СТРАНИЧКА ДЕСЯТАЯ — САМОВАРНОЕ ДЕЛО

…На дворе стояла зима. Холодный ветер швырял в лицо снег. В такую погоду, говорят в народе, хороший хозяин собаку на улицу не выгонит. Но и те редкие прохожие, которые очутились в эту пору на улице, обратили внимание на женщину в полушубке и пуховом платке. В руках она несла сверток, закутанный в старое пальто. На вороте полушубка, на пуховом платке от дыхания серебрился иней.

Женщина свернула с центральной улицы в узкий проулок и вошла в мастерскую. Вместе с ней в помещение ворвались клубы морозного воздуха. Из глубины комнаты раздался сердитый мужской голос:

— Ну, что раскрылатилась, бабка? Бросай свой сундук, а то всех заморозишь…

Повернувшись боком, женщина протиснулась в дверь, и та за ней с шумом захлопнулась. После морозного, прозрачного воздуха электрическое освещение ослепило ее. Какое-то мгновение она стояла не двигаясь, словно приноравливаясь к обстановке. Сделав несколько шагов, женщина споткнулась. Раздался дружный смех. Все тот же голос, но уже с ноткой иронии, произнес:

— Ты что, ослепла, что ли? Не видишь, изделия стоят?

Женщина промолчала. Примостив ношу у себя в ногах, она начала раздеваться. Не спеша сняла рукавицы, развязала веревку, которая стягивала полушубок, опустила воротник и только тогда принялась за платок. Большие, морщинистые руки проворно развязали узел, и показалось открытое лицо старого человека с морщинами вдоль и поперек. Лицо это красноречивее всяких слов говорило, что прожитые годы не были для женщины беззаботной прогулкой по жизни. Многое, видно, довелось испытать ей на долгом бабьем веку.

Теперь, когда старушка отошла от мороза, рабочие молча рассматривали ее. Да и как же было не смотреть, если скоро обед, а это первый посетитель в мастерской. В тридцатиградусный мороз все предпочитают сидеть дома. Слесарям не терпелось узнать, с чем пожаловала к ним старушка. Первым не выдержал молодой парень. Он подошел к старушке и, нарочно споткнувшись, ударил ногой по предмету. Раздался глухой звук, и парень съязвил:

— Уж не колокол ли с церкви принесла, бабка…

Старушка ничего не ответила. А рабочий, облокотясь о стойку и бравируя перед товарищами, продолжал в том же духе:

— А может, ты бомбу притащила и хочешь нас взорвать? Кто тебя знает.

Глупость парня потонула в смехе, и он миролюбивее заметил:

— Сидела бы ты дома на печи в этакий-то мороз… И какая нелегкая тебя принесла к нам, бабка?

— Самовар…

— Могла бы и через неделю прийти. Большой бы беды не стряслось.

— Значит, не могла.

Женщина сказала это так, словно-речь шла о живом человеке, а не о вещи. Подошедший к слесарям пожилой рабочий одернул озорника:

— Хватит тебе изгаляться над старым человеком. Сопли еще не высохли под носом, а туда же…

— Я что, я ничего, — стушевался парень.

Старушка занялась свертком. Она осторожно развязала старое пальто, глазам рабочих предстал большой самовар старинной работы.

Старушка любовно протерла его тряпочкой. Самовар тускло заблестел.

Может быть, в другое время, когда в мастерской находились люди, приемщик давно бы прервал занятие старушки. В данный же момент она была единственным посетителем, и ее появление с самоваром в какой-то мере развлекало рабочих, хотя и думали о ней по-разному. «Забавная старушка, — размышлял приемщик. — Все к старости становятся чудаками и каждый по-своему с ума сходит. Ишь ты, как она обхаживает самовар…» — «Делать старушенции нечего, вот она и возится с каким-то паршивым самоваром целый час», — пронеслось в голове молодого рабочего. «Одна, наверное, старушка осталась, — жалел бабку пожилой слесарь. — Иначе кто бы ее выпустил из дома в такой мороз? Устала, бедняжка, пока дотащилась до нас. Помочь бы ей не мешало…» Он попросил приемщика:

— Михеич, отпусти старушку, что она у тебя в проходе-то торчит как неприкаянная.

