Против христиан и евреев

Против христиан и евреев

Выпады против церкви, произвол нацистских заправил вызывали среди рядовых граждан праведное негодование. «Если бы об этом узнал фюрер!» — наивно восклицали они. Даже многие министры полагали, что Борман притесняет христиан без ведома Гитлера{33}.

На самом деле Борман без труда «подобрал ключик» к Гитлеру и в этом вопросе. Как правило, он использовал свой излюбленный, многократно проверенный способ. За общей застольной беседой в кругу приближенных фюрера религия не была привычной темой. Однако время от времени кто-нибудь вскользь упоминал о каком-нибудь неприглядном случае, связанном с духовенством. В обычном для праздной болтовни беспорядочном перескакивании с одной темы на другую не было ничего удивительного (если Борман торопился, он не ждал случайного упоминания о [222] делах религии, а поручая соответствующую роль кому-нибудь из преданных ему участников застолья). Заинтересовавшись, фюрер спрашивал о новых подробностях, и тогда Борман отвечал, что в данный момент не имеет достаточно полной информации по этому вопросу, чем еще больше заинтриговывал нетерпеливого хозяина, заставляя его дожидаться ответа. Впоследствии, в часы работы, он представлял Гитлеру присланную по телетайпу подборку донесений, освещавших проблему в нужном для рейхсляйтера НСДАП ракурсе. «Когда-нибудь я брошу другие дела и сведу счеты с церковью. Они все будут болтаться на веревках!» — грозил фюрер в ярости.

Из личных бесед с Гитлером Борман знал, что тот видит в религии лишь одно из средств достижения цели. Если церковь согласится служить его целям — священники станут для него друзьями, если откажется — будут врагами. Фюрер готов был поддерживать их веру ровно настолько, насколько они поддерживали его власть. Однако после победы в войне Гитлер собирался окончательно избавиться от духовенства; тезисы соответствующего содержания (подготовленные Борманом) уже хранились в сейфе партийной канцелярии. Поскольку тезисы представляли собой не программную речь, а пункты плана, никто не смог бы обвинить рейхсляйтера НСДАП в ведении собственной политической игры. А Гитлеру он вновь сказал бы (такое уже срабатывало не один раз), что им руководило желание наилучшим образом подготовить необходимую информацию, но писать саму речь он не посмел, якобы опасаясь допустить какую-нибудь тактическую ошибку. Этот маневр они освоили к обоюдной выгоде, что делало слугу еще более незаменимым. Борман был той ищейкой, которая слушалась только хозяина и на которую господин, в свою очередь, просто не мог сердиться. Министр по делам германской прессы Отто Дитрих, завсегдатай застольных [223] бесед у Гитлера, отмечал, что фюрер не только никогда не сдерживал Бормана, но даже старался его раззадорить. И хотя сам фюрер оставался католиком и посещал праздничные службы, партийные функционеры дружно отрекались от церкви и усиливали давление на духовенство.

* * *

Зная истинную позицию фюрера в вопросах религии, Борман счел своим долгом добиться от правительства проведения той же линии. Все большее раздражение вызывало у него долготерпение министра по делам церкви, католика Ганса Керла (ему часто доставалось и от протестантов), который игнорировал политику НСДАП. Раздумывая над методами борьбы против религии, Борман пришел к выводу, что стоит перекрыть источник поступления новой смены духовенства — и церковь сама угаснет. Еще в начале 1939 года он обратился к рейхсминистру образования Бернхарду Русту с требованием закрыть теологические факультеты при университетах под тем предлогом, что теология не прививает либеральных воззрений и научных знаний, служит интересам одной лишь церкви. Борман заявил: обстоятельства изменились, и молодым людям следует прежде всего готовиться к достойному исполнению воинского долга и к напряженному труду ради экономического процветания страны. Поскольку теологические факультеты не способствовали ни первому, ни второму, их надлежало упразднить вовсе.

