Глава седьмая. ГЕРБАРИЙ СЕКС-ИДОЛОВ
Глава седьмая. ГЕРБАРИЙ СЕКС-ИДОЛОВ
«ТОРГОВЛЯ ТЕЛОМ — ЗЛО, ЕГО НАДО ПРЯТАТЬ…»
Накануне «случайной встречи» с русским разведчиком на Бу-дапестштрассе Рицлер проснулась раньше обычного. В кромешной темноте нащупала выключатель ночника. Подумав мгновение, решила не зажигать свет, а продлить наслаждение, еще и еще раз просматривая картины сновидений прошедшей ночи, в которых ей изобильно виделись ее, казалось бы, забытые любовники…
Впервые за много лет Гретхен, благодаря стайке выпорхнувших из подсознания воспоминаний о полной захватывающих приключений молодости, явившихся ей во сне, вновь ощутила вкус чувств, которые ей довелось испытать в пору своей порочной юности…
Чем дольше Рицлер ворошила в памяти счастливые моменты прошлого, тем чаще ее память давала сбои, так и норовя исподтишка высветить какое-нибудь событие, из-за которого она не просто испытывала чувство мимолетного душевного дискомфорта, а готова была биться головой о стену, рвать на себе одежды и волосы…
«Воистину, — мелькнула мысль, — правы те мудрые люди, утверждающие, что Бог проклял человека, наделив его памятью».
…Одно из таких событий, вызывавших у Рицлер острое чуство стыда и протеста одновременно, — прогулка по утренней Вене после первой ночи продажной любви в обществе с арабским шейхом, подставленным ей Паулем Мозером.
Было ей тогда всего шестнадцать лет и постельные экзерсисы с денежными тузами или заезжими знаменитостями воспринимались ею как наполненные негой приключения…
* * *
Мысль о том, что ей удалось «раскрутить» нувориша из аравийских пустынь еще на целых 10 ООО шиллингов, помимо тех комиссионных, которые он отдал Мозеру, окрыляла и вдохновляла на новые знакомства, с кем бы они ни состоялись — с арабами, китайцами или даже неграми.
Гретхен пешком отправилась на виллу Мозера. Она с наслаждением вдыхала ароматы весеннего утра и улыбалась каждому встречному прохожему, наивно полагая, что все они должны разделять ее восторг.
Наивное заблуждение!
Шедшие навстречу мужчины и женщины, мельком взглянув на ее вульгарный наряд, измазанное косметикой лицо, провокационное покачивание бедрами, сразу понимали, какую религию она исповедует — религию продажной любви.
Оценив реакцию прохожих, Грета стала вкладывать иной смысл в язык взглядов…
…Рицлер обогнали два оживленно спорящих молодых человека. Встретившись с ней взглядами, парни умолкли, а когда, как им казалось, Грета не могла уже их расслышать, один из них громко воскликнул:
«Черт побери! Что происходит в Вене?! Никогда бы не подумал, что в этот час город отдан на откуп продажным девкам!»
…Вот еще прохожий. Он очень спешил и окинул Гретхен беглым взглядом. Но этого мгновения было достаточно, чтобы девушка прочла в глазах незнакомца презрительную иронию:
«Что это ты выплясываешь тут в неурочный час? Порядочные девушки не гуляют здесь в это время. Ну, а настанет ночь, и ты вновь окажешься в постели с кем-нибудь из нас, самцов… Не исключено, что именно со мной!»
…Один, возвращавшийся с ночной смены работяга, был безапелляционно откровенен:
«Задрать бы тебе твою юбку-носовой платок, да и всыпать от души, а то, видно, родителям недосуг тобой заниматься!»
…Проходя через скверик, Гретхен обратила внимание на сидящего на лавочке господина преклонных лет. Лучи поднимавшегося за его спиной солнца образовывали вокруг него светящийся нимб. Заметив приближающуюся женскую фигуру, старик вынул пенсне из внутреннего кармана пиджака, проводил Рицлер испепеляющим взглядом и даже погрозил тростью…
..Еще две-три такие встречи с ранними прохожими, во взглядах которых явно читался обвинительный вердикт, и Гретхен расплакалась навзрыд.
