Михаил Жаров

Михаил Жаров

Он был на двадцать лет старше Люси. Родился Михаил Жаров в Москве, в семье типографского рабочего, в 1899 году. Еще мальчишкой бегал в дореволюционный «синематограф», находившийся неподалеку от дома — на Самотеке.

«Я смотрел настоящих, хотя и немых, артистов, — вспоминал Жаров, — и можно сказать, что азбуке актерского искусства я учился у них».

К сожалению, сидя или лежа на диване у «видака», современный зритель не в силах ощутить всей прелести тех примитивных, наивных и восхитительных кинолент, даже если решится просмотреть лучшие из них. Ему будет не хватать атмосферы тех лет, когда зарождался мировой кинематограф. И все же попытаемся ее представить на основе бесхитростных строк стихотворения, присланного неизвестным автором в 1911 году на конкурс в газету «Кинематограф»…

КИНЕМО

…Раздался звонок, и толпа на места повалила,

Смеются, гогочут, рассыпавшись шумным потоком.

Контроля агент, за билетами важно следящий,

Внимательным оком ошибку сейчас же заметит:

«С билетом четвертого места на первое лезть не годится!»

И, строгостью этой испуган, уходит к экрану

Субъект, захотевший надуть контролера.

Толпа успокоилась. Ждут с нетерпеньем сигнала,

Замолкли оркестра последние звуки из зала.

Монтер с важным видом на кнопку звонка нажимает

И лампочки гасит со злобно-скучающей миной.

Прошла пианистка ускоренным шагом и быстро

Листы перевертывать стала и ноты разыскивать пьесы.

Усталой рукою аккорды взяла — поджидает.

Из будки окошка прорвался широкий и яркий

Луч света и лег на экране туманном.

«Повыше, повыше!» — кричат на местах близ экрана.

С презреньем относятся к ним сидящие сзади и в ложах.

Монтер суетливо, в окошко взглянув,

поправил ошибку мальчишки

И, дав по пути подзатыльник, занялся своим аппаратом.

Толпа, затаивши дыханье, заглавье картины читает.

«Влюбленный до фоба» — отчаянно-сильная драма.

Мелькают фигуры, картина картину сменяет —

Целуются, плачут, страдают, ревнуют, уходят…

Толпа реагирует живо на все их движенья.

К соседке своей реалист наклоняется близко,

Влюбленно жмет руку и шепчет так страстно:

«Ах, милая Соня, я так целовать вас хотел бы!»

Смущенная Соня от счастья глаза закрывает.

Извлечь из пьянино старается страсть пианистка.

И слюнки глотает, сидя одиноко, безусый подросток.

Но вот изменила коварная мужу с влюбленным,

И муж умирает, бедняга, в чахотке, покинутый всеми.

Толпа затаила дыханье, кто-то украдкою всхлипнул,

И грустным аккордом кончает играть пианистка.

В антракт реалист прижимается к Соне любовно

И ей говорит неуверенно-пылко о чувствах.

Безусый подросток одну за другой папиросы сжигает…

Но вот проясняются лица. Забыл реалистик о чувствах,

Готовит улыбку, и Соня уж тоже смеется.

Стоит в заголовке: «Как Макс полюбил и что вышло».

Толпа приготовилась, даже монтер улыбнулся.

Матчиша аккорды берет пианистка устало.

И вот полетели в угоду толпе, захотевшей смеяться,

Предметы и вещи, и люди с горы на гору,

Препятствий не зная, ломают, влезают по трубам.

Для них разрушаются стены и падает мост через реку.

Гогочет толпа, за любимцем своим наблюдая.

И руки свои потирает довольный владелец театра —

Хорошие сборы ему доставляет Макс Линдер.

На этих наивных фильмах и на этой атмосфере преклонения людей, особенно юного возраста, перед кинематографом воспитывался Михаил Жаров. Эти киноленты почти безвозвратно остались в прошлом. Как и наивно-чудные комедии сороковых годов, в которых играла Целиковская. Хотя сейчас их регулярно крутят на телевидении. Но и о лучших фильмах нашего времени важные кинокритики, заседая лет через десять на своих представительных симпозиумах, будут говорить снисходительно, с презрительной улыбкой. Не надо забывать, что кино, особенно кино комедийное, — искусство далеко не вечное, оно создано на потеху людей определенной эпохи и во все времена служило человеку отдушиной от навалившегося на него словоблудия политиков и прочих чиновников.

Но вернемся к Михаилу Жарову. Уже в 1924 году он пробует себя как киноартист. Ему, рабочему пареньку, вначале доставались эпизодические роли. Наконец в тридцать первом году подвернулась большая удача — роль главаря воровской шайки Жигана в первом советском звуковом фильме «Путевка в жизнь». Потом он сыграл Кудряша в «Грозе», Дымбу в «Трилогии о Максиме», Меншикова в «Петре Первом». Он становится одним из самых популярных актеров кино — в иной год выходило до пяти фильмов с его участием. И еще с 1938 года играл на сцене Малого театра!

К приезду в Алма-Ату он уже признанный мастер, ему присваивают звание заслуженного артиста республики. Здесь, на киносъемочной площадке, Михаил Жаров бесповоротно влюбился в свою партнершу Люсю Целиковскую. Та ответила взаимностью.

