СРЕДИ ВОЛН РЕВОЛЮЦИОННОЙ БУРИ

СРЕДИ ВОЛН РЕВОЛЮЦИОННОЙ БУРИ

10 (23) января 1905 года Троцкий прибыл в Женеву для того, чтобы выступить там среди российских эмигрантов. Он знал, что накануне в Санкт-Петербурге собиралась массовая демонстрация, но почему-то решил, что она не состоялась. Когда же он зашел в редакцию «Искры» (к этому времени переместившуюся из Лондона в Женеву), то на его замечание об отмене демонстрации Мартов воскликнул: «Неужели вы не знаете?» – и сунул Троцкому свежие телеграммы. Троцкий вспоминал: «Я пробежал первые десять строк телеграфного отчета о кровавом воскресенье. Глухая и жгучая волна ударила мне в голову».

Вряд ли Троцкий был единственным человеком, который так воспринял известие о начале революционных событий в России. Революция, о возможности которой говорили чуть ли не целое столетие, стала неожиданной даже для тех, кто ее тщательно готовил. С одной стороны, революция была естественным следствием обострившихся противоречий между сохранявшимися помещичье-монархическими порядками и бурно развивавшимися капиталистическими отношениями, между обездоленными и привилегированными классами. С другой стороны, революционной ситуацией воспользовались самые различные политические группировки внутри страны и за ее пределами, нередко враждебные друг другу, а потому готовившие свержение царского строя в тайне и независимо друг от друга.

Еще в ходе «банкетной кампании» против самодержавия выступила либеральная буржуазия России, деловая активность которой сдерживалась тогдашними политическими, экономическими и coциальными порядками. Значительная часть интеллигенции постоянно находилась в оппозиции к самодержавию. Лозунги против самодержавия уже не раз появлялись в ходе демонстраций и забастовок рабочих, находившихся под воздействием политической пропаганды революционных партий (социалисты-революционеры, социал-демократы, анархисты).

В разрушении самодержавного строя по разным причинам были заинтересованы и внешние конкуренты России. США хотели ослабить позиции России на зерновом рынке. Германия и Австро-Венгрия, стремившиеся к расширению своего влияния на Балканах, желали того, чтобы Россия была отвлечена от международных дел обострившимися внутренними проблемами. К тому же они видели в России союзника враждебной им англо-французской Антанты. Япония, воевавшая с Россией с начала 1904 года, жаждала добиться внутриполитического кризиса в стане своего противника. Эти державы плели свои интриги внутри России через сеть своей агентуры, не жалея расходов.

Немалые усилия для поражения России были предприняты и международными кругами еврейской буржуазии. Бывший подданный Германии, а затем американский гражданин Яков Шифф, возглавлявший один из крупнейших банков США «Кун и Леб», предоставил Японии займ в 200 млн. долларов во время русско-японской войны.. Он же щедро финансировал революционное движение в России.

Некоторые исследователи объясняли пораженческую позицию многих российских органов печати деньгами Японии или Шиффа. Публикации о слабости русских войск, о бездарности командования, о коррупции в тылу лишь способствовали революционной пропаганде. Находясь в Мюнхене, Троцкий рекомендовал в своей брошюре разжигать страсти вокруг поражений в ходе русско-японской войны: «Наши суда ходят медленнее, наши пушки бьют не так далеко, наши солдаты неграмотны, у унтеров нет компаса и карты, наши солдаты босы, голы и голодны, наш Красный Крест крадет, интендантство крадет, – слухи и вести об этом, разумеется, доходят до армии и жадно всасываются ею. Каждый такой слух точно острая кислота разъедает ржавчину нравственной муштры».

Вряд ли Троцкий знал, что такие же методы пропаганды использовал священник Георгий Гапон, который уже с конца 1904 года возглавил «Собрание русских фабрично-заводских рабочих Петербурга». По совету Гапона члены «Собрания» знакомили рабочих со специально подобранной информацией о ходе русско-японской войны, которая создавала впечатление о полном разложении царского строя. Сообщения о падении Порт-Артура накалили подогретые страсти, и поэтому потребовался незначительный предлог, которым стала искаженная весть об увольнении 4 рабочих, чтобы столица оказалась парализованной забастовкой.

До сих пор неясно, какие силы стояли за священником и кто направлял его действия. Его связи с полицией и эсерами, в среде которых было немало полицейских агентов, наводили на мысли о том, что руками Гапона была осуществлена полицейская провокация. Странная роль, которую играла российская полиция в своих связях с террористами, и многие другие обстоятельства не позволяют наверняка говорить, что полиция действовала исключительно в интересах правящего строя. Кто бы ни стоял за Гапоном, ясно было одно: массовая демонстрация столичных рабочих и ее жестокий расстрел застали многих революционеров страны, особенно тех, кто находился за границей, врасплох.

Очевидно, что до получения сообщений из Петербурга Троцкий считал, что еще оставалось немало времени до того, как его «план действия» станет воплощаться в жизнь. Беспощадная же расправа властей с демонстрантами свидетельствовала, что события шли отнюдь не так, как их замысливал автор «плана действий», находясь в Мюнхене. И поэтому Троцкий решил немедленно направиться в Россию, чтобы попытаться воплотить свои замыслы в жизнь до того, как царские войска раздавят последние отряды революционных масс. «Оставаться за границей я дольше не мог», – писал Троцкий.