На письме Русту стоял гриф «Секретно», чтобы не только избежать конфликта с законом (право церкви на осуществление богословского образования было закреплено соглашениями и договорами с правительством), но и предотвратить возмущение широких масс, которое могла повлечь за собой огласка содержания [224] послания. Ведь даже те, кто поддерживал с церковью только символические связи, не испытывали симпатий к радикализму новых безбожников. Оказавшись между молотом и наковальней, Руст попытался отсрочить принятие решения. Он знал, что может рассчитывать на поддержку Геринга и — в определенной степени — Геббельса, а также ряда деятелей из второго эшелона партийной элиты. Борман же полагался на содействие Розенберга. В апреле 1939 года он сообщил Розенбергу, что Руст согласен закрыть теологические факультеты в Инсбруке, Зальцбурге и Мюнхене (относительно факультетов в этих городах соглашений с правительством не существовало), а прочие — объединить в более крупные. Впрочем, через несколько месяцев началась вторая мировая война, и все прочие проблемы отошли в тень. Фюрер дал понять, что теперь не время понапрасну расходовать духовные силы немцев.

20 марта 1939 года Борман направил Русту пространное письмо (на пяти страницах) об отношении государственной школы и церкви. Стиль этого послания был гораздо более решительным и требовательным, чем в предыдущем случае, ибо влияние рейхсляйтера НСДАП неуклонно росло. Он рекомендовал молодому поколению «великого рейха» то же самое, на что наставлял своих детей: полное отречение от христианской идеи.

Борман, в частности, требовал, чтобы богословию отводили не более двух часов в неделю, причем ставили их только первым или последним уроком. Содержание материала в рамках курса богословия следовало привести в соответствие с партийной идеологией. Таким образом, обучать собственно христианской религии вообще запрещалось. В конце письма Борман откровенно пояснил, что НСДАП не видит необходимости в обучении молодежи христианским обычаям и что преподавание богословия в школах не запрещено [225] только из-за некогда подписанного с церковью соглашения. Изданные Борманом инструкции и приказы не оставляли сомнений в том, что он считал религию вредной. Институт школьных священников был упразднен. Представителям духовенства запретили отправлять своих детей для получения религиозного образования в те немногие места, где сохранились приходские школы. Из классов убрали изображения распятия, дабы их наличие не вызвало в будущем «политических проблем, последствия которых несопоставимы с трудностью этого шага».

Русту, настроенному недостаточно радикально, вновь дали понять, что сказано слишком много слов и теперь пришла пора действовать. Из-за медлительности министра к осуществлению перечисленных мер стали привлекать местную полицию. Руста же предупредили, что необъяснимая задержка уже начала вызывать подозрение гестапо. Министр понял: его жизнь оказалась под угрозой, ему остается только подчиниться и проявить себя последовательным и ревностным членом НСДАП.

Что касается министра по делам церкви Ганса Керла, то Борман не воспринимал его всерьез. Керл разрывался на части в тщетных попытках установить баланс между радикальными антихристианами из НСДАП, сочувствующими нацизму христианами и упорствующей церковью. Его министерство постепенно превратилось в небольшое бюро, а сам министр оказался не в силах что-нибудь исправить. Однако он не хотел сдаваться и, не желая присоединиться ни к одной из сторон в ущерб другим, издал в небольшом агентстве книгу «Вероисповедание и религия», в которой изложил свою точку зрения. Не прочитав из этой книги ни строчки, в октябре 1939 года Борман продиктовал письмо Керлу, обвинив автора в недопустимо грубом вмешательстве в область, находившуюся под юрисдикцией партии, и в попытке по собственному [226] усмотрению провести границу между полномочиями партии и церкви. Рейхсляйтер объявил ошибкой излишне поспешное опубликование книги, противоречившей линии НСДАП, и сообщил, что представит ее на рассмотрение Гитлера, ибо только фюрер вправе принимать решение о том, допустимо издание такого труда или нет.

Не трудно было догадаться, что Гитлер наложит запрет. Однако сам Керл уже не мог предотвратить распространение книги, и приказ конфисковать все экземпляры получил Гиммлер. Геббельсу пришлось дать письменные заверения в том, что сотрудники его министерства не принимали участия в издании книги. Никто не протянул Керлу руку помощи, ибо все поняли: как политический деятель он более не существует. Два года спустя, когда Керл умер (до конца сохранив за собой пост министра), Гитлер приказал воздать почести в соответствии с его высокой должностью, однако сам на похоронах не присутствовал.