Приемщик вышел из-за перегородки.

— Что у тебя с ним стряслось?

— Крант заедает. Поддувало, ежели можно, посмотрите, и… — старушка замялась, — отнекировать.

— Отникелировать, — поправил ее приемщик и, определив объем работы, выписал квитанцию.

Старушка повертела бумажку для приличия в руках, несколько раз близко поднесла ее к глазам, но разобрать, что написано в квитанции, так и не смогла. Она была неграмотна. Из всех каракулей, которые вывел приемщик, уяснила лишь цифры: два рубля сорок копеек, но для верности переспросила:

— Скоко?

— Два сорок.

Откуда-то снизу старушка извлекла завязанный аккуратно платочек, отсчитала положенную сумму, и платок вместе с квитанцией так же незаметно исчез в складках ее одежды. И не успела за ней захлопнуться дверь, как молодой рабочий небрежно взял ее самовар и бросил в общую кучу, где его трудно было отличить от других.

Месяц для Анисьи, так звали старушку, тянулся мучительно долго. Она не находила себе места, дожидаясь дня, когда нужно будет идти в мастерскую за самоваром. Наведывалась в гости к своей товарке, такой же, как она, старой и одинокой женщине. Подруга да самовар связывали еще Анисью с жизнью. Нет, была еще фотография на стене, на которой они сняты всей семьей. Когда она смотрит на фотографию, ей кажется, что сыновья с мужем сойдут к ней и начнется задушевная беседа. От напряжения глаза слезятся. Если долго-долго смотреть, то фотография расширяется, уходит, а сыновья с мужем наклоняются к ней. Анисья протягивает руки, но пальцы натыкаются на стену. Тогда она садится за стол, вынимает из шкатулки три пожелтевшие от времени листочка. Такие безобидные на вид, а сколько причинили горя.

…Похоронные согнули Анисью. Первое извещение получила в декабре сорок первого из-под Москвы. Долго, беззвучно тряслась на топчане. За ночь перед глазами промелькнула вся жизнь первенца. Она вновь и вновь просила подругу перечитать письма сына. Марья, как могла, утешала Анисью. Но горе одно не приходит, перестала получать письма от младшего сына. А через три месяца еще один удар потряс Анисью. Почтальон, стараясь не смотреть ей в глаза, сунул похоронную. В мае сорок пятого года, в последний месяц войны, погиб и муж…

Листочки медленно скользнули из ее рук в шкатулку. Анисья жила воспоминаниями. Чаще всего ей виделась одна картина: вся семья сидит у стола за самоваром, Анисья разливает чай. Самовар она помнит еще ребенком, но когда он появился в доме, сказать никто не мог. Мать рассказывала ей, что его купили в Туле еще при жизни бабки. За долгие годы самовар для Анисьи стал живым.

В мастерскую пришла раньше открытия. В приемной было тихо, за конторкой копошился приемщик.

— Кто первый, подходи…

Анисья приблизилась к окошечку и стала развязывать платок.

— Ну вот, целый час стояла и не могла приготовить квитанцию.

В очереди на нее зашикали. От этого Анисья растерялась еще больше и никак не могла развязать узел. Наконец злополучная квитанция оказалась в руках приемщика. Сверившись с журналом, приемщик вышел из-за перегородки и поманил Анисью рукой:

— Твой? Забирай, — и, не дожидаясь ответа, направился к конторке.

Она наклонилась к самовару, чтобы получше рассмотреть его, и отшатнулась. Кровь ударила ей в лицо. Это был не ее самовар. Боясь, что ошиблась, она еще ниже склонилась над самоваром. Свой самовар она не спутает ни с каким другим. Она знала на нем малейшую зазубринку, каждую завитушку на кране. За вечера, проведенные наедине с самоваром, она выучила его наизусть. Из состояния задумчивости ее вывел голос молодого рабочего:

— Что, бабка, копаешься? Получила самовар и отчаливай…

Анисья не шелохнулась.

