Часть пятая НА СВОБОДНОЙ ВОЗДУШНОЙ «ОХОТЕ»

Часть пятая НА СВОБОДНОЙ ВОЗДУШНОЙ «ОХОТЕ»

1. Учебный аэродром

Генерал, к которому меня направили в Москву, совсем еще молодой человек, встретил меня тепло, словно мы уже давно были знакомы. Он начал расспрашивать о положении дел на нашем участке фронта.

Я все время думал: зачем же он вызвал меня? Но, отвечая на его вопросы, увлекся, стал рассказывать о товарищах, о боевых делах и забыл обо всем. Когда я закончил рассказ о самолете Конева, генерал неожиданно сказал:

— Товарищ капитан, вы назначены заместителем командира части на Первый Белорусский фронт. Ваши будущие однополчане, испытанные боевые летчики, живут дружно. В этой части найдете много интересного для себя.

Но до моего сознания дошло лишь одно: придется расстаться с родной частью. А там мой фронтовой учитель Семенов, мой ведомый Мухин… Там все мои друзья… мой самолет, к которому я так привык…

Я попытался убедить генерала, по виду такого мягкого и уступчивого, в том, что до дня окончательной победы мое место в полку, где я рос, закалялся, что я обязан туда вернуться. Но генерал был неумолим, он разбивал все мои доводы.

Он отпустил меня со словами:

— Подумайте до завтра. Я уверен, вы согласитесь со мной.

Всю ночь раздумывал я о том, как убедить генерала, чтобы он разрешил мне вернуться в свою часть, но ничего придумать не мог. Утром явился к генералу, и он, улыбаясь, протянул мне пакет:

— Вручаю вам новое назначение, товарищ капитан. С новыми товарищами вы подружитесь, слетаетесь. Вы там нужны больше. А пока направляйтесь на учебный аэродром, в тыл. Освоите новый самолет и полетите на нем в полк

Генерал дружески простился со мной и пожелал успехов.

Я был направлен на тот самый учебный аэродром, в тыл, где полтора года назад готовился к боевой работе.

Когда я сошел с поезда, на меня нахлынули воспоминания. Перед глазами встали Солдатенко, Габуния… Евстигнеев, Амелин в сержантской форме… «Ла-5» с надписью на борту «Имени Валерия Чкалова»…

Я прошелся по платформе маленькой знакомой станции. Сюда мы часто ходили гулять под вечер. Приятно было смотреть на тихие улицы.

Послушал радио: в моей старой части и на всем 2-м Украинском фронте затишье.

В штабе меня радушно встретил командир учебного полка:

— Рад видеть и поздравить с успехами, товарищ капитан! Ведь вы у нас уже бывали!

Я удивился его памяти.

— Знать и помнить каждого — моя командирская обязанность, — заметил подполковник. — Вам, верно, не терпится посмотреть на машины. У меня есть предписание разрешить вам выбрать самолет по вкусу. Посоветуйтесь с летчиками-инструкторами, выбирайте самолет и начинайте облетывать.

На аэродроме все было по-старому. На прежних местах, по дороге в столовую, стояли трофейные машины, к которым я так приглядывался полтора года назад. На месте была и наша землянка.

В линейку стояли замечательные отечественные истребители нового типа. Надо было выбрать проверенную машину. Подробно расспросил летчиков-инструкторов, механиков об особенностях новых самолетов. Вместе осмотрели несколько машин. Особенно одобрительно летчики отзывались о самолете за № 27. Я остановился на нем. Это и был тот самый самолет — мой верный боевой друг, который бессменно служил мне до последнего дня войны.

Сразу меня в воздух не выпустили.

Когда механик подготовил самолет, я сел в кабину и тщательно стал ее изучать. Проходил наземную подготовку, определял свое положение в самолете, как когда-то делал это в «По-2» на аэроклу-бовском аэродроме.

Через несколько дней вылетел с инструктором. Только после нескольких провозных полетов стал тренироваться самостоятельно.

В эти дни радио принесло радостные вести: наши войска наступали. На всех фронтах шли жаркие бои.

3 июля утром войска 3-го Белорусского фронта при содействии войск 1-го Белорусского фронта заняли Минск. Представляю себе, какой это праздник для моего друга — ведомого Василия Мухина!

Войска 1-го Белорусского фронта освободили Барановичи и двигались в направлении к Бресту. Советская Армия всюду выходила на государственную границу СССР.

27 июля наши войска освободили Львов, а 28-го — Брест. Советская Армия наносила фашистам удар за ударом.

С волнением я следил за действиями войск 2-го Украинского фронта. По-прежнему тянуло в родную часть. Войска 2-го Украинского фронта готовились к решительным боям по ликвидации яссо-кишиневского плацдарма немцев.

…С нетерпением жду из Москвы разрешения на вылет. Тренируюсь. Делюсь опытом с молодыми летчиками. Когда говорю с ними и вижу йх любопытные, горящие нетерпением глаза, вспоминаю, в каком радостном возбуждении находился и я перед вылетом на фронт. Стараюсь найти нужные слова и мысли, чтобы помочь новичкам в подготовке к боевой работе. Занят с утра до вечера, но задерживаться в тылу не хочется.

2. День сталинской авиации

В День воздушного флота я по обыкновению рано утром отправился в штаб узнать, нет ли разрешения на вылет Оказалось, оно только что пришло. Я был несказанно рад. Наконец-то после вынужденной передышки вернусь на фронт!

В эту минуту по радио передавали сводку: войска 2-го Украинского фронта перешли в наступление. У моих старых однополчан горячие дни!

Хотелось вылететь к месту назначения сейчас же. Но надо было «уточнить» погоду. Пока я выяснял, можно ли сегодня вылететь, в штабе появился командир:

— Вас-то я и ищу, товарищ капитан. От души поздравляю с награждением второй «Золотой Звездой»! — Он обнял меня и, широко улыбаясь, добавил, не дав мне вымолвить ни слова: — А наша учебная часть награждена орденом Красного Знамени за успехи в подготовке авиаторов… Я вас сегодня не отпущу. Да и погоды пока нет. Вы должны провести с нами вечер. Ведь вы, товарищ капитан, у нас начали готовиться к боевой деятельности. А завтра утром вас проводим. Решено?

