Хемингуэй и женщины

Хемингуэй и женщины

Если обратиться к книге «Интимная сексуальная жизнь знаменитых людей», вышедшей на Западе в 1981 году, то в главе о Хемингуэе можно прочитать следующее:

«…Во время близости с женщинами Хемингуэй не любил пользоваться предохранительными средствами. Он всегда предпочитал иметь дело с такими женщинами, которые „были бы согласны идти на риск“. Во время сексуального акта Хемингуэй часто бывал не на высоте, а иногда даже страдал от импотенции, которую вызывали частые возникающие стрессовые ситуации.

Хемингуэй любил хвастать своими сексуальными возможностями, уверяя, что его любовницами было множество женщин, включая Мату Хари, итальянских графинь, греческую принцессу и проституток, с которыми он особенно часто имел дело в молодости и в те годы, когда жил в Гаване. На самом деле Хемингуэй был гораздо более целомудренным человеком, а его отношение к сексу было иногда даже почти ханжеским. Ему часто снились Марлен Дитрих и Грета Гарбо, а в жизни он предпочитал красивых и послушных блондинок. Друзья и знакомые считали, что Хемингуэй просто пуританин, потому что он заметно краснел и стыдился, если к нему где-нибудь на улице обращалась с предложением проститутка, поскольку он считал, что любовью могут заниматься только влюбленные».

…Когда Хемингуэй был помоложе, он предпочитал более зрелых женщин. Хэдли была, например, на 8 лет старше его. В более зрелом возрасте он стал предпочитать женщин, которые были значительно моложе его. Некоторые из них явились прототипами его литературных персонажей, таких, к примеру, как Бретт Эшли в романе «И восходит солнце». Ни одна из них, впрочем, так и не сумела завоевать его сердце. Хемингуэй всегда старался держать женщин на некотором расстоянии, боясь, очевидно, что они будут пытаться управлять им.

Вот что по этому поводу сказал Хемингуэй: «Знаю я этих женщин. Любая женщина — это всегда масса проблем».

Ну, а теперь отложим чужую книгу и к теме женщин приблизимся ближе.

Первая любовь Хемингуэя наложила отпечаток на всю его жизнь. В миланском госпитале Красного Креста раненый 19-летний шофер медицинского автофургона Эрнест Хемингуэй встретился с ночной медсестрой, американкой Эгнесс фон Куровски. Она была старше, ей было 26 лет, и она отличалась редкой красотой. Естественно, Эрнест влюбился в нее без памяти. Хемингуэй писал ей страстные послания и хотел немедленно на ней жениться. Она благосклонно принимала ухаживания забавного соотечественника и отвечала на его записки и письма (их сохранилось 52), но выйти за него замуж категорически отказывалась. Были ли они любовниками? И да, и нет.

Обычно Эгнесс дежурила по ночам, стараясь отвлечь Эрнеста разговорами и заглушить боль. Они рассказывали друг другу о своем детстве, делились большими и маленькими секретами. Когда Эгнесс дежурила на другом этаже, он писал ей записки и посылал с кем-нибудь из сестер.

В соседней палате с Хемингуэем лежал Генри Виллард, ставший позже послом США, он вспоминал об Эгнесс: «Она словно светилась изнутри. Свежая, жизнерадостная, красивая в своей длинной до пят, форменной одежде. Эгнесс выполняла свои непростые обязанности с удивительным изяществом. Она все делала быстро, но вместе с тем никогда не торопилась. Она излучала энергию и жизнерадостность. В нее были влюблены все, но только Эрни нашел к ней какие-то особые подходы. Однажды я увидел, как он нежно держит ее за руку…»

Записка от 17 октября 1918 года: «Эрни, мой самый дорогой! Сегодня я получила от тебя замечательное письмо, и очень оно мне понравилось. Думаю, что каждой девушке было бы приятно иметь мужчину, который бы говорил ей, какая она замечательная и что он не может обойтись без нее. Когда ты мне все это говоришь, я просто схожу с ума …Удачи тебе, мой самый дорогой. Не забывай меня и то, что я тебя люблю. Твоя Эг».

