«Вечный мир»
Первоочередной внешнеполитической задачей правительства Софьи Алексеевны стало упорядочение русско-польских отношений, остававшихся неопределенными со времени заключения Андрусовского перемирия (1667), завершившего войну, которую Россия вела с 1654 года против Речи Посполитой за возвращение смоленских и черниговских земель, части Белоруссии, а также за обеспечение воссоединения Украины с Россией. Русскому государству были возвращены Смоленск, Дорогобуж, Велиж, Северская земля с Черниговом и Стародубом; Польша, не признав в полной мере воссоединение Левобережной Украины с Россией, согласилась временно оставить украинские земли на левом берегу Днепра и Киев под властью российской короны.{240} Перемирие было установлено первоначально до июня 1680 года; в царствование Федора Алексеевича русская дипломатия добилась продления его еще на три года. Таким образом, к лету 1683 года заключение «Вечного мира» с Речью Посполитой стало насущной проблемой российской политики.
Внешнеполитическая ориентация после окончательного подавления московского восстания оставалась неопределенной. Решить украинский вопрос можно было как дипломатическим, так и военным путем. Возможность дипломатического решения представлялась Софье и Голицыну вполне реальной в условиях, когда Речь Посполитая была особенно заинтересована в союзе с Россией против Турции. В 1683 году русские послы в Варшаве Иван Чаадаев и Лукьян Голосов в соответствии с полученным ими наказом заявляли, что «без вечного мира и без уступки… городов и всее Украины и Запорожья чинить ныне союз невозможно».{241} Однако польская сторона упорно настаивала на возвращении ей Киева.
Среди русского боярства имелось немало сторонников продолжения войны с Речью Посполитой до отвоевания у нее Правобережной Украины и Белоруссии. Возглавляли воинственную группировку приближенные царя Ивана Алексеевича князь Петр Иванович Прозоровский и боярин Федор Петрович Салтыков. Поборники силового решения особенно настаивали на необходимости освобождения православных на польских землях от религиозного гнета.{242} Польша сама подавала немало поводов к продолжению войны. Эмиссары короля Яна Собеского вели на Украине антироссийскую пропаганду, что было запрещено условиями Андрусовского перемирия.
Четвертого сентября 1683 года царям была доставлена отписка киевского воеводы князя П. С. Прозоровского о военных приготовлениях в Польше. В тот же день царская грамота была послана князю Ивану Хованскому «с товарыщи» с сообщением, что командование русскими войсками на южной границе возложено на его сына Петра, курского воеводу.{243}
Между тем ситуация в Европе заставила Польшу добиваться союза с Россией. В начале 1680-х годов началась мощная экспансия Османской империи против Австрии и Речи Посполитой. В 1681 году, после того как император Леопольд нарушил привилегии венгров-протестантов, предводитель венгерских повстанцев граф Имре Тёкёли обратился за помощью к турецкому султану. Мехмед IV признал его королем Западной Венгрии под османским суверенитетом. Война между Австрией и Турцией стала неизбежной. Перед лицом османской угрозы император Леопольд обратился к единственному возможному союзнику — королю Речи Посполитой Яну Собескому. 31 марта 1683 года Австрия и Польша заключили договор о военной помощи в случае нападения турецкой армии. К этому соглашению было решено привлечь других христианских монархов, в том числе русских царей.
Весной 1683 года огромная турецкая армия выступила из Адрианополя по направлению к Вене. Командование войсками было поручено главному визирю Кара Мустафе. Этот фанатичный противник христиан хвастливо заявлял:
— Однажды я поставлю своих лошадей в соборе Святого Петра в Риме, а после захвата Вены пойду маршем к Рейну, чтобы сразиться с Людовиком XIV!
