Глава 22

После встречи в декабре 1990 года в Боготе офицер КГБ, известный Рику только под именем Андрэ, возвратился в Москву с потрясающими новостями. Андрэ (или Юрий Кареткин) вручил генерал-лейтенанту Леониду Шебаршину, недавно возглавившему Первое главное управление, записку, написанную Эймсом. «Я выяснил, что Пролог — это псевдоним офицера из второго главного управления, о котором я предоставлял вам информацию ранее…» — говорилось в ней.

Шебаршин с улыбкой слушал Юрия Кареткина: Пол Редмонд из ЦРУ, основываясь на информации, предоставленной агентом Пролог, обвинил Сергея Федоренко в том, что он двойной агент. Очевидно, ЦРУ поверило, что Пролог в действительности на них шпионит.

Пролог был подставой. Все документы КГБ о потерях 1985 года, которые Владимир Сметанин (Пролог) предоставил ЦРУ, заключали в себе дезинформацию. Все детали, касающиеся шпионов, офицеров из ЦРУ, у которых они были на связи, тайников в Москве, аккуратно подгонялись после допросов арестованных шпионов ЦРУ с единственной целью — защитить Рика.

Шебаршин отправился с докладом к Крючкову. Новый председатель КГБ отчаянно нуждался в хороших новостях. После прихода Горбачёва к власти советская экономика оказалась подорванной. СССР разваливался на части. Националисты в 15 советских республиках требовали независимости, особенно в Прибалтике, где однажды миллион человек выстроились в живую цепь длиной" в 400 миль, демонстрируя свою солидарность в борьбе за освобождение из-под власти Кремля. Сперва Крючков поддерживал политику Горбачёва. Он пообещал, что КГБ станет более открытой и лояльной организацией. Но когда в начале 90-х Литва и Латвия бросили вызов Москве, Крючков убедил Горбачёва направить туда войска. 13 января 1991 г. советские солдаты убит 15 демонстрантов в столице Литвы. Семь дней спустя ещё четверо были застрелены в Латвии.

Большинство американцев почти не обратили внимания на беспорядки в СССР, поскольку 16 января 1991 г. президент Буш осуществил воздушное нападение на Багдад. Разгоралась война в Персидском заливе. Но не все члены правительства США оказались полностью поглощены Ираком. ДО тех, кто в ЦРУ занимался Советским Союзом, доходила информация о том, что Горбачёв переживает политический кризис. В конце апреля 1991 года подразделение ЦРУ, занимавшееся анализом обстановки в Советском Союзе, направило президенту Бушу доклад, до сих пор остающийся секретным. Он назывался «Советский котёл». В нем содержалось предупреждение, что назревает государственный переворот и один из заговорщиков — Крючков.

Рик завалил шефа отдела СВЕ Милтона Бердена документами, в которых выражал своё особое мнение по поводу междоусобицы в СССР. Кроме того, он той весной тайно слетал в Австрию на встречу с Андрэ.

Служба безопасности ЦРУ прислала Дэну Пэйну и Жанне Вертефей справку о том, что Рик успешно прошёл проводившуюся раз в пять лет проверку на допуск к секретной работе. Служба безопасности собиралась дать высокую оценку его благонадёжности. Пэйн и Вертефей не были в этом так уверены. Покупка за наличные дома по-прежнему не давала им покоя.

«Мы должны раз и навсегда убедиться в том, богата семья Розарио или нет», — сказал Пэйн. Вертефей согласилась с ним и решила направить в Боготу офицера ЦРУ, чтобы он провёл расследование. Вернувшись неделю спустя, тот доложил, что родители жены Рика и вправду имели деньги. Они владели обширными земельными угодьями, а также управляли приносящим доходы бизнесом по импорту и экспорту и частью сети кафе-мороженых. Офицер сказал, что однажды семья Розарио подарила городу земельный участок стоимостью в несколько миллионов долларов под строительство футбольного поля и спортивной арены. Отчёт офицера убедил Службу безопасности, что Рик не представляет для них угрозы. Служба безопасности объявила, что закрывает расследование.