Я был рад и за себя, и за учебную часть. Сколько ее питомцев воюют уже не один год на фронтах Отечественной войны!

Трудно выразить словами все, что я перечувствовал в тот день. Я думал о том, что буду драться с врагом, не щадя своей жизни, стоять насмерть за советскую Родину, что постараюсь отблагодарить партию, великого Сталина, что отныне обязан еще упорнее совершенствовать свою боевую выучку, бить врага храбро и умело; думал о том, как мало еще мною сделано и как много нужно сделать, чтобы оправдать высокую награду.

В семнадцать часов по приказу Верховного Главнокомандующего Москва от имени Родины салютовала советской авиации.

После салюта командир устроил праздничный вечер, а на следующий день рано утром я вылетел на 1-й Белорусский фронт.

Быть одному в воздухе — непривычно и томительно. Маршрут длинный — несколько сот километров.

Лечу над Белоруссией. Тяжело смотреть на развалины и пепелища. Останавливаюсь в родном городе Мухина — Гомеле. Он так разрушен, что трудно представить, каким он был раньше. Вспоминаются слова Василия: «У меня большие счеты с фашистами». Кончится война, и мы отстроим этот город и тысячи других советских городов. А пока надо сделать все, чтобы скорее уничтожить врага…

Позади уже Барановичи, Брест. Я лечу в прифронтовой полосе.

3. Новые друзья

Часть, куда я был направлен, находилась на аэродроме, расположенном у Вислы. Фронт — в двадцати километрах.

Приземляюсь. Знакомая обстановка фронтового аэродрома. Самолеты в капонирах. Командный пункт тщательно замаскирован.

Смотрю на часы —* 9.00. А на аэродроме полно летчиков. Все машины на местах. «Затишье», — думаю я.

В каждой части свои традиции, свой уклад, как в любой семье. Но, несмотря на это, чувство у меня такое, словно я попал домой. Вероятно, меня уже ждут и летчикам, как это водится в авиационных частях, уже все известно обо мне. Невольно волнуюсь: как встретят?

К моей машине подбежали несколько летчиков. Мы представились друг другу и все вместе пошли на командный пункт

— Давно тебя ждем! — кричит кто-то и трясет мне руку.

Это летчик Васько. Он одновременно со мной учился в школе истребителей. Я встречался с ним в 1942 году на учебном аэродроме. Он уже тогда был боевым летчиком, поэтому и Петро и я завидовали ему.

А вот еще один знакомый — летчик Александ-рюк. Он позже меня закончил училище. На его плечах погоны старшего лейтенанта. Узнаю, что он в паре с ведомым Васько летает с 1943 года.

Летчики рассказывают, что в районе Праги (предместье Варшавы) идут бои, но наша часть в них не принимает активного участия. Сейчас полк готовится, и вылетов бывает мало.

Из командного пункта выходит полковник, Герой Советского Союза. Он быстро направляется к нам.

— Это командир части Павел Федорович Чупи-ков, — говорит кто-то.

Подойдя к командиру, рапортую:

— Товарищ полковник! Капитан Кожедуб прибыл в ваше распоряжение для прохождения дальнейшей службы.

Командир жмет мне руку и говорит, внимательно глядя на меня:

— Давно вас жду, товарищ капитан… Как летели?.. Теперь будем воевать вместе. Очень ждали вас, когда были горячие дни.

Герой Советского Союза полковник Чупиков подтянут, невысок. Судя по внешности, он человек большой силы воли. Взгляд его серых глаз зорок и внимателен. Он еще молод — ему лет тридцать. Но у глаз уже веером расходятся морщинки, как у всех летчиков, которые много летают и, прищурившись, глядят на солнце. Лицо загорелое, обветренное — значит, он с утра до вечера на аэродроме или в полете. В нем с первого взгляда чувствуется требовательный и вместе с тем заботливый командир.

Позже, поближе познакомившись с командиром, я узнал, что он прекрасный организатор. На фронте он с самого начала войны, имеет большой боевой опыт. Наш командир, испытанный летчик, обладающий прекрасной техникой пилотирования, скромен и трудолюбив.

Полковник очень дорожил честью полка и этого же требовал от летчиков. В полку его любили и уважали. Этот мужественный человек, беззаветно преданный делу партии, готовый на любой подвиг во имя победы над врагами Родины, храбрый воин, не страшившийся смерти, души не чаял в своей семье и в часы отдыха любил говорить о сынишке.

— …Да, у нас сейчас тихо. Стоим на ответственном участке. Готовимся к будущему наступлению, — говорил мне командир, когда мы сели друг против друга на КП и закурили.

И, обращаясь к офицеру штаба, Чупиков отдал приказ:

— Построить личный состав на аэродроме… Я представляю всему полку каждого вновь прибывшего. А то бывает так: появляется в полку человек, занимает определенную должность, а знают о нем только те, кто его непосредственно окружает. А надо, чтобы все знали каждого и каждый знал всех. Потом я вас более подробно введу в курс дела… А вот и начальник нашего штаба товарищ Топтыгин… Знакомьтесь, Яков Петрович. Наконец-то прибыл мой заместитель!

В первые же дни я увидел, что наш начальник штаба умеет не только поставить задачу, но и разъяснить ее летному составу — ясно, кратко и интересно. Он хорошо говорит, хорошо владеет пером — умеет Яков Петрович с бумагой обращаться, как говорит Чупиков.

Почти вся история полка прошла на глазах начальника штаба. Он тщательно записывает все события. Записи бережет; и если случится налет вражеской авиации, начальник штаба очень волнуется — не пропали бы его материалы: они представляют большую ценность, на них должно учиться молодое поколение летчиков.

…Чупиков представил меня однополчанам, собравшимся у командного пункта. Я вкратце рассказал им о себе. Затем командир повел меня осматривать аэродром:

— Покажу вам наше хозяйство.

