ГЛАВА 18. ГДР (1956–1958 гг.). Встречи и наблюдения

ГЛАВА 18. ГДР (1956–1958 гг.). Встречи и наблюдения

Группа советских войск в Германии постоянно находилась в центре внимания наших государственных руководителей. Боевая готовность этого аванпоста сил мира имела первостепенное значение для безопасности не только СССР, но и всего социалистического лагеря. Составляя значительную часть Советских Вооруженных Сил, ГСВГ находится на территории ГДР, где тяготы воинской службы в мирное время были значительно большими, чем во внутренних округах.

Повседневное напряжение, частые тревоги с выходами на учения, жизнь в закрытых гарнизонах, фактически изолированных от местного населения, — все это морально утомляло наших воинов, особенно рядовой и сержантский состав срочной службы. Сплошь и рядом наши молодые люди, прослужив в каком-либо захолустном местечке ГДР три года, ничего, кроме своего гарнизона, не видели, и он им настолько надоедал, что они с особым нетерпением ожидали конца службы в Германии, которую многие солдаты называли «сытой каторгой».

В этих условиях особое значение приобретала действенная работа политорганов, которые были призваны в сложных условиях внутренней и международной обстановки поддерживать моральный дух войск. При этом по каким-то соображениям совершенно не использовался такой вид интернационального воспитания, как изучение страны, ее культуры, рабочего движения. Для офицеров, находящихся за рубежом, было запрещено заочное обучение в вузах, а для солдат — в вечерних средних школах.

С целью непосредственного воздействия на воинов, для разъяснения им ряда важных решений партии и правительства, принимаемых в то время, в ГСВГ часто приезжали из Москвы члены правительства, ЦК КПСС, деятели науки, искусства и техники. За время службы в ГДР пришлось слышать выступления на партийных активах, конференциях, а то и просто на массовых митингах многих руководящих деятелей, с которыми на родине вряд ли удалось бы увидеться, помимо демонстрации на Красной площади.

Нужно заметить, что не все такие встречи приносили ожидаемую от них пользу. Часть из них, даже проводимая на так называемом высшем уровне, показывала некоторых из наших руководителей далеко не с лучшей стороны. Некоторые из них были весьма примечательны. В июле 1957 года, после известного июльского пленума ЦК КПСС, на котором была разгромлена «антипартийная группировка Молотова, Маленкова, Кагановича, Первухина, Ворошилова и примкнувшего к ним Шепилова», в ГСВГ в качестве гостя В.Ульбрихта прибыл первый секретарь ЦК КПСС Н.С.Хрущев. О возможном выступлении вождя партии перед офицерами и солдатами ГСВГ было объявлено заранее. Личный состав штаба группы с семьями собрался в зеленом театре и около двух часов ожидал прибытия высокого гостя. Наконец появилась большая кавалькада. Впереди неуверенно шагал первый секретарь и премьер, за ним В.Ульбрихт, О.Гротеволь, А.И.Микоян, А.А.Громыко, А.А.Гречко и другие, как принято говорить, сопровождающие их лица. С трудом вскарабкавшись на сцену, Никита Сергеевич направился к трибуне и, к удивлению пятитысячной аудитории, обращаясь к Гречко, заявил: «Маршал, а где же рыба? Ты же меня вез ловить рыбу, а здесь люди. Ну, а где люди, там и я. Мне нужно говорить речь. Я же первый секретарь!» Дальше, в течение полутора часов, собравшиеся слушали отрывочные, безграмотные, пересыпаемые грубой бранью выпады премьера в адрес поверженных «сообщников Сталина». Ехавший, очевидно, действительно ловить рыбу первый секретарь не готовился к выступлению, да и вряд ли считал это нужным. Устав от выполнения своего партийного долга по общению с массами, внутренне довольный собой и своим «ленинским» стилем руководства, Хрущев заявил: «Ну, хватит, пожалуй, достаточно. Как ты думаешь, Анастас?»

Председатель Президиума Верховного Совета А.И.Микоян вскочил, как школьник, и, аплодируя перед носом оратора, заявил: «Мы рады вечно тебя слушать, Никита Сергеевич».