В походе участвовал большой отряд крымских татар во главе с ханом Селим-Гиреем. Форсировав реку Рааб, двухсоттысячная армия двинулась к Вене и 14 июля осадила ее. Император Леопольд со своим двором бежал из столицы, поручив ее защиту графу Эрнсту фон Штарембергу. Фельдмаршал с гарнизоном всего в 12 тысяч человек сумел отбить все атаки турок и продержался шесть недель до подхода помощи. В начале сентября к Вене подошла объединенная армия австрийцев, саксонцев, баварцев и поляков под командованием Яна Собеского. На рассвете 12 сентября он повел объединенные силы христиан в наступление и одержал над турками блистательную победу. Полный разгром армии Кара Мустафы навсегда подорвал в глазах Европы престиж турок в качестве нации-завоевательницы.{244}
Ян Собеский поспешил сообщить русским государям, что «креста святого неприятель» потерял бы всё свое войско, если бы остатки его армии не сумели спастись под покровом ночи, «однако ж идем за ним, гоняясь, и уже наши передовые поезды на шеях их подлинно сидят». Эта победа, по мысли польского короля, должна была положить начало полному разгрому Османской империи: «Надежда в крепком Боге, что тот народ бусурмадский, когда ни есть рукою християнскою, при благословении Высочайшего укротится и преломится, токмо б все християнские государи восхотели». Собеский прямо призвал русских царей «соединить свои силы с силами победителей» для уничтожения общего врага христиан: «…пришло время изгнать из Европы врагов христианства… все христианские государи обещают выставить войско на весну, а царским величествам можно было бы начать войну и зимою».{245}
Император Леопольд также известил царей о разгроме турок и убеждал их, «совокупив сердца, руки и оружие», принять участие в войне против Османской империи. Иностранные наблюдатели, в том числе голландский резидент Иоганн ван Келлер, действительно допускали возможность немедленного похода русских войск на Крым в такой благоприятный момент, когда основные силы крымских татар находились еще в Венгрии, отступая в составе войск султана после разгрома под Веной. Однако так могли полагать лишь люди, плохо представляющие себе трудности похода через безлюдные южные степи к Крымскому полуострову. Без весенней травы попросту невозможно было бы прокормить лошадей большой армии.
Получив известия о победе над турками, русские государи, как сообщает нидерландский резидент, «приказали не только служить благодарственные службы во всех церквях, но также послать гонца в Польшу, чтобы поздравить короля по случаю этой победы и доблести, которую проявили войска».{246}
В октябре Ян Собеский прислал в Москву своего представителя Яна Окрасу. В переговорах с ним участвовали боярин князь Василий Голицын, боярин Борис Бутурлин, окольничий Семен Толочанов и думный дьяк Емельян Украинцев. Польский дипломат в своей речи особенно подчеркивал, что польский король выступил в качестве защитника всего христианского мира от турок:
— Его королевское величество войну с тем неприятелем начал не ради своих земель, но за всё христианство, видя, что враг Креста Святого многие земли и города у христиан силою своею бусурманскою завладел и, не удоволившись тем, далее свои владения распространить похотел.
Поляк настоятельно просил русских государей как можно скорее оказать военную помощь его королю — поскольку «в нынешнее… зимнее время их царского величества ратям идти невозможно», послать войска «хотя весною». Он подчеркивал, что его поручение носит особо срочный характер, поскольку в настоящий момент решается вопрос о возможности дальнейшего ведения войны Речи Посполитой против Турции. Однако польские предложения были решительно отвергнуты русскими дипломатами, которые не допускали возможности заключения русско-польского военного союза без закрепления итогов Андрусовского перемирия. Для обсуждения территориальных споров между Россией и Польшей должна была быть создана особая комиссия. Подводя итоги безрезультатных переговоров, Голицын заявил Окрасе:
— А с тобой, посланником, о таком великом деле мимо той комиссии нам, царского величества ближним боярам, не токмо в договор, но и в разговор вступать не для чего.{247}
Переговоры о мире между Россией и Польшей в селе Андрусове под Смоленском начались в январе 1684 года. С русской стороны в них участвовали князь Яков Никитич Одоевский и Иван Васильевич Бутурлин, а с польской — Кшиштоф Гжимультовский и князь Марциан Александр Огиньский. Русские настаивали на закреплении условий мирного договора 1667 года, а поляки считали, что территориальные споры следует решать только после вхождения России в антитурецкую Священную лигу. Переговоры увязли в традиционных словопрениях о царском титуле и других мелких претензиях. Вопрос о статусе Киева оставался открытым. Уполномоченные от обеих сторон съезжались 39 раз, но так и не смогли ни о чем договориться: поляки не желали отказываться от Киева, а русские без этой уступки не соглашались помогать Польше в войне против турок и крымских татар. В феврале русские и польские послы покинули Андрусово, не достигнув никакого соглашения.