«Я понимаю, — говорила она себе, — почему вы все меня осуждаете, а осуждая, ненавидите! Все вы бесцельно и безрадостно прожили молодость, у вас не за горами время, когда уже не останется ни надежд, ни желаний, — ваша жизнь утекла сквозь пальцы, а сами вы алчущие, нищие и завистливые! Да-да, вы все мне завидуете! Моей молодости, красоте, беспечности, деньгам, которыми набита моя сумочка… Но если вам когда-либо приспичит, то идете вы не к маме и сестре — к женщине, чьим телом можно обладать только за деньги! Но на те крохи, что у вас в кармане, вы можете снять шлюху лишь на привокзальной площади. Вы ненавидите меня, потому что я для вас недосягаема!»
Рицлер с остервенением вытерла кулаками слезы и, обретя абсолютное спокойствие и уверенность в своей правоте, остановила такси.
…Когда она рассказала о своих утренних переживаниях Мозеру, тот посоветовал ей возвращаться домой на авто. Пояснил:
«С точки зрения обывателя, вступать женщине в интимные отношения с мужчинами за деньги — творить зло. А зло надо прятать… Так что, девочка, как бы мало ты ни заработала за ночь, — домой надо добираться на такси, держась подальше от завистливых глаз… А то еще, не дай Бог, сглазят!»
ПОХОТЛИВЫЙ СКРЯГА
Через некоторое время чередой пошли секс-знакомства со знаменитостями. Общение с ними внушили Гретхен уверенность в правильности избранного пути. Она начала подумывать, что рождена для чего-то возвышенного.
Звезды кино и эстрады, известные не только в Западной Европе, но и за океаном, принимали ее как представительницу избранного общества.
В этом была заслуга не столько самой Рицлер, сколько сначала Мозера, а затем Шелленберга. Они из кожи лезли вон, чтобы подать свою «подопечную» в лучшем виде. Цели у них были разные: Мозер стремился «срубить» побольше деньжат, Шелленберг — добыть ценную информацию и выявить в богемной среде потенциального агента.
…Первым в «секс-гербарии» Рицлер стал Жан Алекси Мон-корже, выступавший в музыкальных ревю и опереттах под именем Жана Габена. С ним Гретхен познакомилась в 1934 г. в Вене на съемках фильма «Мари Шапделен», где ей при содействии Мозера дали роль провинциальной нищей красавицы. Габен только начал восхождение к вершине Олимпа славы, но уже мнил себя «гением экрана».
Шестнадцатилетняя девушка с первого же взгляда была покорена непреодолимым личным обаянием Габена. Магическая сила его харизмы сработала безотказно. Сердце и ноги Гретхен распахнулись сами собой навстречу его красноречию….
* * *
Габен привез девушку в гостиницу на окраине Вены. Номер был грязный, с потолка свисали струпья то ли пуха, то ли многомесячной пыли. На полу валялись пустые бутылки из-под граппы — дешевой итальянской виноградной водки, по столу деловито сновали тараканы…
«Не гостиница, а ночлежка для нищих!» — гримаса отвращения исказила лицо Гретхен, которая привыкла ублажать знаменитых клиентов в роскошных апартаментах.
Габен, заметив ее реакцию, пояснил, что поселился в этой гостинице, чтобы избегать встреч с надоедливыми поклонницами и репортерами светской хроники, а вообще-то жить здесь вполне сносно, потому что в других номерах расселен персонал, в задачу которого входит техническое обеспечение съемок.
Гретхен поняла, что этим объяснением Габен пытается скрыть свою скаредность, но промолчала и лишь недоуменно пожала плечами, — у каждой знаменитости свои причуды.
Как оказалось, это было только начало.
Из колченогого буфета Габен извлек початую бутылку граппы, наполнил доверху стакан и подал его Гретхен. Себе же налил рюмку «Camus» и, развалившись в кресле, предложил выпить на брудершафт.