Многие из нас любят «перемывать косточки» знаменитым людям, в особенности актерам. По их мнению, это бесстыдство — до встречи и Жаров, и Целиковская уже состояли в браке. Оба, мол, действовали по расчету: он выбрал себе молодую и красивую, она себе — знаменитость. Пытаться объяснить слово «любовь» ханже или озлобленному сплетнику — только потеряешь время. Для человека же благожелательного, у которого и у самого когда-то бурлила кровь от любовных чувств, для того чтобы понять, что испытывали друг к другу два актера, достаточно текста письма, написанного Люсей отцу 2 апреля 1943 года.

«Папусенька мой милый!

Я получила твою холодную телеграмму и понимаю, что наполовину заслуженно. Я действительно на какой-то срок совсем забыла, что у меня есть отец, который в трудную минуту жизни сможет всегда помочь и посоветовать. Я тебя умоляю, родной мой: не сердись на меня! Если бы ты знал, сколько мне пришлось вынести моральных обид, унижений за последние два месяца. Расскажу все тебе начистоту. Ведь как бы я была ни права, какие бы я поступки ни совершила, ты всегда сможешь их осудить или, наоборот, подбодрить. А я очень в этом нуждаюсь.

Дело в том, что здесь, в Алма-Ате, я очень сильно полюбила одного человека. Я очень долго боролась с этим, не желая обманывать Б.И. Я поехала в Москву, желая как-нибудь закрепить свою семью с ним. И эта-то поездка решила все. Когда я вернулась из Москвы, я поняла, насколько тщетно все это, когда мне нет жизни без М.И.Жарова. Я тебе о нем писать не буду, ты его знаешь, вероятно, потому что он тебя знает и видел во Фрунзе (в прошлом году, когда был на концерте).

И я решила, наконец, написать Б. И. письмо, где без резкости, по-товарищески все объяснила. Но Войтехов — я не знаю, чем это объяснить, уж ни в коем случае не громадной любовью ко мне — стал вести себя ужасно оскорбительно, нечестно и недостойно. Он присылал мне телеграммы (и не только мне, а своим друзьям здешним) приблизительно такого содержания: „Роман алма-атинской Сильвы с всемирно известным котлом (!) меня не удивил“, „Возмущен вероломством и бесстыдством“. Причем, не ограничиваясь этим, он прислал все мои письма, которые я ему писала, на имя Мих. Ив., вдобавок потребовал через ЦК комсомола все свои вещи, кот. мне привезли из Омска, как будто бы я жулик и собираюсь их присвоить. Потом всяческие телеграммы о том, что „берегитесь“, „ждите беспощадности“ и т. д. И это мужчина, кот. был моим мужем. Мне стыдно об этом вспомнить. Нашел кому грозить и делать гадости! И за что? За то, что я честно ему написала, что не могу быть более его женой? Это с одной стороны. С другой, когда разыгралась трагедия, кот. тянулась весь январь и февраль, ты не представляешь, какими сплетнями меня и Мих. Ив. здесь окружили. Когда он пришел и тоже сказал своей жене, что не может без меня жить, поднялась вся бабская свора, которая выдумывала про меня гадости, о которых стыдно писать, вскрывали мои телеграммы и письма, писали ему и мне анонимки.

Папусенька мой милый, ты не знаешь, сколько слез я пролила потом. Мих. Ив. свалился и пролежал полтора месяца в больнице с воспалением легких. Я каждый день бегала по два раза туда узнавать, жив ли он.

Папусенька мой дорогой, ты не можешь не простить меня за то, что я в свое время не написала и не посоветовалась с тобой, но бывали моменты, когда я теряла совершенно волю и самообладание и не знала, что будет со мной вообще.

Сейчас у меня такое чувство, как будто это случилось и происходило все вчера, но уже, кажется, все пережито, телеграммы и нападки прекратились. Мих. Ив. выписался 20 марта из больницы, и мы живем вместе в Доме Советов в № 81. Скоро заканчиваем картину. Как она затянулась!

Папусенька милый, я тебя умоляю: напиши мне хоть что-нибудь! Я ведь сейчас ночи не сплю, думаю, что ты отрекся от меня как от дочери. Может быть, и тебя Войтехов вооружил против меня? Потому что, кроме того что он издержался вконец, он матери послал ряд телеграмм, где хотел вооружить ее против меня. Я, конечно, понимаю, что с точки зрения общепринятой морали третий муж в 23 года — наверное, плохо. Но я считаю, что лучше честно уходить, когда чувствуешь, что не любишь больше человека. И что гораздо хуже заводить романы „втихаря“. И я даже рада, что все так случилось, обнаружила истинное лицо Войтехова, неблагородное, бабское и тщеславное.

Посылаю тебе письмо с Б. А. Бабочкиным. Если захочешь (а я тебя умоляю), напиши мне с ним. Ответь, потому что писать по почте о таких делах не стоит, тем более что фамилии действующих лиц известны…

Целую тебя крепко-крепко. Любящая тебя Люся».

Пять счастливых лет провели вместе Целиковская и Жаров. Когда в первые послевоенные годы они выходили из своей московской квартиры на Пушкинскую площадь, толпы поклонников и поклонниц шли следом. Большинство из них хотели посмотреть на «живую Целиковскую», притом не только юноши и мужчины, но и девушки, и молодые женщины. Они старались подражать Люсе во всем — в прическе, манере одеваться, походке и, конечно же, в веселой улыбке и задорном смехе. И как же они жалели, что у них нет таких пронзительных голубых глаз!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.