Глава 21 «Олимпия»

В Давосе первую неделю Лени просто лежала в шезлонге на балконе, укутанная одеялами, и дышала чудесным и свежим зимним воздухом. Потом она смогла выходить на прогулки, а позже вновь встала на лыжи. Горы начали возвращать ее к жизни.

Здесь Лени узнала, что ее любовник Вальтер, пока она делала фильм, жил с другой девушкой. Оказалось, что он бы не против был возобновить их отношения, однако сил простить предательство у Лени не нашлось.

1 мая 1935 года Лени получила множество поздравительных телеграмм – фильм «Триумф воли» получил Национальную премию по кинематографии. Свое поздравление прислал и Гитлер, сопроводив телеграмму огромным букетом из ста кроваво-красных роз. Лени была на седьмом небе от счастья, получив цветы. Она уткнулась лицом в букет и сделала глубокий вдох. Ах, какие прекрасные розы! Она вдруг вспомнила их прогулку у моря и мечтательно закрыла глаза. Как же они давно не виделись и не говорили запросто – последнее время только работа была причиной их встреч. Вот было бы чудесно оказаться сейчас рядом с ним…На волне поглотившего ее блаженства Лени отправила Гитлеру ответную телеграмму:

«Пожелания, которые посылает мне мой фюрер, могут исполниться: поэтому мое сердце преисполнено благодарности. Сегодня я прижимаю к себе розы, которые такие же пунцовые, как горы вокруг меня, тронутые лаской последних лучей солнца. Я смотрю на розовый сад, на его светящиеся башни и стены, глажу красные лепестки и знаю только, что я невыразимо счастлива. Ваша Лени Рифеншталь».

Здоровье Лени потихоньку восстанавливалось, она снова начала спускаться с лыжных трасс. Снег уже таял, поэтому на вершины гор надо было забираться с самого утра. Однажды она, съезжая вниз по крутой трассе, зацепилась ногой за спрятавшийся под снегом камень и упала. Оказалось, что правая рука вывихнута. Вот несчастье! Руку быстро вправили, и Лени с перевязью все еще ходила на лыжах, пока снег в мае не стал совсем рыхлым.

Вернувшись в Берлин, Лени через день начала ходить на стадион в Груневальде. Как-то, когда она отрабатывала прыжки в высоту, к ней подошел мужчина и представился: «Дим». Это был профессор Карл Дим, генеральный секретарь Организационного комитета XI Олимпийских игр, которые должны были состояться через год на этом стадионе.

– Фройляйн Рифеншталь, я собираюсь покуситься на вас! – улыбнулся он.

– Покуситься? Что вы имеете в виду?

– В следующем году будет Олимпиада. Я хотел бы начать ее большой эстафетой олимпийского огня через всю Европу – из Греции до Германии. Это будет впечатляющее зрелище! Очень жаль, если оно не будет зафиксировано на кинопленке. Вы должны, как большой художник, быть заинтересованы в том, чтобы снять Олимпиаду!

– Хм, а как вы себе это представляете? – удивленно возразила Лени, с трудом представляя, как можно вместить несколько сотен соревнований в один фильм. – Американцы, насколько я помню, пытались снять Игры 1932 года в Лос-Анджелесе, но у них получился обычный учебный фильм на тему спорта. Притом, что снимал сам Дюпон. Кроме того, все опять будет зависеть от доктора Геббельса…

– О, нет, на этот счет можете быть спокойны – быстро подхватил паузу Дим, почувствовав, что Лени готова уже сдаться. – На Олимпийских играх хозяин – МОК, и без его разрешения никому не позволено появляться на соревнованиях и в Олимпийской деревне. Я пришлю вам материалы, чтобы вы составили себе представление о будущих Играх, и познакомлю вас с Генеральным секретарем МОК, который скоро приезжает в Берлин.

– Хорошо, – согласилась Лени. В конце концов, она ничего не теряет – наоборот, только выиграет, заведя еще одно полезное знакомство.

