1973

1973

3 января Высоцкий съездил в Ленинград, где дал концерт в стенах школы с английским уклоном № 21. Это выступление памятно тем, что на нем певец впервые исполнил несколько новых песен, которым суждено будет стать хитами. Это: «Чужая колея», «Я вышел ростом и лицом…» и – самая эпохальная – «Ой, Вань…». Последняя уже спустя месяц расползлась на магнитных лентах по всем необъятным просторам страны и была разобрана на цитаты. Кто не помнит, напомню: «ты, Зин, на грубость нарываешься», «сама намазана, прокурена – гляди, дождесся у меня», «и голос – как у алкашей», «и пьют всегда в такую рань такую дрянь», «а гадость пьют из экономии: хоть поутру – да на свои», «а это кто в короткой маечке? Я, Вань, такую же хочу», «опять „отстань“, обидно, Вань», «эту майку, Зин, тебе напяль – позор один» и т. д.

Вернувшись в Москву, Высоцкий 11 января вышел на сцену Таганки в спектакле «Десять дней, которые потрясли мир». На следующий день он играл «Жизнь Галилея».

В четверг, 25 января, Владимиру Высоцкому исполнилось 35 лет. В тот день он сыграл одну из лучших своих ролей – Гамлета, после чего в его доме был устроен роскошный сабантуй, на который пришли особо избранные люди: родственники, коллеги по театру, друзья. Была там и супруга именинника Марина Влади, которая специально привезла из Парижа магнитофонные пленки, на которых она пела русские песни. Гости отнеслись к вокальным опытам Влади с большим одобрением. В конце вечера Высоцкий подарил своему другу Золотухину французские туфли.

26 января Высоцкий был занят в спектакле «Добрый человек из Сезуана», 29-го – в «Жизни Галилея».

30 января Высоцкий уже в Ленинграде, где дает концерт в английской школе № 213. На следующий день он выступает в Ленинградском техникуме холодильной промышленности. Исполнил песни: «Чужая колея», «Тот, который не стрелял»,«Песня автозавистника», «Водитель „МАЗа“ и др.

1 февраля в Театре на Таганке проходила репетиция спектакля «Товарищ, верь…», во время которой Высоцкий… заснул прямо на сцене, сидя в возке. Этот поступок он в тот же день так объяснил Золотухину: «Я ужасно устаю на этих репетициях. Я нахожусь постоянно в жутчайшем раздражении ко всему… Я все время в антагонизме ко всему, что происходит… Меня раздражает шеф, меня раздражают артисты, мне их всех безумно жалко, я раздражаюсь на себя – ну, на все. И дико устаю…»

Вечером того же дня Высоцкий играл в «Антимирах».

Между тем, несмотря на усталость, Высоцкий вынужден в поисках хлеба насущного работать как вол. 4 февраля он отправляется с кратковременными (5 дней) гастролями в Новокузнецк. Гастроли были незапланированные: просто в тамошнем Драмтеатре имени Орджоникидзе горел план, после того как оттуда ушли три ведущих актера, и руководство театра, чтобы выплатить труппе зарплату, выбило под это дело Высоцкого, который неизменно собирал аншлаги. И действительно, его приезд вызвал такой небывалый ажиотаж в городе, что все билеты на его концерты были раскуплены еще за несколько дней до начала гастролей. Уже на следующий день после приезда Высоцкий дал четыре (!) концерта – в 12, 15, 18 и 21 час. Среди новых песен, исполненных им, самый большой ажиотаж вызвала песня «Мишка Шифман», которая мгновенно разошлась на цитаты: «смотришь конкурс в Сопоте и глотаешь пыль», «там одних гинекологов, как собак нерезанных», «если кто и влез ко мне, так и тот – татарин», «я позор желаю смыть с рождества Христова» и т. д.

Между тем на одном из тех выступлений побывал фотограф В. Богачев, который рассказывает: «Открывается занавес. Посередине сцены драматического театра стоит невысокого роста, скромно одетый человек с гитарой в руках. Рядом стул, на нем стакан воды. Просто, по-доброму улыбнувшись зрителям, он без лишних слов начал исполнять одну за другой свои песни, коротко комментируя их.

Высоцкий вел себя на сцене так естественно и раскованно, что сразу же между ним и слушателями установился непринужденный, доброжелательный контакт. Каждое слово, каждая интонация достигали цели…»

6 февраля Высоцкий вновь дал четыре концерта. Все тот же В. Богачев вспоминает:

«Его выступление продолжалось всего один час, но я успел отснять почти две пленки. К концу последнего концерта (а он давал по четыре выступления в день) я, отпечатав десятка два контрольных фотографий, решил показать их Владимиру Семеновичу. Но сделать это оказалось куда сложнее, чем я думал.

Помог администратор артиста. Так я оказался в гримировочной комнате Высоцкого. Выступление заканчивалось, и через несколько минут Высоцкий с гитарой в руках вошел в комнату, поздоровался. Администратор представил меня.

– О, да мы тезки! – улыбнулся Владимир Семенович. – Вы не возражаете, если я буду вас называть просто по имени? И вы меня так же.

– Конечно, не возражаю, – согласился я.

– Ну, вот и прекрасно. Можно посмотреть, что у вас получилось? Ого! Но когда вы снимали? Я этого не заметил.

Я объяснил, что снимал через весь зрительный зал фотоснайпером. Он внимательно просмотрел фотографии и примерно половину из них отложил, вспоминая, что он говорил или пел на каждом из этих снимков.

– Вот эти я считаю наиболее удачными и очень просил бы вас сделать по нескольку штук для меня. И если можно, то увеличить для клише на афишу.

Я обещал на следующий день привезти все, что он просил.

– Володя, ты можешь приходить ко мне в любое удобное для тебя время. Мой номер в гостинице – 313-й.

Так незаметно, совершенно естественно перешел он на деловое, контактное «ты». Я поблагодарил и, воспользовавшись случаем, пригласил их вместе с администратором Алексеем Ивановичем съездить на КМК (Кузнецкий металлургический комбинат), посмотреть, как варят сталь.