По дороге мы встречаем летчиков, и Чупиков каждому дает короткую меткую характеристику.

Знакомлюсь с майором Шебеко. У него резкие, уверенные движения. Он широкоплеч и довольно грузен. Майор энергично трясет мне руку:

— Будем знакомы, товарищ капитан! Надеюсь, скоро в воздухе ближе познакомимся.

Знакомлюсь с Героем Советского Союза майором Азаровым — его зовут в полку «озорным». Сразу видно, что он бывалый истребитель. Лицо у него смелое, открытое. Его ведомый Громов — отважный и искусный «охотник». Оба, как у нас говорилось, «немолодые» летчики. Они дополняли друг друга — это была замечательная боевая пара.

Майору Титоренко, которого представляет мне командир, около тридцати лет, но выглядит он старше. Он служит здесь, в части, с первых дней ее организации, и его прозвали «стариком». Когда часть охраняла небо Ленинграда в начале войны, он в трудном воздушном бою сбил «юнкере», не допустив его бомбить город; не раз Титоренко приходилось прыгать с горящего самолета.

Мои новые товарищи — испытанные в боях летчики. Они производят на меня прекрасное впечатление. Видно, что живут здесь дружно. Во всем чувствуются крепкая дисциплина, спаянность, взаимное уважение, И все же я невольно вспоминаю старых однополчан, своего верного ведомого «Муху».

Навстречу нам шагает подросток лет пятнадцати в комбинезоне.

— А это кто, товарищ командир?

— Сын нашего полка, — отвечает Чупиков. — Давид, подойди представься моему новому заместителю.

Мальчик подходит, вытягивается в струнку и рапортует:

— Товарищ командир, моторист комсомолец Давид Хайт!

Командир улыбается, ласково похлопывает Хаита по плечу. Затем отпускает его и говорит мне:

— Вот вам и ординарец, товарищ капитан. Давиду много пришлось пережить. У нас все его очень любят, и он горячо предан нашему полку. Хайт — способный, смелый, любознательный паренек. Он работает мотористом самолета лейтенанта Васько, и Васько им очень доволен. Вы, как инструктор, человек, имеющий педагогический опыт, будете следить за его развитием, а уж он о вас как следует позаботится. Думаю, будете им довольны.

Паренек мне понравился — люблю я таких живых, деятельных, общительных и вместе с тем дисциплинированных ребят. Понравилось мне и его решительное, по-мальчишечьи упрямое и подвижное лицо.

4. Баловень летчиков

Мы подходим к самолетам. Нас окружают летчики. Вдруг Чупиков окликает кого-то:

— Зорька, Зорька, иди знакомиться! Оглядываюсь — к нам подбегает косматый круглый медвежонок. Глазки у него весело блестят. Он переваливается и посапывает Я от удивления останавливаюсь. Летчики хохочут.

— Это наш любимец, баловень, — говорит Чупиков, поглаживая медвежонка по широкому лбу.

Медвежонок словно понял, что разговор идет о нем, завертелся и встал на задние лапы. Он был по пояс командиру.

— Ну, ну, потом будем бороться, сейчас некогда… Зорька у нас озорница, но бывает и послушной. Смотрите, просит у вас угощения…

Зорька подкатилась ко мне и тычется влажным носом в руку.

— Товарищ капитан, угостите ее, — говорит Титоренко, вынув из кармана кусок сахара. — Для нее все в карманах таскают угощение.

Зорька осторожно слизывает сахар с моей ладони и ложится на траву.

— У нее «налет» большой, — говорит Чупиков. — Она перелетает с нами на пассажирском самолете «Ли-2» с аэродрома на аэродром. Прекрасно знает наш распорядок дня, ходит с нами в столовую и ведет себя там примерно. Подобрали ее в карельских лесах совсем маленькой. У нас есть еще зверушки. Кто-то принес раненого зайца, вылечили его, и теперь он у нас совсем ручной. Один из летчиков где-то подобрал ворону с подбитым крылом. Хочет научить ее разговаривать. Она кричит «кар, кар», а он радуется: «Слышите, ребята, как говорит!» Вот и Кнопка явилась. Сейчас будет спектакль…

Черная собачонка, поджав хвост, стоит поодаль от Зорьки. Медвежонок разлегся, косо поглядывает на нее и сосет лапу.

— Хитрит Зорька! — смеется Чупиков. Кнопка, постояв в нерешительности, тявкает,

срывается с места и, семеня, пробегает перед носом Зорьки. И тут Зорька хватает ее. Кнопка пронзительно визжит.

— Медвежонок ее придушит! — говорю я. — Надо вызволить!

— Нет, смотрите, как осторожно держит. А визжит Кнопка от страха. Зовет на помощь. А потом опять лезет в «бой».

К Зорьке подбегает майор Титоренко и вытаскивает из ее пасти Кнопку. Собачонка лижет ему руки и дрожит с перепугу, а Зорька ворчит.

— Ну, чего лезешь, глупая! Ступай на место… А ты чего разворчалась, драчунья!

Летчик спускает Кнопку на землю. Она жмется к его ногам и вдруг, задорно тявкнув, кидается на медвежонка. Тот шлепает ее лапой, и Кнопка отлетает в сторону.

Все хохочут.

— Вот дерзкая собачонка! Очнуться не успела и уже атакует.

5. Первый вечер в новой части

Осмотрев аэродром и все «хозяйство», мы возвращаемся на КП. В тот день вылетов было очень мало. Чупиков, заместитель командира по политчасти майор Асеев, начальник штаба Топтыгин и я долго беседуем. Меня вводят в курс моих обязанностей.

Вечером состоялась политинформация. Ее проводил Асеев. Я особенно внимательно слушаю сообщения о 2-м Украинском фронте: войска фронта прорвали оборону противника, штурмом овладели мощными опорными пунктами — городами Яссы, Тыргу-Фрумос — и успешно продвигались по территории Румынии. Думаю о своих старых друзьях — однополчанах. Они с утра до вечера в боях, а я сижу здесь, вдали от них, и бездействую…

После политинформации мы поехали в поселок, где были размещены летчики. Зорька с нами.