После встречи с Генеральным секретарем МОК и Димом в ресторане поблизости от церкви кайзера Вильгельма Лени задумалась над предложением. Идея показалась ей довольно интересной, а сама возможность попробовать снять фильм такого масштаба – заманчивой. Правда, пока она не могла сообразить, как же уместить все в одном фильме, какую концепцию придумать. Она решила спросить совета у Фанка, снимавшего в 1928 году в Санкт-Морице фильм о зимних Олимпийских играх. Фанк заявил, что это гиблое дело, но Лени уже заразилась идеей и сдаваться была совсем не готова.

– Ну, представь, что тебе поручили снять этот фильм. Чтобы ты сделал? Как снимал?

Фанк призадумался. Спустя некоторое время он изрек:

– Я вижу три варианта: либо это будет полнометражный фильм, построенный только на эстетических и художественных принципах движений и самого вида спорта. Можно снять шесть удлиненных полнометражных фильмов, а можно – настоящие документальные фильмы, хронику.

– Хм, ну спасибо за совет.

Лени снова погрузилась в думы: если снимать все, то получится картина в десять раз длиннее, чем продолжительность самого длинного фильма. Это будет непросто… Значит, Греция – Германия… Греческие храмы, раскаленный песок, белый мрамор, скульптуры, древние руины Олимпии выплывают из тумана. Греческие боги и богини: Ахилл, Зевс, Афродита, Апполон… Точно! А затем появляется дискобол Мирона и медленно превращается в настоящего человека. Медленно размахивает диском… Олимпийский огонь из храма Зевса доставляют в Берлин – мост от античности к современности. Вот и пролог готов! Уже не сомневаясь ни в чем, Лени решила взяться за съемки.

Чтобы делать фильм в условиях полной независимости, она предприняла попытку найти финансирование у киностудий – сначала УФА, потом «Тобис». Первая отказала сразу, узнав, что фильм будет документальный, во второй продюсер Фридрих Майнц заинтересовался предложением. Вскоре фирма Лени заключила с «Тобис» контракт на производство стоимостью 1,5 миллиона марок.

Об этом, конечно же, узнал Геббельс. Через несколько дней Лени уже была у него в кабинете. Он холодно, чуть насмешливо, спросил:

– Вы, правда, считаете, что кто-то захочет смотреть фильм об Олимпиаде два года спустя после ее окончания?

Лени отвечала с улыбкой:

– Да, конечно. Это же будет не просто фильм об Олимпиаде, а художественный фильм. Такой, который будут смотреть многие годы спустя.

– Но это 1,5 миллиона марок. Вы понимаете, что еще никто и никогда не выделял столько денег на документальный фильм?! Это вам не шутки!

– Да, я понимаю всю ответственность, но обещаю подумать над всеми рисками.

Лени поняла, что Геббельса зацепила сумма контракта. Ну и, конечно же, то, что идея снова принадлежала не ему. Может, он и сам хотел снимать этот фильм? Со своим режиссером? Наверное, он просто завидует ее успеху и тому, что теперь она на короткой ноге с фюрером…

Впрочем, некоторые сомнения этот разговор с рейхсминистром все же зародил в ней. Она бросилась перечитывать все книги, которые только могла найти об Олимпийских играх, часами раздумывая, как же воплотить в жизнь этот проект. Она должна была знать об Олимпийских играх все, если хотела заполучить эти съемки!

Так, если на каждый вид спорта выделить по 100 смонтированных метров, то при 136 состязаниях получится 13 600 метров… это пять полнометражных фильмов… Не считая пролога, сцены с передачей и доставкой огня, открытия и закрытия Игр… Хм, а как же понять, какие соревнования снимать, а какие нет? Вдруг в какой-то дисциплине будет установлен мировой рекорд? Значит, снимать придется все… Значит, предстоит каторжный труд при монтаже… Ну, Лени Рифеншталь не привыкла бояться и отступать. Так что, вперед!

Она взяла трубку и набрала Шаубу.

– Это фройляйн Рифеншталь, – проговорила она победным голосом. – Узнайте, не примет ли меня фюрер.

Да, она и только она должна снимать этот фильм! Она сумеет убедить Гитлера, что только она знает, как его сделать! Неважно, чего это будет стоить!