Пэйн и Вертефей просмотрели все, что у них было на Рика. Он прошёл два теста на полиграфе, его родственники оказались богачами. И все же на душе у них было неспокойно. «Я не уверена, что его нужно исключить из списка подозреваемых», — сказала Вертефей. Пэйн согласился. Они просто передвинут его фамилию в списке чуть ниже.

Пэйн вновь вернулся к разработке сотрудника ЦРУ, который, согласно материалам ШТАЗИ, мог оказаться «кротом».

Лишь месяцы спустя Пэйн и Вертефей узнают, что они были дезинформированы. Отправленный ими в Боготу офицер не проводил собственного расследования. Вместо этого резидентура в Боготе попросила одного из своих платных источников предоставить им сведения о семье Розарио. Финансовые отчёты не были вообще проверены, так же как и имущественные документы. Отчёт о семье Розарио целиком основывался на информации, почерпнутой от одного-единственного информатора. А он, в свою очередь, исходил из сплетен и слухов. Что ещё более невероятно, несколько недель спустя после того, как информатор предоставил ложные сведения о Розарио, выяснилось, что он ввёл резидентуру в заблуждение и в другом, никак не связанном с первым случае. Он получил расчёт. Но никто не доложил в штаб-квартиру, что человек, всего несколько недель назад поручившийся за богатство родственников Рика, был сочтён ненадёжным источником.

Диана Уортен чувствовала себя несчастной. Она услышала, что Рик прошёл проверку на благонадёжность, и решила, что это говорит о неоправданности ее подозрений.

«Я действительно не хотела его обвинять, — позднее сказала она, — но затем с Розарио и Риком вновь что-то приключалось, и мне в голову начинали лезть всякие мысли. Я говорила себе: "Подожди-ка, чего-то я здесь не понимаю…" И меня снова охватывали подозрения. Я просто сходила из-за этого с ума!». Уортен рассказала об этом Сэнди Граймс. Они по-прежнему работали вместе в отделе СВЕ. Граймс заверила Уортен, что та поступила правильно, подняв вопрос о Рике. Граймс не было дела до того, что думает Служба безопасности. Она была уверена в том, что Рик — «крот». Просто у неё не было доказательств. Уортен решила свести к минимуму своё общение с Риком и Розарио. Она считала, что те избаловали Пола. ЕЙ действительно не нравился малыш. Это был хороший предлог для того, чтобы разорвать отношения.

В начале 1991 года Вертефей предложила свою кандидатуру на пост шефа группы по борьбе со шпионажем в ЦКР.

В течение трёх лет она исполняла обязанности заместителя, а теперь ее босс Рэймонд Рирдон собрался уходить. Управление предпочло ей другого человека. Кроме того, вторым лицом в ЦКР был назначен Пол Редмонд-младший. Теперь он являлся начальником Вертефей. Ей оставалось всего два года до ухода на пенсию — принудительного в ЦРУ. Редмонд спросил ее, чем она теперь собирается заняться.

— Я бы очень хотела взглянуть ещё разок свежим взглядом на потери 1985 года, — сказала Вертефей. — Наши казнённые агенты достойны того, чтобы кто-то «попробовал ещё раз», как в старые добрые школьные времена.

Редмонду пришлась по душе эта идея. С того времени, как он написал свой первый пламенный меморандум с требованием, чтобы тогдашний директор Кейси расследовал дело о потерях, прошло пять лет. Редмонд согласился. Вертефей собиралась работать одна, но несколько дней спустя, когда она и Редмонд беседовали в штаб-квартире ФБР с двумя спецагентами ФБР по другому поводу, кто-то спросил ее, что она собирается делать теперь, когда пенсия уже не за горами.

— Жанна хочет ещё раз просмотреть дело о потерях 1985 года, — ответил Редмонд.

— Мы «за», — сказал Роберт Уэйд, сотрудник ФБР, выделенный для связи с ЦРУ.

Спецгруппа ФБР под названием «Энлесс», созданная для выяснения обстоятельств арестов Валерия Мартынова и Сергея Моторина, была расформирована в 1987 году, после того как ею было сделано заключение, что Бюро не располагает достаточной информацией для каких-либо выводов. Редмонд и Уэйд ударили по рукам. Было решено, что ФБР направит Джеймса П. Милбурна, своего эксперта по Советскому Союзу, и сотрудника-ветерана Джима Холта в ЦКР для совместной работы с Вертефей.