Продолжавшая стоять посреди комнаты Гретхен — актер не предложил ей даже присесть — от такой беспардонности чуть было не выплеснула водку в лицо невеже-нарциссу, но вовремя вспомнила наставления Мозера: «клиент всегда прав».
Изобразив на лице улыбку, Гретхен приблизилась к актеру.
— А что ты стоишь, деточка? Садись ко мне на колени! Выпьем, поговорим, а потом займемся любовью…
И Габен стал рассказывать о своих интимных отношениях со знаменитыми актрисами. С Марлен Дитрих, когда она еще выступала под своим настоящим именем — Мария Магдалена фон Лош. С юной Вивьен Ли и Гретой Густафсон, ставшей впоследствии Гретой Гарбо…
…Сделав пару глотков, Габен вдруг умолк, заметив, с каким отвращением слушает его откровения Гретхен.
— Ну да ладно, девочка, оставим в покое иноземный секс — займемся родным… У нас ведь он называется «любовью», не так ли?
В дальнейшем Гретхен узнала, что была не единственной любовницей Габена во время его короткого пребывания в Вене. Француз был убежден, что уже самим предложением провести с ним ночь он осчастливливал намеченных им к соитию женщин, независимо от их возраста и социального положения.
Рицлер буквально упивалась тайным злорадством, наблюдая, как жертвами гипнотического обаяния, чрезвычайной самоуверенности и душевной наглости Габена становились звезды европейского экрана. В конце концов она поняла, что именно на этих качествах он построил свой имидж беспроигрышного сердцееда.
Вместе с тем Гретхен отметила, что в сравнении с ее последующими любовниками из мира артистической богемы Габен был чрезвычайно скуп — чего стоила одна гостиница, где ей довелось побывать! А уж; о деньгах за любовные утехи ему лучше было не говорить. Мозеру он устроил грандиозный скандал, едва тот заикнулся о денежной компенсации за проведенную ночь с его «подопечной». Габен пригрозил отказаться от роли и уехать в Париж, если Мозер посмеет настаивать. Начинающий актер уже тогда мнил себя звездой мирового масштаба, считая, что не он, а любовницы должны платить ему.
— Если за любовь я должен платить, — кричал он, театрально заламывая руки, — то какая ж, к черту, это любовь?!
…Мозер спорить не стал. Он просто отвел в сторону страдающего манией величия лицедея и, показав ему свидетельство о рождении Рицлер, предложил самому решить, что лучше: оказаться в тюрьме за совращение малолетки или заплатить по счету.
Выяснилось, что Габен лишь в кино был мужественным и непоколебимым, а в жизни — трусливым бахвалом. Заплатил даже больше, чем требовал Мозер. Именно тогда сутенер и наставник Рицлер произнес сакраментальную фразу, ставшую впоследствии крылатой:
— Французы придумали слово «любовь», чтобы не платить денег!
«ДЕВОЧКА НАПРОКАТ» ИДЕТ ПОД ВЕНЕЦ
Совсем по-иному вел себя с Гретхен еще один секс-идол женской половины западного мира, знаменитый «певец парижских бульваров» Морис Шевалье. С ним Рицлер познакомилась по заданию Шелленберга, когда шансонье приехал в 1936 г на Берлинские Олимпийские игры, и с первого взгляда влюбилась в него.
…Едва Мозер представил Гретхен Шевалье, его глаза наполнились нежностью, и он сразу предложил ехать к нему в гостиницу, несмотря на то, что на вилле собралась большая компания берлинских «тузов», чтобы отпраздновать день рождения Пауля.
Гретхен кокетливо согласилась, но попросила подождать ее, пока она предупредит Мозера об уходе. Вернулась с Паулем, который отвел Шевалье в сторону и стал шептать ему на ухо. Шансонье покивал головой, молча вытащил бумажник, швырнул к ногам Пауля пачку банкнот, подхватил Гретхен под руку и умчал ее на своем серебристом «ягуаре» в фешенебельную гостиницу «Бристоль».
…Пробившись сквозь толпу поклонниц и журналистов, они вошли в номер, который занимал почти половину этажа.