Устраиваюсь в комнате вместе с Титоренко и Шебеко. Мне все больше нравится Титоренко: у него веселый, спокойный характер. Приглядываюсь к нему внимательно, потому что командир сказал, что чаще всего я буду, очевидно, летать в паре с ним.

В комнату входит полковой врач Капанидзе:

— Ну, как дела? Все здоровы?

— Все в порядке! Спасибо, здоровы! Капанидзе, внимательно, по-хозяйски оглядев

комнату, уходит. Титоренко говорит улыбаясь:

— Наш врач за нами буквально по пятам ходит и в лицо заглядывает. Не успеешь на новое место прилететь — идет сам осматривать помещение, отведенное нам под жилье, столовую, кухню. Сам все белье проверит, по нескольку раз в день заставит дневальных убирать: «Чтобы ни пылинки не было!» А в карманах всегда носит порошки от простуды, головной боли. Заботливый человек!

Титоренко смотрит на часы:

— Надо поторапливаться: в столовой нужно быть ровно в двадцать один час.

— А разве сегодня у вас какое-нибудь торжество?

— Нет, у нас каждый ужин обставляется торжественно. Мы должны являться в срок, без опоздания. Это было заведено еще прежним командиром полка и вошло в традицию.

Приводим себя в порядок и в 20.45 подходим к столовой. Зорька уже трусит впереди и сама открывает дверь.

На столиках, покрытых белоснежными скатертями, стоят приборы. Ко мне подходит дневальный:

— Товарищ капитан, ваше место вот здесь, рядом с командиром полка.

Садимся. Переговариваемся вполголоса. Титоренко говорит, что ужин начнется после краткого разбора боевого дня. Между столиками прохаживается медвежонок. Зорьку подзывают то к одному, то к другому столику. Какой-то летчик шутя кричит:

— Пошел прочь!

И медвежонок, поворчав, отходит.

— Больше к нему не подойдет. У него память хорошая, — смеется Титоренко.

Кто-то подает команду:

— Товарищи офицеры!

Все встают. Входит командир части.

— Пожалуйста, садитесь, товарищи офицеры. — Он оглядывает столики и продолжает: — Я вам уже представил сегодня прибывшего к нам моего заместителя — капитана Кожедуба. Пусть по нашей традиции вновь прибывший коротко расскажет нам о нескольких боях, о том, где воевал, поделится с нами опытом. Вы с ним ближе познакомитесь в процессе работы.

Для меня это своего рода экзамен. Испытанные летчики — слушатели взыскательные. Нового товарища они узнают и по рассказам о проведенных им боях, и по первому полету.

Я встаю и рассказываю о восемнадцати месяцах своей боевой жизни, о том, как много пришлось и приходится работать над собой, о своих боевых товарищах и учителях. Однополчане слушают внимательно.

Командир встает:

— Есть вопросы к товарищу Кожедубу? Вопросов ко мне нет.

— Пожалуйста, садитесь, товарищ Кожедуб, — говорит Чупиков и тихо добавляет: — Вы летчикам понравились. Я очень рад за вас… Теперь, товарищи офицеры, — продолжает он громко, — приступим к разбору летного дня.

Командир методично и сжато разбирает все вылеты и останавливается на особенно удачном вылете пары Александрюка и его ведомого Васько. Летчики, о которых говорит командир, встают.

— Я предлагаю, — заканчивает ort, — тост за прибывшего к нам товарища и за летчиков Александрюка и Васько, отлично выполнивших сегодня боевое задание.

Все стоя пьют за наше здоровье.

— Садитесь, товарищи офицеры. Время ужинать, — говорит командир.

Хорошее впечатление производит на меня несколько необычная, приподнятая обстановка.

Разносят ужин. Зорька, до того спокойно сидевшая в уголке, бегает от столика к столику. В столовой становится шумно: летчики смеются над проделками Зорьки.

Командир мне рассказывает

— Время, затрачиваемое на краткий разбор боевого дня, зависит от количества вылетов. Днем разборы проводятся по группам, а перед ужином, когда все офицеры налицо, я разбираю итоги дня. Порицание или поощрение в присутствии всех офицеров части — очень хорошее средство воспитания. Среди сержантского и рядового состава разборы летного дня проводит мой заместитель по политчасти.

«Крепкий, спаянный полк, с хорошими традициями», — думаю я, и мне хочется скорее вступить в бой крыло к крылу с новыми однополчанами.

После ужина заиграл баян. Зорька с невинным видом загребает со стола булочку и торопливо ее уплетает. Медвежонка окликнули. Он бежит, переваливаясь и постукивая когтями по полу. Дружный хохот заглушил звуки баяна — Зорька выкинула какой-то номер.

— Товарищи офицеры, можно покурить. Завтра рано вылетов не ожидается, можно и вечер самодеятельности устроить.

Командир протягивает мне портсигар. Закуриваем.

— Я заметил, что до вашего разрешения никто не курил, — сказал я.

— Такой порядок ввел бывший командир полка подполковник Шестаков, погибший в боях в Белоруссии. Замечательный был летчик! Я принял полк после его гибели. Без разрешения командира летчики не курят, не выходят из столовой — он установил такой порядок Выдержку надо вырабатывать в себе даже в мелочах… Ну, теперь, Фомин, запевайте.

Сильным, приятным голосом Фомин запел. Летчики подхватили.

— Хорошо поет Фомин, — заговорил Чупиков. — Это адъютант эскадрильи. У него отличный слух: послушает по радио новую песню и к вечеру ее исполняет, а через несколько дней ее весь полк поет…

Последние слова песни замолкли, и командир неожиданно для меня предложил:

— Попросим товарища Кожедуба спеть нам что-нибудь.

Со всех сторон закричали:

— Спойте, спойте, товарищ капитан! Я даже растерялся:

— Голоса у меня нет, петь не умею.

— Это у нас не принимается во внимание. Поют и танцуют все. Пока не споете — не уйдете.