Между тем разгром турок под Веной разбудил надежды христианского мира на новый «крестовый поход» и полное изгнание османов из Европы. В марте 1684 года Австрия, Польша и Венеция образовали Священную лигу под патронатом римского папы Иннокентия XI. В договор с Венецией был внесен пункт о том, что три державы приглашают вступить в союз всех христианских государей и «преимущественно царей московских».{248}
Ян Собеский уже разработал обширный план совместных действий против Турции: австрийцы должны были наступать в районе Дуная, поляки — в Подолии, а русским следовало предпринять поход на Крым. К этому союзу польский король рассчитывал привлечь персидского шаха, который мог бы напасть на турецкие владения в Малой Азии.
На Левобережной Украине существовала сильная антипольская группировка, возглавляемая гетманом Иваном Самойловичем. В мае 1683 года Посольский приказ обратился к нему с просьбой высказать мнение по поводу русско-польского союза. Самойлович ответил: «Союз с христианскими государями — дело хорошее, но прежде надобно заключить с Польшею вечный мир, по которому Польша должна отказаться от Киева и от всей Малороссии, от Войска запорожского, городового и низового». Гетман утверждал, что союз между Россией и Польшей не может быть надежным, так как «поляки принадлежат к римскому костелу», а русские исповедуют православие. «Поляки, — писал он, — не только ищут всякого зла державе царей, но рады бы обрушить небеса на христианство русское; можно ли верить их союзу?» Искушенный в дипломатических делах Самойлович предупреждал руководителя Посольского приказа Голицына о возможности сепаратного мира Австрии или Польши с Турцией: «Если великие государи вследствие союза с королем и цесарем разорвут перемирие с турками и татарами, то король и цесарь дадут об этом знать бусурманам; те испугаются и предложат мир, король и император помирятся, и тогда вся тяжесть войны обрушится на Российское царствие; да если б они и не помирились с турками, но если султан обратится со всеми своими силами на нас, то не только цесарь за дальним расстоянием не придет на помощь, не поможет и король польский».{249}
В январе 1684 года Василий Голицын обратился за советом по поводу вхождения России в Священную лигу к опытному военачальнику Патрику Гордону. Генерал видел опасность разрыва перемирия с Турцией. Как и Самойлович, он допускал, что Австрия и Польша могут заключить сепаратный мир с общим врагом, после чего вся тяжесть войны ляжет на Россию. Другими доводами против начала войны с Крымом и Турцией были юный возраст царей, недостаток денежных средств, слабая дисциплина в войсках, «отсутствие единодушия, зависть, раздоры среди дворянства, которые ведут к неразберихе и нерешительности на военных советах». Тем не менее Гордон в конечном счете пришел к выводу о целесообразности завоевания Крыма:
— Вы заслужите величайшую честь, какую только может заслужить любая страна с давних времен, тем, что освободите не только себя, но и христианский мир от этой ужасной и проклятой чумовой нации, а также освободите себя от дани, которую вы платите им ежегодно, и тем самым отплатите за все прошлые оскорбления и несправедливости.{250}
Кроме того, заметил Гордон, уничтожение «гнезда неверных» в Крыму позволило бы России укрепить свое положение на Украине и обеспечить гарантию лояльности казацкого войска.
Правительство Софьи и без этих советов имело основания для недовольства политикой крымского хана. В 1682 году русский посланник стольник Никита Тараканов сообщил из Крыма, что нурадин (наследник ханского престола) «для получения подарков велел схватить его, привести к себе в конюшню, бить обухом, приводить к огню и стращать всякими муками». Тараканов в ответ отважно заявил, что не даст ничего сверх «прежних дач», то есть обычных подарков хану от русских царей. В конце концов татары отпустили посланника в русский лагерь на реке Альме, предварительно дочиста ограбив. Извещенная Таракановым об этом инциденте, Софья приказала объявить хану, что он больше не увидит в Крыму московских посланников, поскольку отныне дипломатические переговоры и вручение даров будут производиться на границе.{251}
В мае 1683 года Иоганн ван Келлер сообщил своему правительству из Москвы: «…послы их Царских Величеств, посланные к крымскому хану, вернулись сюда и принесли жалобы на несправедливости, обиды и палочные удары, которыми их наградили татары при всём народе, под тем предлогом, что золото, которое было послано для выкупа пленников, не имело ни нужного веса, ни стоимости, если верить тому, что говорили татары. О подобных поступках, сколь же жестоких, сколь же бессмысленных и противоречащих правам человека, здесь узнали с негодованием; они живо возмутили все сердца и, возможно, породят благородное желание предпринять грозную месть».{252}
Двадцать шестого декабря 1684 года в Москву «приехал в гонцах» королевский секретарь Томаш Адам Вильковский с жалобой на северских украинских казаков, напавших на польские земли по реке Сожь. В Посольском приказе уклонились от высказывания мнения на этот счет, и 4 января 1685 года Вильковский был «отпущен с ответом, что споры сии решить должно пограничными комиссарами». Между тем северские малороссияне с одобрения гетмана Самойловича продолжили вторжение в посожские земли, не без основания утверждая, что они испокон веков относились к Украине.