По дороге обратно в ЦРУ Редмонд спросил Вертефей, не хочет ли она, чтобы ей помогал кто-то из Управления.

— Ты имеешь в виду кого-то конкретно? — спросила она.

— Да, у меня есть кандидат.

— И кто же это?

— Сэнди Граймс.

Граймс недавно сказала Редмонду, что уйдёт в отставку, потому что ей не нравится ее новый шеф в отделе СВЕ. Кроме того, она по-прежнему переживала из-за смерти Полякова. Редмонд не хотел ее потерять.

— Отлично, — сказала Вертефей. — Сэнди меня полностью устраивает, но при одном условии.

— Что ещё за условие? — удивлённо спросил Редмонд. Он не понимал, почему она выдвигала какие-то дополнительные требования относительно Граймс.

Вертефей указала ему на то, что она старше Граймс по должности.

— Я возьму ее в спецгруппу, только если она согласится работать со мной на равных.

Редмонд рассмеялся. Когда они добрались до Управления, он спросил Граймс, не хочет ли она помочь Вертефей в расследовании потерь 1985 года.

— Ты сделал мне то самое предложение, которое способно меня удержать в ЦРУ, — ответила Граймс.

В июне 1991 года Вертефей и Граймс переехали в новое помещение на четвёртом этаже. В кабинете Вертефей едва помещался письменный стол. Если бы с ней изъявили желание поговорить одновременно три человека, одному из них пришлось бы сидеть на сейфе: в комнате не было места для трёх стульев. Граймс вообще не получила отдельного кабинета. Ей выделили крошечную кабинку на подходе к кабинету Вертефей. Судя по их новым апартаментам, спецгруппа не особенно котировалась. Более того, некоторые сотрудники считали, что Редмонд идёт на поводу у своих любимчиков, исполняя их прихоти. Ведь до этого никто не знал, что делать с Вертефей, обойдённой при назначении, да и Граймс была явно недовольна своей предыдущей работой. Спецгруппе было дано кодовое имя «Джойрайд.

Вскоре после переезда к женщинам заглянул Рик и заговорил с Граймс. Его кабинет был всего в нескольких шагах от них.

— Что у нас тут происходит? — спросил он.

— Мы сформировали ещё одну спецгруппу для расследования потерь 1985 года, — сказала Граймс, пристально наблюдая за реакцией Рика.

Она по-прежнему была уверена в том, что он «крот». Рик и глазом не моргнул. Вместо этого он предложил свои консультации спецгруппе, если им понадобится совет эксперта по КГБ.

Позднее Вертефей размышляла над ответом Рика. Несмотря на то, что она еще не убедилась в том, что Рик «крот», все же в ее списке подозреваемых он был в числе первых. «Рик думает, что мы просто парочка глупых куриц», — сказала Вертефей.

Граймс кивнула. Рик вёл себя так, будто ему ни до чего не было дела.

17 июня 1991 г. на закрытой сессии верховного Совета СССР председатель КГБ Владимир Крючков объявил, что у него есть очень важная информация. Он обнаружил материалы, свидетельствующие о том, что агенты, засланные ЦРУ ещё в 70-х и затаившиеся до настоящего момента, продвинулись на руководящие посты в правительственном аппарате Горбачёва. Эти шпионы по указке ЦРУ подрывают советскую экономику и поощряют движение за независимость в советских республиках. Крючков сказал, что предъявлял Горбачёву доказательства заговора, но генеральный секретарь отказался предпринимать какие-либо действия. (в списке имён, показанном Крючковым Горбачёву, значилось и имя Сергея Федоренко.) выпад Крючкова являлся частью тщательно спланированной попытки отстранить Горбачёва от власти, однако верховный Совет на неё никак не отреагировал.