Троцкий сразу же вернулся в Мюнхен. Вместе с Парвусом они решили, что брошюру, содержащую «план действия», надо немедленно издать под заголовком «До 9 января». По словам Троцкого, Парвус тогда говорил: «События полностью подтвердили этот прогноз. Теперь никто не сможет отрицать, что всеобщая стачка есть основной метод борьбы. Девятое января – это первая политическая стачка, хотя и прикрытая рясой. Нужно только договорить, что революция в России может привести к власти демократическое рабочее правительство». В этом духе Парвус написал предисловие к брошюре Троцкого.

Одновременно были предприняты меры для нелегального переезда Троцкого в Россию. И вновь Троцкий обратился за поддержкой к лидеру австрийской социал-демократии Виктору Адлеру. Последний, по словам Троцкого, «был целиком поглощен делами… У него на квартире парикмахер изменил мою внешность, уже достаточно примелькавшуюся русским охранникам за границей». Было очевидно, что австрийская социал-демократия, как и германская, видели в Троцком такого же своего агента в российской революции, каким уже давно считался Парвус.

Седова выехала в Россию раньше супруга, чтобы «наладить в Киеве квартиру и связи». В феврале 1905 года туда прибыл и Троцкий с паспортом прапорщика Арбузова. В Киеве Троцкий постоянно менял одну квартиру за другой. На какое-то время он ради конспирация был даже помещен в глазную больницу.

Во время своего киевского подполья и в последовавшие месяцы 1905 года Троцкий поддерживал связь с Леонидом Красиным. Выбор Красина в качестве человека, который мог бы оказать максимальную помощь Троцкому, вряд ли был случайным. Будучи инженером-электротехником по образованию, Красин обрел и неплохие навыки предпринимателя, как организатор быстро развивавшегося электротехнического производства. Связи Красина в деловом мире России и за ее пределами позволяли ему играть во многом самостоятельную роль в революционном движении. Порой он занимал ведущие позиции в РСДРП, порой отходил от активной политической деятельности и возвращался к своей электротехнической профессии и деловой жизни. Начав свою революционную деятельность в кружке Бруснева вместе с Кржижановским и Крупской, Красин к 1905 году занимал видное место в руководстве большевистской партии. В то же время он принадлежал к группе так называемых примиренцев, то есть людей, готовых к компромиссу с меньшевиками, а поэтому Троцкому, занявшему «нейтральную» позицию между двумя фракциями в РСДРП, было легче найти с ним общий язык.

Однако «примиренческая» позиция Красина никоим образом не распространялась на его взгляды в отношении революции. Выступая за быстрейшее преодоление раскола в РСДРП, Красин считал, что это необходимо для решительного выступления против самодержавия. О том, что его позиция пользовалась поддержкой среди большевиков, свидетельствовало то, что на III съезде партии большевиков (апрель 1905 года), который был впервые проведен отдельно от меньшевиков, Красин выступил с двумя важными докладами (по организационным вопросам и с отчетом ЦК съезду). Наряду с Лениным Красин был избран одним из пяти членов ее Центрального Комитета.

Принятая на III съезде РСДРП резолюция о вооруженном восстании признавала, что «задача организовать пролетариат для непосредственной борьбы с самодержавием путем вооруженного восстания является одной из самых главных и неотложных задач партии в настоящий революционный момент». Съезд поручал партийным организациям «принять самые энергичные меры к вооружению пролетариата, а также к выработке плана вооруженного восстания и непосредственного руководства таковым, создавая для этого по мере надобности особые группы из партийных работников».

Задача подготовки вооруженного восстания стала центральной для большевистской партии. В ее выполнении Красин играл решающую роль. Вскоре после завершения съезда при ЦК РСДРП была создана Боевая техническая группа, во главе которой встал Леонид Красин. «Члены Боевой технической группы организовывали изготовление взрывчатых веществ и бомб, создавали склады для хранения оружия, налаживали его закупку за границей и транспортировку в Россию». Под контролем Боевой группы находились и вооруженные отряды большевиков – боевые дружины. Троцкий писал: «Для меня связь с Красиным была истинным кладезем. Мы условились с ним встретиться в Петербурге. Явки я получил от него же». В столице империи Троцкий жил по паспорту помещика Викентьева.

Троцкий вскоре был переправлен в Финляндию, где он жил в пансионе «Рауха» (по-фински – «мир»). Известны тексты прокламаций, подготовленные Троцким в пансионе и начинавшиеся схожими обращениями к своим читателям: «Слушай, крестьянин!» или «Слушай, рабочий!» В них содержались призывы к рабочим не страшиться царских пуль, как они не боятся каждый день ходить на заводы, «где машины высасывают вашу кровь и калечат ваше тело». В прокламациях к деревенским жителям повторялись обычные среди российской интеллигенции рассказы из крепостнических времен о том, как крестьян выменивали на породистых псов, а царь награждал дворян крепостными работниками. Троцкий призывал крестьян убеждать солдат крестьянского происхождения не стрелять в рабочих. Он обращался к солдатам, заявляя, что Россия – это «огромный броненосец», и призывал их выступить против властей по примеру матросов броненосца «Потемкин».

Однако неизвестно, через какие организации РСДРП распространялись эти прокламации и были ли они вообще использованы в ходе революции. Нет никаких объяснений и тому, почему в отличие от Красина и многих других социал-демократов, находившихся в гуще событий, Троцкий прятался на конспиративных квартирах в Киеве и Петербурге или в лесном пансионе Финляндии. Казалось, что он выжидал приказа для появления в нужный момент на политической авансцене.