Двадцать девятого июня 1685 года польский посланник Ян Зембоцкий приехал в Москву с новой жалобой на северских украинцев, ворвавшихся в польские селения, причинивших жителям «разные обиды, бои и грабежи» и захвативших более двух тысяч деревень в Посожье. На приеме посланника в Посольском приказе 13 августа «учинена с ним запись, дабы назначенные в Андрусово межевые судьи, съехався 1 октября на спорные оные посожие места, учинили на месте обиженным всякое удовольствие». На основании этого решения 12 сентября в Андрусово отправились «межевые судьи»: стольники Андрей Самарин, Федор Бредихин и дьяк Струков. 9 октября «разменялись они верющими грамотами с польским комисаром Иосифом Ляцинским». Однако переговоры ни к чему не привели, поскольку российские представители не имели полномочий решить вопрос о возвращении Польше посожских земель. В связи с этим комиссар Ляцинский «прекратил съезды», и 27 ноября Софья Алексеевна повелела российским представителям вернуться в Москву.
Пятнадцатого декабря 1685 года королевский секретарь вновь приехал в Россию — на этот раз «с извещением о будущем вскоре в Москву полномочном великом посольстве, коему от сейма поручено все доселе спорные между обоими государствами дела решить и вечный заключить мир». Князь Василий Голицын, принявший Вильковского в Посольском приказе 28 декабря, уверил его, что «с удовольствием ожидать будут государи оных к себе послов».{253}
Софья и Голицын склонялись к миру и союзу с Речью Посполитой. Полонофильство правительницы неоднократно отмечалось иностранными наблюдателями. Князь Василий Голицын в проведении внешней политики России учитывал идеи Афанасия Лаврентьевича Ордина-Нащокина, руководившего Посольским приказом в 1667–1671 годах. Тот в свое время доказывал царю Алексею Михайловичу, что заключение союзного договора с Польшей положит конец антирусским интригам Швеции и Крыма, укрепит позиции России на Балканах и приведет к освобождению от турецкого владычества Молдавии и Валахии, которые впоследствии смогут перейти в российское подданство.{254}
Австрия также пыталась оказать давление на Россию. Уже в сентябре 1683 года император Леопольд письмом сообщил царям об изгнании турок из-под Вены и призывал не упустить столь благоприятный момент для отмщения за древние и «ныне учиненные» обиды. В начале следующего года в Москву приехал имперский секретарь Иоганн Хёвель. В привезенном им послании императора от 18 ноября говорилось о скором прибытии полномочной делегации.{255}
Хёвель оставил несколько интересных наблюдений как о московском дипломатическом протоколе, так и о некоторых личностях. По приезде он был принят царем Иваном, «который сидел один на троне… В нескольких шагах от него на скамьях сидели 12 бояр. Почти в центре стоял первый министр, начальник над всеми делами князь Голицын, чрезвычайно сдержанный и красивый мужчина средних лет». Хёвель несколько раз встречался с Василием Васильевичем, обсуждал с ним турецкую войну, осаду Вены и другие темы, представлявшие обоюдный интерес.
Во время прощальной аудиенция у царя Ивана 4 февраля произошел неприятный инцидент: Хёвель выражал желание получить царскую грамоту, адресованную императору Леопольду, непосредственно от царя, что умаляло значение власти русских государей; Голицын же пытался вручить австрийцу грамоту из своих рук. В конце концов Хёвель сумел хитростью получить царское послание непосредственно от Ивана.{256}
В мае 1684 года в Москву приехали австрийские послы Себастьян фон Блюмберг и Иоганн Христофор Жировский. На переговорах с Голицыным они заявляли, что у России при вступлении в Священную лигу будет только одна задача — сковать действия крымского хана и помешать его участию в военных действиях против Австрии и Польши.