— Я лучше спляшу гопак. Согласны?

Иду вприсядку в стремительном темпе. Вдруг со всех сторон закричали: «Зорька, Зорька!» Кто-то крепко толкнул меня в бок. Раздался оглушительный хохот: ко мне неслышно подкатился медвежонок. Увертываюсь от Зорьки и вприсядку обхожу комнату — медвежонок за мной.

Я вскочил и повалил его на обе лопатки. Летчики смеялись, хлопали, кричали «бис». И я почему-то сразу почувствовал себя в кругу родных людей. Неуловимая натянутость, которая всегда бывает, когда попадаешь в незнакомую обстановку, исчезла.

Время шло незаметно. Чупиков, посмотрев на часы, объявил:

— Товарищи офицеры, наш вечер закончен. Пора отдыхать. Спокойной ночи!

…Титоренко, Шебеко и я пришли в свою комнату, зажгли свет. На одной из постелей кто-то лежит, накрывшись с головой одеялом. Посмотрели — да это Зорька! Положила голову на подушку и мирно спит.

Мы так хохотали, что прибежали летчики из других комнат. Стали будить медвежонка. Он ворчит, лапами отмахивается и ни с места. Осторожно стащили его и положили под койку. Зорька поворчала-поворчала, видит — делать нечего, и снова заснула.

6. Вхожу в жизнь аэродрома

Рано утром меня разбудил толчок. У моего изголовья сидит медвежонок и, посапывая, старательно вылизывает лапу. Пока мы умывались, делали зарядку, медвежонок, не дождавшись нас, помчался в столовую.

Едем на аэродром. Медвежонок сидит на крыше кабины — он тяжелый, его не сдует Вид у него важный, словно он понимает, что едем по делу. Аэродрома еще не видно, но Зорька уже почуяла запах бензина, масла, краски, особый, волнующий запах летного поля. Воздух, набегая, щекочет ей нос. Она ворочает головой, ворчит, возится.

Подъехали. Медвежонок бросился к КП, обежал его несколько раз и тогда только успокоился.

Так каждое утро Зорька приветствует аэродром.

После обеда на аэродроме проводится конференция.

Мы расположились на траве под елками у окраины летного поля. Собрались и бывалые летчики и молодежь, только начинающая боевой путь.

Конференцию ведет командир полка. Летчики делятся боевым опытом, обсуждают вопросы теории и тактики, разбирают боевые вылеты.

Иногда я задаю вопросы молодым пилотам — мне хочется познакомиться с ними еще на земле.

Интересно и поучительно выступление Азарова. Его излюбленный метод — огонь с короткой дистанции. Он рассказывает о своем методе ведения боя и о том, как его применяет. Его слетанность с ведомым Громовым напоминает мне наши действия в воздухе с Мухиным.

Один молодой летчик спрашивает меня:

— Чем объяснить, что вы, сбив сорок пять самолетов врага, сами не были ни разу сбиты?

Вопрос был несколько неожиданным. Я на минуту задумался и ответил так:

— Ничего нового и особенного я вам не скажу, хотя по этому вопросу можно было бы сделать целый доклад. В процессе работы мы часто будем беседовать с вами о том, какие качества должен развивать в себе каждый из нас для достижения победы. Сейчас отвечу вам вкратце, как говорится, по существу. Я сбил сорок пять самолетов врага, следовательно, не меньше сорока пяти раз хотели сбить и меня. Конечно, на войне все бывает, но чаще погибает тот, кто боится. Такова логика боя. Надо морально воздействовать на врага, навязывать ему свою волю. Здесь и должны проявляться моральные качества советского человека, его воля к победе, сила его идейной убежденности. Надо воздействовать на врага и мастерством, внезапностью — в ней ошеломляющая сила. Используя все летно-тактические качества машины и технику пилотирования, нужно бить врага с короткой дистанции. В воздушном бою я действую расчетливо, все взвесив, и в то же время молниеносно. Здесь счет идет на секунды. На войне я научился сдерживать ярость, которая овладевает тобою в бою, не горячиться, не терять самообладания.

Летчики просят рассказать о моей тактике боя, о том, как думаю работать с группой. Делюсь с ними опытом.

Говорю о том, как важен расчет при полете на большой скорости, как, например, важно рассчитать, с какой дистанции следует открывать огонь. Высказываю ряд мыслей, формулировок, выводов, которые дал мне опыт боев на Курской дуге, на Днепре, под Яссами. В буднях своей боевой работы я и сам не заметил, какой у меня накопился большой опыт. И сейчас, в беседах с молодежью, пытаюсь осмыслить его, критически оценить. Потом мы заговорили о работе пар, слетанности ведомого и ведущего. Каждый рассказывает о своем опыте, и я внимательно прислушиваюсь — порой на земле можно узнать, как будет вести себя летчик в воздушном бою.

Конференция закончилась, но мы еще долго не расходимся, продолжаем оживленно беседовать. Вдруг со стороны КП раздается грохот. Все вскакивают. Оглядываюсь: упала маскировочная ветвистая ель.

— Это Зорька свалила маскировку! — кричат летчики. — Только бы медвежонок не разбился!.. Товарищ командир, разрешите посмотреть?

Чупиков разрешает. Я иду тоже: забавный, ласковый, озорной медвежонок стал и моей слабостью. Часовой — молодой боец — смущенно рапортует Чупикову:

— Товарищ командир! Я и не заметил, как медвежонок на дерево залез. Слышу — ветки трещат. Подбежал, а елка в сторону от меня качнулась и упала.

Летчики собрались вокруг КП. Из-под длинных косматых веток как ни в чем не бывало вылезла Зорька; она отряхивается и весело поглядывает на нас.

7. Воздушные «охотники»

Вечером сижу на КП с командиром полка и его заместителем по политчасти майором Асеевым. Они знакомят меня с личными качествами однополчан.

— У нас за каждым летчиком закреплен самолет и у каждого летчика постоянный напарник, — рассказывает Асеев. — В парах большое единство. За время подготовки прекрасно слетались летчики, прибывшие к нам сравнительно недавно.

