С ВЕРШИНЫ

С ВЕРШИНЫ

Подходит к концу рассказ о человеке удивительной жизни. Сказать, что она исключительна, — ничего не сказать. Все дело в том, что ее исключительность — в ее типичности. Как и учитель-гуцул, встретившийся Ковпаку в Карпатах, он и сам рождался дважды: в 1887 и в 1917 году. Его личная судьба — это судьба великого множества Ковпаков, которых Октябрьский ураган взметнул из бездонных социальных глубин к самым вершинам жизни, в корне преобразованной этим ураганом, сила которого крылась в них же самих — миллионах Ковпаков, познавших ленинскую правду и утвердивших ее навеки.

Ковпак-партизан — личность уникальная. И это при всем том, что война выдвинула и других партизан, так же ставших и Героями Советского Союза, и генералами. Разумеется, и Ковпак, и любой иной из выдающихся партизанских военачальников обладали такой суммой личных качеств, какая была совершенно необходима для роли, в которой им пришлось выступить. Иначе никто из них, включая и Сидора Артемьевича, не смог бы стать тем, кем стал. А стали они людьми подвига, выросшего из нормы поведения, в свою очередь определяемого мировоззрением нового — советского и социалистического — общества.

Оптимизм, жизнелюбие Ковпака поражали даже людей, близко знавших его; они порой, сами того не замечая, завидовали несокрушимому духовному и душевному здоровью Сидора Артемьевича. Оно проявлялось во всем и всегда, особенно в крутые моменты жизни, а их Ковпаку выпало — хоть отбавляй.

Почти полвека назад Ковпак возглавил один из первых колхозов на Павлоградщине — в селе Вербки. То было время решительной ломки вековечного уклада сельской жизни, и опыт в таком деле, конечно, приходил через трудности, ошибки, промахи. Работать приходилось в накаленной обстановке острейшей классовой борьбы. Именно в те дни павлоградская окружная газета выступила с корреспонденцией под хлестким заголовком: «Где Ковпак — все не так». Конечно же, Сидора Артемьевича немедленно вызвали к секретарю окружного комитета партии.

— Что скажешь насчет выступления газеты?

— А то скажу, что все правильно и хорошо в ней. Я именно так и впредь буду делать, как в ней сказано…

— То есть?

— Все наоборот!

— Как так?

— А так: кулачье хочет одного, а я — наоборот. Вот и все.

— Погоди, погоди! Давай по существу сказанного в статье. Правда это?

— Ах, это? — Ковпак невозмутимо кивнул. — Так это просто выдумка.

— Ты что?

— А то, что сказал: выдумка! И прибавлю: к счастью, потому что не дай бог, если бы это правдой было, меня тогда из партии гнать следовало бы! — Он в упор посмотрел на секретаря. — Пересолили хлопцы, не подумали, кому это на руку. Я-то понимаю, на них не в обиде, а кулачье радуется! Ничего, зря торопятся, мы свое дело знаем и своего им не уступим. Не для того поставлены! — Ковпак передохнул и закончил: — Не сомневайся, товарищ секретарь, где Ковпак — там будет именно так!

Конкретная проверка всех обстоятельств дела доказала полную правоту Сидора Артемьевича и ошибку газеты…

…Старик был влюблен в песню, музыку, кино, живопись. В тонкости искусства не вдавался, но правду от фальши отличал безошибочно. Подлинной красоте отдавался самозабвенно. Несколько близких друзей Деда до сих пор помнят, как слушал Ковпак «Ой, туманы мои, растуманы…» в исполнении хора имени Пятницкого. Старик был растроган до слез, а по окончании концерта убежденно заявил:

— Не может быть, что Исаковский не был партизаном!

Кто-то заметил:

— И все-таки он не партизанил…

— Да ну! — не поверил Ковпак. — А как же оно получается, что за душу берет песня?

— Поэт настоящий, вы это и сами понимаете, Сидор Артемьевич, на то и поэт, чтобы не зря есть хлеб свой. Исаковский из таких. Сам родом со Смоленщины, коммунист с восемнадцатого года…

— Постарше меня партстажем, — уважительно заметил старик. — Ну, я так скажу, хлопцы, за одну эту песню стоит считать его партизаном, верно?

Петь Ковпак не умел — голоса ему не досталось. Зато слушать хорошую песню было для него наслаждением. Благоговейно чтил и песенную классику, часами мог слушать и украинские оперы, любил особенно увертюру Миколы Лысенко к опере «Тарас Бульба». Свято хранил в памяти любимую песню комиссара Руднева — «В чистом поле под ракитой…».