— Желание цесарского величества, — убеждали австрийцы, — состоит в том, чтоб великие государи помогли против турецкого султана, отняли у него правую руку — Крым. Много войска на Крым посылать не для чего; можно послать одних черкас (малороссийских казаков. — В. Н.), которые под владением гетмана Ивана Самойловича, присоединив к ним несколько пеших полков. Цесарское величество другой помощи не требует, желает только, чтоб правую руку у султана удержать.
Ответ Голицына был тверд и вполне логичен:
— У великих государей с королем польским осталось только девять перемирных лет, и если великие государи, вступив за цесаря и короля польского в войну с турским салтаном, рати свои утрудят, а польский король по истечении перемирных лет наступит войною на их государство, то великим государям какая будет прибыль? Поэтому, не заключив вечного мира с Польшею, великим государям отнюдь в союз вступить нельзя.
Австрийцы понимали, что камнем преткновения в предстоящих русско-польских переговорах о мире будет вопрос о статусе Киева, поэтому вынуждены были затронуть эту животрепещущую тему:
— Какое последнее намерение со стороны царского величества насчет отдачи Киева польскому королю?
Голицын решительно ответил:
— Киева в польскую сторону никак отдать нельзя, и отдан не будет, потому что у малороссийского народа с поляками за утеснение веры и за другие обиды великие ссоры, и никогда между ними эти ссоры успокоены быть не могут; малороссийский народ и имени польского слышать не хочет. Да и потому Киева отдать нельзя, что польский король Журавинскими договорами уступил всю Украйну турскому салтану, а салтан турский уступил Киев с принадлежащими к нему городами и местами и Запорожье в сторону царского величества.
Подводя итог переговорам с австрийскими послами, Голицын категорично заявил:
— Если король польский уступит царскому величеству город Киев, то царское величество, в союзе с королем, будет вести войну против крымского хана.
В июне Блюмберг и Жировский покинули Москву, не достигнув никакого соглашения с Россией.{257} Странам-участницам Священной лиги стало понятно, что российская дипломатия будет по-прежнему непреклонно отстаивать интересы своей страны.
Воинственный Ян Собеский первоначально, возможно, надеялся, что союзники одержат победу над Турцией без помощи России. В 1684 году польские войска попытались отвоевать у турок Каменец-Подольский, однако осажденная крепость выстояла. Более удачными были действия австрийской армии, которая в том же году отвоевала у турок большую часть Хорватии, ставшей вскоре австрийской провинцией. Республика Венеция впервые в своей истории объявила султану открытую войну. При содействии Мальты и Тосканы венецианцы снарядили флот, высадили десант в Далмации, а затем развернули наземные силы в Албании и Боснии. В 1685 году Ян Собеский решил действовать в Молдавии и Трансильвании, но не смог возглавить поход из-за тяжелой болезни. Польской армией стал командовать коронный гетман Станислав Яблоновский, которому предписано было занять Молдавию, отрезать Подолию от турецких владений и принудить гарнизон Каменецкой крепости к капитуляции. Войска Яблоновского перешли Днестр и вторглись в Молдавию, но вскоре вынуждены были отступить со значительными потерями. Между тем молдавский поход привел к обострению отношений Собеского с императором Леопольдом, стремившимся утвердить австрийскую власть в Молдавии, Валахии и Трансильвании. В том же году Венеция завоевала центральную часть Греции и удерживала ее в течение полутора лет.
Как видим, польскому королю в войне с Турцией везло меньше, чем его союзникам. Ему пришлось лишний раз убедиться в коварстве австрийцев, которые во все времена стремились загребать жар чужими руками. Поляки просили помощи у Франции и даже пытались заключить перемирие с крымским ханом, но в обоих случаях не смогли добиться результата. Тогда польская дипломатия вновь сосредоточила усилия на вовлечении России в Священную лигу. В августе 1685 года в Москву из Варшавы прибыл посланник Ян Жембоцкий с грамотой Яна Собеского, вновь призывавшего русских государей присоединиться к борьбе христианского мира против Османской империи.
Вскоре король отправил в Москву великих полномочных послов: познанского воеводу Кшиштофа Гжимультовского, канцлера Великого княжества Литовского князя Марциана Александра Огиньского, коронного подстолия Александра Пшиемского и каменецкого каштеляна полковника Александра Яна Потоцкого. 11 февраля 1686 года послы торжественно въехали в Москву в сопровождении огромной свиты общей численностью около тысячи человек. При въезде в столицу поляков встретили стрелецкие полки под предводительством Федора Шакловитого, красовавшегося на коне с булавой в руках. Его молодцеватая фигура привлекла внимание поляков, которые спросили у сопровождавших их приставов Посольского приказа:
— Кто он и какой чин имеет, что объезжает пехотные полки с булавою?