Революционные события в России, начатые «кровавым воскресеньем» 9 января, развивались неровно. Это во многом объяснялось тем, что антиправительственные силы были разобщены между различными политическими партиями, каждая из которых исходила из своих представлений о целях революции.

В ходе этих бурных событий Парвус все более активно вмешивался в дела РСДРП. При этом Парвус создавал впечатление, что он действует по мандату руководства германской социал-демократической партии. Политическими представителями Парвуса в РСДРП стали участники созданной в марте 1905 года небольшой группировки «парвусистов», включавшей Рязанова (Гольдендаха) и Эрманского. Ленин время от времени комментировал публикации Парвуса в «Искре», то отдавая должное его прозорливости, то резко критикуя его советы революционным партиям пойти на сделку с либеральной буржуазией. В течение нескольких месяцев 1905 года Парвус предпочитал давать свои советы и указания из Германии, но в середине октября он объявил своим коллегам по СДПГ, что он едет в Россию. У немецких социал-демократов создалось впечатление, что он имеет надежные сведения о событиях в России и даже отчасти контролирует развитие революции. Поэтому, когда он уверенно заявил: «С гадиной покончено!» – и пообещал друзьям, что он вернется с новой книгой о победе российской революции, они ему поверили. Видимо, уверенность Парвуса вдохновила ряд руководителей СДПГ и они внимательно следили за развитием событий в России, готовясь морально поддержать победу революции. Но ситуация в стране резко обострилась.

Начавшиеся в сентябре 1905 года стачки московских рабочих были поддержаны выступлениями в других городах. 10 октября забастовка стала всеобщей в Москве, а затем и в Петербурге. Неудачными оказались попытки правительства подавить ее и после заявления генерал-губернатора Петербурга Трепова: «Холостых залпов не давать, патронов не жалеть». Вскоре в России бастовало более двух миллионов рабочих. Бастующие выдвигали требования свержения правительства, установления республики и власти временного революционного правительства.

В ходе стачки в Петербурге около 200 тысяч рабочих избрали 13 октября Совет рабочих депутатов. В состав Совета от большевиков вошли Л.Б. Красин, А.А. Богданов, М.Г. Цхакая, Д.С. Постоловский, Б.М. Кнунянц, П.А. Красиков и другие. Председателем Совета был избран беспартийный адвокат Г.С. Хрусталев-Носарь. Совет заседал в Технологическом институте, который в свое время окончил Красин. Присутствие руководителя Боевой технической группы при ЦК в составе Совета свидетельствовало о готовности большевиков превратить Петербургский Совет в штаб вооруженного восстания.

Позже Красин вспоминал: «Веселое было время! Самая интенсивная работа по организации партии, создание технического аппарата, широчайшая пропаганда и агитация в массах… активная подготовка к вооруженному восстанию, целый ряд конспиративных предприятий и технических дел – все это целиком заполняло время». «Технические дела», заполнявшие «веселое время» Красина, включали и работу по приготовлению бомб.

Через два дня после создания Петербургского Совета, 15 октября, Троцкий вернулся в Петербург и прибыл в Технологический институт. Красин пригласил его на заседание фракции большевиков. Вскоре в Петербург прибыл и Парвус. Казалось, что его прогнозы сбывались и он ожидал с минуты на минуту падения самодержавия и начало мировой перманентной революции. Для подобных надежд были известные основания. Развитие всеобщей политической стачки делало весьма вероятным перерастание ее в революционное восстание.

Однако на сей раз правительство, полагавшееся до сих пор на грубую силу, решило сманеврировать. 17 октября был оглашен царский манифест, который даровал «незыблемые основы гражданской свободы», неприкосновенность личности, свободу совести, слова, собраний и союзов. Манифест, признавая Государственную думу законодательным органом, без одобрения которого никакой закон не мог войти в силу, во многом удовлетворял требования либеральной буржуазии, значительной части интеллигенции. После 17 октября эти политически активные слои населения потеряли интерес к революционной борьбе. А за полтора месяца до этого был подписан Портсмутский мирный договор, прекративший войну с Японией. Правительство ликвидировало источник напряжения не только во внутриполитической сфере, но и внешнеполитической.

Манифест 17 октября вызвал эйфорию у российской общественности, поверившей в окончательное торжество дела свободы и демократии. В этот день герой повести В. Катаева «Белеет парус одинокий» Петя Бачей запомнил и «национальные бело-сине-красные флаги», выставленные «над всеми воротами», и то, как, читая расклеенные на тумбах тексты Манифеста, люди «не стесняясь тем, что находятся на улице, кричали «ура» и целовались как на Пасху».

Иллюзии охватили и сторонников вооруженного восстания. Создается впечатление, что они, прочитав в Манифесте слово самодержца о том, что «смуты и волнения… великою и тяжелою скорбью преисполняют сердце Наше», пришли к тому же выводу, что и Петя Бачей, решивший, что «царю, наверное, приходится плохо и он просит по возможности ему помочь, кто чем может». Однако революционеры помогать царю не собирались. Царский Манифест убедил их в том, что правительство вступило на фатальный для всякой власти путь уступок антиправительственным силам, который не только не сбивает накал революции, а лишь усиливает веру оппозиции в собственные силы и свидетельствует о беспомощности правящих кругов. Было решено вооружить народ этим убеждением, а для этого организовать выступления, которые демонстрировали бы ничтожность существующей власти и показали бы, что царский Манифест – это отчаянный жест, исходящий от доживающего последние часы самодержавия.