Страстно любил Ковпак кино. Охотно смотрел комедии, но явно преобладала у него тяга к фильмам героическим. «Чапаеву» отдавал первое место. Кстати, Чапаев и Устим Кармалюк были любимыми его и историческими героями.

Восемь десятков прожитых лет не сумели отобрать у Ковпака ни четкой памяти, ни ясной мысли. Кстати, он вообще почти никогда не болел, а если и случалось прихворнуть, то железное здоровье его легко одолевало недуг. Сердце его, по отзывам врачей, было могучим и от лично служило до глубокой старости. Хуже было с легкими. Несколько воспалений оказались совсем не случайными. К сожалению, неугомонность Ковпака всякий раз срывала его с постели на работу именно тогда, когда это строжайше запрещали врачи. Безнаказанно такое пройти не могло. Ковпака подстерегал рак легких. Диагноз, не оставлявший никакой надежды, от него скрыли…

Ковпак работал до последнего своего часа. Последнее, что он успел сделать, преодолев мучительнейшие боли, — это прочесть от первой и до последней страницы машинопись своей будущей книги. Силы оставляли Деда. Он устало закрыл глаза и сквозь надвигающуюся последнюю дремоту чуть слышно пробормотал:

— Книгу… Увидеть бы книгу.

Это случилось 11 декабря 1967 года…

Лето 1967 года. Дарница, бывший пригород, а ныне один из районов Киева. Позняки — бывший хутор, а там — Любарская улица, 8. Здесь расположена средняя школа № 111. В школе — музей Сидора Артемьевича Ковпака. Создали его сами ребята, инициатор — школьная комсомолия. Источник материальных средств — деньги, вырученные за собранный и сданный государству металлолом.

Но вот окончены последние приготовления. Теперь очередь за самими героями музея — Сидором Артемьевичем и его соратниками. А с ним не получается. Старик сердечно благодарит детей и педагогов за оказанную честь, но присутствовать на открытии музея, а тем более — самому открывать, отказывается наотрез.

— Негоже получается, люди добрые. При жизни человека ему, понимаешь, музей сооружают. Такого вроде и не водится, насколько я знаю. Почему же Ковпаку исключение? Не положено! Отродясь не гнался за славою, а тут, выходит, на старости лет не устоял — самому себе музей открывать затеял! Увольте, люди добрые!

Ковпак был, конечно, прав. Это все понимали, и потому никто не настаивал, чтобы он изменил свое решение. Никто, кроме Якова Григорьевича Панина, бывшего секретаря парткомиссии партизанского соединения Ковпака — Руднева. Панин счел себя вправе не согласиться со своим бывшим командиром:

— Я, Сидор Артемьевич, за то, чтобы именно лично Ковпак открыл музей в этой школе. Могу объяснить почему. Во-первых, Ковпак в последнюю очередь принадлежит себе, а в первую — народу, людям, Родине, истории. Во-вторых, то не ради Ковпака ребята музей соорудили, а ради ковпаковцев, ради всего того, что с именем Ковпака связано. Так или не так?

— Убедил, правда твоя, — согласился после долгого раздумья и заключил решительно: — Моя промашка тут, Яша! Не все учел. Выходит, скромность скромностью, а дело есть и поважней личной скромности, так?

— Истинная правда, Сидор Артемьевич! Так едем?

— Давай, Яша. Считаем, что музей — это продолжение борьбы на фронте идеологическом.

…И вот они в школе. Наступает торжественный момент — сам легендарный Дед разрезает ленточку! Сотни юных восторженных глаз не спускают с него взоров. Подумать только — сам Ковпак!

…Скорбным днем 13 декабря того же 1967 года в лютый мороз этот человек уходил в вечность. Последний свой путь по одетому в траур Киеву совершал он на артиллерийском лафете. За лафетом на багряных подушечках несли боевые награды: четыре ордена Ленина, две Золотые Звезды Героя Советского Союза, ордена Красного Знамени, Суворова и Богдана Хмельницкого I степени, медали, зарубежные награды. Плыли сотни венков. Среди них — один со словами: «Незабвенному Сидору Артемьевичу от ковпачат». Этот венок возложили ученики школы № 111.

Раньше, чем застучали мерзлые комья по гробовой доске, партизан сказал у раскрытой могилы:

— Если люди спросят, кем же он был, наш Сидор Ковпак, то мы ответим так, как ответил бы он сам: мужиком от земли, сыном ее, солдатом Отчизны, коммунистом. И нас, знавших его, учил быть такими же. И если наука эта не пропала даром — а это так! — то и мы сами, и дети наши, и дети детей наших жить будут, как прожил один из нас — Сидор Ковпак!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.