Несвязная болтовня пьяного премьера, атмосфера подобострастия и низкопоклонства, усиленная выступлением А.А.Гречко, который назвал визит Хрущева историческим, а его речь — дальнейшим развитием марксистско-ленинского учения о партии, оставили у присутствующих гнетущее впечатление. Нужно было абсолютно не уважать свой народ и быть полностью уверенным в безнаказанности, чтобы позволить себе такое безобразное поведение на массовом митинге людей, ожидавших услышать от своего руководителя слово партийной правды. Утешала мысль, что это, возможно, эпизод. У любого человека могут быть срывы, промахи, упущения. Однако вторая встреча с Хрущевым в другой обстановке дала, к сожалению, основание считать, что безответственные, нетрезвые выступления у него были не только перед советскими гражданами.

В 1958 году в Лейпциге, выступая на стадионе перед 100000 немцев ГДР по поводу 140-летнего юбилея Карла Маркса, он, войдя в азарт, отбросил подготовленную речь и, желая блеснуть остроумием, заявил примерно следующее: «Вот вы, немцы, нас обвиняете в том, что мы вам не даем спокойно жить. А ведь это сделал ваш Маркс. Он — основоположник коммунизма. Правда, он — немецкий еврей, ну да это все равно. Теперь и расхлебывайте кашу, которую заварил ваш земляк. А натворил он немало». К счастью, переводчик Ульбрихта, весьма толковый, политически грамотный человек, отлично знающий русский язык, перевел этот вредный бред примерно так: «Дорогие товарищи! Германия дала человечеству великого основоположника научного коммунизма Карла Маркса. Его учение овладевает миром и успешно претворяется в жизнь у вас в ГДР. Будьте же достойны своего великого земляка». Бурные аплодисменты после перевода свидетельствовали о том, что далеко не все немцы понимали русский язык. Но ведь какая-то часть присутствующих, несомненно, знала его и имела возможность по достоинству оценить «юмор» советского премьера и первого секретаря ЦК КПСС.

В ноябре 1957 года для доклада партийному активу ГСВГ об итогах недавно закончившегося октябрьского пленума ЦК, снявшего Жукова с поста министра обороны СССР, прибыл секретарь ЦК Л.И.Брежнев. О его прибытии мне стало известно заранее от некоего полковника Н.И.Бандуры, служившего у нас в качестве заместителя по политчасти на одном из разведывательных пунктов. Бандуру с Леонидом Ильичом связывали какие-то родственные или товарищеские узы, основы которых были для меня не ясны, т.к. Бандура был человеком далеко не безупречного морального облика, имел в прошлом взыскания за использование служебного положения в корыстных целях, занимался мелкой спекуляцией заграничными безделушками, авторитетом у подчиненных не пользовался. Перед приездом Брежнева в ГСВГ Бандура был, на все время его пребывания, освобожден от работы и проживал в отведенных Брежневу апартаментах. Партактив по итогам октябрьского 1957 года пленума протекал бурно. Ярко обрисованные Брежневым в докладе «бонапартизм» и «самодурство» бывшего министра обороны СССР маршала Жукова, призыв развернуть критику неслужебной деятельности местных руководителей сделали свое дело. Коммунисты в своих выступлениях поднимали важнейшие вопросы боевой подготовки, указывали конкретных виновников недостатков, не щадя их званий и должностей. Особенно досталось генерал-лейтенанту И.И.Якубовскому и бывшему заместителю главкома генерал-полковнику П.К.Кошевому. Их обвиняли в неграмотности, зазнайстве, самодурстве, а один из выступавших, замполит автомобильного батальона, обслуживающего штаб, под хохот всего зала заявил: «Родили их простые русские неграмотные женщины, да и сами они особой образованностью не отличаются. Кто же им дал право вести себя так, что если бы не их генеральские погоны, то им не вылезать бы из тюрьмы за мелкое хулиганство».

Досталось и моему непосредственному начальнику генерал-майору А.В.Чеченцеву за использование солдата-шофера в качестве няньки у внука. Многим начальникам выступающие указывали на недостаток скромности, мздоимство. Вспомнили и бывшего начальника отдела кадров группы войск генерал-майора Домникова, требовавшего от молодых девушек при зачислении их на работу по вольному найму не только деловых и политических качеств, но и благосклонного отношения к нему лично.

Впервые в жизни мне приходилось на армейском партийном собрании слышать столь острую критику личных недостатков военных руководителей. Как было бы полезно для дела, если бы это хотя бы в мирных условиях стало нормой партийной жизни. От стольких бы бед мы были избавлены, какая масса промахов была бы устранена своевременно, как прочно бы сохранялись ленинские нормы партийной жизни.