— Ты что, оглохла?

— Это не мой самовар.

— Как не твой? Чудишь, бабка.

— Мой не такой.

— Не такой, не такой, — передразнил ее парень. — Притащила рухлядь, и, можно сказать, мы сделали конфетку, самовар блестит как новенький, а она, видите ли, недовольна. На вас не угодишь…

— Ну и пусть блестит, мне мой подавайте. Что вы старого человека за нос водите?

— Иди с приемщиком разбирайся.

Анисья снова направилась к конторке. Приемщик, занятый работой, не поднимая головы, буркнул:

— Что ты мне голову морочишь, бабка?

— Мне самовар подменили.

— И что мудришь? — Обращаясь к проходившему мимо пожилому рабочему, добавил: — Твоя работа, Матвеич! Во как здорово сделал, что клиентка не узнает свой самовар. Благодарность должна записать, а не мотать нервы.

Рабочий внимательно осмотрел самовар.

— Старушкиным самоваром занимался Алексей. — Он поманил молодого парня.

— Ты мамашин самовар чинил?

— А я почем знаю? Десяток прошло за месяц.

— Ты мне носом-то не верти, довертишься. Не помнишь, говоришь? А кто на той неделе любовался вязью на ручках?

— Во, во, это мой, — закивала Анисья.

— Ты мне дурачком не прикидывайся. Отвечай толком, куда ее самовар дел?

— И что ты ко мне привязался с каким-то самоваром? Тоже мне, новый начальник выискался, — и парень направился на свое рабочее место.

— Знаем мы его штучки-дрючки, — и предложил Анисье: — Пройдите к заведующей.

Выслушав Анисью, заведующая исподволь начала уговаривать Анисью:

— Может быть, вы ошиблись, бабуся? Или вас подвело зрение. Принесли самовар старым, облезлым, а мы вам предлагаем вон какого красавца. Он еще сто лет прослужит.

— А на кой леший мне на сто лет-то? Мне бы год-другой протянуть, и то слава богу. Вы мне мой самовар подавайте, и вся недолга.

— Что сейчас об этом толковать? Нет вашего самовара. Где мы его возьмем?

— Намедни был, а теперь нет. Не мог же он провалиться сквозь землю. Лучше спросите у молодого зубоскала, куда он его задевал.

Вызванный к заведующей молодой рабочий сказал:

— И что она, Елена Михайловна, голову нам морочит? Только отрывает людей от дела. Ее самовар, другого нет.

— Ну вот что, товарищ Карпова, вам предлагают замену. Не желаете брать самовар, не надо. Некогда нам больше заниматься с вами. У нас работа, — и, давая понять, что разговор окончен, она встала.

На неделе Анисья еще дважды заходила к заведующей, но та даже не захотела слушать ее. Пожаловалась она в управление, но оттуда жалобу Анисьи переслали в мастерскую. Ответа она так и не получила.

Анисья растерялась. Как найти управу на охальников? Мир не без добрых людей. Кто-то посоветовал обратиться в суд. Соседи написали заявление, и у Анисьи немного отлегло от сердца. «Суд-то уж разберется».

Народный суд нашла быстро. Он помещался в одноэтажном домишке и встретил Анисью тишиной, темным коридором, по стенам которого еще с зимы стояли поленницы дров. На скамейках уже сидели посетители. Анисья заняла очередь. Люди молча ждали приема, в сотый раз повторяя про себя заранее заготовленные фразы. В девять часов из боковой двери вышла молоденькая девушка и предупредила:

— На одиннадцать часов назначено дело. Больше не занимайте очередь.

Посетители по одному исчезали за дверью и быстро выходили из кабинета судьи. Анисья не заметила, как подошел и ее черед. Она вошла в кабинет. За столом сидела худощавая женщина лет сорока с усталым лицом. На столе перед ней кипа бумаг. Увидев Анисью, судья спросила:

— Что у вас?