И вот на следующий день в перерыве между выступлениями мы на машине комбината отправились в первый мартеновский цех. По дороге я коротко рассказал о комбинате и его людях. Владимир Семенович буквально засыпал меня вопросами.

На рабочей площадке печного пролета нас встретил парторг цеха Александр Сергеевич Голованов. У пятой мартеновской печи парторг представил Высоцкому мастера Сергея Зотеевича Богданова, сталевара, и подручных, и Владимир Семенович сразу же принялся расспрашивать. Он сбросил свою дубленку и в одном свитере приблизился к самой заслонке печи, наблюдая через синие очки, как кипит сталь. Нужно было видеть, сколько искреннего любопытства, восхищения и какой-то трогательной, почти детской радости было в нем!

Он настолько увлекся, что мастер забеспокоился:

– Владимир Семенович, ведь это жидкий металл! Опасно!

– Ничего, ничего… – успокаивал гость.

Между тем к пятой печи уже спешили люди, еще не веря слуху, что в цех приехал Высоцкий.

– Как жаль, что нет с собой гитары и времени в обрез! – посетовал поэт. – Тут я спел бы с особым удовольствием. А можно организовать такую встречу? – обратился он к парторгу. – Да? Алексей Иванович, согласуйте время и все остальное, что для этого нужно, только чтобы никаких денег! Я для этих людей буду петь бесплатно.

Тепло простились с мартеновцами, и я уговорил Владимира Семеновича на «пару минут» заглянуть в редакцию нашей газеты «Металлург».

Едва раздевшись и закурив, Высоцкий попросил воды (он температурил). Вновь пожалел, что не захватил гитару.

– Ну, ладно. Я прочитаю вам свои стихи о нефтяниках Тюмени.

Народу набилось и в комнатах, и в коридоре. Высоцкий читал с таким темпераментом и артистизмом, что, казалось, каждый из слушателей превращался в участника событий, о которых шла речь.

Когда он дочитывал второе стихотворение, в драмтеатре звенел второй звонок, там уже беспокоились, куда исчез Высоцкий. А он еще успел подписать несколько автографов, бегом в машину и – без обеда и отдыха – сразу на сцену.

Там с Володей случилась беда – горлом пошла кровь. Срочно вызвали врача, два выступления пришлось отменить… И, хотя он уже выступал на следующий день (8 февраля), до самого отъезда за кулисами дежурил врач.

Как Владимир Семенович сокрушался, что сорвалась его вторая встреча со сталеварами!

Я как мог успокаивал его, сказав, что успел предупредить руководство цеха о том, что Высоцкий заболел…»

Кстати, пока Высоцкий находился в Новокузнецке, в Театре на Таганке, где он работал, вышел приказ о повышении зарплаты некоторым актерам. Отныне Высоцкому будут платить 150 рублей, Валерию Золотухину и Зинаиде Славиной – 165.

12 февраля в Театре на Таганке по вине Высоцкого был сорван спектакль «Галилей»: из-за неявки артиста его заменили другой постановкой – «Под кожей статуи Свободы». Что же случилось с Высоцким? Он в очередной раз сорвался в «пике». Он еще в начале февраля жаловался Золотухину на то, как сильно устает, мучается. Во многом причиной этого было то, что он не хотел участвовать в новом спектакле «Товарищ, верь…» по произведениям А. Пушкина (там пять актеров, в том числе и Высоцкий, должны были играть великого поэта), а Любимов ни в какую не желал снимать его с роли. И тогда Высоцкий сам форсировал события.

В день, когда Высоцкий не явился в театр, Любимов выступил со следующим заявлением: «Дело не в Высоцком, и не в нем одном… Дело глубже. Театр стареет… и надо, очевидно, хирургическим путем какие-то вещи восстанавливать. Я буду думать, что мне делать. Высоцкого я освобождаю от Пушкина». Давайте разбросаем текст между оставшимися Пушкиными…»

Когда три дня спустя Высоцкий все-таки объявился в театре, Любимов заявил ему, что тот зарезал его тем, что выходит из спектакля. Дескать, Высоцкий поступает так же, как когда-то Николай Губенко (в 68-м тот неожиданно ушел из театра в кинематограф). Но Высоцкий устоял. Любимов рассчитывал, что тот бросится просить у него прощения, согласится вернуться обратно в спектакль, но актер этого не сделал. Что вполне понятно: с выходом из этого проекта у него будто гора с плеч упала.

19 февраля Высоцкий занят в спектакле «Десять дней, которые потрясли мир».

23 февраля он был в Ленинграде, где дал концерт в тамошнем Военторге. На следующий день вновь вышел на сцену Таганки – в «Гамлете». Эту же роль сыграл и 26-го.

28 февраля Высоцкий вновь уехал с концертами в Ленинград. Выступал в ДК пищевиков (аудитория клуба «Восток»). В одной из пауз между песнями сообщил собравшимся, что недавно записал на «Мелодии» свою третью и четвертую пластинки (они выйдут только через год), и спел песню, включенную в один из этих миньонов, – «Мы вращаем Землю». Кроме этого, в ДК пищевиков были исполнены следующие произведения:«Тот, который не стрелял», «Разведка боем», «Утренняя гимнастика», «Про метателя молота», «Песня про прыгуна в длину»,«Песня про прыгуна в высоту», «Марафон», «Я не люблю», «Кто кончил жизнь трагически», «Песня о слухах»,«Милицейский протокол», «Песня канатоходца», «Он не вернулся из боя», «Честь шахматной короны».

Во время исполнения последней песни Высоцкий внезапно заметил, как милиционер пытается вывести из зала одного из зрителей, который, видимо, как-то неподобающе себя вел. И Высоцкий заступился за зрителя. Он обратился к милиционеру: «Вы, товарищ старшина! Вы лучше потом, ладно? Я закончу. Сядьте пока!..