При утверждении решения по докладу Брежнева часть коммунистов потребовала указать перечисленным в критических замечаниях лицам на их недостатки и настоятельно рекомендовать не повторять их в практике работы. И здесь произошло неожиданное. Увидев, что «джинн вырвался из бутылки», докладчик явно испугался и, воздействуя своим авторитетом, попытался загнать его обратно. «Есть ли необходимость в столь крайних мерах? — заявил он. — Государственные умы наших военачальников уже сделали нужный вывод. Они не допустят, чтобы возникла необходимость их повторной критики». Предложение сняли не голосуя.

В простоте душевной я полагал, что всех критиковавшихся по кардинальным вопросам армейской жизни деликатно снимут с должностей, не поднимая шума. Каково же было наше удивление, когда через несколько месяцев И.И.Якубовскому было присвоено очередное воинское звание генерал-полковник. Многие критиковавшиеся также получили повышения в должностях и званиях. Все осталось по-старому. Так же уезжавшего в Москву в краткосрочную командировку главкома на аэродром провожали чины штаба на 12–18 «ЗИМах». По-прежнему продолжали отрывать от военной подготовки солдат для незаконного обслуживания различных начальников. В одном докладчик оказался прав. Вторично выступить с критикой своих начальников участникам актива не пришлось. Они были или уволены, или откомандированы в СССР по замене.

Наблюдая в ту пору за работой некоторых командиров и начальников в ГСВГ, выдвинувшихся на крупную руководящую должность, иногда волею случая или по протекции, приходилось удивляться, как быстро многие из них приобретали не свойственные простому советскому труженику черты высокомерия, чванства, жадности, угодничества перед вышестоящими и хамства к подчиненным. Достигнув высокого поста и тем самым оградив себя по приказу от критики подчиненных, такой начальник знал, что его дальнейшая карьера целиком зависит от расположения вышестоящего руководителя, и любым путем старался добиться его, понимая, что в положительном случае он будет на своем участке практически бесконтролен и всесилен.

Высшее звено военачальников плохо работало над повышением своих знаний, считая, что надежная система толковых заместителей справится с деталями службы. Выступления генералов и офицеров ГСВГ на активе по докладу Брежнева об итогах октябрьского пленума ЦК вскрыли лишь незначительную часть личных и служебных недостатков, ряда руководителей ГСВГ. Никто не осмелился сказать, что главком А.А.Гречко превратился в зазнавшегося барина. Он мог незадолго до партийного актива приказать играть в футбол два тайма для одной своей персоны, хотя матч задолго до этого был назначен на вечер. Собравшимся офицерам и членам их семей просто объявили, что игра не состоится. Выезд маршала с территории военного городка превращался в особый ритуал, во время которого запрещался выпуск с автобазы штаба любого транспорта. Один из штатных переводчиков РУ фактически постоянно находился в распоряжении жены маршала для поездок по немецким магазинам и перевода содержания западных фильмов, специально демонстрировавшихся только для семьи главкома у него на квартире 2 раза в неделю. В каждом окружном городе ГДР имелась отдельная вилла с офицером комендантом, соответствующей охраной и необходимым оборудованием на случай возможного заезда в этот город главкома или его семьи. Некоторые из этих домов не использовались совсем, но обслуживающий персонал на них содержался. Так, на всякий случай. Многочисленный штат военной и гражданской прислуги, от порученца в звании полковника до личных тренеров по теннису и плаванию, поваров и официанток, призван был удовлетворять все возрастающие потребности маршала и его семьи, которые уже давно жили при коммунизме. Все это, равно как и парадные выезды на охоту, рыбную ловлю, пикники с многочисленными немецкими и отечественными высокопоставленными друзьями, занимало массу времени и вызывало законный вопрос: а кто же и когда работал? А работа шла. Напряженная, упорная. Вело ее, так называемое среднее и низшее звено армейской иерархии, укомплектованное, как правило, самоотверженными, знающими свое дело офицерами и генералами. И вот у этого-то рабочего состава нередко вставал вопрос: к чему же эти излишества? Ведь они осуществлялись за народные деньги и по размаху вряд ли уступали какому-либо захудалому великому князю. Не говоря уже о генералиссимусе Суворове или фельдмаршале Кутузове, у которых всего-то обслуги было денщик, казак и корнет-порученец. Меняются времена, люди, масштабы, потребности, вкусы.