— Самовар… — и Анисья хотела было рассказать, как ее обманули в мастерской и подсунули чужой самовар, но судья прервала ее:

— Не нужно сейчас рассказывать. Где исковое заявление? Давайте его сюда.

Анисья положила на стол сложенный пополам лист бумаги. Судья мельком пробежала глазами заявление и вернула обратно.

— В таком виде не могу принять заявление. Юридически неграмотно составлено. Не по форме.

— Самовар, — опять начала Анисья, но судья перебила ее:

— Самовар, самовар, а того понять не можете, что нет его в натуре и можно ставить вопрос только о взыскании стоимости.

— Вам видней. Неграмотная я.

— Ладно уж, так и быть, приму заявление. Через неделю вызову на прием вместе с представителем мастерской, — и положила заявление Анисьи в деловую папку.

Так Анисью захватила судебная карусель. Появилось самоварное дело. Оно, как и сотни других, было пронумеровано, аккуратно подшито, получило надлежащий индекс и закочевало по судебным инстанциям. Вместе с делом завертелась и Анисья.

Неделя пролетела как во сне. И оттого что она очень ждала дня приема, в суд опоздала. Когда Анисья робко просунулась в кабинет судьи, там уже сидел представитель мастерской. И не успела она еще как следует устроиться на стуле, а на нее уже посыпался град обвинений:

— И зачем вы, Карпова, затеяли дело. Пустое все это. Себя только мучаете и других отрываете от работы. Ну что вам надо?

— Самовар.

— Так вам же мастерская дает самовар, а вы отказываетесь. А чем докажете, что они обманули вас?

— Квитанция, — начала было Анисья.

— Что квитанция? В ней написано, что от вас получили самовар, и все. А какой он был, одному господу богу известно.

При упоминании бога Анисья не решилась перечить. «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, вот тебе и суд», — думала Анисья. «И чего старушка надрывается? Не все ли равно ей, из какого самовара пить воду?» — читалось на лице представителя мастерской. «Конечно, обманули человека, — понимала судья. — Можно заставить администрацию мастерской вернуть ей ее самовар, потребовать от них, чтобы принесли в суд надлежаще оформленную квитанцию, книгу учета. Но на это нужно время и время».

— Ну так какие же у вас доказательства, Карпова?

— Я правду говорю.

— Вы одну правду говорите, администрация мастерской другую. Кому прикажете верить?

Анисья растерялась.

— Так как же, Карпова, возьмете самовар в мастерской?

— Нет. Ведь это же не мой самовар. Не могу я взять чужую вещь. Пусть тешит свою хозяйку.

— Придется назначать суд.

Анисья изумленно захлопала белесыми ресницами.

— Как же так, а разве это не суд?

Судья пояснила:

— Нет, это только прием. Я хотела уладить дело миром, а решать по существу может лишь суд в полном составе, два народных заседателя и я.

Анисья внимательно выслушала судью и приободрилась. Значит, суд решит в ее пользу и ей вернут самовар. С этими мыслями она и вышла из здания суда. И едва за ней закрылась дверь, как судья набросилась на представителя мастерской:

— Кто там у вас хамит? Старую женщину гоняете по судам? Обманули, подсунули другой самовар. Совсем распустились, никакой культуры обслуживания. Стоит только увидеть, что человек неграмотный, тут же что-нибудь и выкинут. Заставить бы вас вернуть старушке самовар, посмотрела, как бы вы тогда запели.

— Товарищ судья, так это же невозможно практически сделать. Надо вызвать всех, кто в январе — феврале сдавал в починку самовары.

— А что, у вас их так уж много?

Представитель мастерской замялся и, не ответив на прямой вопрос судьи, сказал другое:

— Мы уже его наказали. Выговор объявили. Разрешите в суд не являться, работы много…

— А у меня, думаете, мало? — и судья, махнув рукой, закончила: — Так и быть, не приходите. Как-нибудь и без вас разберемся.

Старая Анисья в это время медленно шла по городу. Думала она о том, что вот на склоне лет пришлось таскаться по судам. Дожила до седых волос, не врала, а вот теперь ей не верят.

