Искать всегда!
Корабль «Восход», как и «Восток», рождался в горячих спорах. Сергей Павлович неназойливо, тактично направлял коллектив. Как-то он позвонил одному из своих помощников:
— Владимир Павлович, немедленно зайдите ко мне.
— Смогу через 15 минут.
— Нужно немедленно, я послал машину. Товарищей прихватите…
Когда вызванные товарищи пришли, Сергей Павлович провел всех в демонстрационный зал. Там стояли корабли «Восток». Сергей Павлович подошел к гагаринскому «шарику».
— Нам надо подумать, — начал Королев, — как лучше сделать многоместный корабль. Есть проработки, но они мне не нравятся. Вот хотя бы это предложение об устройстве двух люков для катапультирования космонавтов из корабля и приземления на парашютах. Что-то здесь не то…
Присутствовавшие уже размышляли над тем, каким должен быть будущий корабль. Слово взял Владимир Павлович:
— Есть предложение делать корабль не двух-, а трехместным. И с мягкой посадкой.
— Да, — согласился Королев, — с мягкой посадкой лучше будет. Катапультирования не нужно. Корабль надо сажать.
И опять, как обычно, в конце звучали слова: «Вношу предложение…» Началось создание макета трехместного корабля. Когда он был готов, Сергей Павлович позвонил Каманину: «Приезжайте с космонавтами ко мне». Приехали, познакомились с макетом будущего «Восхода». Прикинули расположение кресел. Сергей Павлович приглашает космонавтов: «Садитесь. И скажите — поместятся ли трое?» После пробы Сергей Павлович подытожил: «По объему можно. По весу — тоже. Планируем троих!»
И контуры «Восхода» все четче обозначались на ватманских листах. Важнейшие системы будущего корабля Сергей Павлович и на этот раз взял под личный контроль.
Одной из них была, безусловно, система мягкой посадки. Он считал необходимым обеспечить ей особую надежность. Лично ездил к тем, кто разрабатывал парашютную систему для корабля, туда, где испытывались агрегаты будущей системы.
Были споры, какой делать парашютную систему — из одного или двух куполов. Остановились на двухкупольной. Начались испытания — сначала автономные, потом комплексные. Возникли трудности и неудачи. Во время одного испытания из-за отказа в системе приземления макет корабля ударился о Землю.
После этой неудачи Сергей Павлович как-то встретил Константина Феоктистова, собиравшегося лететь на «Восходе», и спросил:
— Костя, не боишься лететь? Шар-то стукнулся.
Константин Петрович ответил:
— Нет, не боюсь. Конструкция системы приземления надежная. Я в ней уверен. А здесь просто произошла ошибка какая-то.
Действительно, вскоре докопались до причины, мешавшей кораблю мягко приземляться. Устранили. Еще раз испытали. Но Сергей Павлович все еще не разрешал планировать полет «Восхода», пока беспилотный корабль не выполнит всю программу будущего полета безукоризненно точно. Его слова по этому поводу памятны всем сотрудникам: «Перед полетом должно быть абсолютно и полностью отработано все от „а“ до „я“».
Когда перед пуском корабля «Восход» Сергею Павловичу стало известно, что система посадки в эксперименте сработала безупречно, он сказал:
— Я другого и не ожидал.
Сергей Павлович, умевший смело идти на риск, никогда не шел на него зря, бездумно, бесцельно. Вот пример. Полет экипажа Комарова был рассчитан на одни сутки, хотя мог продолжаться значительно дольше. Когда с борта корабля космонавты попросили оставить их еще на орбите, Сергей Павлович воспротивился:
— Нет оснований менять программу, мало ли какой есть запас. Цель полета достигнута. Лучше в следующем полете пойдем на новое качество (он имел в виду эксперимент с выходом космонавта в открытый космос).
В работе над «Восходом» особенно отчетливо проявились черты Сергея Павловича как конструктора новой техники. Он был необычайно требователен и беспощаден ко всяким недостаткам и человеческим слабостям. Он не терпел их ни у себя, ни у других. Особенно взыскивал за недостатки с тех, кого больше всего ценил.
— «Изобьет», а ты чувствуешь: что-то в тебе прибавилось, — вспоминают сейчас работавшие с ним.
Сергей Павлович постоянно требовал от каждого специалиста: «Думайте, думайте, думайте!» Но никогда не диктаторствовал. При решении научно-технических вопросов старался, чтобы ближайшие помощники могли высказать свои мысли независимо от его мнения. Очень часто кто-нибудь из сотрудников его коллектива получал записку примерно такого содержания: «Уважаемый Владимир Павлович! Насколько я понимаю, положение дел складывается так… Если это действительно так, вношу предложение… Прошу обсудить с товарищами и подготовить Ваши соображения».