21 октября: «Вчера и сегодня я получила еще два твоих письма. Какой праздник! Я люблю тебя все больше и больше…»

29 октября: «Эрни, дорогой! Ужасно хочу, чтобы ты был рядом, чтобы я могла с тобой поговорить. Я раньше в своей жизни никогда ни по кому не изнывала. Никогда не думала, что смогу писать все это так просто и откровенно. Эгги».

Но настал час, и они расстались. Эгнесс фон Куровски поняла, что у них нет будущего, и 7 марта 1919 года она писала Хемингуэю: «…Теперь, через пару месяцев, что мы врозь, я знаю: ты мне по-прежнему очень нравишься. Но мое чувство — это скорее чувство матери, чем влюбленной женщины. Сможешь ли ты когда-нибудь меня простить за мой непреднамеренный обман? Но и сейчас, и всегда буду слишком старой для тебя… надеюсь, что ты, все обстоятельно обдумав, сможешь простить меня, найдешь себе замечательное занятие и всем покажешь, какой ты на самом деле чудесный мужчина. Всегда восхищающаяся тобой твоя подруга Эгги».

Эгнесс прожила долгую жизнь (была счастлива или несчастлива — это не суть важно), на склоне лет в 1976 году, уже после смерти Хемингуэя, она говорила повстречавшемуся с ней Генри Вилларду о том, что Эрнест ей действительно очень нравился, но был излишне импульсивным, нетерпеливым, никогда толком не знающим, чего же ему хочется на самом деле. И Эгнесс опасалась, что после войны он превратится в неприкаянного странника без родины и без корней, неспособным найти свое место в жизни. Она уговорила Хемингуэя вернуться в Америку, что он и сделал.

Хемингуэй вернулся с раной в сердце. Режиссер Аттенборо поставил фильм о потерянной любви и назвал его «В любви и на воине» (роман «Прощай, оружие!» был посвящен Эгнесс фон Куровски). «Мне кажется, что Хемингуэю так и не удалось оправиться после этого удара, — говорил Аттенборо. — Он думал, он верил, что познал вечную любовь. Их отношения были преисполнены глубины, такое он переживал впервые…»

Эрнест Хемингуэй как-то сказал своему младшему брату Лестеру: «Если по-настоящему любишь кого-то, ты уже никогда не избавишься полностью от этой любви».

Впоследствии Хемингуэй будет четырежды женат, и каждой из своих жен с какой-то болезненной маниакальностью не только рассказывал об Эгнесс, но и откровенно говорил, что для него новая жена — лишь бледная копия первой любви, не более того.

Первой женой Хемингуэя стала Элизабет Хэдли Ричардсон, способная пианистка и «по-настоящему спортивная девушка». Через полгода после знакомства, 3 сентября 1921 года они поженились, а еще через 3 месяца на старом французском пароходе «Леопольдина» отплыли из Нью-Йорка в испанский порт Виго, а далее в Париж — на тот самый «праздник, который всегда с тобой».

В Париже Хемингуэй играл на скачках, увлекался боксом, много времени проводил с друзьями, писал за столиком в знаменитом кафе «Ротонда» и любил свою жену. Хэдли была легким человеком, не очень думала об уюте, зато с удовольствием пешком вместе с Эрнестом исходила весь Париж и много с ним путешествовала. Брак был почти идеальным до тех пор, покуда Хемингуэй не встретил другую женщину — Полин Пфейфер.

Американский писатель Скотт Фицджеральд говорил: «Эрнесту, чтобы писать хорошую книгу, нужна новая женщина». А Мальком Каули, друг Хемингуэя, отмечал: «Он влюбляется, подобно тому, как рушится огромная сосна, сокрушающая окружающий мелкий лес. Кроме того, в нем есть пуританская жилка, которая удерживает его флиртом за коктейлем. Когда он влюбляется, он хочет жениться и жить в браке».