Главнокомандующий группой войск был всемогущ. Ему ничего не стоило уволить начальника рации, капитана, участника Великой Отечественной войны, прослужившего 19 лет в Советской Армии, только за то, что его передающая установка недостаточно четко передавала на учениях последние известия. Маршал знал, что увольняемый, уже пожилой человек, пенсии не получит. Она выдавалась только после двадцати лет службы.

Однажды главком привел в смятение весь штаб группы — от его начальника генерал-полковника Сидельникова до дежурного. Все пытались установить источник изречения: «Блажен муж, да не идет на совет нечестивых». Оказывается, маршал Гречко, опоздав на заседание Военного совета, в шутку произнес эту фразу и спросил: «Знают ли почтенные члены Совета, откуда она?» — и дал задание выяснить это. Понятно, что никто из присутствовавших закона божия не изучал и не мог знать таких его тонкостей. Однако ответить маршалу было лестно, и вот началось своеобразное соревнование солидных руководителей. Кто быстрее найдет источник. Хотели посылать запрос в Библиотеку им. Ленина. К счастью, исчерпывающую консультацию по столь важной проблеме удалось получить на месте у священника лейпцигской православной церкви. Он с большим удовлетворением дал нужную справку. Цитата, оказывается, была из псалтыря. Боевое задание маршала было выполнено. Военный совет обогатился новыми, укрепляющими боеготовность войск познаниями.

Наряду с этим за два с лишним года вопросы состояния разведки штаба группы на Военном совете в полном объеме не ставились. Не хватало времени.

В период пребывания Л.И.Брежнева в ГСВГ в 1957 году его друг полковник Н.И.Бандура согласился организовать с ним встречу для доклада о вопросах организации специальной службы, от которой в значительной степени зависела боевая готовность группы войск. К этой встрече все командиры и начальники наших разведорганов готовились несколько дней. Помимо моего устного доклада, была составлена памятная записка, в которой излагались насущные потребности оперативной разведки — доказывалась необходимость содержания разведывательных частей уже в мирных условиях по штатам военного времени, обеспечения новой техникой, координации работы с соответствующими службами наших союзников по Варшавскому Договору и ряда других мер. Беседа с секретарем ЦК Л.И.Брежневым, ведавшим в ту пору военными вопросами, была для нас крупным событием, и мы ждали от нее весьма многого. Однако ожидания наши не оправдались. Предупредив, что он может уделить нам не более 10 минут, тов. Брежнев спросил, имеется ли по кратко доложенным мною вопросам что-либо в письменном виде. Получив утвердительный ответ, он приказал передать наш материал его порученцу. После чего заявил Бандуре: «Николай Иванович! Пошли завтракать». Аудиенция была закончена. Какого-либо решения по выдвинутым нами вопросам или, по крайней мере, ответа на них мы не получили. Очевидно, руководство в то время было занято более важными делами, наши заботы и проблемы показались в центре слишком мелкими.

В армейских условиях, так же как и в практике наш его государственного управления в целом, отдельные положения и порядки, установленные тем или иным министром (руководителем), как правило, упразднялись или забывались с его заменой. Практика игнорирования многими правил и приказов, введенных предыдущими руководителями (министрами или главнокомандующими), после их ухода с должности чувствовалась и в войсках группы.

Министр обороны СССР маршал Советского Союза Г.К.Жуков, посетив Индию, увидел в ее армии упорную ежедневную спортивную подготовку, дающую безусловно положительные результаты. Немедленно ежедневный утренний час физической подготовки был введен для всех военнослужащих Советской Армии. Офицеры между собой называли ее «индийским часом». Опоздать на него или пропустить «индийский час» считалось серьезным проступком. Толстые полковники и генералы, кряхтя, лезли на турник и брусья, пытались бегать, получали травмы. Но в принципе это было полезным и нужным для армии делом. Г.К.Жукова сняли с поста министра обороны, и через месяц ежедневные занятия спортом были отменены. Оставили три, затем два часа в неделю на физическую подготовку офицеров, причем контролировать ее качество практически перестали, и остряки два дня в неделю, в которые первый час отводился для занятия спортом, назвали днями продленного сна или посещения магазинов.