Не было у него суетной заботы о чести мундира руководителя. В свой творческий процесс он вовлекал широкий круг специалистов.
Он любил в тихие предпраздничные вечера, когда все расходятся по домам, посидеть у себя в кабинете, поразмыслить, помечтать… Так было и накануне Октябрьской годовщины. Шел уже двенадцатый час ночи, а в его маленькой рабочей комнате, расположенной рядом с большим кабинетом для заседаний, все еще светилась лампа с зеленым абажуром. Сергей Павлович не спеша разбирал обильную почту. На этот раз поступило около тридцати личных заявлений. Особенно взволновало Сергея Павловича одно письмо. Старая мать из Баку жаловалась на сына — работника КБ, который редко ездит к ней и оставил ее в одиночестве.
Королев тут же написал этой женщине теплое письмо, в котором обещал усовестить сына и попросил сообщить о дальнейшем его поведении. Одновременно он распорядился, чтобы сразу после праздника ее сына вызвали к нему.
Главный конструктор, у которого все мысли, казалось бы, должны быть заняты новой ракетой или будущим кораблем, находит время и пишет письмо матери своего молодого сотрудника…
А вот что вспоминает ветеран — испытатель ракет:
«Ракеты после сборки проверялись на заводе. Но пока они „доезжали“ до космодрома, в них могли возникнуть неисправности. Поэтому на космодроме выполнялся повторный цикл проверок.
Сергей Павлович частенько бывал у испытателей и на заводе, и на космодроме. Как-то во время заводских проверок возникла заминка. Испытатель-новичок никак не мог найти, откуда на корпусе ракеты появилось небольшое положительное напряжение. Долго он бился и наконец установил, что вблизи кабеля проходила шина высокого напряжения. Сергей Павлович, узнав об этом, дал распоряжение директору завода использовать для подачи энергопитания подвесные экранированные коммуникации. А новичка-испытателя поддержал:
— Ну что же, будем работать вместе. Думаю, дело пойдет.
И на прощание намекнул:
— Тем более теперь нечему наводить тень на плетень…
В другой раз, увидев поздно вечером в цехе того же испытателя, поинтересовался:
— У тебя дом есть?
Тот сначала не понял вопроса. Потом объяснил, почему задерживается. Рассказал и о своем доме — восьмиметровой комнате, в которой жил с матерью. Сергей Павлович посоветовал написать заявление об улучшении жилплощади. А вскоре испытателю торжественно вручили ключи от новой квартиры…
В дальнейшем Королев позаботился и о переселении всех испытателей в лучшие квартиры. Он видел, что сложные проверки они ведут порой за счет своего досуга и отдыха. Так пусть уж в те короткие свободные часы, которые им выпадают, они отдыхают со всеми удобствами, как следует».
Основные работы возглавляли видные специалисты. Но утверждать расчеты только потому, что их подготовил авторитетный специалист, значило уподобиться гребцу в океане без руля и без ветрил.
И при всей своей непосредственности, общительности, демократичности С. П. Королев был требовательным научным руководителем, имевшим свой собственный метод управления сложным конструкторским делом.
Принес ему как-то один из ведущих сотрудников смежного коллектива расчет. Делала его группа аэродинамиков, и ведущий целиком положился на них. Королев рассмотрел все цифры. Остановился на лобовом сопротивлении в плотных слоях атмосферы.
— Какой получился це-икс на средней высоте?
Специалист, почуявший недоброе и глядя в расстеленную «простыню», дрогнувшим голосом назвал цифру: «Что-то около…»
— Нет, — поправил его Королев. — Вот я по памяти скажу…
И отчеканивает цифру. Докладывавший сражен, трет платком лоб, просит разрешения проверить. А на следующий день приходит в кабинет Главного с повинной:
— Вы правы. Вкралась неточность. Весь расчет проверили до десятого знака…
После такого случая этот специалист под впечатлением разговора с Сергеем Павловичем и другим советовал зарубить на носу: без всесторонней проверки материала к Королеву не приходить.
Но почему же Сергей Павлович знал данные расчета? Потому, что он всегда готовился к каждой встрече, и не менее тщательно, чем те, кто докладывал ему по какому-либо расчету или проекту. Главные цифры он знал наизусть — память у него была натренированная. И стоило докладчику чего-то недосказать, как Сергей Павлович немедленно ставил все точки над i.
