий деликатный человек обладал недюжинным умом. К тому же он был невероятно обаятелен. В те зимние месяцы я отворял дверь и лорд Мишкон, входя, снимал шляпу. Пожимая принцессе руку, он часто говорил:

— Простите, что у старика рука холодная, мэм. Уверяю вас, сердце у него горячее.

Он еще не начал рассказывать о переговорах с адвокатами мужа, как на лице принцессы появилась улыбка. Летом хорошие и дурные известия приносил уже другой адвокат, Энтони Джулиус. К концу июня остались лишь мелкие формальности.

Бракоразводный процесс начался с того, что принцессе пообещали огромную сумму отступного: 17 миллионов фунтов. Условия принца Уэльского оказались таковы: взамен он желал получить несколько акварелей дальних немецких родственников, пару кресел (около 1780 года) и все столовое серебро времен Георга III, которым мы пользовались каждый день.

1 июля, в тридцать пятый день рождения принцессы, на нее нескончаемым потоком посыпались цветы, подарки и открытки. Какой-то фанат прислал ей два букета высоких красных роз — всего тридцать пять. Но два дня назад, в субботу, принцесса удивилась куда больше. В парадную дверь позвонили. Недоумевая, кто бы это мог быть — мы никого не ждали, — я повернул медную ручку.

Вот уж кого я не ожидал увидеть — так это наследника престола. Принц Чарльз вошел, не дожидаясь приглашения.

— Я могу войти, Пол? — спросил он, уже войдя. На лужайке возле конюшен, позади дворца, принца должен был ждать вертолет, но принц Чарльз пришел слишком рано, вот и решил заглянуть к бывшей жене.

— Думаю, вы знаете дорогу, Ваше Высочество.

Он улыбнулся и стал подниматься по лестнице. Если уж я так удивился, то что же будет с принцессой?

— Диана, ты там? — позвал принц Чарльз, поднимаясь по ступенькам; я следовал за ним.

Принцесса в недоумении стояла на площадке второго этажа, они расцеловали друг друга в щеки. Через плечо принца Чарльза я видел, что глаза ее полны притворного ужаса. Но долго она выдержать не могла и, как обычно, разрядила обстановку шуткой:

— Ты, наверное, приехал за мебелью, Чарльз? Впервые за долгое время муж и жена, находящиеся

в неловком положении из-за тяжелого развода, дружно рассмеялись. «Ах, если бы они сделали это прилюдно!» — подумал я. Они хорошо ладили если не как супруги, то как друзья. Это была странная и, вместе с тем, печальная сцена. Я заметил, как волновалась принцесса. Энергия возвращалась к ней прямо на глазах. Все было сердечно, просто, благородно. Я спустился в буфетную, чтобы приготовить принцу чашку чая, как он любил: крепкий «Эрл Грей» и немного молока.

В середине июля Букингемский дворец объявил, что получено условное судебное решение о расторжении брака. Оно касалось одного-единственного пункта: титула «Ее Высочество» для принцессы. Королева предлагала титул «Диана, принцесса Уэльская», но что касается «Ее Высочества», то вопрос оставался открытым. Мне известно лишь, что принцесса позвонила зятю, личному секретарю королевы сэру Роберту Феллоузу, чтобы узнать, может ли она сохранить титул «Ее Высочество». Просьба принцессы была отклонена. Она получит 17 миллионов фунтов, но лишится королевского статуса. Принцесса не стала бы настаивать, но титул был для нее крайне важен, так как, по ее словам, она получила его при вступлении в брак и ей больно с ним расставаться. Титул — часть личности принцессы, к тому же именно будучи Ее Высочеством, она без устали трудилась много лет. Окончательное решение, принятое у нее за спиной, очень огорчило принцессу.

В расстроенных чувствах принцесса обратилась к Уильяму. Потом рассказывала мне, как в тот вечер, когда она лишилась титула, Уильям сидел, обняв ее, а потом сказал:

— Не расстраивайся, мамочка, я возвращу тебе титул, когда стану королем, — от чего принцесса еще больше расплакалась.