В одиннадцать часов утра, теперь точно вовремя, Лени стояла на углу Принц-регентенплац, 16. Она поднялась на третий этаж и позвонила. Дверь открыла женщина, экономка фрау Винтер, и провела ее в просторную комнату. Гитлер был уже там. Лени огляделась: круглый стол с кружевной скатертью, большая книжная полка, несколько стульев. Заметив ее взгляд, он сказал:

– Как видите, фройляйн Рифеншталь, я не придаю значения комфорту, предпочитая все свое время использовать для решения проблем моего народа. Всякое имущество – обуза для меня. Даже моя библиотека крадет у меня время, а ведь мне приходится очень много читать.

Он вдруг прервал свой монолог:

– Выпьете что-нибудь?

– Да, яблочный сок, пожалуйста.

– Фрау Винтер, принесите пожалуйста, фройляйн Рифеншталь яблочный сок.

Когда экономка ушла, он продолжил:

– Мне нужно еще много прочесть. Я не имел средств для хорошего образования в юности. Поэтому теперь каждую ночь я прочитываю одну-две книги, даже если поздно ложусь.

– А что вы обычно читаете?

– Шопенгауэра – он был моим учителем.

– Шопенгауэра? – удивленно спросила Лени. – Не Ницше?

– Нет, он, скорее, художник, чем философ, – улыбнулся Гитлер. Рассудок у него не такой прозрачный, как у Шопенгауэра. Ницше, безусловно, гений, но он не мой идеал. Ладно, оставим эти разговоры. Вы же пришли за чем-то?

– Да, фильм об Олимпиаде. Я хотела бы его снимать.

– Ах, это. Да, доктор Геббельс говорил мне об этой идее, но мне казалось, был заявлен другой режиссер. Вы же говорили мне, что больше не хотите делать документальные фильмы, а только сниматься как актриса.

– Да, – пролепетала Лени. – Но это редкий шанс снять что-то грандиозное. Германия потом долго не увидит Олимпиаду. Потом… это очень интересный проект, я пока даже до конца не знаю, как это нужно снимать. Я бы очень хотела попробовать свои силы.

– Ну, тут вы не правы. Верьте в себя. Кто, кроме вас, сумеет снять фильм об Олимпиаде? Хотя я не очень заинтересован в Играх… Медали все равно достанутся американцам – у них так много чернокожих спортсменов. Не хочу на это смотреть. Но я уверен, что вы снимете прекрасный фильм.

– Да, мой фюрер, но доктор Геббельс, похоже, не слишком разделяет мой энтузиазм, – осмелилась вставить Лени.

– Да, почему же? Мне кажется, Вы его недооцениваете. Он – замечательный человек. Разве может человек способный смеяться так искренно, как доктор, быть плохим? Нет, тот, кто так смеется, не может быть плохим.

Он помолчал, потом произнес:

– Ну что же, мне пора. Был рад Вас видеть.

Лени этот разговор немного озадачил: так и неясно было, смогла ли она убедить фюрера, что фильм должна снимать она…

Осенью 1935 года Лени приехала в Нюрнберг, чтобы побыстрее отвязаться от съемок фильма о вермахте. С ней поехали пять операторов, трое из которых уже работали над «Триумфом воли» – Френтц, Лантчнер и Клинг. Также добавился Вилли Цильке и ее бывший любовник Ганс Эртль, которого она околдовала в Гренландии и который после съемок «SOS! Айсберг» вдруг решил заделаться кинооператором.

Весь фильм отсняли за пару дней, немного времени Лени возилась и с монтажом. Получился 25-минутный фильм под названием «День свободы». Премьера ролика должна была состояться в рейхсканцелярии – на восемь часов вечера был назначен прием, куда были приглашены генералы вермахта. Лени появилась в который раз с опозданием. Войдя в зал, она увидела, что Гитлер стоял с бледным лицом, а Геббельс язвительно усмехался. Двести гостей встретили ее каменными лицами и вязкой гробовой тишиной. Начался фильм. Через полчаса, когда включился свет, к Лени подошел улыбающийся Гитлер и поздравил с успехом. Снова победа! У нее все получилось! Она видела, как постепенно вытягивалось лицо у Геббельса, ревновавшего ее к фюреру.