Королев не терпел нечеткости, неаккуратности даже в мелочах. Конструкторы и сейчас повторяют его шутливые слова: «Если ты сделал быстро, но плохо, все скоро забудут, что ты сделал быстро, но зато долго будут помнить, что ты сделал плохо. Если ты сделал что-то медленно, но хорошо, то все скоро забудут, что ты работал медленно и будут долго помнить, что сделал хорошо».
«Какое зло приносит нам небрежное употребление слов!» — сказал как-то Герберт Уэллс. Королев был беспощаден к людям, допускавшим небрежность в составлении документов, несмотря на любые звания и заслуги.
Во время первых полетов космических кораблей он сам следил за радиообменом Земля — космос. И обязательно прочитывал все телеграммы, отправлявшиеся на борт кораблей.
Во время полета Терешковой два космонавта, среди которых был Герман Титов (он и вспомнил этот случай), один профессор и инженер составили телеграмму для передачи на орбиту. Без подписи Сергея Павловича телеграмму не принимали, пришлось идти к нему. Вошли в кабинет всей четверкой. Уже темнело, и сумрачный свет от окон боролся со светом электрической лампы. Это сглаживало резкость очертаний и цветов. И выражение лица Сергея Павловича казалось им неопределенным, когда он читал телеграмму. Но вот он прочел текст, медленно поднял голову, брови у него поднялись, взгляд поочередно прошелся по лицам. И прозвучал тихий, не предвещавший ничего доброго голос:
— Ну эти двое — молодо-зелено (он кивнул на космонавтов), но вы-то (остановил он суровый взгляд на профессоре и инженере) могли бы додумать все до конца и не давать неверных советов.
Четверка стремительно покинула кабинет. В приемной отдышались, успокоились, подумали. И сразу же увидели свой просчет. Раз дело начали, надо было доводить до конца. Но для этого следовало кому-то снова идти к Королеву.
— Я не пойду, — отказался профессор.
— Я тем более, — уклонился инженер.
— Ну ладно, молитесь за меня, — согласился Герман Титов и зашагал по ковровой дорожке к кабинету Королева.
Он слегка приоткрыл дверь. На лице Королева появилась легкая улыбка.
— Одумались? — тихо спросил Королев. — Заходи, показывай.
Он внимательно прочел текст и подписал.
— Теперь отправляйся поскорее. Раз уж записались в связисты…
Сергей Павлович крепко привязывался к людям, с которыми выполнял сложные и опасные испытания. При пусках первых ракет на верхнем мостике неизменно находился стартовик Борбатенко.
И вот Королев, приехав на очередной пуск, не увидел на верхнем мостике знакомого стартовика. Сергей Павлович расстроился:
— Почему решили отпустить такого человека? Надо непременно найти его.
Борбатеико нашли, и он снова стал работать под руководством Королева.
Не разрешил Сергей Павлович заменить и пультиста. А постоянному участнику всех ракетных стартов Л. А. Воскресенскому говорил: «Будь здесь, чтоб я тебя всегда видел. Это для меня показатель, что все идет нормально».
Конечно, люди, долго работавшие с Королевым, постигали его стиль, отношение к делу. Они старательно оберегали Сергея Павловича от мелочей, которые не требовали его вмешательства, сами занимались порученным участком работы. Видя, как тщательно специалисты и помощники Королева отрабатывают документацию, как готовятся к докладам, проявляют инициативу и самостоятельность, можно было подивиться столь удачному подбору кадров. Но сказывались, конечно, не только подбор, но и воспитание.
Сергей Павлович искал и в психологии- резерв для воздействия на человека. Так, одному из сотрудников, отвечавшему за старт ракеты-носителя, который столько раз провожал ракеты в полет, что мог к этому и привыкнуть, он, шутя, предложил перед пуском написать расписку, что все будет в порядке.
— Ты напиши, напиши, — убеждал он, — я ее никому показывать не буду. Закрою в сейф, да и все.
«И хоть я писал расписку с улыбкой, — вспоминает теперь сотрудник, — в моем воображении довольно отчетливо прошли все стадии проверки. Про себя решил: еще раз предупрежу стартовиков».
Другой сотрудник КБ однажды не решился взять на себя ответственность при рассмотрении срочного вопроса. Королев вызвал его в свой кабинет и спросил:
— Ты боишься? Не знаешь, что делать? — Сергей Павлович, резко поднявшись, вышел из-за стола: — Тогда сядь на мое место, почувствуй, как оно горит.
