НЕВОЛЬНИК ЧЕСТИ Из блокнота
НЕВОЛЬНИК ЧЕСТИ
Из блокнота
Сегодня, 18 июня 1997 года, Россия прощается с Булатом Окуджавой.
Слово «бард» вовсе не всегда эстрадно и, уж во всяком случае, не унизительно: оно обозначает почитаемый жанр. И все-таки называть Окуджаву бардом мне не хочется. Он был человеком эпохи Возрождения. И во всем, чему отдавал себя, — в поэзии, музыке, исполнительском искусстве, в гражданских борениях — он был великим.
Мы познакомились в сорок седьмом: на «первом совещании молодых писателей». Канцелярское слово «совещание» как-то не сочетается с тем, что «начинающими авторами», дожидавшимися суда Мастеров, были Булат Окуджава, Юрий Трифонов, Семен Гудзенко, Давид Самойлов, Юрий Бондарев, Григорий Бакланов, Юрий Левитанский, Сергей Орлов, Расул Гамзатов, Владимир Солоухин, Александр Межиров, Владимир Тендряков, Алексей Недогонов, Михаил Луконин, Сергей Наровчатов, Алексей Фатьянов… Почти все были в солдатских гимнастерках без погон. Помню, как в вестибюле и коридоре, встречая Мастеров, к стене застенчиво прижималось будущее российской литературы.
«Ах, Арбат, мой Арбат…» Мы с Булатом оба были арбатскими мальчиками — и это нас сразу сблизило. Помню, как мы с ним отправились в путешествие по Крайнему Северу и Заполярью. Наступила белая полярная ночь. Времена суток перепутались, перемешались… После встречи с читателями командующий Северным флотом умыкнул нас к себе домой. А там собралась интеллигенция Североморска: главный архитектор города, главный хирург, главный художник… Советская власть тяготела к эпитетам, определявшим чины. Но главным в ту, как бы сокрывшую себя, ночь был Окуджава. До утра, тоже себя не обнаружившего, он пел, и читал стихи, и рассказывал анекдоты. Ему внимали, аплодировали, признавались в любви.
А сегодня с ним прощаются в театре имени Вахтангова.
— Мы наверняка там с тобою встречались! — говорил мне Булат. — На «Принцессе Турандот» или на «Интервенции»…
Как сыновья «врагов народа», мы небось и сидели-то где-нибудь рядом: на дешевых приставных стульях или ступеньках. И вот с ним в том театре прощаются. Слышу об этом по радио, вижу на телеэкране.
Умирают друзья, умирают,
Словно лампу с окна убирают…
Все чаще мысленно, про себя повторяю эти межировские строки. И все чаще в записной книжке своей обвожу черной рамкой имена, фамилии, номера телефонов.
А ведь совсем недавно нам с Таней выпало счастье обнять моего давнего друга. Великого Окуджаву… Именно таким предстал он и в тот вечер, на своем концерте, в антракте мы встретились за кулисами. Булат был усталым, даже измученным. И все же мы бурно возрадовались короткому своему общению. Прогнозировали, что расстаемся не надолго. Но оказалось, что навсегда.
Не могу вообразить, что испытывает ныне Оля, жена Булата, по-матерински заботливая сподвижница его. Что испытывает его, столь одаренный, сын, привыкший с отцом не разлучаться. Да и для всех, кто не мыслит себя без русской поэзии, прозы, музыки, кончина Булата — трагедия непереносимая.
«Погиб поэт — невольник чести». Невольник чести… Мы подчас как бы автоматически повторяем этот нравственный лермонтовский «термин», не очень вдумываясь в его суть. А утверждает он, что истинный творец — в «плену» у совести, у чести. В желанной неволе!.. В той святой неволе был и Булат Окуджава. В ней навечно останутся и его творения.
Прощай, Булат! Мы более никогда не обнимем друг друга!.. Трудно себе представить…
1997 г.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.