Вытерев слезы, принцесса принялась писать послания, адресованные в различные благотворительные учреждения и организации, в деятельности которых она принимала участие. В посланиях говорилось, что поскольку она перестала быть Ее Высочеством и больше не принадлежит к королевской семье, то не может продолжать им покровительствовать. Принцесса прервала связь с Красным Крестом и Фондом помощи престарелым. Она решила, что правильнее будет сконцентрироваться на небольшом числе организаций, поэтому сохранила связь с Национальным фондом борьбы со СПИДом, с Сентер-пойнт, детской больницей на Грейт Ормонд-стрит, Центром помощи прокаженным и Английским национальным балетом.

Тем временем рабочий кабинет принцессы целиком и полностью переехал из Сент-Джеймсского дворца в Кенсингтонский дворец, на первый этаж апартаментов № 7. Принцессе отказались отвести помещение в Букингемском дворце, так как королева считала, что той лучше оставаться «независимой». Так что апартаменты № 7 стали еще и офисом Дианы, принцессы Уэльской, во главе со старшим бухгалтером Майклом Гиббинсом.

Лишившись титула, принцесса столкнулась еще с одной неприятностью: по протоколу ей полагалось делать реверанс титулованным членам королевской семьи. Когда-то будущая королева, принцесса теперь чувствовала унижение, вынужденная делать реверанс герцогу и герцогине Глостерским, а также принцессе Александре. Но неожиданно принцесса получила поддержку там, где ее не ждала. Ее соседка из апартаментов № 10, Ее Высочество принцесса Кентская написала ей трогательное письмо.

— Взгляни-ка, Пол. Какая прелесть, — проговорила принцесса.

Я ужаснулась, прочитав в газетах, что с утратой титула вы будете вынуждены делать передо мной реверанс… Уверяю вас, что меня это чрезвычайно смутит, так что, пожалуйста, не думайте делать этого. Я всегда восхищалась вашей стойкостью и силой. Если бы Чарльз любил вас с самого начала, ничего подобного бы не случилось. Во мне вы всегда найдете поддержку.

Письмо принцессы Кентской приободрило Диану. Все, что я мог сделать — это внушать принцессе вместе с остальными ее друзьями, что она должна быть выше каких-то титулов. Я убеждал ее:

— Вам ни к чему титул. Куда бы вы ни отправились, вас везде знают как леди Ди, и никто не в силах отнять у вас этого звания. Кроме того, для меня вы всегда Ваше Высочество.

И в этот год, оказавшийся последним для принцессы, я оставался верен слову. Каждое утро, подавая принцессе кофе, я приветствовал ее:

— Доброе утро, Ваше Высочество!

Но нет худа без добра: утратив статус Ее Высочества, принцесса могла теперь жить по-своему, полностью отдавшись благотворительной деятельности. А еще на нее посыпались предложения из мира кино.

Однажды июльским вечером зазвонил телефон. Это был актер Кевин Костнер. Звонок поступил мне в буфетную по прямой линии. Попросив его подождать, я позвонил принцессе в гостиную:

— Звонит Кевин Костнер. Хочет с вами поговорить. — Это звучало интригующе.

— Соедини меня с ним, Пол, и приходи сам.

Когда я вошел в гостиную, принцесса сидела за столом и внимательно слушала. Заметив меня, сделала знак подойти.

— Но я не умею петь, — хихикнула принцесса. — Что мне придется делать?.. Не уверена, но… да, пришлите мне его, я посмотрю. — Повесив трубку, она обратилась ко мне:

— Он хочет, чтобы я снялась в его новом фильме «Телохранитель-2»!

Речь шла о продолжении первого фильма, где снималась Уитни Хьюстон. Ей нужно будет сыграть принцессу, которой Костнер спасает жизнь. Обещал, что все будет исполнено со вкусом. Что он «все обеспечит». Он пришлет ей сценарий из Америки по почте.

— Ты можешь в это поверить? — воскликнула принцесса. — Он так любезен, но вряд ли говорил серьезно.

Но Костнер говорил серьезно. Он еще не сделал официального предложения, но принцесса не обратила на это внимания — так он польстил ей, так был очарователен.