На фоне несколько консервативной и будничной Хэдли Полин Пфейфер явно выигрывала: богатая американка, она работала в модном журнале «Вог», прекрасно и эффектно одевалась и обладала изысканными светскими манерами. Хемингуэй женился на Полин, а потом признавался, что развод с Хэдли был «величайшим грехом» его жизни.

Отношения развивались стремительно: сначала знакомство, затем Полин — подруга жены, следующий этап — любовница, и уже потом развод. Роман с Полин проходил на глазах Хэдли, и она все это смиренно терпела, говоря подругам, а что же делать, я старше Эрнеста на 8 лет, и к тому же «Шустрый Котик», как звал ее Хемингуэй, смертельно устал от жизни с Хэмом. Короче, они разошлись и на вопрос «почему?» Хемингуэй ответил веско: «Потому что я — сукин сын».

Свой роман «И восходит солнце» Хемингуэй посвятил Хэдли и своему сыну Джону. А далее новый восход уже с Полин Пфейфер. Они прожили вместе почти 13 лет, и она родила Хемингуэю двух сыновей — Патрика и Грегори. Но счастья в новом браке писатель не обрек. Полин оказалась губительницей его таланта и предпочитала видеть мужа не за рабочим столом, а в обществе праздно живущих богатых бездельников. В какой-то момент Хемингуэй увлекся Джейн Грант, но Полин удалось удержать Эрнеста в браке. Но в 1940 году брак все же рухнул.

Третьей женой Хемингуэя стала Марта Геллхорн, с которой он познакомился в Мадриде во время гражданской войны. Как и Хемингуэй, Марта была журналисткой и писательницей (ее роман «Горе, которое я видела» высоко ценил Герберт Уэллс). Она была бесстрашной, независимой, умной и любящей, — казалось бы, именно такой женщиной, каких любил описывать Хемингуэй в своих книгах. Но одно дело — книги, другое — жизнь. И Хемингуэя скоро стало раздражать, что Марта слишком самостоятельна в своих решениях и поступках, даже то, что она его в шутку называла «своей любимой домашней коброй». Они жили вместе не более 5 лет. В мае 1944 года Хэм повстречал Мэри Уэлш, а через год она стала его официальной, 4-й по счету женой. И, прощай, Марта!..

Мэри Уэлш, как и все женщины Хемингуэя, была хороша собой. Как и Марта, она преуспела на журналистском поприще, но в отличие от нее сразу забросила работу и все внимание переключила на мужа. Это Марта позволила себе сказать, что у Хемингуэя не было за душой никаких хороших качеств, кроме умения писать. Мэри нравился Эрнест и как мужчина, более того, она его любила.

Хемингуэй и Мэри Уэлш познакомились в мае 1944 года в лондонском ресторанчике «Белая башня», где встречались военные корреспонденты. Мэри работала в лондонском бюро американских журналов в «Таймс», «Лайф» и «Форчун», а ее муж в газете «Дейли мэйл». Маленькая белокурая 36-летняя журналистка сразу сразила 43-летнего Хемингуэя. Он сказал ей прямиком: «Мэри, я совсем вас не знаю. Но я хочу жениться на вас. Вы такая живая. Вы такая красивая, как блесна. Если не удастся сегодня, так я готов ждать сколько угодно, но обязательно на вас женюсь!..» Мэри была ошеломлена таким предложением и напором и поняла, что Хемингуэй — это титан в сравнении с ее мужем, пигмеем.