Вот, пожалуйста: милиционер взял и нарушил порядок. А я не обращаю, нет. Просто – ну зачем же? Я работаю, а он кого-то арестовывает!..»

В начале марта Высоцкий был занят оформлением документов для своей первой в жизни поездки за границу. До этого, несмотря на то что он вот уже два года как был женат на французской подданной (а жить гражданским браком они начали и того раньше – с конца 68-го), ему в этом праве постоянно отказывали, но в 73-м дело наконец сдвинулось с мертвой точки. Вот как вспоминает об этом М. Влади: «Мы ждали шесть лет (здесь Влади ошибается – пять лет. – Ф. Р.), прежде чем набрались смелости подать роковое прошение. Мне кажется, я представила достаточно доказательств лояльности: многие мои советские друзья приезжали в течение этих лет в Мезон-Лаффит по моему приглашению, и никто не воспользовался этим, чтобы остаться на Западе или устроить скандал в прессе. Все вернулись вовремя, довольные путешествием, которое почти для всех было первым выездом за границу.

Наша совместная жизнь привела тебя в равновесие. Ты стал спокойнее, и твои загулы не выходят за общепринятые в России рамки. Ты подолгу совершенно не пьешь, много работаешь, и твое официальное реноме актера театра обогащается новой гранью: ты снимаешься в кино… А мне хочется показать тебе Париж. Я хочу, чтобы ты знал, как я живу, моих друзей, я хочу, чтобы у тебя было право выезжать, чтобы ты увидел мир, чтобы почувствовал себя свободным.

Мы говорили об этом долгие ночи напролет. Мы воображали все, что ты мог бы сделать. Ты никогда не думал остаться жить во Франции. Для тебя жизненно необходимо сохранить корни, язык, принадлежность к своей стране, которую ты страстно любишь. Ты строишь безумные планы. Ты мечтаешь о свободных от цензуры концертах и пластинках, о путешествиях на край земли…

А пока что тебе, человеку, женатому на француженке, нужно получить обычную визу во Францию, чтобы провести там месяц отпуска. Так и написано в заявлении, которое мы наконец относим в ОВИР…»

Между тем перспектива вырваться за границу толкнула Высоцкого на такой шаг, как «зашивка». Большую роль в принятии этого решения сыграла Марина Влади. Это она поставила вопрос ребром: если Высоцкий хочет, чтобы они оставались вместе, если не хочет своей преждевременной смерти где-нибудь под забором или в пьяной драке, если он в конце концов хочет посмотреть мир – он обязан пойти на вшитие «торпеды» («эсперали»). Это венгерское изобретение, капсула, вшиваемая в вену человека, и если больной принимает в себя даже незначительное количество алкоголя, тут же возникает тяжелейшая реакция, могущая привести к смерти. Действие капсулы ограничивалось всего несколькими месяцами, однако Влади пошла на хитрость: сообщила мужу, что срок ее действия – два года.

Вспоминает М. Влади: «Однажды мне случается сниматься с одним иностранным актером. Он, видя, как я взбудоражена, и поняв с полуслова мою тревогу, рассказывает, что сам сталкивался с этой ужасной проблемой. Он больше не пьет вот уже много лет, после того как ему вшили специальную крошечную капсулку…

Естественно, ты должен решить все сам. Это что-то вроде преграды. Химическая смирительная рубашка, которая не дает взять бутылку. Страшный договор со смертью. Если все-таки человек выпивает, его убивает шок. У меня в сумочке – маленькая стерильная пробирка с капсулками. Каждая содержит необходимую дозу лекарства. Я терпеливо объясняю это тебе. В твоем отекшем лице мне знакомы только глаза. Ты не веришь. Ничто, по-твоему, не в состоянии остановить разрушение, начавшееся в тебе еще в юности. Со всей силой моей любви к тебе я пытаюсь возражать: все возможно, стоит только захотеть, и, чем умирать, лучше уж попробовать заключить это тяжелое пари… Ты соглашаешься.

Эта имплантация, проведенная на кухонном столе одним из приятелей-хирургов, которому я показываю, как надо делать, – первая в длинной серии…»

7 марта Высоцкий играет в спектакле «Жизнь Галилея», 9-го – в «Гамлете». После чего отправляется с гастролями на Украину – в города Донецк, Макеевка, Горловка, Жданов. 13 марта он дал один концерт в горловском ДК шахты «Кочергарка». Зал, как водится, был забит битком. Высоцкий начал концерт с песни «Вершина» («Здесь вам не равнина…»), а затем в течение, наверное, получаса рассказывал собравшимся о своем родном Театре на Таганке, начав с его создания и заканчивая последними постановками. Он явно увлекся лекционной частью встречи, поскольку уже на половине речи в зале стал нарастать шум: видимо, люди устали слушать его рассказ и ждали, когда же он перейдет к песням. Но на гостя это не произвело особого впечатления – с выбранного пути он так и не свернул: он поговорил еще десять минут, затем спел песню («Солдаты группы „Центр“), потом опять ударился в воспоминания, потом – еще одна песня («Утренняя гимнастика»), и вновь – монолог (от театра он плавно перешел к своим киноролям), перемежаемый песнями («Братские могилы», «В госпитале», «Ты идешь по кромке ледника…»). Наконец, где-то часа через полтора Высоцкий закончил с монологом и целиком переключился на песни, исполнив подряд аж 12 штук: «Песня о сентиментальном боксере», «Песня про прыгуна в высоту», «Марафон», «Я не люблю»,«Разведка боем»,«Случай на дороге», «Песня о слухах», «Милицейский протокол», «Он не вернулся из боя», «Поездка в город», «Честь шахматной короны», «Марш шахтеров». Пробыл Высоцкий на Украине до 16 марта.