Через три дня Джек Мэтлок, посол США в Советском Союзе, отправил сверхсекретное донесение госсекретарю Джеймсу Бейкеру: мэр Москвы предупредил его, что Крючков и ещё три человека попытаются свергнуть Горбачёва в ходе вооружённого переворота. Бейкер лично уведомил об этом советского министра иностранных дел Александра Бессмертных, но в тот же день во время телефонного разговора с президентом Бушем Горбачёв сказал, что все это чепуха. О заговоре ходят слухи уже несколько месяцев, и до сих пор ничего не случилось.

Причиной новых волнений в Советском Союзе стал договор о самоуправлении советских республик, который собирался подписать Горбачёв. Сторонники жёсткой линии в Москве совершенно справедливо опасались, что, когда этот так называемый союзный договор войдёт в силу, СССР развалится. 18 августа, в воскресенье, за два дня до намеченной даты подписания договора, Горбачёв с семьёй отдыхал на побережье Чёрного моря. Вдруг один из телохранителей Горбачёва объявил, что на пороге его дожидается «спец-делегация» из Москвы. Начиная что-то подозревать, Горбачёв взялся за телефонную трубку и обнаружил, что линия мертва. Уже через несколько секунд делегация вошла в кабинет Горбачёва и объявила, что он взят под домашний арест.

Изучив изображение, полученное со спутника-шпиона, курсировавшего на орбите над дачей Горбачёва, аналитики в разведслужбе США заподозрили, что переворот начался. Снимки были настолько чёткими, что аналитики разглядели на них «волгу» Горбачёва, по-прежнему стоящую на своём месте. Значит, Горбачёв не уехал в аэропорт, чтобы отправиться в Москву, как было запланировано. На них также было ясно видно, что вокруг здания расставлено необычайно большое количество вооружённых охранников. Вскоре ТАСС заявил, что Горбачёв «болен» и власть переходит в руки вице-президента. Хунта, в которую входил и Крючков, ввела «чрезвычайное положение». Новость о перевороте разнеслась по Москве. Десятки тысяч людей столпились возле здания парламента, где Борис Ельцин и его сторонники оказывали сопротивление хунте. В ЦРУ Рик смотрел прямую трансляцию из Москвы, где советские танки и бронетранспортёры занимали позиции полной боевой готовности, чтобы атаковать Ельцина и его упрямых сторонников. ЦРУ было уверено, что, если советские войска начнут атаку на Ельцина, это произойдёт в среду на рассвете.

Однако, когда в среду взошло солнце, было уже ясно, что путч провалился. Крючков и два других зачинщика переворота были арестованы в тот же день, когда они отправились на лайнере Аэрофлота в Крым молить Горбачёва о пощаде. К ночи были арестованы и другие заговорщики. Один из них застрелился.

22 августа 1991 г. недалеко от штаб-квартиры КГБ на площади Дзержинского, собралась толпа. Телекамеры засняли, как какой-то человек вскарабкался на возвышающийся посреди площади памятник Феликсу Дзержинскому, основателю советских спецслужб. Под крики толпы человек обвязал один конец верёвки вокруг шеи Дзержинского и сбросил второй конец вниз. Уже через долю секунды толпа пыталась стащить статую с постамента, но «железный Феликс» отказывался падать. Опасаясь бунта, городские власти направили на площадь кран, и через несколько минут памятник лежал на земле. Советский парламент поручил Вадиму Бакатину, известному своей критикой в адрес КГБ, возглавить службу. Он согласился, но при одном условии: ему позволят ликвидировать КГБ.

Рик был напуган. Пока Крючков находился у власти, он знал, что ему ничто не грозит. Теперь у него такой уверенности не было. Через три дня после провала путча секретарь Милтона Бердена попросил Рика немедленно явиться в кабинет шефа отдела СВЕ. "моей первой мыслью было, что кто-то из КГБ сбежал и сообщил, что я предатель", — позднее признался Эймс.

Берден предложил Рику сесть. «Я думал, он обвинит меня в том, что я «крот». А Милт заявил, что хочет поставить меня во главе спецгруппы, создаваемой для уничтожения КГБ. Милт сказал: "Рик, я хочу, чтобы ты вбил кол в сердце КГБ"».

Рик не сумел сдержаться. Он расплылся в широкой улыбке.