Весь следующий год Хемингуэй и Мэри обменивались письмами. Иногда Эрнест писал ей по два раза на день: «Любовь моя, это всего лишь записка, чтобы рассказать, как я тебя люблю… Я влип основательно, так что ты уже побереги себя для меня или для нас, и мы будем изо всех сил бороться за все, о чем говорили, и против одиночества, фальши, смерти, несправедливости, косности (нашего общего врага), суррогатов, всяческого страха и прочих никчемных вещей; бороться за тебя, грациозно сидящую рядом на постели, хорошенькую, — красивее любой фигурки на носу самого красивого и высокого корабля, который когда-либо поднимал паруса или кренился от ветра; за доброту, постоянство, любовь друг к другу, и за ночи и дни, полные любви. Малыш, я очень люблю тебя и буду твоим спутником, другом и настоящей любовью».

В другом письме: «Я просто счастлив и мурлычу, точно хищник в джунглях, потому что я люблю тебя, а ты любишь меня. Надеюсь, малыш, ты говорил серьезно, потому что мне уже нет пути назад, как бронетанковой колонне в узком ущелье».

Какой образ: бронетанковая колонна в узком ущелье?! Так написать мог только военный писатель. А повернуть назад, к Марте, — уже невозможно!.. Вскоре Хемингуэй попал в автокатастрофу. Марта увидела его в бинтах и рассмеялась. Этого издевательского смеха Хемингуэй перенести не смог. Разрыв был окончательный. И в марте 1946 года Папа Хэм женился на Мэри Уэлш. И сразу их брак подвергся тяжелому испытанию: у Мэри оказалась внематочная беременность, и она истекала кровью. Врач сказал Хемингуэю, что надо мужаться, ибо возможен плохой конец. На что Хэм ответил: «Глупости! Никакого конца не будет!» и самолично, вспомнив былые навыки медика, принялся за переливание крови. Мэри была спасена.

И еще в их жизни был труднейший момент, когда в январе 1954 года они отправились смотреть водопады в Восточной Африке, их маленький самолетик рухнул вниз. А потом и другой, на котором они добирались дальше, тоже упал на землю и загорелся. Без тяжелых травм не обошлось, но оба они — Эрнест и Мэри выжили.

Вместе они прожили 15 лет. Возможно потому, что Мэри не пыталась переделывать Хемингуэя, исправлять его характер, она принимала его таким, каким он был — чересчур деятельным, импульсивным, достаточно вздорным и малоуправляемым. Прежде всего она создала ему все условия для успешной работы, и Хэм ежедневно отправлялся в «студию» на своей кубинской усадьбе, чтобы выполнить установленную им самим норму 700–800 слов ежедневно. Ну, а Мэри в это время занималась садом, кошками, а их было более 40, бойцовскими петухами и гостями. Несмотря на присутствие 13 слуг (из них 4 садовника), вилла была в запущенном состоянии, и работы на ней было невпроворот. Папа Хэм не особенно утруждал себя хозяйственными мелочами, выпивка — это совсем другое дело. В Гаване у Хемингуэя было два любимых бара: «Бодегита дель Медио» и «Флоридита». Мэри всегда знала, где вечером можно найти Эрнеста.

О выпивках Хэма ходили легенды. Однажды, будучи в хорошем подпитии, он поджег пальмы рядом с домом, а когда приехали пожарные, споил всю команду, но ему показалось этого мало, и он устроил гонки вокруг дома. Мэри только пожимала плечами. На упреки детей — Патрика и Гилберта, — в безволии и неспособности повлиять на папу она неизменно отвечала: «Я — жена, а не полицейский».

В своих воспоминаниях Мэри писала: «Я любила Эрнеста и его поступки, громадные, неотесанные, как гранитные глыбы». Поэтому она легко смотрела, как Хемингуэй за вечер мог опрокинуть 12 порций смеси дайкири без сахара и двойной порции рома, так называемый «Хемингуэ спешл». «Спешл» валил с ног, а Мэри добродушно улыбалась. Она прощала ему многое, в том числе и открытое ухаживание за другими женщинами. Апофеозом этого был случай, когда сильно подвыпивший Хэм притащил в дом юную проститутку и посадил ее за общий обеденный стол, на этот раз Мэри возмутилась, но, правда, не очень. Хемингуэй очень ценил ее всепрощенство и «солнечный» характер. «Мой карманный Рубенс», — он ее часто так называл. А еще «котенок», а она его — «барашек».