Новый министр обороны маршал Советского Союза Р.Я.Малиновский, как бывший унтер-офицер царской армии, особое внимание уделял строевой подготовке войск. С этой целью везде, в том числе и в высших штабах, вводилось три обязательных часа в неделю на этот важный вид боевой учебы. Было комично видеть на плацу в Вюнсдорфе пожилых полковников и генералов, прослуживших по 30 и более лет в армии, отрабатывавших повороты на месте, в движении и отдание чести. Никакие, самые неотложные оперативные дела не могли освободить даже старших офицеров без разрешения начальника штаба групп от этой муштры. Строевая выучка считалась основой воинского воспитания, и если, к примеру, наш радиополк ОСНАЗ, имея по всем видам боевой учебы отличную оценку, получал «удовлетворительно» по строевой подготовке, то в соответствии с приказом министра общая оценка не могла быть выше тройки.

Однажды на расширенном Военном совете группы войск, на котором стоял доклад начальника штаба о командирской учебе, я задал вопрос: «Не полезнее ли в предвидении ракетно-ядерной войны заменить строевые занятия офицерам штаба группы изучением боевой техники? В частности, вождения автомашины, бронетранспортера, танка, поскольку этими навыками офицеры штаба почти не владели». Одна только постановка такого вопроса на Совете вызвала ярость командования. Генерал-полковник Сидельников обвинил меня в критиканстве, непонимании главного в боевой подготовке войск и выразил сомнения в моих способностях с такими настроениями успешно руководить подчиненными.

За время службы в ГСВГ неоднократно приходилось наблюдать отдельные человеческие слабости наших руководителей и отцов-командиров, вызывавшие нежелательный резонанс у окружающих.

В одном доме со мною проживал пожилой полковник П., служивший начальником шифровального отдела штаба ГСВГ. Он предназначался к увольнению, поскольку особыми талантами не блистал, был уже пенсионного возраста, да и должность его не давала возможностей для дальнейшего продвижения по службе и в звании. Весною 1958 года в ГСВГ в качестве гостя главкома маршала М.В.Захарова прибыл министр обороны СССР маршал Р.Я.Малиновский с женой. Министерша оказалась фронтовой подругой молодой жены П. Жизненные дороги их разошлись, и при прочих равных качествах одна из них смогла отвоевать себе у старой жены маршала, а другая — всего полковника. Узнав о незавидной перспективе полковника П., высокопоставленная подруга уверенно заявила: «Помогу». Через день испуганного П., опасавшегося разноса за возможные упущения по его беспокойной службе, вызвали к главкому для представления министру обороны, а через несколько недель начальник шифротдела был уже генерал-майором. Обещание подруге жена министра выполнила. Новоиспеченному генералу было неловко встречаться с другими офицерами, которые имели все основания для получения генеральских погон, но оставались полковниками. Высокое покровительство семье П. продолжалось. Вскоре он был переведен с повышением в Генеральный штаб.

В 1957 году главком ГСВГ маршал Гречко А.А., бывший в ту пору фаворитом Хрущева, получил назначение на должность первого заместителя министра обороны СССР. Главкомом был прислан генерал армии Захаров М.В. В момент приема и сдачи командования в штаб ГСВГ прибыли с ранее обусловленным визитом командующий Британской Рейнской Армией генерал-лейтенант Ворд, его начальник штаба и сопровождающие их офицеры.

В честь гостей был дан обед, на котором гости и хозяева должны были обменяться обычными тостами. Внезапно слово взял новый главком. В торжественных тонах он заявил, что счастлив поднять бокал за талантливого полководца маршала А.А.Гречко, превратившего ГСВГ в мощный воинский организм, способный разбить любого противостоящего агрессора. Физиономии гостей при этом заметно вытянулись. А новый главком в течение пяти минут пел дифирамбы своему предшественнику и закончил здравицей в его честь.

В ту пору мне не совсем была понятна бестактность Захарова, допустившего не совсем гостеприимный жест в отношении англичан, провозгласив тост не за здоровье гостей, а за своего коллегу и сделав косвенно враждебный выпад против натовцев. Я это отнес за счет отсутствия должного дипломатического опыта. Лишь позже, когда через полгода он стал маршалом, а в последующем начальником Генерального штаба, мне стало ясно, что наш новый главком являлся отличным дипломатом, хорошо чувствовал перспективу и знал все тонкости предстоящих перемещений по службе. Очевидно, этим в известной мере объясняется то, что Матвей Васильевич проработал на посту начальника Генерального штаба до глубокой старости и, будучи одним из вершителей судеб офицеров и генералов Советской Армии, много сделал для омоложения ее руководящего состава.