20–23 марта Высоцкий был в Ленинграде, где дал три концерта (в Гипрошахте, ВАМИ). Вернувшись в Москву, он внезапно узнает, что эпопея с его возможным выездом за границу на грани срыва. Вот как вспоминает об этом М. Влади: «Мы знаем, что решение будет приниматься долго и на очень высоком уровне. Дни идут, мы подсчитываем шансы. Иногда ты приходишь в отчаяние, уверенный, что ничего не выйдет. Иногда ты принимаешь долгое молчание за добрый знак – если „они“ еще не решили, значит, есть люди, которые на твоей стороне, и они победят. Я держу про себя последнее средство, но ни слова не говорю, несмотря на то что меня саму охватывают серьезные сомнения. Время твоего отпуска приближается (он выпадал на начало апреля. – Ф. Р.), «они» могут протянуть до того момента, когда у тебя снова начнется работа в театре. Этот трюк часто используется администрацией, какой бы, впрочем, она ни была. Ты буквально кипишь, ты не можешь писать, ты не спишь, и, если бы не «эспераль», я опасалась бы запоя. Однажды часов в пять утра нам звонит очередной неизвестный поклонник, работающий в ОВИРе, и мы узнаем, что отказ неминуем. С помощью Люси мне удается немедленно позвонить Ролану Леруа. Это – человек блестящей культуры, он любит твой театр, он даже несколько раз пытался устроить гастроли Таганки во Франции, впрочем, безрезультатно. Я знаю, что он очень ценит твои песни. К тому же он – мой давний приятель и отлично знает все наши проблемы. Я в двух словах объясняю ситуацию, он обещает попытаться что-нибудь сделать…»

После «зашивки» Высоцкий вот уже несколько недель «держит форму». Более того, помогает это делать и другим своим коллегам. Так, в конце марта к нему обратился Олег Даль, которого из-за систематических пьянок выгнала из ленинградской квартиры его жена. Даль вернулся в Москву и первое, что сделал, – позвонил Владимиру Высоцкому с просьбой помочь «зашиться» (Даль знал, что Высоцкий недавно благополучно проделал такую же операцию). Тот ему ответил коротко: «Приезжай». Спустя час Даль уже был на квартире коллеги в Матвеевском. Высоцкий подвел гостя к одной из тумбочек, открыл ее, после чего у Даля аж дух перехватило от изумления: чуть ли не все нутро тумбочки занимали красивые коробочки с «эспералью» («надежда» в переводе с французского). «Что, нравится? – засмеялся Высоцкий. – Это мне Марина привезла. Вот эти слева мои, а справа – теперь твои. Всегда, когда надо, – ради бога. Только перед этим ты должен три дня не пить. Выдержишь?» «Выдержу», – уверенно ответил Даль.

«Зашивка» поможет Далю вернуться в семью. Спустя несколько дней он приедет в Ленинград и торжественно продемонстрирует жене след от операции на собственной ягодице. Он же расскажет супруге и о том, кто помог ему «зашиться». По словам Даля, Высоцкий не только выделил ему несколько коробок «эсперали», но и свел со своим врачом – Германом Баснером (родной брат композитора Вениамина Баснера). Тот лечил Высоцкого и Даля бесплатно, только брал с них расписку после операции. Потому что «торпеда» – дело опасное. Если человек не выдерживал и все-таки выпивал, он мог запросто если не «копыта откинуть» (выражение самого Олега Даля), то сделаться парализованным инвалидом.

27 марта Высоцкий играет «Гамлета». А спустя три дня, в пятницу, 30 марта, в газете «Советская культура» была напечатана статья журналиста М. Шлифера под названием «Частным порядком», посвященная февральским гастролям Владимира Высоцкого в Новокузнецке (певец был там 3–8 февраля). Несмотря на небольшой объем заметки, ей суждено будет поднять такую волну, какую давно не поднимали вокруг имени Высоцкого отечественные СМИ (в последний раз нечто подобное было напечатано летом 68-го в «Советской России»). О чем же писалось в злополучной заметке? Привожу ее полностью:

«Приезд популярного артиста театра и кино, автора и исполнителя песен Владимира Высоцкого вызвал живейший интерес у жителей Новокузнецка. Билеты на его концерты в городском театре многие добывали с трудом. У кассы царил ажиотаж.

Мне удалось побывать на одном из первых концертов В. Высоцкого в Новокузнецке. Рассказы артиста о спектаклях столичного Театра на Таганке, о съемках в кино были интересными и по форме, и весьма артистичными. И песни он исполнял в своей, очень своеобразной манере, которую сразу отличишь от любой другой. Артист сам заявил зрителям, что не обладает вокальными данными. Да и аудитория в этом легко убедилась: поет он «с хрипотцой», тусклым голосом, но, безусловно, с душой.

Правда, по своим литературным качествам его песни неравноценны. Но речь сейчас не об этом. Едва ли не на второй день пребывания Владимира Высоцкого в Новокузнецке публика стала высказывать и недоумение, и возмущение. В. Высоцкий давал по пять концертов в день! Подумайте только: пять концертов! Обычно концерт длится час сорок минут (иногда час пятьдесят минут). Помножьте на пять. Девять часов на сцене – это немыслимая, невозможная норма! Высоцкий ведет весь концерт один перед тысячью зрителей, и, конечно же, от него требуется полная отдача физической и духовной энергии. Даже богатырю, Илье Муромцу от искусства, непосильна такая нагрузка!»

Правда, трудно понять, в чем заключается главный смысл заметки? То ли автор заботится о здоровье Высоцкого, то ли, наоборот, обвиняет его в стремлении «зашибить деньгу». Однако, ознакомившись с комментарием «Советской культуры», помещенным внизу заметки, все сразу становится на свои места. А сообщалось в нем следующее:

«Получив письмо М. Шлифера, мы связались по телефону с сотрудником Росконцерта С. Стратулатом, чтобы проверить факты.

– Возможно ли подобное?

– Да, артист Высоцкий за четыре дня дал в Новокузнецке 16 концертов.

– Но существует приказ Министерства культуры СССР, запрещающий несколько концертов в день. Как же могло получиться, что артист работал в городе с такой непомерной нагрузкой? Кто организовал гастроли?