«Думаю, самое плохое, что я совершил в жизни, — признавался Хемингуэй в дневнике, — боролся со своей любовью. Меня женщины просто любили, а я боролся за их любовь, поэтому я потерял всех своих любимых женщин. Они не вынесли моей борьбы за их любовь.

Только последняя любовь была у меня без борьбы».

Не боролась и Мэри, когда в жизни стареющего Хемингуэя появилась 19-летняя итальянка югославского происхождения Андриана Иванчич. Молодость, красота и художественная одаренность Андрианы (она рисовала и писала стихи) заворажили Папу Хэма. Он питал к ней почти отеческие чувства и называл «дочкой». Чувства к ней позволили писателю пережить новый порыв вдохновения и написать роман «За рекой, в тени деревьев». Новая женщина — новый роман, — в подтверждение слов Скотта Фицджеральда. Все это происходило на глазах жены, и Мэри выдержала и это испытание.

Но главное было другое — здоровье Хемингуэя, которое под конец совсем разладилось, дошло до того, что Эрнест мог читать только первые десять минут, потом буквы расползались какими-то непонятными иероглифами. Он не был в состоянии писать, но и наговаривать тексты не получалось — слова и мысли растекались, как жидка каша, и собрать их было невозможно. И вот тогда Мэри приняла решение положить Хемингуэя в клинику. Что произошло дальше, — об этом мы уже писали.

В 1995 году сын писателя Патрик Хемингуэй дал интервью германскому журналу «Шпигель», в котором он вспоминал события того рокового дня: «Мэри, по правде говоря, вела себя странно. Обстоятельства самоубийства моего отца нужно было тщательно расследовать. Не хочу допускать опрометчивых высказываний, но, когда страдающий от депрессии пациент вроде него, неоднократно покушавшийся на собственную жизнь, содержится в закрытой клинике с зарешеченными окнами, а потом передается под надзор жены, наличие в доме заряженного оружие представляется странным. Это вопиющая безответственность…»

Мнение Патрика: от самоубийства Хемингуэя выиграла только вдова, ибо она впоследствии распоряжалась рукописями Хемингуэя.

Патрик не может простить мачехе и захоронение отца в «картофельном» штате Айдахо. «Это все равно, как если бы Томаса Манна зарыли на аэродроме Чикаго». Оценки Патрика Хемингуэя в отношении Мэри, четвертой жены писателя, за годы резко изменились: сначала Мэри Уэлш была для него ангелом, а потом превратилась в черта. Что ж, так бывает нередко…

Эрнест Хемингуэй любил женщин с короткой стрижкой, прогулки на природе, охотничье ружье, любил бороться с 330-килограммовым тунцом, попавшимся на его крючок в карибских водах. Любил Париж, и только тогда, когда Париж оказывался во власти праздника. Эрнест любил алкоголь. Корриду в Испании. Снега Килиманджаро. Он не любил одного себя. Хотя это утверждение некоторых знатоков Хемингуэя и спорное.

Любопытно, что все женщины, с которыми был связан Папа Хэм, были отчаянными. В Париже Джейн Мейсон, замужняя красотка, забиралась к писателю в номер отеля по водосточной трубе. Вместе они любили после выпивки сесть в ее спортивный автомобиль и устраивать гонки по бездорожью. Это была игра: кто первый вскрикнет: «Осторожно!» или «Тормози!», тот и проиграл.

В Испании во время гражданской войны повторилась история с Эгнес из Первой мировой войны, на этот раз в госпитале каталонского города Матаро, и снова медицинская сестра — 17-летняя Мари Санс, и она стала образом Мари в романе «По ком звонит колокол». Но, когда ей, уже старой женщине, поведали о том, что она стала литературным прототипом, она сказала, что никогда не читала роман Хемингуэя, но хорошо помнит «громозкого и приветливого американца», однако совсем не знала, кто он такой. Вот уж поистине: роман без романа.