Сотрудник сел в кресло Королева, и тут, как назло, пошли телефонные звонки: неотложные запросы из министерства, с завода, с полигона. Что на них отвечать?
Сергей Павлович заметил растерянность своего товарища, похлопал его по плечу и наставительно напутствовал:
— Вот так. А теперь иди принимай решение.
О находчивости С. П. Королева в решающий момент космического эксперимента ходит огромное множество устных рассказов. Из очерка писателя М. Л. Галлая стало известно, как быстро и решительно разрубил он гордиев узел при пуске автоматической межпланетной станции. Ее вес превысил допустимый для данной мощности ракеты-носителя. Что можно снять с борта? Конечно, представитель каждой научной организации защищал свои приборы, и дискуссия могла затянуться. Королев, как хороший мастер в шахматах, нашел единственно верный ход. Просмотрев еще раз перечень бортовой аппаратуры, он приказал снять прибор, который должен был сигнализировать с поверхности планеты, к которой отправлялась станция, о том, есть ли на этой планете органическая жизнь. Но самое главное не в том, что он предложил снять, а в том, как убедил в своей правоте тех, кто защищал необходимость такого прибора на борту. Сергей Павлович предложил отвезти его на газике километров за десять от космодрома в открытую степь и посмотреть, что он оттуда будет передавать. Так и сделали. Вскоре получили сигналы, расшифровали их и убедились, что если судить по ним, то жизни на Земле… нет. Охотников защищать необходимость сохранения прибора на борту межпланетной станции до его усовершенствования, естественно, больше не нашлось…
Разумеется, Сергей Павлович Королев был человеком сложным, с переменчивым настроением. Он даже в течение одного дня мог быть совсем разным: то ласково-внимательным, то резким. Но при всем том была у него внешне неприметная, я бы сказал, глубинная любовь к людям. При его сверхчеловеческой нагрузке он находил время помочь ветерану выхлопотать персональную пенсию, больным доставал дефицитное лекарство, путевку в санаторий. И в отличие от многих делал это охотно. А когда узнавал, что кто-то оказался в трудном положении и молчит, сердился: «Почему мне не сказал?»
Утром, подходя к кабинету, он первым делом осматривался: не ждет ли его кто? Если видел ожидающих, приглашал:
— Заходите, говорите, что нужно.
Заботе о нуждах людей он отводил самые ранние часы рабочего дня. Подписывал ходатайства, разбирал заявления. Потом дела захватывали его целиком. Он нервничал, ругался, требовал исправить то, чем был недоволен…
Как-то к вечеру он вызвал и стал отчитывать одного из близких помощников. Тот слушал, слушал и наконец заметил:
— Можно ведь понять по-человечески…
Королев помолчал.
— По-человечески?.. — после паузы спросил он. И сразу же нашелся: — Тогда приходи утром!
И сам первый рассмеялся.
Именно в утренние часы пришел к Королеву на прием тогда мало кому известный конструктор Алексей Станиславович Елисеев. «Я знал, — вспоминает Алексей Станиславович, — что за полчаса СП успевает принять 15 человек, и ждал своих заветных двух минут. Перед приемом я увидел, как он выскочил из кабинета и пулей влетел к соседу, потом вернулся к себе. Я тогда приметил, что он выше среднего роста. Физически выглядел очень сильным.
Меня предупредили, что Королев не любит лишних слов. Когда я зашел, он спросил:
— Что у вас?
— Я работаю инженером в области автоматического регулирования, хочу быть космонавтом.
И тут последовала пауза. Королев откинулся в кресле. Стал рассказывать, какие будут эксперименты и что предполагается набрать группу специалистов из гражданских лиц. „Это начнется через четыре месяца, — закончил он. — Я вас буду иметь в виду“.
Через четыре месяца Алексей Станиславович позвонил Королеву, и тот ошеломил его новостью: „Я вчера подписал ваше заявление, и в ближайшее время вы поступите в обработку“. Он имел в виду медицинское обследование. Вскоре мы действительно включились в подготовку к космическому полету».
Сергея Павловича всегда заботило то, чтобы каждый на своем месте трудился с полной отдачей. Это ему принадлежит шутка о начальнике и заме. Заместитель у слабого начальника, говорил Сергей Павлович, это все равно что костыль. На него начальник опирается, когда идет, в темноте ощупывает дорогу, а нападут собаки — отбивается. Но приходя в гости, костыль начальник оставляет в прихожей, а сам проходит за стол…
У Сергея Павловича заместитель был уважаемой фигурой.