Лени с энтузиазмом приступила к съемкам «Олимпии». Вся съемочная группа поселилась в замке Рувальд, где дважды в день, как и при съемках «Голубого света», Лени проводила «летучки», внося в свои малопонятные кому-либо еще заметки, которые она называла «манускриптом», многочисленные изменения. По окончании дня она, не жалея сил, садилась разбирать фотографии, диктовать письма помощникам, записывала пришедшие в голову идеи. Ее работоспособность поражала абсолютно всех. Лени сама решала, где будут стоять камеры, звукозаписывающие аппараты.

Вскоре предстояла съемка первой сцены с эстафетой факела. Ее снимали в Афинах. Когда Лени увидела алтарь, на котором должен был зажигаться Олимпийский огонь, то пришла в ужас – он выглядел очень примитивным, к тому же вокруг была куча машин и мотоциклов, что совсем не было похоже на Древнюю Грецию. Пока Лени давала команду операторам, как же снять злосчастный алтарь, повсюду уже раздавались восторженные возгласы – сквозь толпу пробирался первый бегун с факелом. Его сопровождали автомобили, что делало съемку невозможной. Лени поняла, что если сейчас они будут просто снимать эстафету передачи огня, то это будут документальные кадры. Тогда она решила организовать постановочную съемку на стадионе, выбрав для этой цели одного из бегунов по имени Анатоль, оказавшегося русским. Лени он показался чрезвычайно симпатичным и, как она считала, именно так должен выглядеть греческий атлет. По окончании съемок с огнем киногруппа вернулась в Берлин.

Олимпийские игры открылись 1 августа 1936 года. В шесть часов утра вся съемочная группа уже была на ногах и знала, что делать. В первый день Олимпиады должны были быть отсняты торжественное вступление делегаций на стадион, прибытие бегуна с факелом, приветственная речь Гитлера, сотни взлетающих в небо голубей. Съемки соревнований велись с аэростата, с надувных лодок, были построены рельсовые дорожки для операторов, участникам конного многоборья привязали к седлам небольшие камеры, заряженные пленкой длиной всего в пять метров, во время тренировок бегунам привязывали на шею корзинку с камерами. Лени не успевала за всем следить, Игры она так и не видела. Она бешено носилась от одного оператора к другому и, если ей казалось, что что-то снимается не так, кричала на весь стадион – в этом была она вся.

За Олимпиаду немецкие спортсмены выиграли 33 золотые, 26 серебряных и 30 бронзовых медалей. Все шло отлично, пока вдруг судья в соревновании метателей молота не решил отозвать оператора, снимавшего спортсменов в движении на специально построенных для этого рельсах. Ему показалось, что съемка мешает спортсменам. Согласие на прокладывание рельсов для камеры дал Организационный комитет, да и сами метатели не возражали. Лени не могла смириться с потерей ценных кадров в драматической дуэли между Бласком и Хейном, и яростно, словно фурия, отшвырнула судью, назвав его скотиной. Она часто страдала неконтролируемыми припадками злости, доставшимися ей по наследству от бешеного отца. Судья немедленно побежал жаловаться начальству. Конечно, тут же на горизонте появился и Геббельс, довольный, что наконец-то произошел инцидент, из-за которого Лени можно отстранить от работы. Ледяным тоном он запретил ей появляться на площадке. Когда же она невозмутимо пригрозила, что пожалуется Гитлеру, то он прошипел:

– Вы в своем уме?! Хотите, чтобы дело дошло до международного скандала?! Я вам приказываю сейчас же извиниться перед судьей!

Лени пришлось, скрипя зубами от злости, разыскать судью и попросить у него прощения. Тот в ответ лишь кивнул головой.

Вскоре Игры закончились, однако работа над фильмом еще продолжалась: Вилли Цильке предстояло отснять заключительную сцену. Он нашел в Греции так называемую «Долину молчания», где планировалась съемка обнаженных храмовых танцовщиц.