— Такого просто не может быть, — уверяла она. Однако обещанный сценарий «Телохранителя-2» действительно прислали. Не думаю, что принцесса прочла его. Вслед за этим поступило более реальное предложение от американской косметической фирмы «Ревлон». Фирма предложила принцессе многомиллионный проект: возглавить благотворительную организацию.

— «Лицом» компании по-прежнему останется Синди Кроуфорд. Я же должна буду придать ему свой «дух и стиль», — сообщила она мне.

С середины февраля все мы готовились к утру 28 августа 1996 года, когда развод окончательно вступит в силу и Уэльская чета перестанет быть четой. В этот день в атмосфере царила смесь грусти и ожидания. Я стоял в коридоре, ожидая принцессу к завтраку, как вдруг мне пришло в голову, что раз она разводится, то и я прекращаю вести королевское хозяйство, хотя занимаюсь этим с 1976 года, и вступаю на новый путь — вот почему грусть боролась во мне с ожиданием перемен.

Принцесса вышла полная решимости, уверенная в успехе, который принесет ей независимость. Принявшись за грейпфрут и мед, она заговорила о планируемых поездках: в сентябре — в Вашингтон, в ноябре — в Австралию. Принцесса все еще думала о переезде в Австралии».

Затем она стала расхаживать по гостиной, настраиваясь на то, что ее будет осаждать пресса всего мира. Зазвонил телефон. Сэр Роберт Феллоуз звонил скорее как зять принцессы, чем как личный секретарь королевы.

— Звоню просто пожелать удачи в этот непростой день. Это был прекрасный роман с трагическим финалом, — утешал он принцессу, но та и не была настроена на грустный лад.

— О нет! — взмолилась она, глядя на меня. — Просто начинается следующая глава. И помни, Роберт, я до сих пор люблю мужа. И так будет всегда.

Принцесса была в тот день в нежно-голубом и выглядела очень элегантно. Она взяла сумочку, глубоко вздохнула и стала спускаться по лестнице, при этом на пальце у нее все еще блестело обручальное кольцо.

— Разумеется, я сниму его, но не сейчас, — пояснила принцесса. Она помнила развод собственных родителей, и как больно было ей, совсем девочке, видеть как они снимают кольца.

— Кольцо такое маленькое, но так много значит, — проговорила она. Затем отправилась в Английский национальный балет.

Когда принцесса вернулась, ей захотелось поговорить. В гостиной, за чашкой кофе, она начала:

— Я не очень богата, но, думаю, мне следует повысить тебе жалованье.

И мое жалованье подняли с 22 тысяч до 30 тысяч фунтов в год, да и жалованье остального персонала — управляющего Даррена Макгрейди, секретаря Каролайн Макмиллан, бухгалтера Майкла Гиббинса и личного ассистента Виктории Мендхем — тоже. Принцесса от всей души благодарила нас за то, что мы поддерживали ее в столь нелегкое время.

Принцесса казалась вполне умиротворенной, когда я оставил ее. Мы говорили о том, как важен этот день, о ее любви к принцу Чарльзу, о том, как она противилась разводу, как хотела, чтобы все было иначе. И она предалась философским размышлениям — так принцесса, по ее словам, очищала ауру в доме. Философия помогала ей бороться с неуверенностью в себе, с беспокойством и сомнениями, а слова поддержки придавали силы.

«Думай о внутреннем мире, а не о репутации, ведь внутренний мир — это ты сама, а репутация — то, что думают о тебе другие».

«Сохраняй спокойствие, пока по-настоящему не обретешь себя».

«Успех — результат правильных решений. Правильные решения — результат опыта. Опыт — результат ошибок».

«Трудности — это возможность что-то изменить в жизни». «Трудности придают мужества и мудрости».

«Учись приспосабливаться к требованиям времени».

«Учись верно оценивать себя, тогда сможешь верно оценить других и постичь Божественное».

А еще принцесса цитировала Бенджамина Франклина: «Что тяжело, то полезно».

Ночью накануне развода она повторяла, чтобы убедить себя, что все сделала правильно:

— «Только единство сердца и разума позволяет любить даже на расстоянии». Мне это известно, Пол, хорошо известно, — твердила принцесса.