Герой Советского Союза Азаров и его ведомый летчик Громов летают вместе с сорок третьего года. Их работа построена на взаимном доверии. Азаров — дерзкий летчик, обладающий прекрасной техникой пилотирования. У него недостаточно острое зрение, поэтому ему не раз предлагали перевод в тыл, но он ни за что не соглашается покидать фронт. Поступают они так. Громов издали замечает противника и сообщает об этом Азарову: «Азарыч, я, Громов, вижу противника». Азаров спрашивает: «Где?» Громов его наводит. Тогда Азаров подает команду: «Вижу, иду в атаку». После этого Громов оттягивается назад, прикрывает хвост самолета Азарова, тот атакует противника и, как правило, сбивает с короткой дистанции.

Раз был такой случай: Азаров расстрелял фашистский самолет, но и сам столкнулся с ним. Пришлось Азарову выброситься с парашютом. Его стали преследовать четыре вражеских истребителя. Громов не ушел, прикрывая приземление Азарова. Внезапностью своих атак он нагнал такой страх на фашистов, что они перешли к обороне. Громов сбил один самолет. Энергично бросая свою машину из стороны в сторону, он один связал боем трех фашистов. Азаров тем временем благополучно приземлился на нейтральной полосе и, несмотря на огонь вражеских автоматчиков, добрался до расположения наших войск. Воины наземных частей с волнением следили за самолетом Громова и приземлением Азарова. Они встретили летчика ликованием. «Мессеры» покружились и улетели на запад. А Громов, прилетев додоой почти без бензина, с полчаса не мог произнести ни слова. Первое, что он сказал: «Азарыч жив! Такие всегда побеждают».

Мы заговорили о храбрости, о значении внезапной атаки, о выдержке летчика в бою. Вспоминали разные случаи из боевой практики. Чупиков верно подметил то, что хорошо знакомо мне самому: в первый вылет летчику кажется, что вокруг него много разрывов зенитных снарядов, кажется, что все вражеские зенитки стреляют именно в него. Но постепенно он привыкает к этому. Зенитных снарядов не меньше, но опыт растет, и никакой опасности они уже не представляют, потому что летчик искусно и спокойно делает противозенитный маневр.

Командир летает с 1941 года. Его не сбивали ни разу.

— Меня не сбивают, потому что я сам ищу врага, — говорит он. — Кто боится, тот наверняка погибнет. Я расскажу вам об одном очень характерном случае. Это было в 1943 году. Мы втроем летали вдоль линии фронта, прикрывая наземные войска. Я заметил четырнадцать «фоккеров». Сообщил ведомым. Один из них отвечает «У меня бензин на исходе». — «Не уходи! — кричу ему. — Надо дать бой врагу». А он мне свое: «Бензин на исходе, время вышло, ухожу». Я был возмущен, когда увидел, что он отвернул от нас и стал уходить. Но не успел он отойти, как «фокке-вульф» открыл огонь по хвосту его самолета и он свечой пошел к земле. Мы остались вдвоем. Бензин действительно был на исходе и время истекло, но я знал, что противник тоже долго не продержится. Значит, все зависит от того, кто дольше выдержит, кто расчетливее. Враг, очевидно, думает, что мы выполняем роль своеобразной приманки, и не атакует нас, кружит в стороне, выбирает момент Так проходит еще несколько минут. Вдруг немцы стали уходить: или бензин у них кончался, или на уловку пустились — не знаю. Кричу товарищу: «Атакуем!» Завязался бой. Машину кидаю так, что не вижу, где небо, где земля, и с ходу сбиваю самолет противника над его же территорией. Мой ведомый стал уходить, но, как только вышел на прямую, его сбили. Он потом восемь месяцев пролежал в госпитале, а я благополучно вернулся домой. Правда, обессиленный, взмокший, охрипший, но с победой! «Фоккеры» улетели восвояси, не сбросив ни одной бомбы на наши войска…

И еще об одном примере боевой выдержки рассказал нам командир полка:

— Летчик Шебеко повел однажды группу на боевое задание. Истребители пролетали над окруженной вражеской группировкой. У летчика Геращенко как раз в эту минуту отказал мотор. Он вынужден был произвести посадку. Сообщает об этом по радио Шебеко. Тот развернул машину и вместе с группой стал прикрывать посадку Геращенко до самой земли — отгонять немцев, пока Геращенко не добежал до окопов и не скрылся в них. Тогда только наша группа улетела. Геращенко нам потом рассказывал: «В окопах лежал плотный наст льда. Я заметил довольно большую трещину, заглянул — вижу, на дне вода, а между нею и ледяным настом свободное пространство. Я спрыгнул в воду и скрылся под ледяную крышу. Слышу, идут немцы. Они меня ищут, шагают прямо над моей головой, кричат, ругаются. Долго искали, но так я не нашли: им и в голову не пришло, что я сижу в ледяной воде». Так он просидел до темноты, а ночью вылез, дошел до деревни. Какая-то старушка дала ему одежду. Он несколько недель скрывался, наконец перешел линию фронта и вернулся в часть…

Да, крепкие летчики были в этом полку, испытанные и закаленные в боях.

8. О свободной «охоте»

Передо мной поставлена задача: вылетать на свободную «охоту». Внимательно присматриваюсь к товарищам, которые уже имели опыт в этой новой для меня области боевой деятельности. Когда я выполнял задания по прикрытию наземных войск, мне не приходилось долго искать врага, он сам направлялся к полю боя, применяя различные уловки, и мы своей группой должны были его уничтожать, охранять от него наши наземные войска, переправы. «Охотникам» же отводился район «охоты», где производился свободный поиск воздушного противника. «Охотник» должен был знать не только воздушную обстановку, но и действия наземных войск. Тогда он легче и быстрее находил врага, как бы определяя замысел врага в зависимости от обстановки на земле. «Охотники» вели поиск не только воздушного противника — они уходили далеко в тыл врага, за десятки километров от линии фронта, и «охотились» за вражескими автомашинами, эшелонами, уничтожали живую силу и технику противника.