В Вюнсдорфе недалеко от штаба группы войск располагался мотострелковый полк, предназначавшийся для «представительских» целей. Из его состава выделялся почетный караул для встречи различных высокопоставленных гостей, как своих, так и зарубежных. Казармы этого полка часто посещались различными делегациями. И силами этого парадного полка обычно демонстрировались отдельные элементы боевой подготовки на специально оборудованном учебном поле. Это был своего рода показной «гвардейский» полк главкома. Комплектовался он из рослых ребят. Его солдаты получали улучшенное, пригнанное по росту обмундирование, хромовые и яловые сапоги. Размещался полк в просторных казармах с прекрасно оборудованными вспомогательными службами, со своим клубом, спортивным и штурмовым городком. Боевой техникой полк был укомплектован полностью, имел большой лимит ее эксплуатации. Служба в этой части, несмотря на ее привилегированное положение, была нелегкой. В показном полку все должно было свидетельствовать о высоком уровне боевой подготовки войск группы в целом. Много уделялось внимания строевой подготовке, владению боевой техникой, стрельбе, слаженности в показных учениях. Понятно, что во всех войсках группы показатели были значительно ниже, бытовые условия хуже, нормы обеспечения боевой техникой несколько иные, чем в образцовом полку.

Капитальное строительство для ГСВГ в ту пору почти не велось, т.к. перспективы дальнейшего ее пребывания в ГДР были не ясны. Для расквартирования войск использовался старый немецкий казарменный и складской фонд. Солдаты размешались скученно, на двухэтажных койках. Моторесурсы для обучения водителей боевых машин отпускались крайне скромные, вследствие чего выезды проводились редко и на марше совершалось много поломок, аварий и катастроф. Понятно, что все эти теневые стороны пытались по возможности скрыть не только от иностранцев, но и от своих высокопоставленных посетителей, недостатка в которых не было. Объективно в каждом из наших начальников сохранилось что-то от Гришеньки Потемкина. Изменились масштабы, методы, формы, но цели остались прежние: выдать желаемое за действительное, добиться расположения вышестоящего руководства. Роль такой деревни в степи играл парадный полк.

Однажды в 1956 году для встречи прибывавшего в Вюнсдорф с визитом к главкому командующего 7-й полевой армией США генерала Хоудиза из состава парадного полка был выделен почетный караул. Обходя с маршалом Гречко ряд замерших гвардейцев, Хоудиз, вдруг остановившись, громко произнес по-русски: «Здравствуйте, молодцы!» Караул привычно ответил: «Здравия желаем, товарищ генерал». Переводчик Хоудиза тотчас же перевел ответ. Засмеявшись, американец заметил, что всегда был бы рад видеть русских солдат своими боевыми товарищами и признателен им за то, что они считают его таковым. «Боевым товарищам» в последующем был фундаментальный разнос за недомыслие, а командиры — от подразделения, выделенного в караул, до полка включительно — получили строгие взыскания за отсутствие должной воспитательной работы с личным составом, вследствие чего главком был поставлен в неловкое положение перед американским генералом. Бдительное руководство, не обладающее чувством юмора, придало никчемной механической ошибке солдат политическую окраску со всеми вытекающими для командования полка последствиями.

Своеобразные отношения складывались в тот период между руководством ГДР и командованием ГСВГ. Наша сторона добровольно приняла на себя роль Пигмалиона, не только создавшего творение по образу и подобию своему, но и влюбившегося в него до обожествления. Вообразив, что немцы ГДР, перевоспитавшись под влиянием наших войск и прочно став на путь строительства социализма, уже стали нашими искренними друзьями, мы отменили все репарационные платежи, приняли на себя все оккупационные расходы, начали платить немцам за все, кроме воздуха. Из своих более скромных ресурсов, в ущерб потребностям собственного народа, в ГДР пошли составы с хлебом, маслом, мясом. Осуществлялось пожелание Ульбрихта — превратить первое в мире немецкое социалистическое государство в страну изобилия и благосостояния, с тем, чтобы оно стало притягательной силой для западных немцев. К осуществлению этого лозунга призывались все социалистические страны.

Помпезные приемы руководителей ГДР, ранее пребывавших у нас в СССР в качестве эмигрантов, Вильгельма Пика, Вальтера Ульбрихта, Германа Матерна, Карла Марона и других деятелей Компартии Германии, принадлежавших к старой, еще тельмановской гвардии, удивляли их и при всем нашем желании не давали должного эффекта у народа как в ГДР, так и в Западной Германии. Однако чувство собственной значимости, то, что мы у себя называли культом личности, некоторые из них, наиболее подверженные этой болезни, с нашей помощью не преминули приобрести. Затем у некоторых из новых государственных мужей вновь начало возрождаться чувство национального превосходства, уже близкое к немецкому шовинизму.