Когда на копировальную фабрику был сдан последний материал, оказалось, что всего отснято более 400 тысяч метров пленки. Теперь необходимо было смонтировать ее. Между тем, гигантский труд заключался уже в возможности отыскать необходимые сцены. Для этого Лени разработала особую номерную схему, с помощью которой можно было рассортировать кадры и затем быстро искать нужные. Даже Гитлер, единственный раз посетивший монтажную, изумился, что Лени смогла найти и показать все фрагменты, которые он хотел увидеть.

Осенью 1936 года Геббельс распорядился не давать никакой информации об «Олимпии» в прессе и упоминать имя Лени Рифеншталь. Это было его месть за приближенность Лени к фюреру, за ее несговорчивый характер, за то, что она часто «прыгала через голову». Этого рейхсминистру показалось мало: через своего секретаря Ханке он передал Лени требование сократить фильм об Олимпиаде до одной серии и урезать число сцен с чернокожими спортсменами. Лени проигнорировала это распоряжение, не осознавая, что сама себе уже давно вырыла могилу. Еще через несколько дней Минпроп потребовал от Лени немедленно уволить ее пресс-секретаря Эрнста Егера за брак с еврейкой. И этот приказ Лени проигнорировала. Она понимала, что Геббельс долго терпеть это не будет и вскоре взорвется. Однако она была убеждена, что ее близость к Гитлеру защитит ее. Между тем, 6 ноября Геббельс отдал распоряжение не выдавать дополнительных ссуд на фильм, хотя выданные 1,5 миллиона марок уже были израсходованы, а работа над картиной еще не закончена. Этого Лени уже не могла выдержать и немедленно обратилась за помощью к Гитлеру.

11 ноября, в день рождения жены Геббельса, Лени явилась к 17 часам в рейхсканцелярию. Она так хорошо вошла в образ обиженного Геббельсом режиссера, что уже с порога залилась слезами.

Гитлер совсем не удивился такой реакции – о Лени уже давно поговаривали, что она истеричка – и мягко спросил:

– В чем дело, фройляйн Рифеншталь?

Лени не нашла ничего лучше, чем выпалить:

– О, мой фюрер! Это ужасно! Меня ненавидит доктор Геббельс!

Дружелюбность Гитлера мигом исчезла, он мгновенно взбесился:

– Что за чушь?! С чего это доктор Геббельс должен вас ненавидеть?!

Лени постаралась как можно более связно рассказать фюреру обо всех препонах, чинимых Геббельсом.

Гитлер выслушав ее, успокоился:

– Вы устали и перенервничали. Сами подумайте: зачем министр будет предпринимать что-то против вас?

Лени с ужасом понимала, что Гитлер настойчиво защищает своего соратника и ничего не хочет слышать о нем плохого. Черт, тогда придется предъявить протокол! Это был ее последний козырь! Слезы уже не помогали.

Лени вытащила бумагу из сумочки и протянула Гитлеру. Тот пробежал ее глазами и надолго замолчал.

Этот протокол был получен в полицейском участке, когда операторов Лени засунули в кутузку после того, как они отказались снимать для Вайдеманна, который в это время делал по приказу Геббельса фильм о партийном съезде, намереваясь перещеголять «Триумф воли».

Наконец Гитлер произнес:

– Хорошо, я поговорю с доктором Геббельсом. Больше пока ничего не могу сказать.

Спустя несколько дней Лени позвонил Брюкнер и сообщил, что с этого дня она будет подчиняться не министру Геббельсу, а Рудольфу Гессу и Коричневому дому. Очередная победа над Геббельсом! Как она здорово утерла ему нос!

* * *

Четыре месяца потребовалось на просмотр и архивирование отснятого материала. К монтажу Лени приступила в феврале 1937 года. Из 100 тысяч пленки нужно было склеить лишь 6 тысяч.

В один из дней, когда Лени, как обычно, корпела в монтажной, Вальди Траут сообщил ей, что ее ждут в рейхсканцелярии. Лени немедленно поехала к Гитлеру прямо в том, в чем была, – юбке и свитере.