В день суда, уходя из дома, Анисья истово помолилась, призывая всех святых разобраться в ее деле. И впервые за многие годы в голове шевельнулась кощунственная мысль: «Вот если есть бог, вернут самовар…»

В зале судебного заседания с надеждой посмотрела на пожилую женщину-заседательницу. «Она-то уж должна поверить». Пожилая заседательница благосклонно смотрела на Анисью, с сомнением качала головой, когда судья прерывала Анисью, не давая ей возможности высказаться до конца.

— Суду все ясно. Читали ваше заявление. Что просите у суда? — спросила судья.

— Самовар.

— Хорошо, разберемся. — Суд удалился в совещательную комнату.

Анисья так и осталась стоять с широко открытым от удивления ртом. И не успела она ни о чем подумать, как суд вышел в зал и огласил решение. Оно было кратким: в иске Карповой отказать. Истец, то есть Анисья, не доказала суду своих исковых требований и не представила в судебном заявлении убедительных доводов факта подмены самовара. Кончив читать решение, судья подняла голову и обратилась к Анисье:

— Решение понятно? Можете обжаловать его в областной суд в течение десяти дней, если остались им недовольны.

— Понятно… — протянула Анисья.

Десять дней прошли в размышлениях: жаловаться или не жаловаться. Решила все-таки пожаловаться, грамотные люди написали бумагу, и она отнесла ее в суд. Пересмотр дела назначили на конец мая.

На областной суд надеялась. Из залов областного суда пыхало жаром, как из духовки. Месяц выдался жарким, этого и следовало ожидать, судя по лютой зиме. Не спасали от зноя и солидные каменные стены. Не в пример народному суду, областной суд размещался в большом доме и занимал целых два этажа. В залах ровными рядами стояли скрепленные стулья. Судейские столы были покрыты добротным сукном. Внушительно выглядели и судейские кресла. От обстановки на Анисью повеяло трепетом, и она уверила себя, что здесь-то уж разберутся в ее деле. Она почему-то решила, что будут заниматься только ее делом. Каково же было изумление старой женщины, когда секретарь повесил на двери длинный список с делами, назначенными к слушанию, и лишь где-то в конце списка стояла ее фамилия. Анисья забилась в дальний угол зала и оттуда наблюдала, как идет суд по другим делам. От жары ее разморило, и она не сразу расслышала, как дважды произнесли ее фамилию:

— Слушается дело по жалобе Карповой. Из сторон кто явился в зал судебного заседания?

— Я.

— Проходите на первую скамейку. А ответчик что, не явился? Извещен о дне слушания? Не возражаете слушать в его отсутствие? Заслушаем.

Докладчик коротко изложил дело, и последовал все тот же вопрос:

— Что просите у судебной коллегии по гражданским делам?

Анисья собралась с духом и хотела рассказать все по порядку, но на нее замахали руками:

— Не надо, не надо. Мы вашу жалобу изучили. Добавить что-нибудь желаете?

Суд удалился в совещательную комнату.

Анисья окинула взглядом зал. Кроме нее, никого не было. И то ли от жары, то ли от напряжения она почувствовала себя плохо. Как во сне слышала, что решение народного суда оставлено без изменений. Анисье стало дурно. Кто-то положил ее на скамейку, дал холодной воды. Она открыла глаза и увидела над собой склоненное лицо докладчика.

— До дома доберетесь? Может, «скорую» вызвать?

— Спасибо. Пройдет на воздухе.

Еле дотащилась до дома и, не раздеваясь, повалилась на кровать. В глазах у нее стоял самовар, и к нему по очереди протягивали руки сыновья с мужем.

Я выслушал рассказ старушки. И мне не оставалось ничего другого, как не по инструкции посоветовать:

— Трудно вам доказать, мамаша, что самовар подменили.

— Я буду жаловаться, — и старушка, не попрощавшись, вышла на улицу.

В учреждениях, куда можно жаловаться, в столице недостатка нет. Есть и прокуратура, есть и народный контроль. И пройдет осень, наступит зима, а я уверен, старушка не появится дома, пока не найдет своего самовара.