— Это царского величества думный человек, и те пехотные полки, со всеми начальными людьми, ведает он.
При переезде посольства через речку Пресню Шакловитому захотелось еще больше привлечь к себе внимание; он подскакал к каретам Гжимультовского и Огиньского и изысканно поклонился им. Послы ответили ему вежливыми поклонами.
У двора князя Василия Голицына в Охотном Ряду их приветствовал большой караул под предводительством полковника-иноземца. На их расспросы приставы ответили:
— Полковник служит их царскому величеству, человек ученый и ратный. В роте у него знатные люди, дворяне честные; а служат при дворе боярина и сберегателя князя Василия Васильевича Голицына.
Так внимание послов было исподволь обращено на двух фаворитов Софьи, которые постарались подчеркнуть свое значение в качестве особо видных сановников. Впрочем, обо всём этом стало известно из доклада посольских приставов правительнице, которой они, возможно, постарались польстить, подчеркивая интерес иностранных дипломатов к ее близкому окружению.
Посольство продвигалось от западной окраины Москвы до Кремля почти полдня, с частыми остановками. Приставы Посольского приказа по указанию Софьи и Голицына стремились, чтобы польские послы успели рассмотреть столицу России во всём великолепии.
В Грановитой палате состоялась приемная аудиенция в присутствии государей Ивана и Петра, восседавших в царских венцах со скипетрами в руках. Правительница Софья в этом мероприятии не участвовала. Гжимультовский произнес пышную речь о военных доблестях своего короля и в заключение заявил:
— Его королевское величество, не довольствуясь своими победами над турками, желает склонить всех государей к общему делу. И как великий царь Иоанн Васильевич покорил Сибирь, Астрахань, калмыков и Казань, так и их царские величества привели бы под свое владение Крым, черкасы и ногаи.
Затем послы от имени короля передали русским государям многочисленные дары — впрочем, не особенно ценные, в основном из серебра. Гжимультовский, Огиньский, Потоцкий и дворяне из их свиты от себя подарили царям серебряную посуду, шкатулки и нескольких прекрасных коней, а Пшиемский — роскошную карету с шестеркой лошадей. По окончании аудиенции ближний стольник князь Яков Федорович Долгорукий по приказу правительницы Софьи отправился на Посольский двор, где разместились польские послы, «с царским жалованьем и со столом».
Переговоры с поляками поручено было вести ближним боярам Василию Васильевичу Голицыну, Борису Петровичу Шереметеву, Ивану Васильевичу Бутурлину, ближним окольничим Петру Дмитриевичу Скуратову и Ивану Ивановичу Чаадаеву, а также думному дьяку Емельяну Игнатьевичу Украинцеву. Руководители русской дипломатии заранее подготовили огромный наказ под названием «Способ о вечном мире», в котором были предусмотрены все возможные притязания и доводы польских уполномоченных и доказывалась их несостоятельность.{258}
На переговорах, начавшихся 12 февраля, самым острым являлся вопрос о Киеве. Польские послы напоминали, что по условиям Андрусовского трактата он должен быть возвращен Польше через два года, однако это обязательство Россией не исполнено. Голицын возразил:
— Киев задержан правдою. Если бы Киев уступлен был королю польскому, то гетман Дорошенко отдал бы его султану, и тогда как Польше, так и России вред был бы немалый. Король же польский не только не в силах был защищать тот край, но и всю Украйну уступил султану.
На настойчивые требования польской стороны начать кампанию против Крыма Голицын отвечал, что «это дело весьма опасно», ясно давая понять, что без территориальных уступок со стороны Речи Посполитой невозможны ни заключение мира, ни поход русских войск на Крым. Сначала казалось, что поляки не уступят. Гжимультовский написал королю: «Я прежде соглашусь, чтобы мое сердце иссохло и онемел язык, нежели подпишу договор, столь пагубный для государства».{259}
После семи недель споров Голицын и его товарищи сумели склонить представителей Речи Посполитой к уступке Киева, пообещав взамен «поднять оружие на татар и турок». Таким образом, согласие по основным проблемам было достигнуто. Но затем возникли упорные прения по вопросу о выплате Россией денежной компенсации за Киев. Поляки требовали миллион злотых, что соответствовало 200 тысячам рублей. Русская сторона сначала вообще отказывалась от выплаты, потом согласилась на стотысячную компенсацию, к которым в конце концов решила прибавить еще 40 тысяч. Но поляки отказывались уменьшить назначенную ими сумму даже на рубль. Они даже попытались прибегнуть к шантажу — 27 марта объявили, что считают бесполезным продолжать переговоры и просят царей об отпускной аудиенции. Однако это не испугало Софью и Голицына. На другой день послы были приглашены во дворец, где юные государи приняли их с обычными обрядами, допустили к руке и разрешили уехать, велев «кланяться брату своему королю Польскому».