В конце 1939 года опальный министр по делам церкви оказался полезным Борману. Розенберг решил, что наступил удобный момент самому занять место проповедника нацистской идеологии, таким образом еще дальше распространив свои полномочия «представителя фюрера по вопросам просвещения и вероисповедания». Он хотел расширить и усилить свое влияние, достичь уровня члена правительства. Название будущей должности в его мечтах звучало поистине величественно: «уполномоченный по защите национал-социалистского вероучения». Однако это было посягательством на вотчину Бормана. Сначала Гитлер, верный своей тактике, не препятствовал Розенбергу. Начальник рейхсканцелярии Ганс Ламмерс получил указание подготовить предварительный проект о полномочиях нового ведомства. В декабре 1939 года девять министерств, интересы которых затрагивало [227] это нововведение, получили копии проекта. Уже на следующий день от министров (естественно, к ним присоединился и Борман) поступило столько критических замечаний, что проект пришлось полностью переделывать. В феврале 1940 года его рассмотрели на правительственном совещании, причем теперь в обсуждении участвовали представители пятнадцати министерств. Именно Керл предостерег собравшихся, что назначение Розенберга, пользовавшегося в широких кругах репутацией ярого противника христианства, вызовет серьезное недовольство общественности. Немало споров вызвал вопрос о сфере деятельности нового ведомства. После одиннадцати дней жарких дискуссий Борман праздновал триумф: Розенберг повержен! Рейхсляйтер НСДАП сохранил свою роль в вопросах, связанных с вероисповеданием, во многом благодаря Керлу. Ламмерс сообщил Борману, что «Гитлер согласился с доводами министра по делам церкви», и не подписал декрет. Да и зачем? Почти неизвестный широкой публике — и потому остававшийся вне подозрений — Борман неусыпно следил за настроениями христиан и всегда умел повернуть дело так, как в данный момент было удобно фюреру.

В «Заявлении начальника штаба заместителю фюрера» от 20 февраля 1939 года Борман манипулировал гауляйтерами и прочими высокими партийными чинами, словно пешками на шахматной доске. Так, два впавших в немилость гауляйтера «восточных земель»{34} вскоре оказались изгнанными с высоких постов. Оба — истовый лютеранин, министр образования и гауляйтер провинции Южный Ганновер — Брюнсвик Бернхард Руст и набожный католик гауляйтер Южной Вестфалии и Силезии Йозеф Вагнер принадлежали [228] к когорте ветеранов НСДАП и дерзнули отказать Борману в признании его главенствующей роли. Впрочем, если Вагнера удалось сослать на должность уполномоченного по ценообразованию (к тому времени это ведомство тоже подчинялось непосредственно Борману), то Бернхард Руст продержался в кресле министра до 1940 года.

Шеф организационного отдела НСДАП Роберт Лей вынужден был признать превосходство Гесса как официального заместителя фюрера. Однако он считал недопустимым, чтобы в решении кадровых и политических вопросов конкуренцию ему составлял еще и начальник штаба, учрежденного при заместителе фюрера. В конце 1939 года Лей разразился длинным письмом в адрес Гесса, подчеркивая, что во избежание хаоса каждому рейхсляйтеру необходимо строго придерживаться рамок собственной юрисдикции. «Как заместитель фюрера, Вы занимаете руководящее положение по отношению ко всем рейхсляйтерам, но эти должностные права отнюдь не делегируются чиновникам Вашего аппарата. Поднятый мною вопрос требует принятия решения лично Вами, поскольку не может находиться в компетенции политических руководителей одного со мною ранга».

Лей не преминул напомнить, что, вопреки сложившейся системе, «Борман создал при аппарате заместителя фюрера те же отделы, которые к тому времени уже давно и успешно функционировали в структуре моего штаба». Он также подчеркнул, что под угрозой оказалась эффективность механизма власти, основанного на институте рейхсляйтеров. Причиной тому стали действия Бормана, который переманивал в свой партийный штаб всех специалистов высокой квалификации, хотя многие из них даже не являлись [229] членами НСДАП. Лей надеялся остановить соперника, добившись от заместителя фюрера четкого определения сферы деятельности его бюро. Однако, несмотря на то, что письмо было адресовано лично заместителю фюрера, две недели спустя ответ составил именно Борман.