Фюрер приветливо поздоровался и сказал:

– Очень сожалею, что оторвал вас от работы, но дело – неотложное. Пригласите к себе завтра домой на чашку чаю доктора Геббельса и меня.

– Мой фюрер, но мой дом еще не готов, – произнесла Лени, не найдясь, что сказать. Эта просьба ее изумила.

– Да? Вот и отлично, – радостно потирая руки, произнес он.

Лени не могла понять, в чем дело. Гитлер взял со стола газету и протянул ей. На первой полосе швейцарской «Вельтвохе» было напечатано: «Падший ангел Третьего рейха». Она пробежала глазами статью, в которой сообщалось, что Лени Рифеншталь впала в немилость в Германии после того, как попыталась пожаловаться Гитлеру на выходку, учиненную Геббельсом. Рейхсминистр во время праздничного ужина демонстративно встал из-за стола и потребовал фройляйн Рифеншталь покинуть мероприятие в связи с тем, что у нее обнаружилось еврейское происхождение. Теперь она, якобы, пребывала где-то в Швейцарии.

– Нужно опровергнуть эту чушь! – заявил Гитлер. – Поэтому завтра господин Хоффманн сфотографирует нас вместе с доктором Геббельсом, который в знак завершения строительства вашего дома подарит вам букет роз.

На следующий день к Лени пришли Гитлер, Геббельс и фотограф Генрих Хоффманн. На чай она также пригласила маму, брата и некоторых своих знакомых. Улыбающийся Геббельс вручил Лени большой букет красных роз, что и запечатлел на снимке Хоффманн.

Тем временем, студия «Тобис» пригласила Лени в Париж для вручения золотой медали за «Триумф воли». На обратном пути она решила заехать к Гитлеру в Бергхоф, чтобы поделиться своими впечатлениями о Франции. Впечатляющее расположение Бергхофа на горной вершине поразило Лени. Адъютант провел ее в пустой вестибюль, в котором шел фильм с Марлен Дитрих, зрителей при этом не было. По лестнице спустился Гитлер и проводил ее на терассу, где уже стоял чайный сервиз. Проходя через просторную и светлую гостиную с мраморным камином и клетками с желтыми канарейками, Лени ахнула от восторга – во всю стену располагалось огромное панорамное окно с видом на горные пики. Лени села за столик, ей принесли кофе с пирожным. Гитлер, как всегда, пил минеральную воду.

– Как вам понравился Париж? – был его первый вопрос.

– О, мой фюрер, я совсем мало его видела. Так устала, что проспала все на свете.

– Хм, жаль, я бы многое отдал, чтобы увидеть Париж! – восторженно воскликнул фюрер.

– Моя гостиница была неподалеку от Елисейских полей. Это удивительно красивая улица. А еще я видела площадь Согласия и церковь Мадлен и Сакре-Кер.

– О, Париж, – мечтательно произнес он. – Самый красивый город на земле! А Елисейские поля – красивейшая в мире улица! Величественные колонны церкви Мадлен, потрясающая роспись. В сравнении с ними Берлин безобразен! Я досконально изучил все исторические здания Парижа, к сожалению, только по чертежам. Обязательно вернитесь туда, чтобы полюбоваться на город.

– А как вам французы, мой фюрер?

– Этот народ мне симпатичен, – важным тоном отвечал он. – Когда я был солдатом, то познакомился с несколькими местными жителями и с удовольствием общался с ними. Однако я считаю, что эта нация, создавшая одну из величайших культур, в упадке. Похоже, что время ее расцвета прошло, и теперь она будет медленно гибнуть. Ее может спасти только крупный политический деятель. Был бы рад, если бы на моей стороне был здоровый и сильный сосед.

Затем Гитлер предложил пройтись по окрестностям виллы. По дороге он остановился и вдруг указал Лени на едва видневшиеся в облаках горы:

– Видите там Австрия. Я каждый раз смотрю туда и взываю к Всемогущему, чтобы он дал дожить до того дня, когда Австрия и Германия объединятся в великую империю. Я ведь выкупил этот дом только потому, что отсюда могу видеть и Германию, и Австрию.