Казалось, события стали развиваться в соответствии с «планом действия» Троцкого. Позже он вспоминал: «Для нас революция была родной стихией, хоть и очень мятежной». В ряде крупных городов страны прокатились студенческие выступления, в ходе которых уничтожали царские портреты, оскверняли памятники самодержцам России, выкрикивались лозунги против правящего монарха и существующего строя.

Троцкий решил в точном соответствии со своим «планом действия» сыграть роль главного агитатора страны, возбуждающего массы к новым актам неповиновения властям. Вдень опубликования Манифеста он, выступая в Петербургском университете как депутат Совета Яновский, избранный от меньшевиков, произнес зажигательную речь. Позже Троцкий с видимым удовлетворением вспоминал красочную сцену, когда собравшиеся подхватывали его проклятия в адрес Трепова и требования всеобщей амнистии. Оратор восклицал: «Граждане! Наша сила – в наших руках. С мечом в руке мы должны защитить свободу. А царский Манифест – смотрите! – это лишь клочок бумаги».

Как пишет Дейчер, «театральным жестом он помахал Манифестом перед толпой и яростно смял его в своем кулаке». «Сегодня он дает нам свободу, а завтра отберет ее и разорвет в клочья, как сейчас я рву в клочья эту бумажную свободу перед вашими глазами», – вещал оратор. «Так, – заключает Дейчер, – Россия впервые услышала оратора революции».

Выступление депутата Яновского (Троцкого) произвело сильное впечатление на собравшихся, и вскоре он был избран в состав исполкома Совета, в котором было по три представителя от трех ведущих революционных сил (большевики, меньшевики, эсеры). Троцкий представлял меньшевиков. Хотя уже в течение года Троцкий не состоял ни в одной из фракций РСДРП, связи, которые он сохранил и с меньшевиками и с большевиком Красиным, помогли ему, выйдя из-за кулис, быстро превратиться в одного из ведущих деятелей революционного органа власти.

Однако бурные революционные выступления 17—18 октября не вызвали массовой поддержки. Подавляющая часть российской общественности находилась под сильным впечатлением царского Манифеста и пребывала в состоянии эйфории. Поэтому действия революционеров, рвущих в клочья Манифест, осквернявших памятники и портреты царей, вызвали у многих отвращение. Убежденные противники революции были в ярости от действий революционеров и желали немедленно расправиться с ними. Все, что могло стать свидетельством кощунственного отношения к национальной символике, участия иноверцев-евреев в этих выступлениях, мгновенно стало распространяться в виде многочисленных слухов. Утверждалось, что в Киеве «студент-еврей проткнул красным флагом царский портрет». Говорили, что другой студент-еврей, вырезав в портрете государя голову, всунул свою в образовавшееся отверстие и с балкона кричал толпе: «Теперь я – государь». Рассказывали о том, что евреи хотят изгнать казаков из Донской и Кубанской областей и забрать их земли. Распространяли слухи о том, что евреи говорили русским: «Скоро ваш Софийский собор станет нашей синагогой… Скоро евреи будут министрами, а ваши министры станут наливать чай нашим тряпичникам!… Мы вам дали Бога, мы вам дадим и царя».

Эти слухи падали на почву враждебного отношения к «инородцам». К этому времени часть общественного мнения формировалась под влиянием таких органов печати, как «Российское знамя», любой читатель которых, как и персонаж рассказа Шолом-Алейхема пристав Макар Холодный, был убежден, что «евреи каждую субботу проклинают в синагоге все иные народы и призывают на них погибель, что они сплевывают, упоминая церковь, что по выходе христианина из еврейского дома за ним вслед выливают помои». Слухи же о святотатствах и оскорблениях национального достоинства породили жажду мщения.

18 октября еврейский погром произошел в Орле, он продолжался до полуночи. 19 октября произошли погромы в Курске, Симферополе, Ростове-на-Дону, Рязани, Великих Луках, Казани, Иванове, Калуге, Новгороде, Смоленске, Томске, Туле, Уфе и во многих других городах России. Всего с 18 по 24 октября погромы охватили 660 городов, местечек и деревень России. При этом, как отмечал А. Селянинов, «убийствам и избиениям подвергались не только евреи, но и революционные элементы и просто заподозреваемые в освободительном движении».

Картины погромов одинаковы во всем мире. К движению религиозных фанатиков непременно присоединяются деклассированные элементы, «святая месть» выражается главным образов в разгроме жилищ. Описывая погромы, которые устраивали протестанты в домах католиков в ходе июньских событий 1780 года, Диккенс писал: «Овладев домом, громилы рассеялись повсюду, от подвалов до чердаков, делая свое дьявольское дело. Одни разводили костры под окнами, другие ломали мебель и швыряли обломки вниз, в огонь; где пробоины в стенах и окна были достаточны широки, из них кидали в костры столы, комоды, зеркала, картины. Каждая новая порция такого «топлива» встречалась ревом, диким воем, и это делало еще ужаснее и отвратительнее картину разгрома и пожара».