– Они шли, как говорится, «частным» порядком, помимо Росконцерта, по личной договоренности с директором местного театра Д. Барацем и с согласия областного управления культуры. Решили заработать на популярности артиста. Мы узнали обо всей этой «операции» лишь из возмущенных писем, пришедших из Новокузнецка.

– Значит, директор театра, нарушив все законы и положения, предложил исполнителю заключить «коммерческую» сделку, а артист, нарушив всякие этические нормы, дал на это согласие, заведомо зная, что идет на халтуру. Кстати, разве В. Высоцкий фигурирует в списке вокалистов, пользующихся правом на сольные программы?

– Нет. И в этом смысле все приказы были обойдены.

Директор Росконцерта Ю. Юровский дополнил С. Стратулата:

– Программа концертов никем не была принята и утверждена. Наши телеграммы в управление культуры Новокузнецка с требованием прекратить незаконную предпринимательскую деятельность остались без ответа.

Так произведена была купля и продажа концертов, которые не принесли ни радости зрителям, ни славы артисту.

Хочется надеяться, что Министерство культуры РСФСР и областной комитет партии дадут необходимую оценку подобной организации концертного обслуживания жителей города Новокузнецка».

Забегая вперед, сообщу, что вскоре после этой публикации в Новокузнецке, на основании приказа начальника областного управления культуры, будет проведена проверка бухгалтерских книг Драмтеатра имени Орджоникидзе, где выступал Высоцкий. Однако о том, что надыбала эта проверка, я расскажу чуть позже, а пока вернемся к мартовской хронике, в частности, в день 30 марта, когда в «Советской культуре» появилась злополучная статья. Вспоминает Ю. Карева: «Володя позвонил мне в Казань и сказал, что мне обязательно надо посмотреть „Гамлета“. Дескать, понимаю, что у тебя работа, дом, но ничего страшного – вечером прилетишь, посмотришь спектакль, а утром обратно в Казань. За билет, если надо, заплачу сам. Я приехала и, как договорились, позвонила Нине Максимовне, потому что застать его дома было невозможно, а маме он звонил через каждый час. И Нина Максимовна передала, что Володя будет ждать меня у служебного входа за час до спектакля. В шесть часов я была на Таганке. Сказали, что Высоцкого еще нет. Только перед самым началом подъехал шикарный „Мерседес“. Из него вышел Володя. Он был весь желтый. На нем не было лица. Не глядя ни на кого, он направился прямо ко мне:

– Сегодня не ходи. Спектакль будет плохой. В любой другой день – пожалуйста…

Я сквозь слезы стала что-то объяснять ему, что больше у меня не будет возможности вырваться в Москву, чтоб я специально только на «Гамлета» приехала.

– Ну, как хочешь…

Гамлет поразил своей жестокостью, аскетизмом формы. Я другого ожидала, чего-то более привычного, понятного, классического, что ли…

И уходила из театра разочарованная. Вечером позвонила Нина Максимовна, чтоб узнать мое впечатление. Я сказала все, что думала, и она, кажется, обиделась и спросила, читала ли я сегодняшний номер «Советской культуры». Я не читала. А там, оказывается, была напечатана ужасная разгромная статья о Высоцком. И я поняла, почему он приехал на спектакль в таком подавленном состоянии…»

Между тем тот день, 30 марта, оказался для Высоцкого только наполовину «черным»: именно тогда ОВИР поставил свое «добро» на его документах для выезда за границу. И хотя впереди еще предстояло утверждение документов в более высокой инстанции – в МГК КПСС, однако один барьер Высоцким был благополучно преодолен. Сам артист был в недоумении от того, как складывалась ситуация, поскольку власть совершала алогичные поступки: печатный орган ЦК долбал его и в хвост и в гриву, а ОВИР разрешал выехать за границу. Между тем истинная подоплека этих событий была скрыта от посторонних глаз и стала известна много лет спустя. Дело в том, что 20 марта на заседании Политбюро Брежнев выразил свое возмущение тем, что с лиц еврейской национальности, навсегда покидающих СССР, советские власти взимают непомерные налоги. Этим пользуются враги разрядки в США, которые раздувают истерию по этому поводу, пытаясь вбить клин в добрые отношения, которые связывали Брежнева с президентом США Ричардом Никсоном. «Этому надо положить конец!» – потребовал генсек. В итоге Политбюро приняло решение: отпустить в ближайшее время в Израиль 500 человек без всяких проволочек и взимания денег.

Резонанс от статьи в «Советской культуры» вышел далеко за пределы Советского Союза. 2 апреля американский журналист Хедрик Смит в газете «Нью-Йорк таймс» поместил статью под броским названием «Советы порицают исполнителя подпольных песен». В этой публикации ее автор писал:

«Владимир Высоцкий, молодая кинозвезда и драматический актер, завоевавший множество поклонников среди молодежи своими хриплыми подпольными песнями, зачастую пародирующими советскую жизнь и государственное устройство, получил официальный нагоняй за проведение нелегальных концертов.

«Советская культура», новый культурный орган Центрального Комитета Коммунистической партии (органом ЦК «СК» стала в январе 1973 года. – Ф. Р.), подверг его в пятницу острой критике за нарушение правил проведения гастролей. В публикации утверждается, что он присваивал нелегальные средства от организованных частным образом концертов при попустительстве официальных лиц в провинциальных городах.

Там был только косвенный намек на то, что реальной мишенью скорее было содержание некоторых его песен, а не его концертная деятельность. В любом случае, целью атаки, похоже, было как свернуть его деятельность, так и уменьшить его растущую популярность.

В последние годы г-н Высоцкий записывал популярные официальные хиты. Развивалась оживленная торговля магнитными лентами и компакт-кассетами с его остроумными и иногда дерзкими пародиями на советскую бюрократию, чинопочитающее чиновничество, всепроникающее воровство из общественных учреждений и обязательную гонку поглощенных вопросами престижа лидеров за победами на мировых спортивных аренах. Эти песни часто записываются. Как говорят москвичи – на проходящих поздней ночью встречах под гитару с друзьями и поклонниками.