Дэн Пэйн разгадал загадку. ШТАЗИ завербовала в начале 80-х немца, но он не был сотрудником ЦРУ. Он был другом сотрудника ЦРУ. ШТАЗИ платила другу, чтобы тот втёрся в доверие к сотруднику, узнал об офицере все, что только можно, а затем попробовал выудить у него засекреченную информацию. Именно поэтому в наличии имелись документы, свидетельствующие о выплатах, совершенных ШТАЗИ, но не было записей о том, что сотруднику заплатили. Пэйн отправился с этой новостью к Вертефей и Граймс. Несмотря на то что Пэйн не входил в спецгруппу, он по-прежнему стремился понять, что привело к потерям 1985 года.

Вертефей и Граймс теперь работали вместе с сотрудниками ФБР — Милбурном и Холтом. Эфбеэровцы не знали о провалах в 1985 году некоторых из агентов ЦРУ, так как ФБР никто об этом не уведомлял. Вертефей сказала Милбурну и Хоту, что они могут читать любые дела, какие им вздумается, — кроме медицинских и психологических заключений.

Она не спрашивала ни у кого на это разрешения, да и не собиралась. Жанна знала, что сделай она так — и ее запрос будет переходить из одних рук в другие по должностной лестнице ЦРУ. Кто-то обязательно забеспокоится, что таким образом будет создан прецедент на будущее. Одно из преимуществ неумолимо надвигающегося обязательного ухода на пенсию, шутила Вертефей, это то, что она могла рисковать так, как себе этого не мог позволить человек, беспокоящийся о карьере. Никто впоследствии не мог припомнить ещё случай, когда бы ФБР и ЦРУ так удачно сотрудничали.

К осени 1991 года спецгруппа составила список 80 офицеров КГБ, которые могли знать о потерях 1985 года либо в связи с занимаемой должностью или чином, либо потому, что они были опытными следователями КГБ. С помощью компьютера спецгруппа вычислила, в каких странах эти офицеры работали и в каких побывали в течение 1985 года.

Члены спецгруппы попытались выявить какую-то схему в этих перемещениях, что дало бы возможность предположить, что данный офицер где-то встречался с «кротом». Но никакой схемы они не обнаружили. Тогда члены спецгруппы решили дать взятку. ЦРУ и ФБР были готовы заплатить пять миллионов долларов любому офицеру в КГБ, который согласился бы назвать имя «крота». Спецгруппа выбрала из своего списка четырёх офицеров, которым были сделаны предложения. Ни один из них не согласился на сотрудничество с ЦРУ.

Кроме того, спецгруппа выявила 198 сотрудников ЦРУ, которые в разное время были причастны к одному или более сомнительному делу. Вертефей и Граймс решили, что список получился слишком длинным. «Нужно сократить его до 20 имён», — сказала Граймс. Милбурн спросил, как женщины собираются это сделать. Вертефей предложила провести голосование. Они раздадут список из 198 имён десяти сотрудникам: четверо из ЦРУ и ФБР, плюс ещё шестеро со стороны. Эти десять человек выберут из списка 20 подозреваемых, которые, с их точки зрения, могут с большой степенью вероятности оказаться русскими «кротами».

Милбурну и Холту эта идея не понравилась. Полагаться на голосование при составлении списка наиболее вероятных подозреваемых шло вразрез со всем, чему их учти в ФБР. Во «внутреннем чутье» не было ничего научного. "У нас нет другого выхода, — сказала Граймс. — Нам придётся поступить таким образом".

Сотрудники ФБР согласились участвовать в голосовании, но с изрядной долей скепсиса. Также спецгруппа пригласила присоединиться для выбора «кандидатов» Дэна Пэйна, Пола Редмонда и четырёх должностных лиц из ФБР.

Редмонд настаивал, чтобы слово «подозреваемые» не употреблялось: он не хотел, чтобы его впоследствии обвинили в том, что он запятнал чью-либо репутацию. По иронии судьбы, имя Редмонда было одним из 198, поскольку он находился в курсе обсуждаемых дел.