Как-то обсуждался проект одной из систем в двух вариантах. Присутствующие почти единогласно поддержали первый вариант. За него в конце концов высказался и Сергей Павлович. Но тут поднялся его заместитель и высказал сомнение в правильности первого варианта. Он выдвинул свои аргументы, Сергей Павлович — свои. Прежнего единодушия в оценке вариантов уже на наблюдалось. Как ни неприятно было Королеву, он оставил вопрос открытым, хотя и недовольно заметил:
— Просчитайте еще раз, найдете, на чем споткнулись…
И ушел.
Через некоторое время к нему в кабинет зашли сотрудники. И увидели чрезвычайно мирную картину. Доска была испещрена формулами. Румяный, взъерошенный Сергей Павлович сидел, откинувшись на спинку стула, и… улыбался.
— А мой оппонент прав, оказывается… Молодец, один против всех. Не смутился.
В конце марта 1964 года Сергей Павлович был на космодроме. Он вместе с товарищами готовил к экспериментальному запуску «Зонд-1» с помощью многоступенчатой ракеты-носителя. Делалось это в целях отработки космической системы для дальних межпланетных полетов. Сергей Павлович сообщал домой в это время: «Мы здесь все время весьма плотно работаем, а главное — нет морального отдыха или даже покоя, все в голове одни и те же мысли, все собрано к единой цели. Будем через пару дней пробовать свои силы в борьбе с великими тайнами всемогущей природы. Что ждет нас?»
Запуск «Зонда» 2 апреля прошел очень успешно. Усовершенствованная ракета-носитель вывела на промежуточную орбиту тяжелый спутник, а затем в заданной точке «Зонду» была сообщена вторая космическая скорость.
С борта «Зонда» потоком пошла научная информация. Отрабатывалось управленце «Зондом» в полете.
Мемориальная доска на здании Московского высшего технического училища имени Н. Э. Баумана, где учился С. П. Королев (1926–1930 гг.)
Так, в поисках новых решении, в жарких диспутах шло время. Наступило лето 1864 года. Сергей Павлович, раздав сотрудникам задания, решил уйти в отпуск.
Вместе с Ниной Ивановной он отправился в Чехословакию отдыхать. Прилетели в Прагу регулярным рейсом в субботу 27 июня 1964 года.
Сергей Павлович не собирался просто отдыхать. Он решительно отверг Карловы Вары: «Я хотел бы ознакомиться со страной, с промышленностью с точки зрения ее организации, а потом немножко отдохнуть», — сказал он.
Первые три или четыре дня были посвящены осмотру Праги. Потом Королев побывал в Научно-исследовательском авиационном институте и испытательной лаборатории в Летнянах; там его внимание привлекла тренировочная кабина для пилота самолета Л-29, который позднее стал покупать Советский Союз. Сергей Павлович посетил также авиационный завод в Водоходах.
Первую продолжительную остановку он сделал в Пльзене. На «Шкодовке» осмотрел локомотив, построенный с использованием пластика.
Побывал он и на предприятии, где сооружался реактор для первой в Чехословакии атомной электростанции. Осмотрел реактор и сложную крышку для него.
Следующая остановка была в Брно. Там гость с большим вниманием осмотрел производство охотничьего оружия. В расположенном неподалеку городке Бланско посетил предприятие «Метра», а в Готвальде — «Свит». На авиационном заводе в Куновицах по приглашению директора он сел вместе с пилотом в учебный самолет Л-200. В воздухе на некоторое время взял на себя управление — после долгого перерыва он вновь пилотировал самолет.
Путешествуя по Мораве, Королевы побывали в Моцохе. Осмотрели знаменитое поле битвы у Аустерлица (чешское название — Славков). Посетили остравский комбинат Новая Гута имени Клемента Готвальда. Сергей Павлович интересовался организацией труда в кузнечном и сталепрокатном цехах. Но когда металлурги похвастались ему прессом, работающим под давлением до 12 тысяч тонн, то Королев только махнул рукой: мол, это пустяки, потому что у нас есть уже пресс на гораздо большее давление — на 70 тысяч тонн. Чешские специалисты подумали, что ослышались, потому что знали, что самый мощный пресс имеется в США. Пришлось Сергею Павловичу доказывать чешским друзьям, что они не правы.
В Словакии Сергей Павлович осмотрел Научно-исследовательский институт автоматизации и механизации в Новом Мясте (над Вагом) и Научно-исследовательский институт сварки.
Путешествие по Чехословакии завершилось отдыхом в домике вблизи Штрбского плеса в Высоких Татрах. В середине июля Королевы вернулись в Москву.