Он стал фаворитом культурного мира Москвы благодаря приватным вечеринкам, и даже должностные лица Коммунистической партии и государства среднего звена осторожно признают, что имеют записи некоторых из его рискованных песен.

Г-н Высоцкий, которому около 40 лет, – это третий полуофициальный трубадур, который стал хорошо известен в последние годы. До него два писателя, Булат Окуджава и Александр Галич, были наказаны за свои сомнительные песни. Г-н Окуджава был исключен из Коммунистической партии в прошлом году, а г-н Галич был исключен из Союза писателей, потому что он отказался дезавуировать иностранные публикации своих остросатирических произведений о сталинизме и советской политической жизни.

Большинство советских интеллектуалов находят г-на Высоцкого сравнительно более умеренным, особенно когда он поет перед большими аудиториями. Тем не менее, «Советская культура» указывает на официальное неодобрение некоторых из его песен, отмечая, что их «литературные достоинства не всегда одинаковы», и цитирует главу официального концертного агентства, выражающего недовольство, что его концертные программы никогда не были «одобрены и утверждены»…

Острие атаки на г-на Высоцкого было направлено против его очевидно успешной практики организации концертов вне официальных каналов, даже когда ему удавалось использовать официальные залы. Но он не попадал в беду ранее, и каждый раз ему удавалось выкарабкаться…»

Выдержки из этой публикации той же ночью были зачитаны по «вражьему» радио – «Голосу Америки». А на следующее утро уже пол-Москвы обсуждало эту статью из «Нью-Йорк таймс».

Вся эта шумиха вокруг Высоцкого отразилась на фильме «Четвертый», где Высоцкий играл главную роль. Власти приняли решение не пускать его широким экраном, и фильм вышел в прокат тихой сапой – без должной рекламы и не в самых больших кинотеатрах. Кроме этого, фильм выпустили на экраны урезанным на четверть (он шел всего один час десять минут).

Между тем 3 апреля в Театре на Таганке шел спектакль «Гамлет». В числе зрителей был и режиссер с «Ленфильма» Григорий Козинцев, который десять лет назад потряс мир своим киношным «Гамлетом». По свидетельству очевидцев, спектакль шел очень хорошо, поскольку актеры были прекрасно осведомлены, что «главный шекспировский» режиссер (Козинцев экранизировал еще «Короля Лира», кроме этого через пару дней он должен был отправиться на шекспировский конгресс в Германию) сидит в зале. В антракте Козинцев не стал обсуждать увиденное на сцене, сказал лишь, что Высоцкий очень хорош. И эта скупая похвала дорогого стоила.

6 и 8 апреля Высоцкий играет в «Гамлете», 9-го – в «Добром человеке из Сезуана».

12 апреля благополучно завершилась эпопея с разрешением Высоцкому выехать за границу. Как мы помним, недоброжелатели пытались помешать актеру добиться права ездить за границу, но им не повезло: политическая ситуация сложилась не в их пользу. Кроме этого, жена Высоцкого Марина Влади напрягла всех своих высокопоставленных друзей (а она как-никак была членом французской компартии), и те посодействовали тому, чтобы сначала ОВИР, а потом и МГК КПСС дали свое «добро» на выдачу Высоцкому загранпаспорта. Вот как об этом вспоминает М. Влади: «На следующее утро специальный курьер приносит тебе заграничный паспорт взамен того, который каждый человек в СССР должен иметь при себе. По всем правилам оформленная виза, на которой еще не высохли чернила, и заграничный паспорт у тебя в руках. Не веря своим глазам, ты перелистываешь страницы, гладишь красный картон обложки, читаешь мне вслух все, что там написано. Мы смеемся и плачем от радости.

Лишь гораздо позже мы осознали невероятную неправдоподобность ситуации. Во-первых, посыльный был офицером, а во-вторых, он принес паспорт «в зубах», как ты выразился, а ведь все остальные часами стоят в очереди, чтобы получить свои бумаги! Приказ должен был исходить сверху, с самого высокого верха. Ты тут же приводишь мне пример с Пушкиным, персональным цензором которого был царь. Ему так и не удалось получить испрошенного разрешения поехать за границу. Позже мы узнали, что Жорж Марше хлопотал за нас перед самим Брежневым. Потребовалось доброжелательное вмешательство высшего сановника СССР для того, чтобы ты получил это право, в конечном счете законное.

Тебе повезло больше, чем Пушкину…»

15 апреля Высоцкий вновь играет для публики «Гамлета». В последний раз перед своим отъездом за границу.

16 апреля Высоцкий был в Киеве, где дал несколько концертов. Один из них прошел в средней школе № 49. Как вспоминает тогдашний преподаватель физики Л. Эльгорт: «Высоцкого пригласили выступить в каком-то институте, связанном с сельским хозяйством, на улице Рейтарской (он расположен рядом с нашей школой на параллельной улице). Фаина Романовна Яровая, преподававшая в нашей школе русскую литературу, была хорошо знакома с одним из сотрудников этого института, который как раз и организовал этот концерт. В институте не было своего зала, поэтому этот человек предложил Яровой провести концерт у нас в школе. Надо сказать, что директор школы Владимир Георгиевич Кириази „на дух не переносил“ Высоцкого, а чтобы провести концерт в школе, необходимо было получить его разрешение. Фаина Романовна, Алла Григорьевна Примак (преподаватель истории), Инна Петровна Островская (библиотекарь) и Людмила Вениаминовна Анисимова (парторг школы), зная отношение Кириази к Высоцкому, все же решились его уговорить, однако им это не совсем удалось. Получилось так, что директор и не разрешил проводить концерт, но и не мешал его проведению, оставаясь как бы в стороне от этого вопроса. Яровая связалась с тем знакомым из института и объяснила ситуацию. И концерт решили все же провести. Инициативная группа – Яровая, Примак, Островская и я – занялась изготовлением билетов на концерт. Из обычной белой бумаги мы нарезали полоски, каждую полоску проштамповали школьной печатью и проставили свои подписи. Основную часть билетов через Яровую передали в институт, остальные оставили у себя. Нашу долю билетов распространили среди преподавателей школы и своих знакомых. Стоимость билета была то ли три, то ли пять рублей. Учеников школы на концерте не было. Выступление было назначено на пять часов, и после последнего урока, который закончился примерно в третьем часу, мы обошли всю школу и под разными предлогами выпроваживали учеников домой, потому что была договоренность – дети на концерт не идут. Ближе к пяти часам стал подтягиваться народ. В фойе у входа стояли Алла Григорьевна и Фаина Романовна и пропускали зрителей по билетам. Чтобы разместить всех пришедших, пришлось принести из спортзала скамейки, но все равно сидели не все, – многие просто стояли вдоль стен. Присутствовало, наверное, человек двести. У меня дома были записи Высоцкого, и я решил непременно сделать запись предстоящего концерта. Мною был проложен кабель из актового зала в кабинет физики, где находился магнитофон „Днепр-7“. Делать запись я посадил одного из лучших своих учеников Сергея Подосинова и наказал делать запись „от и до“, без купюр, что и было выполнено. Примерно в пять я находился в коридоре возле актового зала и увидел, что по лестнице поднимаются Яровая, Высоцкий и еще двое каких-то парней, приехавших с ним.