Искусство свободной воздушной «охоты» трудно и увлекательно. Искать врага нелегко. Но если будешь искать — найдешь. Умение искать врага у меня выработалось, когда я охранял наземные войска. Тогда, чувствуя свою огромную ответственность за них, я всматривался в даль, чтобы заранее разглядеть вражеские самолеты, выиграть время, отыскать врага до его подхода к советским наземным войскам и нанести наибольшее поражение противнику.

«Охота» потому и называется свободной, что летчик свободен выбрать цель и время атаки. Воздушный «охотник» должен бить наверняка. Когда я прикрывал наземные войска, то первым атаковал немцев, в каких бы условиях ни находился. Так надо было: в любых условиях* вступать в бой, любой ценой отогнать врага от наших наземных войск. Воздушный «охотник» не должен атаковать, если положение для него невыгодно, — он внезапно наносит удар и внезапно выходит из боя. Все основано на воле, опыте, расчете. Когда летишь на «охоту», то стараешься пересечь линию фронта в самом «тихом» месте, смотришь вперед, используя метеорологическую обстановку, фон земли. Прощупывая в воздухе все «этажи», наконец находишь цель — вражеские истребители; они или прикрывают важные объекты противника, или возвращаются с задания. Потом снижаешься на поиск немецких бомбардировщиков и транспортных самолетов. Если воздушного противника нет, то атакуешь наземные цели. «Охотник» должен построить правильный маневр, атаку производить внезапно и своей внезапностью ошеломить врага, а главное — поразить его, уничтожить. В этом цель воздушной «охоты».

9. Затишье

В те дни, когда в моем старом полку шла напряженная боевая работа, когда войска 2-го Украинского фронта вели бои на подступах к Бухаресту, на нашем участке продолжалось затишье. Мы готовились к предстоящим большим, напряженным боям.

В воздушном бою многое зависит от личных качеств летчика, от его готовности к риску и самопожертвованию, от его воли к победе. «…Но смелость и отвага — это только одна сторона героизма. Другая сторона — не менее важная — это умение. Смелость, говорят, города берет. Но это только тогда, когда смелость, отвага, готовность к риску сочетаются с отличными знаниями». Эти слова, сказанные товарищем Сталиным на приеме летчиков-героев Чкалова, Байдукова и Белякова после их перелета через Северный полюс, призывали нас настойчиво учиться и готовиться к грядущим боям. Рассчитывать только на свою смелость, бесстрашие и даже на старый опыт мы не могли. Надо было искать новые тактические приемы, вдумчиво изучать поведение противника.

Мне хочется поскорее начать боевую деятельность в новом полку, дать боевое крещение моему новому самолету. Но пока я веду теоретические занятия с молодыми летчиками, слежу за тренировкой пар, тренируюсь сам, веду разборы полетов.

Молодые летчики прислушивались к каждому слову опытных пилотов. Это заставило меня еще старательнее готовиться к занятиям, анализировать собственный опыт, решать, что из этого опыта в первую очередь следует передать молодежи. Я следовал своему старому правилу: учил и учился сам.

Хорошо занимались растущие, способные летчики Стеценко, Громаковский, Орлов, Кромаренко. С Громаковским, храбрым, скромным и знающим летчиком, у нас быстро установилась дружба. Мне нравилось, что он много работал над собой. Стеценко на занятиях был внимателен, а на отдыхе весел. Он очень любил летать. Бывало «обивает» порог командного пункта и просит «Товарищ командир, разрешите полететь». Кромаренко за несколько дней до моего прибытия вернулся из госпиталя. И он и Орлов были отважными, грамотными летчиками. Все они упорно совершенствовали технику пилотирования.

Командир, человек вдумчивый и наблюдательный, сказал мне как-то:

— Вы замечали, что если коллектив хороший, то те, кто похуже, подтягиваются? Мне иногда встречались летчики, которые говорили: «Он хорошо сделал, а я бы сделал еще лучше». В боях — а в них проверяются все качества летчика — выяснялось, что это пустые слова. Такие летчики сторонятся опыта других и не делятся своим. Они сами не растут и не помогают расти другим. Таких и надо подтягивать.

Я внимательно наблюдал за своими товарищами, изучая каждого.

По душе мне пришелся юный ординарец Давид Хайт. Он был очень заботлив: никогда не приходилось ни о чем просить его — Давид сам все замечал и все помнил, и я чувствовал, что он привязался ко мне.

Не знаю, когда он успевал незаметно для меня пришить мне воротничок, почистить обмундирование, то есть позаботиться о всех тех мелочах, на которые, казалось, ему некогда обращать внимание, потому что нагрузок у него было немало. Он был посыльным на КП, и ему часто давали поручения. Исполнял он их быстро и четко. Целый день бывало носится по аэродрому или возится у самолета лейтенанта Васько. Давид был активным комсомольцем и принимал деятельное участие во всех мероприятиях, проводимых комсомольской организацией нашей части. Он очень любил технику, все схватывал на лету.

Как-то вечером после напряженной боевой подготовки, когда и Хаиту как посыльному на КП пришлось немало побегать, я мимоходом сказал ему:

— Тебе надо изучить шоферское дело, Давид. Уверен, что ты его освоишь быстро.

— Я, товарищ командир, на мотоцикле хотел бы ездить. Тогда бы одним духом все поручения выполнял.

С этого дня я часто видел, как Давид возится у мотоцикла. Однажды я шел на КП. Меня обогнал мотоциклист — это был мой ординарец Давид. Он заметил меня, оставил управление и, заложив руки в бока, лихо завернул к КП. Соскочил, подошел ко мне и, встав по стойке «смирно», доложил:

— Товарищ командир! Ординарец Хайт. Задание выполнено, мотоцикл освоен.

— Да ты просто молодец! Когда ты успел так натренироваться?

Он весело рассмеялся, а потом серьезно сказал:

— Товарищ командир, ведь вы сами мне говорите, что комсомолец должен уметь добиваться цели.