Борман напомнил, что фюрер располагает неограниченной властью во всех областях — значит, в делах партии то же справедливо для заместителя фюрера и штаба, претворявшего в жизнь его распоряжения. Словом, никто, кроме Гитлера и Гесса, не имел права отдавать приказы Борману. На этом основании он отказался составить для Лея схему разделения полномочий. Кроме того, Борман отметил, что имена собранных им специалистов хорошо известны, но не подлежат оглашению, ибо на список сотрудников бюро Гесса наложен гриф «Совершенно секретно». Его ничуть не беспокоили протесты Лея, о котором он как-то написал в дневнике: «Ну что взять с сына торговца скотом?» По мнению Бормана, человек столь низкого происхождения был не многим лучше еврея.

* * *

После начала войны Геринг и Фрик попытались помешать усилению влияния Бормана в областях, находившихся под их юрисдикцией. Как председатель совета обороны третьего рейха, Геринг издал постановление, согласно которому партийным лидерам от крейсляйтеров и ниже рекомендовалось «воздерживаться от вмешательства в дела правительства». Однако уже четыре недели спустя Борман разослал крейсляйтерам и гауляйтерам «секретную директиву», объявлявшую указ Геринга не имеющим силы.

К тому времени Борман уже взял верх в конфликте между гауляйтерами и обер-президентами. Он инспирировал ряд обращений гауляйтеров, возмущенных [230] вмешательством обер-президентов в дела политического свойства, и сообщил об этих жалобах Гитлеру. В мае 1939 года Фрик получил от Бормана указание, выдержанное в твердом, безапелляционном тоне. В этом послании рейхсляйтер НСДАП напоминал, что именно на гауляйтеров фюрером возложена ответственность за состояние общественной морали в подчиненных им округах, а потому только гауляйтерам позволено принимать решения политического характера. Если же по какому-то аспекту представители правительства и партии не могут прийти к соглашению, «окончательное решение проблемы передается на рассмотрение заместителя фюрера, как руководителя правительства по вопросам общественного управления».

Тем самым Борман обеспечил Гессу (и себе) право отдавать приказы высшим чиновникам из аппарата Фрика. В итоге он также прибрал к рукам гауляйтеров, которые теперь при всяком конфликте с правительственной стороной обращались к нему за поддержкой, как к высшему начальству. Министр внутренних дел оказался не в силах противостоять Борману, поскольку не мог определить, в каких случаях тот по-своему трактовал те или иные устные высказывания фюрера, а в каких — исполнял его прямые указания. Фрику было на что пожаловаться Гитлеру, но у ворот неусыпно нес вахту Борман, старательно ограждавший хозяина от встреч со своими недругами.

* * *

В конце 1939 года Борман в последний раз объединился с Бухом во время разбирательства по делу Юлиуса Штрайхера. Последний всегда был одной из наиболее отталкивающих фигур в НСДАП: жестокий садист со сверкающей лысой головой, который, подобно Гитлеру в «период борьбы», всегда ходил с намотанным [231] на запястье кожаным кнутом и непременно выступал с антисемитских позиций на нацистских сборищах и со страниц своего еженедельника «Штурмер», обвиняя евреев в развратности и скупости, и призывая обеспечить «арийцам» исключительные права в области коммерции.

В центральное бюро НСДАП непрерывно поступал мощный поток жалоб на этого монстра, и Рудольф Гесс вынужден был принять меры, чтобы положить конец скандалу. Хотя Гитлер полностью развязал руки гауляйтерам, позволив им всякими способами наполнять карманы (мол, «по закону природы» сильнейший берет все, что хочет), при поддержке Буха и Бормана Гесс обратился к фюреру с предложением вынести это дело на рассмотрение партийного суда. 10 января 1940 года Мартин записал в дневнике: «Фюрер совещался с М. Б. и Либелем о Штрайхере» (Либель был бургомистром Нюрнберга и враждовал со Штрайхером).

В этом деле Бормана заботила не справедливость и не имидж партии: он увидел прекрасную возможность продемонстрировать упорствовавшим гауляйтерам свою силу. Следовало показать им, что даже Штрайхер, неоднократно заслуживавший похвалы из уст самого Гитлера, не в состоянии уйти от длинных рук Бормана. Партийный суд под председательством Буха лишил обвиняемого всех постов и наград. Такой итог не устраивал Гитлера, вознамерившегося отменить решение и отстранить «старого дурака» Буха. Однако Борман воспрепятствовал осуществлению этих мер (подобный поворот событий подорвал бы полученный им престиж), сумев переубедить фюрера (эта беседа, состоявшаяся в Мюнхене, отмечена в его дневнике датой 16 февраля 1940 года). [232]