В стремлении создать авторитет администрации ГДР мы иногда доходили до абсурда. В 1958 году начальник одного из управлений штаба ГСВГ генерал-майор А.Е.Чеченцев был заменен ранее служившим в ГСВГ генерал-майором А.В.Романовским.

На приеме в нашем посольстве первый секретарь ЦК СЕПГ и председатель Совета Министров ГДР В. Ульбрихт заметил Романовского в толпе генералов и офицеров и с громким восклицанием: «Саша, а ты сюда какими судьбами?» — бросился к нему со своей женой и начал обнимать. После чего значительную часть времени провел с ним на приеме в воспоминаниях о совместной службе на 1-м Белорусском фронте, где Ульбрихт одно время работал переводчиком в 7-м отделе Политуправления по разложению войск противника и жил длительное время в одной землянке с этим Сашей, бывшим в ту пору уже полковником. Такая фамильярность какого-то неизвестного генерал-майора с первым секретарем вызвала возмущение присутствовавших на приеме командующего и начальника штаба группы войск. По прибытии в Вюнсдорф Романовский получил строгое внушение по поводу своей «бестактной навязчивости» В. Ульбрихту, фактически выразившейся лишь в том, что он ответил на его простые человеческие чувства. Что это было? Зависть, недомыслие или и то, и другое вместе? А ведь при иной оценке этой связи ее можно было использовать в нужном для нас направлении. По службе мне приходилось неоднократно встречаться с министром внутренних дел ГДР Карлом Мароном. Этот симпатичный человек, старый коммунист, в прошлом простой рабочий, охотно принимал меня и существенно помогал нам. Когда о своих контактах с ним я доложил начальнику штаба группы генерал-лейтенанту Сидельникову, тот пришел в ужас и категорически запретил встречаться с Мароном. Отношения с немецкими официальными лицами должны были строиться нами по нашей схеме только «на уровне» равного с равным, не нарушая установленной у нас иерархии. С Мароном мог встречаться наш министр или, в крайнем случае, главком.

Эту далекую от ленинских норм практику контактов только с равными по должности с нашей помощью легко усваивали некоторые немецкие руководители, не прошедшие солидной партийной школы и выдвинутые на высокие посты волею случая или благодаря личным связям с кем-либо из власть имущих. Такие деятели быстро осваивали роль чиновников, оторвавшихся от народа, и у них в приемных зачастую должны были сидеть в ожидании аудиенции уже и советские должностные лица, принимавшие в свое время деятельнейшее участие в их выдвижении.

Некоторые из вновь испеченных государственных деятелей ГДР в ту пору еще не в полной мере представляли себе, что их деятельность и порядок в стране в значительной мере, если не полностью, зависят от наличия в ней наших войск. Уже тогда часть из молодых руководителей считала совершенно серьезно, что ГДР вполне созрела для самостоятельного существования. От официальных лиц все чаще можно было слышать, что, например, миссии западных армий в ГДР оскорбляют национальное достоинство граждан первого в мире социалистического немецкого государства и их необходимо упразднить. Миссии в восточной и западных зонах Германии существовали по специальному соглашению, и их сохранение было нам выгодно, т.к. обеспечивало возможность пребывания наших офицеров в трех зонах ФРГ, в то время как западные армии имели возможность при всех условиях пересекать почти всю ГДР по двум магистралям, ведущим в Западный Берлин. Доказывать немцам ГДР о выгодности сохранения на паритетных началах этих миссий приходилось главкому маршалу М.В.Захарову, причем непосредственно тогдашнему министру обороны ГДР генерал-полковнику Вилли Штофу и В.Ульбрихту.

Некоторые из деятелей ГДР договаривались до того, что прозрачно намекали о целесообразности вывода советских войск из Германии, утверждая, что они мешают строительству социализма, завоевания которого немцы в силах защитить сами. При этом забывалась опасность поглощения ГДР мощным империалистическим государством ФРГ, к которой втайне тяготели многие жители молодого социалистического государства. Оперативно проведя, не без нашего участия, ряд социальных преобразований, присущих действительно социалистическому государству, немцы ГДР забыли или сделали вид, что забыли об ответственности за недавно прошедшую мировую катастрофу, произошедшую и по их вине. Они стали «равными среди равных» в социалистическом лагере и небезуспешно стали требовать от жертв бывшей немецкой агрессии экономической помощи, которая дала бы им возможность успешно представлять социализм на фронте экономической борьбы с Западом.