Первым делом Морис предложил спутнице выпить своего любимого коньяка «Remi Martin».
Они долго говорили о чем-то бессмысленном, но им обоим приятном и важном. Выпили еще и еще раз. Потом долго танцевали под его песни, записанные на дисках, которые он всегда возил с собой…
Ужин заказали в номер. Морис был очень внимательным партнером. За ужином почти не ел — с истинно французской галантностью ухаживал за Гретхен и развлекал ее шутками и анекдотами. Говорили по-французски, чему шансонье был несказанно рад. Пояснил, что его песни и секс не могут заменить речевого общения с понравившейся женщиной, и он впервые встречает партнершу-иностранку, свободно говорящую на его родном языке.
Вдруг они одновременно пришли к мысли, что настал час вкусить плодов любви. А то, что она была обоюдной, Гретхен не сомневалась — в глазах Шевалье вновь вспыхнул огонь страсти и глубокого чувства…
…Гретхен молча сдернула блузку на ковер, до подмышек подняла подол широкой юбки, с остервенением рванула ажурные трусики, явив на свет божий две молочно-белые ляжки, скрепленные наверху черным треугольником, и с едва заметной улыбкой застыла посреди комнаты.
— О, Господи, какая же ты красивая! Как пахнет от тебя чистотой весеннего дождя, горьким медом и… розами!
Шевалье, вмиг захмелевший от предвкушения близости, шагнул к Гретхен, прижал к себе и ощутил под пальцами упругую бархатную грудь, которая казалась ему огромным персиком.
— Чему ты смеешься? — прошептала она.
— Я счастлив, — еле шевельнулись его губы. Подняв девушку на руки, он тут же опрокинул ее на ковер. Крепко держась за его шею, она прошептала:
— Я люблю тебя, Морис…
Ее губы были закушены, а в уголках глаз метались бесовские искорки. И когда он вошел в нее до упора, она зажмурилась, сладко и глухо замычала.
«Она — моя!» — мелькнула у Шевалье мысль и тут же погасла кометой, потому что он почувствовал, как мука наслаждения перетекает из ее чресел в него, и водоворот нечеловеческой страсти отключил сознание…
* * *
Они провели несколько романтических часов. Шевалье был нежен и деликатен, и, несмотря на свой почтенный возраст — ему было около пятидесяти — неутомим и ненасытен.
Гретхен, испытывая к французу доселе неведомое ей чувство искренней любви и нежности, вдруг сказала:
— Морис, ты неугомонный гастролер, перепробовавший женщин всех рас и национальностей. Скажи, верна ли легенда о русской женщине, как о самой сексуальной и, в то же время, преданной?
— На мой взгляд, — ответил стареющий кумир, — женщины белой расы, а значит и русские, обладают более изощренной сексуальной фантазией. Моя богатая эротическая практика — тому свидетельство. Сдержанные и даже флегматичные с виду шведки, датчанки и немки гораздо более изобретательны в сексе, чем турчанки или ливанки… А о преданности русских женщин мне нечего сказать — у меня нет опыта общения с ними!
Шансонье вдруг умолк, недоверчиво посмотрел на Гретхен, потом резко произнес:
— Или ты морочишь мне голову, Гретхен, или любовь к тебе лишила меня разума! Ты же — немка, а почему спрашиваешь о моих впечатлениях о русских женщинах?!
— Считай, дорогой Морис, — и Гретхен весело рассмеялась, — что опыт общения с русской женщиной ты уже приобрел! Я — русская! По матери… Хочешь, я спою тебе русскую песню? Не дожидаясь ответа, Гретхен запела «На сопках Маньчжурии» — любимый вальс ее матери.
Когда она закончила петь, завороженный Шевалье прошептал:
— Гретхен, хотя я и не понял ни слова, я покорен… Очень грустная мелодия, но, надеюсь, в моей аранжировке она не будет навевать тоски… Она прозвучит в миноре, будет также лирична, но станет доступнее слушателям…
Шевалье в чрезвычайном возбуждении нагишом выпрыгнул из постели и закружил по номеру.