Высоцкий вошел в зал и прошел за сцену. Через несколько секунд Высоцкий вышел из-за кулис, снял куртку и остался в рубашке с длинными рукавами и джинсах. Гитара у него была обыкновенная – темно-желтая с каймой по краю деки. Начал он, если не ошибаюсь, с военной песни. Потом пел и немного рассказывал о себе и своей работе. О песне «Про козла отпущения» сказал, что песня совсем новая и исполняет он ее почти впервые. Ближе к концу концерта рассказывал мало, делал только короткие комментарии к песням. Концерт длился около полутора часов, как и предполагалось. Высоцкий, кстати, на время не смотрел, видимо, ориентировался по спетым песням.

После выступления Высоцкий отвечал на вопросы в записках. Всех заданных вопросов, конечно, не помню. На вопрос о последних работах в кино ответил, что недавно снялся в фильме по Чехову, где играл роль фон Корена. На одну записку не ответил, даже не прочитал ее вслух, а просто прочитал про себя и, усмехнувшись, спрятал в карман. Позже я узнал, что было в той записке. Ее написала одна наша немолодая преподавательница… Записка была примерно такого содержания: «Дорогой Володя! Вы очень хорошо выглядите. Вот мой телефон, мне хотелось бы с Вами поговорить». Что-то спеть еще Высоцкого никто не просил, потому что он сказал, что спешит на следующее выступление в каком-то НИИ, назначенное на 7 часов…»

Стоит отметить, что два дня спустя директора 4-й школы В. Кириази вызвали в райком партии и хорошенько пропесочили за этот концерт. Несмотря на то что сам директор на концерте не присутствовал, выговор по партийной линии ему вкатили.

Вернувшись в Москву, Высоцкий на следующий день вместе с Мариной Влади отправился в свое первое путешествие за границу. Ехали они на «Рено-16» – той самой машине, которую Влади привезла Высоцкому в подарок еще два года назад. За это время автомобиль успел побывать в нескольких авариях и являл собой не самое презентабельное зрелище (в Париже супруги эту машину продадут). Друзья помогли Высоцкому достать какую-то чудо-справку, что позволило ему на этой машине пересечь границу Советского Союза и Польши. На календаре было 19 апреля. Вот как описывает этот день свидетельница тех событий М. Влади: «В конце длинной равнины, у самого горизонта, прямо перед нами маячит граница. Я тайком наблюдаю за тобой, ты сидишь очень прямо, не прислоняясь к спинке сиденья, и немигающими глазами смотришь вперед. Только ходят желваки и побелели пальцы сцепленных рук. От самой Москвы мы ехали очень быстро. Разговор становился все более увлеченным и по мере нашего продвижения на Запад переходил в монолог. А теперь и ты замолчал. Я тоже сильно волнуюсь. У меня в голове прокручиваются всевозможные сценарии: тебя не выпускают, задерживают или даже запирают на замок прямо на границе, и я уже воображаю себе мои действия – я возвращаюсь в Москву, нет, во Францию, нет, я остаюсь возле тюрьмы и объявляю голодовку – чего только я себе не напридумывала! Мы курим сигарету за сигаретой, в машине нечем дышать. Наконец пройдены последние километры. Я сбрасываю скорость, мы приехали. Я вынимаю из сумочки паспорт, страховку, документы на машину и отдаю все это тебе. Ты сильно сжимаешь мне руку, и вот мы уже останавливаемся возле пограничника. Этот очень молодой человек делает нам знак подождать и исчезает в каком-то здании, где контражуром снуют фигуры. Мы смотрим друг на друга, я стараюсь улыбнуться, но у меня что-то заклинивает. Молодой человек машет нам с крыльца, я подъезжаю к зданию, резко скрежетнув тормозами. Мы оба очень бледны. Я не успеваю выключить двигатель, как вдруг со всех сторон к нам кидаются таможенники, буфетчицы, солдаты и официантки баров. Последним подходит командир поста. Вокруг – улыбающиеся лица, к тебе уже вернулся румянец, ты знакомишься с людьми и знакомишь меня. И тут же пишешь автографы на военных билетах, на ресторанном меню, на паспортах или прямо на ладонях… Через несколько минут мы оказываемся в здании, нам возвращают уже проштемпелеванные паспорта, нас угощают чаем, говорят все наперебой. Потом все по очереди фотографируются рядом с нами перед машиной. Это похоже на большой семейный праздник. Повеселев, мы едем дальше. И еще долго видно в зеркальце, как вся погранзастава, стоя на дороге, машет нам вслед. Мы обнимаемся и смеемся, пересекая нейтральную полосу…