Объясняя психологию участников погромов, А.И. Куприн в рассказе «Гамбринус» писал: «Те люди, которые однажды, растроганные общей чистой радостью и умиленные светом грядущего братства, шли по улицам с пением, под символами завоеванной свободы, – те же самые люди шли теперь убивать, и шли не потому, что им было приказано, и не потому, что они питали вражду против евреев, с которыми часто вели тесную дружбу, и даже не из-за корысти, а потому, что грязный, хитрый дьявол, живущий в каждом человеке, шептал им на ухо: «Идите, все будет безнаказанно: запретное любопытство убийства, сладострастие насилия, власть над чужой жизнью». По официальной статистике, в ходе погромов было 810 убито и 1770 ранено. В статье «Еврейские погромы в России», опубликованной в 1-м издании БСЭ, указывалось, что «по общественным подсчетам, оказалось от 3500 до 4000 убитых и свыше 10 000 раненых». Вне зависимости от того, кто был прав в оценке числа жертв, было ясно одно: подобных погромов страна до сих пор не знала.

Эти погромы и события, предшествовавшие им, убедили многих нееврев в том, что главными организаторами революции являются евреи. Многие же евреи уверовали, что в современной России они являются главными жертвами преследований, как во времена Ветхого Завета и Средневековья.

Ответом на погромы явилась организация самообороны еврейских общин. В этой связи известный интерес представляет свидетельство социал-демократа из Николаева, который утверждал, что во время своего пребывания «в Киеве Троцкий участвовал в организации еврейской самообороны». Этот человек рассказывал о своей встрече с Троцким, в ходе которой последний заявил: «Вам следует знать, что мы заключили соглашение с руководителями местных сионистов о создании совместной организации самообороны. В ней будут участвовать наши друзья-сионисты и члены РСДРП. Вы с братом будете осуществлять связь между нами и сионистами». Квартира Троцкого служила штабом… Троцкий снабдил оружием все «горячие точки».

Трудно установить точность этой информации, так как из этого свидетельства неясно, о каких днях 1905 года идет речь. Если это происходило в начале года, когда Троцкий был в Киеве, то из этого следует, что отряды самообороны создавались задолго до октябрьских погромов. Во время же кровавых событий в середине октября Троцкий находился в Петербурге, и тогда эта история является выдуманной. В таком случае это не единственный пример того, как находились люди, готовые утверждать, что, вопреки очевидным свидетельствам, Троцкий мог одновременно находиться в удаленных друг от друга городах, словно цадик из рассказов хасидов.

Еврейские погромы, многочисленные массовые демонстрации монархистов, поддержка значительной частью населения Манифеста 17 октября показывали невозможность перерастания петербургской забастовки во всероссийское восстание. 21 октября Петербургский Совет принял решение о ее прекращении. На 23 октября были назначены похороны рабочих и революционеров, которые были убиты во время подавления забастовки, но накануне в Совете узнали о том, что готовится разгон похоронной процессии, который будет сопровождаться погромом. Троцкий выступил за отказ от массовой похоронной процессии. Это отвечало и позиции большинства членов Совета, считавших, что «петербургский пролетариат даст царскому правительству последнее сражение не в тот день, который изберет Трепов, а тогда, когда это будет выгодно вооруженному и организованному пролетариату». Очевидно, что Петербургский Совет своими решениями от 21 и 22 октября о прекращении забастовки и отмене похоронной процессии верно реагировал на изменившуюся обстановку.

Однако ситуация быстро менялась. Успех всеобщей стачки в Петербурге, организованной 2-7 ноября Советом в знак протеста против решения о предании военно-полевому суду восставших в Кронштадте, убедил многих революционеров в том, что они прочно держат в руках инициативу. Объявляя о прекращении стачки от имени Совета, Троцкий заявил: «События работают на нас, и нам не надо ускорять их темп. Мы должны растянуть период подготовки для решающего действия насколько мы можем, скажем, на месяц или два, пока мы не создадим такую спаянную и организованную армию, какую только возможно».

Небольшой опыт русской революции не позволял руководителям революционных партий понять, что создание спаянной и организованной революционной армии в различных странах мира обычно занимает много лет. Надеяться же на победу боевиков, вооруженных бомбами из лаборатории Красина, в боях против организованных царских войск было нелепо. Успех был бы возможен лишь в том случае, если бы армия и полиция отказались выполнять царский приказ. Однако отдельные выступления солдат и матросов в Кронштадте и Севастополе не были поддержаны другими воинскими частями и подразделениями. Массового перехода армии и флота на сторону революции не произошло. Революционерам же казалось, что для победы им недостает лишь пары месяцев и центрального органа по руководству революцией.

В эти дни Ленин исходил из необходимости быстрейшего начала вооруженного восстания. Эту мысль он выразил в статье «Развязка приближается», опубликованной в газете «Новая жизнь» 3 ноября. 8 ноября Ленин прибыл в Петербург. Выступив на расширенном заседании Петербургского комитета большевиков, он, по воспоминаниям М.М. Эссен, «здорово выругал нас за то, что во главе Совета рабочих депутатов встали меньшевики».

Но неожиданно главную роль в революционной пропаганде в России стали играть не меньшевики и большевики, а парвусисты и их руководитель. В считанные дни после своего прибытия в Петербург Парвус приобрел ежедневную «Русскую газету» либерального направления и, по словам Дейчера, «превратил ее в популярный орган воинствующего социализма». За несколько дней в конце октября тираж «Русской газеты» вырос с 30 до 100 тысяч. К началу декабря заказы на газету составили полмиллиона экземпляров, но техника не справлялась с удовлетворением потребностей читателей.