И он устремил мечтательный взор в туманные дали.

– Вы верите в Бога?! – осмелилась прервать его задумчивость изумленная Лени.

– Да, я верю в божественную силу, в Бога и в Божественное провидение, но не в церковные догмы. Когда наступит время, придет новый мессия – не Христос, нет! Основатель новой религии, которая изменит человечество!

По дороге назад к вилле он еще много говорил о католической церкви, о кострах инквизиции и преступлениях, совершавшихся осененными крестным знамением. После этого фюрер попрощался с Лени, распорядившись отвезти ее в гостиницу.

После визита в Бергхоф Лени отправилась в Альпы. Ей следовало отдохнуть – только горный воздух мог помочь ей восстановить свои силы. Будто заново родившись, она вернулась в Берлин, где с новым пылом продолжила изнуряющую работу над монтажом фильма. Вторая серия картины давалась легче – вместо пяти месяцев работа была закончена за два. После склеивания пленки предстояла работа в звукозаписывающей студии. Были приглашены дикторы и артисты, озвучивающие роли, спортивные комментаторы. Здесь Лени познакомилась со звукоинженером Германом Шторром, ставшим на два года спутником ее жизни. Как и всегда, это просто была ни к чему ни обязывающая приятная любовная связь и не больше.

Перед Рождеством 1936 года все ленты со звукозаписями были смонтированы. В январе планировалось закончить с записью музыки к фильму и микшированием. На праздники Лени благодушно решила распустить команду. Сама же она встретила Рождество нового 1937 года в шале Фрица фон Опеля в Санкт-Морице.

Перед премьерой Лени сняла в Кицбюэле небольшой домик в горах и пригласила туда всех своих сотрудников. Неожиданно пришло известие: Министерство пропаганды перенесло дату премьеры на неопределенное время. 12 марта в Австрию вступили немецкие войска, и Гитлер объявил в Вене о присоединении Австрии к Германскому рейху. Лени была вне себя от ярости. Она полтора года угрохала на то, чтобы в одночасье ее фильм канул в лету?! Этого просто не может быть! Над ней и так уже многие смеялись – все забыли про Олимпиаду, а Лени все кропает какой-то фильм. Она никому не позволит сделать из себя посмешище! Нет, она добьется премьеры в ближайшее время! Пойдет ради этого на все! Лени немедленно выехала в Инсбрук, где ожидали Гитлера. Прорвавшись через оцепление у гостиницы «Тиролер Хоф», она села в вестибюле и стала, грозно посверкивая глазами, выискивать в толпе кишащих людей кого-либо из адъютантов.

– Что это вы здесь делаете? – внезапно прямо над ухом она услышала неприветливый голос Шауба.

– Узнайте, примет ли меня фюрер, – вцепившись в его локоть, попросила Лени.

– Сегодня он не принимает. Посмотрю, что можно сделать, – раздраженно ответил Шауб и высвободился из ее цепких рук.

Через некоторое время он вернулся, уже более дружелюбно настроенный, и пригласил Лени пройти к Гитлеру. Она приготовилась излить ему свои проблемы, и уже слезы показались в ее глазах, как фюрер встретил ее с распростертыми объятиями:

– Какая радость, что мы вместе переживаем великие часы! Я так счастлив!

Похоже, он пребывал в эйфории. Слезы из глаз Лени так же мгновенно исчезли, как и появились. Несколько секунд она пребывала в замешательстве – сказать сразу или попозже. Пока она думала, работа ее мысли отразилась на лице. От фюрера не ускользнула напряженность, с которой она нахмурила брови, и он сразу же спросил:

– Я смотрю, вас что-то привело сюда. Какие-то проблемы?

– Мой фюрер, – картинно заломив руки, залепетала она, – мне так неловко отвлекать вас!

– Ничего, говорите!

– Премьера «Олимпии»… Она должна была состояться в марте, но Минпроп перенес ее… Это просто катастрофа! – и она зарыдала. – Надо мной подшучивают уже все, кому не лень! Что если картина выйдет только осенью?! Ужасно!