10. Гвардейское знамя

В первых числах сентября 1944 года полку, в котором я стал служить, было присвоено звание гвардейского.

Мы поздравляли друг друга, настроение было праздничное.

Вечером Асеев сделал доклад о воспитании личных качеств советского офицера, о том, к чему обязывает нас гвардейское знамя.

После доклада было много выступлений. Вспоминали прошедшие бои, говорили о будущих.

С нетерпением мы ждали гвардейского знамени.

Через несколько дней нам вручили гвардейские значки. Из штаба авиасоединения сообщили, что скоро знамя нам будет вручать заместитель командира авиасоединения. Весь полк радостно готовился к этому большому празднику.

Генерал-майор приехал днем. Весь личный состав части выстроился в стороне от КП. Мы не сводили глаз со знамени, стоявшего в открытой машине и завернутого в чехол защитного цвета.

Была назначена знаменосная группа во главе с начальником штаба. Титоренко и Азаров — ассистенты. Я — знаменосец. Мы заняли свои места на правом фланге строя.

Командир полка подошел к генералу и отрапортовал. Генерал-майор поздравил нас. Со знамени сняли чехол, алое полотнище развернулось.

Ликующее, мощное «ура» понеслось по аэродрому.

Знамя было вручено командиру полка.

Опустившись на одно колено, он торжественно поцеловал знамя. Мы тоже преклонили колени.

Командир полка начал громко, прочувствованно произносить слова клятвы гвардейца. Мы повторяли ее. Слитно, мощно звучала наша клятва, клятва воинов, готовившихся к последним, решающим боям.

Я принял знамя из рук командира, и наша знаменосная группа прошла перед всем строем. Каждый ряд встречал знамя громким, радостным «ура». То были прекрасные, незабываемые минуты.

11. Стажер

Через несколько дней к нам на стажировку прибыл майор Яков Филиппов, способный летчик. У него еще не было боевого опыта, и мне поручили брать его ведомым на задания. Но вылетов было мало, поэтому Филиппов ходил сумрачный: он с нетерпением ждал приказа на вылет.

Наконец получаю задание в паре с Филипповым вылететь на «охоту». Получаем последние данные о наземной и воздушной обстановке в полосе, отведенной для «охоты». Делаю заметки на карте: здесь расположены вражеские аэродромы, зенитки, тут шоссе и железная дорога. Учитываю район действия наших штурмовиков и бомбардировщиков. Если в воздухе встретятся «илы» или «Петляковы», то почти наверное встретятся и вражеские истребители: они обычно стараются увязаться за нашими штурмовиками и бомбардировщиками.

Вылетаем рано утром. В воздухе спокойно. Вражеских самолетов не видно. Даже зенитки не стреляют. Углубились километров на шестьдесят в тыл немцев. Решаю атаковать наземную цель. Скорость у нас хорошая. Внезапно выскакиваем на железнодорожную станцию. Там на пути стоит до двенадцати эшелонов, несколько паровозов под парами. Сейчас зенитки откроют огонь. Не задумываясь передаю Филиппову по радио: «Делаем противозенитный маневр». Бросаем самолеты из стороны в сторону, и зенитки действительно открывают огонь, снаряды разрываются в хвосте машины. Надо идти на хитрость — подождать, пока состав не выйдет на перегон.

Отлетели в сторону. Наблюдаем. Зенитки прекратили огонь, но ни один эшелон не трогается с места. А время, отведенное на «охоту», подходит к концу.

Смотрю — на разъезде стоит еще один состав. Командую ведомому: «Прикрой, иду в атаку». Атаковать пришлось с бреющего полета. Открыл огонь — вижу, снаряды попадают в вагоны. Когда я проскочил над ними, меня качнуло — несколько вагонов взорвалось. Значит, эшелон был с боеприпасами. Филиппов — новичок, поэтому, когда мы вернулись, он без конца, рассказывал о нашей «охоте», о том, как мы попали под обстрел, и уверял, что все зенитки били именно по моему самолету.

— Видали, гады, что вы ведущий!.. А почему вы не атаковали эшелоны на станции?

— Нельзя увлекаться. Цель, конечно, была заманчивой, но нас в этот момент сбили бы. Для «охотника» очень важны предусмотрительность и выдержка.

12. Командировка

Прошло несколько дней. Как-то утром после политинформации меня вызвали к командиру. Получаю приказ: срочно вылететь во главе группы в десять самолетов на 3-й Прибалтийский фронт.

В Прибалтике фашисты упорно сопротивляются. Но наши войска, несмотря на трудные условия — болота, леса, озера, — опрокидывают немцев. Враг отступает. На один из участков 3-го Прибалтийского фронта немцы перебросили опытных «охотников». Моя группа должна очистить воздух от вражеских самолетов, обеспечить свободу действий нашей авиации.

— Наконец-то дождался! — говорю я Чупико-ву. — Без настоящего дела надоело сидеть.

Он смотрит на меня и понимающе улыбается:

— Вылет назначен в десять ноль-ноль. Времени на сборы достаточно. С вами пойдет пассажирский самолет «Ли-2» с техниками. Можете взять с собой Зорьку.

— Очень хорошо, ребята будут довольны — всем «домом» полетим!

Получаю указания о воздушной обстановке на трассе. Пока техники готовят самолеты, собираю летчиков. Мы подробно рассматриваем карту, наносим маршрут, изучаем трассу перелета и район предстоящих действий.

Командир говорит напутственное слово, и мы идем к машинам, чтобы в последний раз проверить их

Ко мне подходит Хайт:

— Разрешите обратиться, товарищ командир? Я не лечу с вами… Вы будете над моими родными местами, над Ригой… — У него от волнения сорвался голос, он побледнел. — Бейте фашистов, товарищ командир! Вспомните меня, а я все время буду думать о вас.

Увожу Хаита под крыло самолета, успокаиваю его. Я слышал, что у него больное сердце.

— Тебе худо, Давид?

Он старается улыбнуться:

— Да, сердце пошаливает, надо клапаны заменить.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.