Одновременно Парвус организовал издание газеты «Начало» – печатного органа меньшевиков. Хотя Мартов, поставленный у руководства газеты, и не разделял взглядов Парвуса на перманентную революцию, ему пришлось заняться пропагандой этой теории. «Мы вынуждены будем согласиться на пропаганду этой довольно рискованной идеи, не имея возможности что-либо возражать с нашей стороны», – писал Мартов Аксельроду.

Помимо Парвуса и Троцкого, авторами публикаций в этой газете выступали такие видные деятели международной социал-демократии, как Виктор Адлер, Август Бебель, Карл Каутский, Роза Люксембург, Франц Меринг, Клара Цеткин. Очевидно, активное участие ведущих деятелей международного социалистического движения в работе газеты «Начало» убеждали российских социал-демократов в том, что за спиной Парвуса и Троцкого находится II Интернационал. В этих условиях лидеры РСДРП стремились попасть на страницы изданий Парвуса. Троцкий испытывал приятное чувство отмщения, когда он смог предоставить страницы газеты «Начало» для статьи Плеханова, который всего лишь год назад заявил, что он испытывает «моральное отвращение» быть соседом Троцкого на страницах «Искры».

Много лет спустя Троцкий с удовольствием приводил рассказ Каменева о том, как расхватывали на вокзалах газету «Начало», которую привозили петербургским поездом. Поразительным образом, Парвус и Троцкий, которые до середины октября находились за кулисами революционных событий, оказались во главе них и через массовую печать формировали общественное мнение России, готовя его к новым общественным потрясениям.

Удивительным было и то, что российская полиция, которая должна была стоять на страже интересов царя и трона, не замечала, что в составе Петербургского Совета находится беглый ссыльный Лейба Бронштейн, которого она искала с 1902 года. Российская полиция не беспокоила и Парвуса, который прежде мог пробираться в Россию лишь нелегально и по чужому паспорту. Не менее странным были и многие другие действия российской полиции, которая сотрудничала с Азефом, организатором убийств видных государственных деятелей страны, имела в услужении Багрова, который убил в 1911 году премьер-министра России П.А. Столыпина, а затем «проглядела» многочисленные заговоры в верхах страны (в том числе и масонский), которые привели к Февральской революции 1917 года и свержению монархии. Нельзя не прийти к выводу, что среди «стражей порядка» находились влиятельные люди, которые работали не на сохранение самодержавного строя, а на его дестабилизацию и разрушение в интересах тайных сил, ничего общего не имевших с Россией.

Видимо, в разгар революций на многие странности не успевали обращать внимание. Не замечали многие удивительные вещи, творившиеся в их рядах и революционеры, которые в это время старались действовать совместно, не раздумывая особенно о том, кто, когда и по каким причинам присоединился к революции. В ноябре 1905 года революционеры были убеждены в том, что время работает на них, и старались не поддаваться на провокации правительства. Именно поэтому, выступая на заседании Совета 14 ноября с речью по вопросу о том, как реагировать на массовое увольнение рабочих в Петербурге, Ленин высказался против объявления забастовки в поддержку уволенных. Троцкий энергично поддержал эту позицию. Исполком принял ленинскую резолюцию, в которой говорилось, что «рабочие не примут сражения в тех невыгодных условиях, в которых хочет навязать им сражение правительство».

Начало восстания моряков в Севастополе 16 ноября многие расценили как прелюдию к началу Гражданской войны. «Восстание в Севастополе все разрастается… Мы стоим, следовательно, накануне решительного момента», – писал Ленин в «Новой жизни».

В эти дни Троцкий был на приеме у баронессы Векскюль фон Хильдебрандт, гости которой с изумлением увидели, что член пролетарского Совета одет по последней моде. Обратившись к большой группе военных, собравшихся у баронессы, Троцкий объяснил им, что рабочий класс и сама свобода не вооружены. У них, офицеров, ключи к арсеналам нации. Их долг в решающий момент вручить эти ключи тем, кому они принадлежат по праву – народу.

По сути Троцкий повторял те выводы, которые он изложил в своей брошюре, написанной в Мюнхене и изданной в первые дни после начала революции. В ней он утверждал, что военные добровольно передают оружие в руки новой власти. На сей раз он решил сам попросить это оружие у тех, кто держал его в руках. Дейчер справедливо считает, что офицеры могли расценить это обращение Троцкого как «шутку отчаявшегося человека». Однако революционеры верили, что потенциальных лейтенантов Шмидтов немало в армии и на флоте, силы самодержавия на исходе, а революция готова к победному маршу.

23 ноября Ленин утверждал: «Растет восстание. Растет бессилие, растерянность, разложение самодержавного виттевского правительства». По другую сторону баррикад Ленин видел прямо противоположный процесс: «организация и мобилизация революции». Эта оценка не оправдалась. Через три дня руководство Петербургского Совета во главе с Г.С. Хрусталевым-Носарем было арестовано. 27 ноября было избрано временное председательское бюро в составе: Л.Д. Троцкий, Д.Ф. Сверчков, П.А. Злыднев. Если бы, как представлялось революционерам, самодержавие вскоре пало, то Троцкий, превратившийся в одного из руководителей столичного Совета, мог бы стать одной из ключевых фигур революционного правительства.

Но вскоре стало очевидно, что самодержавие не пало, а перешло в контрнаступление. Правительство предоставляло местным властям право «прибегать к применению чрезвычайных мероприятий без испрошения на то разрешения центральной власти» для борьбы с забастовками на железных дорогах, почте и телеграфе. Был издан указ об уголовной «наказуемости наиболее опасных проявлений участии в забастовках». Циркуляры предписывали выявлять «немедленно всех главарей противоправительственного и аграрного движения и заключать их в местную тюрьму для поступления с ними согласно указанию г. министра внутренних дел».