— А что, если мы ее исполним на два голоса? Это будет фурор! Песня станет гимном нашей любви! Да и вообще, почему бы тебе не выйти за меня замуж? В данный момент я не связан супружескими обязательствами… К тому же я богат, знаменит… Тебя, если ты примешь мое предложение, ожидает красивое будущее! Соглашайся! Я введу тебя в мир богемы, и ты тоже станешь знаменитой… Нет! Ты станешь королевой!
Заметив, как недоверчиво смотрит на него Гретхен, Шевалье подошел к кровати и раздельно произнес:
— Пойми, это не бзик вышедшего в тираж повесы… Это — вполне осознанное предложение! Видишь ли, когда-то давно, на заре моей молодости мне, да, приятно было ласкать женские руки, которые рвали на мне одежды, целовать губы и зубы, впивавшиеся в мою плоть… Но сейчас я более ценю женщин, не с которыми хотелось бы переспать, а с которыми хотелось бы просыпаться! Надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду именно тебя? Мы поженимся здесь и немедленно, и я увезу тебя в Голливуд — американцы предложили мне богатейший контракт. Поездка в Штаты станет нашим свадебным путешествием! Ну, как тебе такая идея?
Ошеломленная натиском Гретхен потеряла дар речи и уже с испугом смотрела на шансонье. Встретив ее взгляд, Шевалье бросил Гретхен блузку и скомандовал:
— Немедленно одевайся, едем куда-нибудь, где можно отпраздновать нашу помолвку, обстоятельно обсудить наши проблемы и… твое замужество!
…Благостные и хмельные они вышли из гостиницы далеко за полночь. И тут Шевалье хватился своего серебристого «ягуара». Снова и снова он возвращался к тому месту, где, как ему казалось, он запарковал авто, но каждый раз находил там не серебристый «ягуар», а красный. Что за черт! Кто посмел подменить машину?!
Секрет превращения «ягуара» из серебристого в красный певцу открыл привратник, на чьих тазах и совершилось это «чудо».
Отчаявшись дождаться своего кумира, поклонницы подходили к его авто и взасос целовали капот, дверцы, багажник накрашенными губами…
* * *
Официанты роскошного ресторан «Кемпински» на Курфюр-стендамм сразу узнали модного шансонье, и на столе мгновенно зажглись свечи, а в качестве холодной закуски был подан глубокий серебряный поднос, наполненный колотым льдом, на поверхности которого были уложены громадные «королевские» устрицы. Разрезанные пополам лимоны, словно лилии, плавали вдоль серебряной кромки в талой воде.
За устрицами, обильно сдобренными «Шабли» из лучших французских винных подвалов, последовал паштет из гусиной печенки с трюфелями. Затем был черепаший суп и запеченный в сметане атлантический угорь. Шампанское лилось рекой.
На десерт к столу подкатили двухэтажную пирамиду с восточными сладостями, виноградом, киви, ананасами и множеством сортов мороженого…
Гретхен, впервые видевшая такое великолепие, в восторге беспрестанно хлопала в ладоши и… думала, думала, думала.
Предложение Шевалье задело ее за живое. Она готова была его принять, но перед глазами постоянно возникал образ Шел-ленберга. Как он отнесется к ее браку с шансонье и отъезду в Штаты? Ведь как бы Вальтер ни был влюблен в нее, он еще ее наставник и куратор! Заданий даст столько, что забудешь о любви к Морису! К тому же, Шевалье на целых тридцать лет старше… А уж ей-то не знать, что такое стареющий повеса, избалованный славой, деньгами и женским вниманием?! Бзики, капризы, ревность, подозрительность… Как же быть?!
«Решено! — сказала себе Рицлер, — сейчас сыграю с Морисом в детскую игру: «да», «нет» — не говорить, «черное» и «белое» — не называть», затем посоветуюсь с Вальтером… А что если он скажет «нет»? Плевать, будь что будет — поступлю, как подскажет сердце!»
Данный текст является ознакомительным фрагментом.