Гитлер задумчиво проговорил:

– Ну, подумайте, ведь если премьера будет сейчас, то попадет в тень политических событий. Я считаю, она должна состояться в удобное время, хотя до осени таковое вряд ли предвидится.

Лени отчаянно стала соображать, как же убедить его. Внезапно она выпалила:

– Может, тогда двадцатого апреля?

– Хм, прекрасная дата, – удивился Гитлер. – Однако у меня в день рождения назначено очень много дел: парад, поздравления гостей. Вряд ли я смогу успеть на премьеру.

– О, мой фюрер, но что же делать?! – воскликнула Лени умоляюще, все еще со слезами на глазах. – Я столько времени готовила для вас эту картину! Неужели, все было зря?!

– Знаете что, пусть премьера будет 20 апреля. А я приду, обещаю вам, – с улыбкой ответил он, мягко взяв ее за локоть.

Лени вышла из номера, как во сне. Она не могла поверить, что с такой легкостью добилась того, чего хотела! Вот она, победа!

Ее мысли прервало чье-то бурчание. Она подняла мечтательный взгляд наверх и увидела Шауба:

– Фюрер велел передать вам, что после премьеры предусмотрен прием в зале Министерства пропаганды. Приглашены вы и все ваши сотрудники.

* * *

20 апреля 1938 года состоялась премьера во Дворце УФА. Несмотря на протесты Лени, прокатчик показал сразу две серии с получасовым перерывом – все действо шло целых четыре часа. Лени волновалась, как никогда. Сейчас все увидят, на что она способна! Что за шедевр она сняла! По возгласам «хайль!» она поняла, что прибыл Гитлер. Он вместе со свитой разместился в центральной ложе. Погас свет, заиграл оркестр, открылся занавес и на экране засветились большие буквы: «ОЛИМПИЯ». Лени закрыла глаза и вдруг расплакалась. За два года напряженной, сложнейшей и высокохудожественной работы она могла теперь расслабиться. Вот ее детище! На экране! Лени знала, что «Олимпия» заткнет рот всем! Уже в прологе картины послышались первые аплодисменты. Лени задрожала. Когда закончилась первая серия, аплодисменты переросли в нескончаемые овации. В зале зажегся свет, она быстро вытерла растекшуюся тушь и приготовилась к триумфу победительницы. Сияющий Гитлер подошел к ней и величественно сказал:

– Вы создали шедевр, за который вам будет благодарен весь мир!

Когда закончилась вторая серия, уже после полуночи, овации переросли в какой-то всеобщий экстаз. Лени снова подвели к Гитлеру, который поздравил ее еще раз. Она не чувствовала под собой ног от счастья, ей казалось, она парит над землей. Внезапно к ней подошел Геббельс:

– От имени фюрера должен передать, что за такое достижение Вы можете что-нибудь попросить.

Лени, не раздумывая, заносчиво сказала:

– Примите снова в Имперскую палату бывшего главного редактора «Фильм курир» господина Егера, и пусть он сопровождает меня в турне по США.

Геббельс раздраженно, сквозь зубы, произнес:

– Что вы в самом деле?! Как вы себе это представляете?! Мне что, придется возвращать и других, исключенных из палаты по тем же причинам?!

– Но пожалуйста, исполните мою просьбу! Я ведь могу попросить все, что хочу? Господин Егер – очень талантливый журналист.

– Хорошо, как угодно. Но предупреждаю, что с этим Егером вы наживете себе кучу проблем.

– Это мое дело.

После премьеры Лени и вся съемочная группа отправились на прием в Министерстве пропаганды. Гитлер лично пожал руку каждому из сотрудников. Уже поздно ночью Лени вернулась домой. Она распахнула дверь, сняла надоевшие каблуки и босиком прошла в гостиную. Голова у нее кружилась и от выпитого шампанского, и от обрушившегося успеха. Она стянула с себя платье и бросилась на кровать. Ни о чем она не могла думать больше. Ее наполняло безмерное блаженство. Она потихоньку заснула. Эта ночь была самой счастливой в ее жизни.