В этой обстановке Парвус решил нанести контрудар правительству, навязав ему свои условия борьбы. 2 декабря временное председательское бюро Петербургского Совета без обсуждения этого вопроса на пленарном заседании приняло «Финансовый манифест», который неожиданно переводил борьбу с правительством в совершенно необычную для революции сферу. Манифест от начала до конца был подготовлен Парвусом, который не был членом Совета.

«Финансовый манифест» провозглашал неизбежность финансового банкротства России и объявлял, что «долговые обязательства Романовых не будут признаны побежденным народом». В «манифесте» говорилось, что «самодержавие никогда не пользовалось доверием народа и не имело от него полномочий. Посему мы решаем не допускать уплаты долгов по всем тем займам, которые царское правительство заключило, когда явно и открыто вело войну со всем народом».

«Манифест» призывал: «Следует отказаться от амортизационных выплат, так же как и вообще от всех выплат в пользу государства. При заключении любых сделок, включая заработной платы, оплата должна производиться золотом, а в случае, если сумма не превышает 5 рублей, полновесной монетой. Все депозиты должны быть отозваны из сберегательных банков и из государственного банка и выплаты должны производиться золотом». Вместо провоцирования масс на революционные выступления, Парвус и Троцкий теперь решили вызвать финансовую панику. Для этого газеты Парвуса широко распространяли «Финансовый манифест».

Как это бывает всегда при организации любой подобной паники, сообщение о ненадежности банков и неустойчивости валюты вызвало массовое изъятие вкладов из сберегательных касс. Объявление же о финансовом банкротстве правительства серьезно повлияло на котировку рубля на международном финансовом рынке.

В постановлении Государственного совета России, принятом по отчету Государственного банка за 1905 год, говорилось по поводу «Финансового манифеста»: «Среди населения возникла беспримерная в истории нашего государственного кредита паника, вызванная этим преступным воззванием и сопутствующею ему противоправительственною агитацией крайних партий: истребование вкладов из государственных касс приняло стихийный характер и выразилось к концу отчетного года в громадной цифре 148 с лишком миллионов. Одновременно с сим значительно увеличились требования производства платежей золотом и весьма возросли операции по продаже валюты, обусловленные отливом капиталов за границу».

Советские историки обычно считали «Финансовый манифест» важной акцией Петербургского Совета в его борьбе против самодержавия, совершенно игнорируя роль Парвуса при подготовке этого документа. Однако если вспомнить, что автор «манифеста» через несколько лет стал совершать многомиллионные спекуляции зерном и оружием в Османской империи и Балканских странах, то нетрудно предположить, что и при организации финансовой паники в декабре 1905 года Парвус руководствовался не только и не столько желанием помочь революционному делу.

Как известно, в ходе подобных паник бывают не только потерпевшие, но и выигравшие. Потерпевшими были российские банки и все государство, финансовая система которого подверглась тяжелому потрясению. Но можно предположить, что Парвус и его друзья, снабдившие его средствами для скупки петербургских газет, не остались внакладе после этих событий.

Видимо, «друзья» Парвуса были очень влиятельными. Вряд ли можно признать случайным, что через несколько лет Парвус был принят в высших кругах Германии и его план организации революции в России получил не только одобрение руководителей «второго рейха», но и денежную поддержку. Известно, что финансовым кризисом в России воспользовались германские банкиры. Они предъявили России требование о высылке в Берлин большой партии золота на 60 млн. рублей.

От «Финансового манифеста» Парвуса выиграли и банкиры Франции, которые согласились поддержать Россию займом, но на кабальных условиях. В апреле 1906 года в Париже было подписано соглашение о французском займе России на сумму 843 750 тыс. рублей из расчета 5% годовых. После этого займа, как отмечал российский историк В.Г. Сироткин, «во Франции появился целый слой рантье, «стригущих купоны» от «русских займов».

Последствия «Финансового манифеста» наводят на мысли о том, что за спиной Парвуса стояли влиятельные финансовые и политические силы ведущих европейских стран. Революционная риторика Парвуса и Троцкого на деле служила прикрытием для обогащения западных финансистов и укрепления политических позиций стран Запада за счет России. Сознавал ли это Троцкий? Понимал ли он, дорвавшись до власти в органе революционной власти, что он является лишь исполнителем плана хитроумной финансовой аферы, что он не кукловод революции, а лишь кукла в руках ведущих кукловодов мира? К сожалению, нам не дано знать, какова была в ту пору «ступень посвящения» Троцкого в тайны тех, кто держал в руках пружины мировых финансов и мировой политики.

Осознав всю чудовищность последствий «Финансового манифеста» для экономического положения страны, премьер-министр СЮ. Витте отдал распоряжение конфисковать все газеты, опубликовавшие его. Члены временного бюро поняли, что судьба Совета может быть решена в ближайшие дни. Ждать, когда офицеры царской армии передадут им ключи от арсеналов, не приходилось. На расширенном заседании временного Петербургского Совета 3 декабря обе социал-демократические фракции предложили начать всеобщую забастовку 5 декабря. Эсеры и представители Всероссийского железнодорожного союза их не поддержали, заявив о неподготовленности к «генеральному сражению». В ходе заседания стало известно о том, что полиция собирается арестовать членов Совета. По предложению Троцкого, который председательствовал на заседании, было принято решение не расходиться, а дать себя арестовать. Как считали авторы многотомной «Истории КПСС»: «Это была серьезная ошибка. Ворвавшаяся полиция и солдаты арестовали исполком и значительную часть депутатов Совета. Нанесен был чувствительный удар не только по столичному пролетариату».