Примерно такой же, а может, в иной вариации, — кто знает точно? — был у 50-летнего Хемингуэя, когда он охотился в Африке, бурный роман с 18– летней африканкой по имени Дебба. Об этом писатель поведал в неоконченной рукописи «Правда первых лучей» по следам африканского сафари. В романе рассказано, как он изменял спящей жене с туземкой («Она была похожа на мужчину, крепко сложена, коротковолоса и с квадратным лицом»), покупая ее любовь за шесть бутылок пива. И опять же, кто знает, что было на самом деле? Последняя любовь писателя? Сын Патрик по этому поводу заметил: «Отец любил красивые истории и был большим выдумщиком».

Невыдуманными, а вполне реальными были отношения между Хемингуэем и голливудской звездой Марлен Дитрих. Дочь Марлен Мария Рива в своих воспоминаниях писала:

«То, что Дитрих и Хемингуэй были настоящими друзьями, это факт. То, что она называла его „папа“, а он ее „дочка“, это тоже факт. Но то, что они были в близких отношениях, это неправда. Зато чистейшая правда, что ему нравилось, что мир думает иначе, и что она не сердилась за это на него, — это правда. Мать, до безумия обожавшая любые фантазии Хемингуэя, без памяти восхищалась им и была убеждена, что лучшего друга у него не было никогда. Когда он покончил с собой, мать предалась неутешному горю, без конца повторяя: „Зачем он совершил такую глупость? Это его жена довела“».

Роман с Эрнестом Хемингуэем длился почти 30 лет, и в этом романе действительно было больше дружбы, чем любви. Они оба не верили в любовь друг к другу. Марлен считала, что Хэм любит других женщин, а Хемингуэй полагал, что она тоже отдает предпочтение другим — Габену и Чарли Чаплину. Оба восхищались друг другом: Хемингуэй — красотой Марлен Дитрих, а она — его романами. Кстати, в «Островах в океане» Хэм изобразил героиню-актрису, явно списанную с Дитрих. Но Марлен не только восхищалась писателем, но и могла позволить себе его покритиковать: «Знаешь, Эрнест, твоя последняя книга — это дерьмо». И Папа Хэм принимал критику.

Однажды ночью Хемингуэй позвонил Марлен по телефону и сообщил ей, что ему пришла в голову блестящая идея.

— Какая? — спросила Марлен.

— А почему бы нам при встрече не заняться «этим»?

— Почему такая идея пришла тебе в голову так поздно? — удивленно спросила Дитрих.

— Ну, знаешь, — ответил Хемингуэй, — у меня сильно упали тиражи книг, и читателей надо чем-то взбудоражить. Если пустить слух, что у нас настоящий любовный роман, люди опять заинтересуются нами — моими книгами и твоими фильмами.

Однако Хемингуэй кокетничал: публика и без того числила обоих в кумирах, без всякого дополнительного «этого».

Ну, а женщины Хемингуэя в книгах? Восприятие текста у всех, конечно, разное. Вот, к примеру, специфическое мнение одного критика: «Женщины у Хемингуэя — либо отвратительная продажная тварь, лишенная всякой привлекательности (типа жены Макомбера), и тогда он ее ни секунды не романтизирует, — либо женщина-товарищ, женщина-единомышленник, каковы жены и возлюбленные всех его любимых героев, и прежде всего испанки из „Колокола“… Он любил надежность…»

У современного польского журналиста Хенрика Хороша есть выражение: «Женщина — что оконная занавеска, узор миленький, но мира уже не увидишь».

Хемингуэй любил раздвигать «занавески» и внимательно разглядывать мир. «Занавески» хорошо, но мир лучше.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.