Имена подозреваемых, которые каждый участник голосования хотел поставить в начало своего личного списка, получали пять баллов. Остальные — четыре балла. Когда Вертефей подсчитала результаты опроса, то выяснилось, что наибольшее количество баллов набрал Рик — 21. Следующий «кандидат» набрал 17 баллов. Несмотря на то что только Сэнди Граймс поставила Рика в начало своего списка, его имя присутствовало во всех десяти.

Вертефей и Граймс договорились в медицинском отделе ЦРУ, что два психиатра рассмотрят список «кандидатов», предложенный десятью участниками голосования. Они попросили психиатров выбрать из него тех, кто больше всего соответствовал психологическому портрету «крота», полученному в результате изнурительных исследований, проведённых Службой. Психиатры выбрали пятерых. Рика среди них не было.

Теперь, когда список уменьшился, спецгруппа решила приступить к интервьюированию «кандидатов», включая и Река. Члены спецгруппы не хотели наводить его и других кандидатов на какие-либо мысли по поводу цели собеседования, общаясь исключительно с ними. В связи с этим разговор проводился в общей сложности с 40 сотрудниками. Для того чтобы окончательно спрятать концы в воду, спецгруппа решила, что всем будут задаваться одни и те же простые вопросы. Несмотря на все эти предосторожности, Милбурн и Холт нервничали по поводу того, что собеседования именовались «интервью». Если Рик или кто-то ещё скажет нечто, что его выдаст, впоследствии адвокат сможет утверждать, что были нарушены конституционные права его подзащитного. Два агента ФБР проводили «интервью» с подозреваемым, не зачитав ему перед этим его права. Члены спецгруппы договорились, что если кто-то признается в своих прегрешениях, то Вертефей и Граймс немедленно покинут комнату, чтобы два агента ФБР могли взять дело в свои руки и зачитать конституционные права. До того, как в комнату, где проводились интервью, 12 ноября 1991 г. Вошёл Рик, было опрошено уже с десяток сотрудников.

Рик с ходу заявил, что в начале 1985 года допустил досадную оплошность, которая могла привести к потерям. «Я не запер на ночь сейф, — сказал он, изо всех сил изображая на своём лице смущение. — Я думал, он заперт. А на следующий день пришёл в офис — и вот те на: сейф открыт». Сделав театральную паузу для пущего эффекта, он добавил: «меня беспокоит больше всего, что в сейфе лежала бумажка, на которой были написаны комбинации замков всех остальных сейфов. Если она попалась кому-то на глаза, то этот человек вполне мог открыть все сейфы и узнать имена наших агентов».

Впоследствии Эймс сказал мне, что нарочно завёл речь о сейфе, чтобы увести расследование в сторону. «Я хотел, чтобы они ломали голову над тем, кто мог залезть сначала в мой, а потом в другие сейфы». Он решил, что его уловка сработала. «Я вышел из комнаты, где проводились интервью, с ощущением, что ответил на все их вопросы и при этом ничем себя не выдал. Честно говоря, мне тогда все ещё не приходило в голову, что они меня подозревают».

Члены спецгруппы приступили к обсуждению ответов Река лишь тогда, когда были полностью уверены в том, что их слова не долетят до его ушей. Вертефей сказала, что с комментариями насчёт сейфа Рик явно переборщил. «Он упомянул об этом в самом начале интервью, а затем снова ни с того ни с сего вернулся к этой теме», — отметила она.

Граймс согласилась с ней. Она обвинила Рика в том, что он играл на публику. «Он был какой-то скользкий, — сказала Граймс. — У него на все был готовый ответ. Почему он оказался единственным, кто не сказал: «Ох, черт, дайте подумать, что я тогда делал… Это было так давно… Я ничего не помню…»? Он сразу же припомнил все, чем и когда занимался».

В какой-то момент Вертефей спросила Рика, почему, с его точки зрения, в 1985 году дела пошли наперекосяк, добавив: «Некоторые считают, что в Управлении работает "крот"».

Без малейших колебаний Рик ответил, что если «крот» и был, то он уже умер либо покинул Управление. В противном случае, почему более поздние источники Управления разгуливают на свободе? А затем Рик сказал, что потери, виной которым не может быть Эдвард Ховард, вполне возможно, связаны совсем с другими проблемами. «Насколько далеко простирается эта вереница совпадений?» — задал он риторический вопрос.