В результате жизненный уровень жителей ГДР скоро стал значительно выше, чем в других социалистических странах, включая и СССР. Под влиянием пагубной политики возрождения немецкого империализма, проводимой западными державами после Второй мировой войны так же, как и после Первой, в результате многочисленных займов, предоставленных западными державами ФРГ, роста милитаризма произошло так называемое «западное чудо». Немецкая экономика резко пошла в гору. Жизненный уровень в ФРГ стал выше, чем во многих западных странах-победительницах. В соревновании «кто больше даст немцам», проводимом двумя лагерями — капиталистическим и социалистическим, выиграли в конечном счете граждане двух немецких государств по обе стороны границы. При этом как в ФРГ, так и в ГДР чувства признательности к своим «благодетелям» за то, что чудовищные злодеяния, совершенные немцами в прошедшей войне, были быстро забыты, и на востоке и на западе не ощущались. Наоборот, чем сильнее и независимее в экономическом отношении становились немцы, как на востоке, так и на западе, тем сильнее в них возрождался дух реваншизма. При этом мы не должны были обольщаться, что его не было в ГДР. Он там существовал в скрытом состоянии, приглушенном системой государственных институтов: СЕПГ, Союзом свободной немецкой молодежи, профсоюзами, состоящими под контролем партии, армии, полиции, органов пропаганды и т.д. Для окончательного выветривания этого духа должно было пройти время нескольких поколений.

Что касается моей основной работы в ГСВГ, то подробно говорить о ней еще не пришло время. Могу лишь сказать, что в те годы уже перед нами не стояла, как в Австрии, проблема начинать с нуля создание агентурной сети. Да и методы уже были отработаны.

Более того, в Германии имелись немалые возможности для разведывательной деятельности в западных зонах, благодаря наличию здесь советских военных миссий. Массовая миграция немцев из ГДР в ФРГ, стабильный, хотя и скромный, поток людей из ФРГ в ГДР тоже значительно облегчали работу связников и маршрутников. Более масштабно удалось наладить опробованную в Австрии методику вывоза макулатуры (черновиков и бумажных отходов) из американских штабов. Естественно, «для переработки в Западном Берлине».

Советские военные миссии в западных зонах открывали нашим разведчикам не только возможности визуального наблюдения. Через них осуществлялись контакты с интересующими нас людьми. Помнится, однажды дождливой ночью в квартиру начальника нашей миссии позвонил неизвестный, который оказался унтер-офицером местного английского штаба. По его представлению, он являлся, как это принято у нас называть, начальником секретной части. И поэтому заявил о намерении дорого продать содержимое своего портфеля с документами. Пока торговались, выяснилось: в портфеле лежит план нанесения ядерных ударов в случае начала военных действий в Германии. Конечно, все это выглядело провокацией. Но начальник миссии пошел на риск. Материал был срочно направлен в Генеральный штаб, где подтвердили его высокую ценность.

С доброхотом же установили более безопасную связь, и он долгое время, до отъезда в Англию, снабжал нас (дороговато, да что поделаешь) перепиской весьма высокого штаба.

Запомнился и весьма комичный случай. В Берлине у нас для встреч с высокопоставленными германскими деятелями были оборудованы специальные конспиративные квартиры. И вот во время одной встречи нашего офицера с депутатом западногерманского бундестага на квартиру пришел начальник разведуправления штаба группы войск. Генерал-майор, не поздоровавшись и не обращая внимания на постороннего, начал грубо отчитывать офицера за недостатки в работе, требовать повышения ее качества, при этом грозя дисциплинарными взысканиями. Излив неудовольствие, начальник, не попрощавшись, ушел. Желая как-то сгладить перед информатором неприятное впечатление, офицер заявил, что генерал сильно болен.

«Эти болезни мне известны, — хитро заметил депутат. — Так как я хорошо знаю русский язык, указания вашего шефа мне, депутату бундестага, переводить не нужно». Пока я работал в Германии, этот агент активно и безвозмездно работал на нашу военную разведку, поставляя ценную политическую информацию.