Как много чепухи писали о принцессе и ее разводе! Так называемые друзья и советники лгали всему миру, что принцесса хотела развестись с принцем Чарльзом с самого 1990 года. А как много писали о ее мнимой ненависти к мужу.

— Мы с Чарльзом друзья и очень терпеливы друг к другу. Думаю, он осознает, что потерял. Я не чувствую к нему ненависти. Я столько выстрадала, поэтому я такая, какая есть, — говорила принцесса.

Что же касается Камиллы Паркер Боулз, то тут стоит говорить скорее о негодовании, чем о ненависти. Принцессе вновь потребовалось обратиться к философии, чтобы разобраться в чувствах к любовнице своего мужа. И вот к какому выводу она пришла:

— Негодование — это тщетная попытка что-то изменить.

Многие часы провела принцесса, пытаясь понять, почему их брак с принцем Чарльзом распался. Много раз мы беседовали об этом. Более того, принцесса часами пыталась разобраться в самой себе. Утверждала, что так становится лучше. Вот как друзья принца Чарльза отзывались о трудностях принцессы: «Диана капризничает». Но принцесса не разменивалась на мелочи. Она предавалась глубокому самоанализу. Таким образом она старалась понять, из-за чего именно их отношения начали портиться. А виной всему была низкая самооценка принцессы, которая убивала не столько брак, сколько ее саму. Вот что принцесса говорила по этому поводу:

— Высокая самооценка не спасает человека, но она дает человеку возможность сомневаться в себе и не разрушать при этом свою личность!

Принцесса догадывалась, что ее низкая самооценка берет начало еще в детстве, когда она только стала осознавать себя. С такой заниженной самооценкой она и вступила в брак с принцем Чарльзом. Принц хвалил принцессу, что повышало ее мнение о себе. Когда же он перестал делать это, принцесса почувствовала себя отверженной.

— Мне стало неоткуда черпать душевные силы, — говорила принцесса.

Ссылаясь на некоего Мелвана [26] она заявляла:

— Он пишет, что «терпение — ключ к счастью». Знать бы об этом раньше!

Еще принцессе не мешало бы понять — думаю, многие говорили ей об этом, — что гнев — чувство естественное. Но она, как и другие женщины, считала, что злоба недопустима. Я убеждал ее, что принц Чарльз был того же мнения.

Принцесса даже стала приглашать в Кенсингтонский дворец тренера по боксу. Она говорила, что, когда бьет боксерскую грушу, освобождается от негативных эмоций. Удар у Дианы, принцессы Уэльской, был еще какой.

Теперь по ночам мы говорили с ней о чувствах, которые она испытывает. Однажды после разговора я отправился на кухню. Вернувшись в буфетную, я обнаружил записи мыслей принцессы после нашей беседы, а также краткую надпись «Спасибо» на листке линованной бумаги формата А4.

Единственное, чего хотела принцесса, — дать понять британскому народу, как ей было тяжело все эти годы. Она считала, что принц Чарльз заставил ее страдать, но даже из этих страданий извлекла урок. Принцесса покинула этот мир, любя принца. Я это точно знаю, потому что она сама об этом писала. Принц Чарльз говорил, что через двадцать пять лет королевские архивы поведают миру об их истинных отношениях с принцессой. Но по-моему, неправильно заставлять весь мир пребывать в неведении целую четверть века. Собственные слова принцессы помогут опровергнуть ложь уже сейчас. Вот что написала она мне в ту ночь:

Сегодня 28 августа 1996 года — пятнадцатая годовщина нашей свадьбы. Я никогда не думала о разводе, наоборот — мечтала о счастливом браке и любви Чарльза. Пускай этому не суждено было сбыться, зато у нас два чудесных мальчика, которых мы оба очень сильно любим. Во мне всегда будет жить любовь к Чарльзу, а теперь я хочу, чтобы он, глядя на меня, гордился.

Это были бурные пятнадцать лет: я сталкивалась с завистью, ревностью, ненавистью друзей и семьи Чарльза — никто из них не понимал меня, и этим глубоко ранил мое сердце.

Мне бы так хотелось стать самым близким другом Чарльза, ведь я лучше других понимаю, в чем именно он нуждается.