Граймс решила, что Рик затвердил ответы на вопросы заранее. Как бы то ни было, она и Вертефей сошлись на том, что Рик споткнулся на последнем вопросе. "Если бы вам было нужно войт в контакт с Советами, как бы вы это сделали?" — спросила Вертефей.

Позднее Граймс вспомнит, что этот вопрос застал Рика врасплох. «Перед нами сидит человек, который обожает играть в разные интеллектуальные игры, который считает себя великим актёром… И тут он слышит этот вопрос и начисто выходит из своей роли, начинает вести себя совершенно по-другому…» Остальные сотрудники описывали изощрённые способы вхождения в контакт с КГБ — так, чтобы не оказаться пойманными. Рик же сказал, что он просто пошёл бы в советское посольство и предложил свои услуги.

На следующее утро Диана Уортен пришла побеседовать со спецгруппой. После интервью Рик разговаривал с ней. Он спросил, интервьюировала ли ее спецгруппа. «Пока нет, Рик, — ответила она, солгав. — Трудно было?»

— Ну, последний вопрос оказался несколько неожиданным, — процитировала Уортен Рика. — Они спросили меня, если бы я был шпионом, то как бы я связался с КГБ? мне интересно, всех об этом спрашивали или только меня?

— Вот спасибо тебе, Рик, — воскликнула Уортен. — Теперь я знаю все вопросы, и когда они начнут мне их задавать, то сразу же решат, что я и есть «крот», потому что у меня будут наготове все ответы!

Рик хихикнул, а затем сказал:

— Вот об этом-то я и не подумал. Наверное, тот, кто волнуется, заранее продумывает, что скажет во время интервью.

Несколько дней спустя Рика вызвали к Милтону Бердену. Рик думал, что его поздравят с успешно проделанной работой. «Когда Вадима Бакатина назначили главой КГБ, Управление поздравило его и выразило свою поддержку его начинаниям в области реформирования КГБ, — позднее сказал мне Эймс. — А сейчас я скажу вам кое-что, что ещё не становилось достоянием широкой общественности. Именно я писал все телеграммы Бакатину от имени Милта! Вы можете себе это представить? Но подождите, дальше будет ещё интересней. Берден собирается ехать в Москву обсуждать возможные пут сотрудничества с КГБ, ну, вы знаете, всякий там обмен информацией о террористах и наркотиках и разные другие вещи… мы предоставляем Бакатину так много информации, что Милт считает, что нужно попросить что-то взамен, но не может решить, что же. Именно тогда я написал Милту докладную с предложением, чтобы Бакатин отдал нам схемы, которые КГБ использовал для установки подслушивающих устройств в здании нашего посольства в Москве. Я имею в виду, Бакатин рассказывает всем, что он реформирует прежний КГБ и какие мы теперь друзья… Короче, Милт обратился к Бакатину, и знаете что? Бакатин отдал нам чертежи! Он указал нам точно все места в посольстве, где были установлены жучки! ЦРУ никогда в жизни этого не признает, но это правда! мы знаем, где стоят жучки! Одним словом, я думал, что Милт похлопает меня по спине».

Вместо этого Берден сообщил Рику, что его переводят в Центр по борьбе с наркотиками (ЦБН). «Милт заявил, что он проводит реорганизацию всего отдела и для меня там не нашлось места, что было правдой. Он сказал: "Рик, ты придёшься в ЦБН очень кстати"».

1991 год подходил к концу, а четыре члена спецгруппы до сих пор не пришли к единому мнению, был ли причиной потерь 1985 года «крот» и если да, то кто этот человек. Только один сотрудник Управления был абсолютно уверен в том, что предатель — Рик. Незадолго до Рождества Сэнди Граймс решила составить список самых важных дат в жизни Рика вообще и для его карьеры в частности. Она начала с того дня, когда Рик впервые пришёл на работу в Управление. Граймс просмотрела отчёты Рика о командировках за границу, проверила даты его отпусков и даже дни, когда он болел, а затем поместила все эти данные в свой временной график. От этой работы ум заходил за разум, но Граймс не жаловалась. Она твёрдо шла к поимке «крота».