Поляки держат нас недолго, и, как только граница скрывается за деревьями, мы останавливаемся. Подпрыгивая, как козленок, ты начинаешь кричать изо всех сил от счастья, оттого, что все препятствия позади, от восторга, от ощущения полной свободы. Мы уже по ту сторону границы, которой, думал ты, тебе никогда не пересечь. Мы увидим мир, перед нами столько неоткрытых богатств! Ты чуть не сходишь с ума от радости. Через несколько километров мы снова останавливаемся в маленькой, типично польской деревушке, где нас кормят кровяной колбасой с картошкой и где крестьяне смотрят на нас с любопытством – их удивляет наша беспечная веселость счастливых людей…»

Замечу, что путешественники пробудут несколько часов в Варшаве у друзей Высоцкого (Анджея Вайды, Кшиштоффа Занусси и др.), после чего отправятся дальше. Однако еще в Польше, проехав Лович, они увидели дорожный знак «Лодзь – 50 км» и решили свернуть в этот город, чтобы встретиться с популярным актером Даниэлем Ольбрыхским, с которым Высоцкий давно хотел познакомиться (о том, что Ольбрыхский снимается в Лодзи, им рассказал Вайда).

Из Польши путь звездной четы лежал сначала в Восточный Берлин, потом в Западный. В последнем Высоцкого ждет потрясение. Вот как об этом вспоминает все та же М. Влади: «Всю дорогу ты сидишь мрачный и напряженный. Возле гостиницы ты выходишь из машины, и тебе непременно хочется посмотреть Берлин – этот первый западный город, где мы остановимся на несколько часов. Мы идем по улице, и мне больно на тебя смотреть. Медленно, широко открыв глаза, ты проходишь мимо этой выставки невиданных богатств – одежды, обуви, машин, пластинок – и шепчешь:

– И все можно купить, стоит лишь войти в магазин…

Я отвечаю:

– Все так, но только надо иметь деньги.

В конце улицы мы останавливаемся у витрины продуктового магазина: полки ломятся от мяса, сосисок, колбасы, фруктов, консервов. Ты бледнеешь как полотно и вдруг сгибаешься пополам, и тебя начинает рвать. Когда мы наконец возвращаемся в гостиницу, ты чуть не плачешь:

– Как же так? Они ведь проиграли войну, и у них все есть, а мы победили, и у нас ничего нет! Нам нечего купить, в некоторых городах годами нет мяса, всего не хватает везде и всегда!

Эта первая, такая долгожданная встреча с Западом вызывает непредвиденную реакцию. Это не счастье, а гнев, не удивление, а разочарование, не обогащение от открытия новой страны, а осознание того, насколько хуже живут люди в твоей стране, чем здесь, в Европе…»

Из Западного Берлина Высоцкий и Влади прямиком направляются в Париж, где советского артиста ждут новые потрясения: те же набитые товарами полки, чистота на улицах и главное – чуть ли не весь Париж говорит на русском языке. Как запишет в своем дневнике В. Золотухин: «Я думаю, это заслуга Марины. Четыре года всего ей понадобилось агитации к приезду мужа из России, чтобы весь Париж перешел на русское изъяснение».

В середине мая звездная чета отправляется в Канн, чтобы присутствовать на открывшемся там международном кинофестивале. Приезд Высоцкого для тамошней публики был событием неординарным, поскольку слава о нем как о диссиденте на Западе была большой (недавняя публикация в «Нью-Йорк таймс» сделала свое дело). Вот почему его приезд в Канн вызвал непомерный ажиотаж. Чуть ли не все местные газеты напечатали огромные портреты Высоцкого в смокинге на открытии фестиваля. Про фильм Ильи Авербаха «Монолог», который был заявлен в конкурсную программу фестиваля, пресса тоже писала, но куда сдержаннее, чем про появление Влади с супругом.

Высоцкий должен был возвратиться на родину до 20 мая. Однако зарубежная гастроль так понравилась артисту, что он как мог пытался продлить это счастье. В субботу, 19 мая, Высоцкий позвонил из Парижа директору Театра на Таганке Николаю Дупаку и попросил у него еще несколько дней отсрочки: дескать, вернуться в срок на машине он никак не успевает. Дупаку не оставалось ничего иного, как согласиться. В итоге в Москву артист вернулся только 25 мая. Вернулся не с пустыми руками: привез массу подарков родным и друзьям. В частности, Валерию Золотухину он подарил классные джинсы, которых в советских магазинах отродясь не водилось (разве что в «Березке», но туда не всякого пускали, да и сертификаты надо было иметь). А тут из самого Парижу, да еще новые и бесплатно.

Вскоре после своего возвращения Высоцкий вновь взял в руки гитару – дал один концерт в Москве (в НИИОСП), после чего на пару дней съездил на Украину, где дал еще два концерта – в Киеве (в Театре музкомедии) и Харькове (во Дворце спорта). А в четверг, 31 мая, он уже снова был в Москве, где на сцене Театра на Таганке сыграл принца Датского.

4 июня Высоцкий вновь играет в «Гамлете». И в этот же день в столичный прокат вышел фильм Владимира Шределя «Дела давно минувших дней», к которому Высоцкий имел пусть небольшое, но отношение – в нем звучал его романс «Оплавляются свечи…». Правда, зрители об этом даже не догадываются. Как мы помним, руководство «Ленфильма» согласилось включить этот романс в картину с одним условием: чтобы имя Владимира Высоцкого в титрах не упоминалось.

9 июня Высоцкий снова играет в «Гамлете».

11 июня на репетицию в Театр на Таганке пришел поэт Андрей Вознесенский, который входил в художественный совет этого театра. За кулисами к нему подошел Владимир Высоцкий, который уважал Вознесенского как поэта и лелеял надежду на то, что тот поможет ему «пробить» его собственные произведения в печать. Свидетелем разговора двух поэтов стал Валерий Золотухин, который описывает его так:

«– Володя, приезжай ко мне 14-го на дачу.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.