По мнению Дейчера, главное, что определяло действия Троцкого в эти минуты, было его «чувство гордости и стремление к сценическому эффекту… Он превратил последнюю сцену этого спектакля в остроумный эстрадный номер, смело выполненный. Когда полицейский, встав перед исполкомом, стал зачитывать ордер на арест, Троцкий резко прервал его: «Прошу не мешать говорить оратору. Если вы хотите получить слово, вы должны назвать свое имя, и тогда я спрошу собрание, желает ли оно выслушать вас».

Утверждается, что озадаченный этим офицер дождался того, когда Троцкий предоставил ему слово «для информации». После того как тот огласил содержание ордера, Троцкий передал слово другому оратору. Попытку офицера приступить к исполнению приказа Троцкий пресек заявлением: «Вы уже высказались. Теперь покиньте собрание».

Правда, преодолев замешательство, офицер привел солдат, которые арестовали членов исполкома и многих членов Совета. Перед тем, как его схватили жандармы, Троцкий успел выкрикнуть в зал: «Смотрите, как царь исполняет свой октябрьский Манифест! Смотрите!» В дальнейшем Троцкий не раз повторял подобные сцены, когда его задерживали представители правопорядка. Всякий раз его надо было выносить из помещения силой, а он сам в это время выкрикивал слова протеста.

Очевидно, Троцкому нравились подобные скандальные сцены. Вероятно, он получил удовлетворение и от сцены, которую разыграл и 3 декабря 1905 года. Если бы Троцкий не стал устраивать спектакль, члены Совета могли бы скрыться, но видимо, для красочной сцены и красного словца, Троцкий не стал жалеть своих коллег по Петербургскому Совету.

В этот день Парвус не был арестован и решил действовать без Троцкого. На другой же день Парвус объявил о создании нового Совета. Его исполком составили никому не известные прежде личности: Виктор Семенон, Борис Гольдман, Тимофей Смирнов, Евгений Френкель и сам Парвус, который объявил себя председателем Петербургского Совета. Совет призвал рабочих Петербурга к забастовке. В случае же попыток полиции арестовать новый состав Совета Парвус предлагал воспользоваться брандсбойтами.

Однако главные события революции в это время переместились из Петербурга в Москву. В ответ на арест Петербургского Совета конфедерация московских большевиков постановила объявить 7 декабря всеобщую стачку и перевести ее в вооруженное восстание. Это решение поддержал Московский Совет, который объявил в своем манифесте беспощадную войну самодержавию. 10—11 декабря стачка 150 тысяч рабочих Москвы переросла в восстание. В течение 10 дней 2 тысячи вооруженных и 4 тысячи невооруженных членов боевых дружин вели бои на баррикадах в ряде районов Москвы. После прибытия туда войск 15—16 декабря у сил контрреволюции был создан численный перевес и восстание было разгромлено. Аналогичным образом развивались восстания в Ростове, Новороссийске, Екатеринославе, Горловке, Харькове, Александрове, Красноярске, Чите, Перми, Нижнем Новгороде и других городах.

К концу декабря все восстания были подавлены, а их участники понесли большие потери. Только в Москве было убито более 1059 участников боев. По стране действовали карательные экспедиции. К апрелю 1906 года общее число расстрелянных, повешенных или убитых достигло 14 тысяч человек. Число политических заключенных в тюрьмах составляло 75 тысяч. Одним из них был Троцкий.

Как и пять лет назад, Троцкий снова оказался в царской тюрьме. Он назвал этот период своей жизни «вторым тюремным циклом», который прошел в петербургских тюрьмах. Сначала Троцкий находился в «Крестах», затем в Петропавловский крепости, затем в Доме предварительного заключения и под конец был помещен в пересыльную тюрьму. Троцкий отмечал, что «условия были несравненно благоприятнее», чем в тех тюрьмах, в которых он побывал в начале своей революционной деятельности. Здесь Троцкий имел возможность работать. По словам отбывавшего заключение с ним Сверчкова, «тюремная камера Троцкого превратилась в какую-то библиотеку». В тюрьмах он написал работу «Итоги и перспективы», которая, по его словам, представляла собой «наиболее законченное для того периода обоснование теории перманентной революции».

Через несколько месяцев, в апреле 1906 года, был арестован и автор теории перманентной революции Парвус, который вскоре оказался вместе с Троцким в Петропавловской крепости. Здесь же находился и Дейч, который предлагал осуществить побег из тюрьмы. Троцкий был против. Позже он заявлял: «Меня привлекало политическое значение предстоящего процесса».

19 сентября 1906 года открылся процесс по делу Петербургского Совета. В своем выступлении на суде Троцкий, с одной стороны, старался доказать отсутствие у Совета плана восстания, а с другой стороны, воспользоваться трибуной для того, чтобы объявить о неизбежности выступления широких масс на борьбу против существующего строя. Он провозглашал: «Какое бы значение ни имело оружие, не в нем, господа судьи, великая сила. Нет! Не способность массы убивать других, а ее великая готовность умирать – вот что, господа судьи, с нашей точки зрения, определяет победу народного восстания».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.