Убедившись в бесполезности давления на русское правительство, поляки пошли на попятную. Через несколько часов после отпускной аудиенции дворяне посольской свиты явились к Голицыну, Шереметеву и Бутурлину и сообщили:
— Ясновельможные послы его королевского величества, не желая покинуть столь великого и полезного всему христианству дела, из запроса своего денежной казны в удовлетворении Речи Посполитой уступают 50 тысяч рублей и предлагают ближним боярам съехаться в Ответную палату, для постановления вечного покоя.
Бояре немедля доложили об этом правительнице, которая указала от имени царей:
— Ближним ответным боярам возобновить переговоры о мире и союзе чрез обсылки; а доколе то дело не совершится и запись вечного мира не напишется, самим боярам с послами в ответе не быть и не видеться. На каких же условиях хотят послы заключить мир и союз, о том пусть они прежде напишут образцовую запись, по получении которой дать им из Посольского приказа свое образцовое письмо, и потом уже договариваться через обсылки, посредством назначенных с обеих сторон лиц.
На другой день стороны обменялись проектами договора. Разумеется, тексты сильно различались. Согласно русскому варианту к России помимо Киева должны были отойти Чигирин, Канев и Черкассы. Польский вариант не допускал даже уступки местечек вокруг Киева, расположенных дальше пяти верст от него. Еще одним камнем преткновения являлся вопрос о статусе Запорожья: русская сторона требовала безусловного присоединения его к своим владениям, в то время как польская настаивала на совместном протекторате над этой территорией. Когда дворяне посольской свиты явились к Голицыну и начали доказывать, что послы ни за что не согласятся на невыгодный мир, руководитель российской дипломатии резко ответил:
— Записи вечного мира мы не изменим; быть ей так, как она в Посольском приказе написана, и мимо ее уступки в городах и землях не будет. Если же послы не согласны тех городов написать в крепость их царских величеств, то великие государи в договор с ними вступать не указали, и они бы ехали с Москвы не мешкая и времени не продолживая.
Послы продолжали спорить, несколько раз присылали к боярам своих дворян, а сами пытались объяснять свою позицию являвшимся к ним дьякам Посольского приказа. 3 апреля переговоры вновь зашли в тупик, и Софья от имени царей приказала полякам, чтобы они «ехали с Москвы тотчас». Послы ответили: «Мы готовы». В тот же день на Посольский двор ныли доставлены ямские подводы, слуги начали укладывать вещи.
Однако польские послы из Москвы всё же не уехали. 7 апреля они прислали к Голицыну дворянина, сообщившего:
— Полномочные послы, не желая столь великого, славного, прибыльного дела оставить и своих трудов туне потерять, объявляют свое последнее намерение: для союза с врагами Креста Господня уступают к Киеву на вечные времена сверх прежних пяти верст, определенных перемирными трактатами, вверх по Днепру до устья реки Ирпени 15 верст, а рекою Ирпенем вверх до местечка Васильково 20 верст. Василькову быть за Киевом; земли же к нему по реке Стугну, на которой он стоит. Также быть за Киевом городкам Треполью и Стайком. Но чтобы от Стаек раздвинуть рубеж вниз по Днепру до Тясмы, а вверх в поле на 20 верст, на то великие послы королевского указа не имеют и позволить не смеют, а могут донести королю. Согласны, чтобы за рекою Тясьмою Запорожью и Кадаку быть во владении их царских величеств. То последнее намерение великих послов, иначе они из Москвы ехать тотчас готовы.
В ответ царевна Софья приказала: «Возобновить прерванные переговоры по прежнему чрез обсылки, для чего определить дьяков Прокофья Возницына, Ивана Волкова, переводчика Семена Лаврецкого и подьячего Козьму Нефимонова, с тем, чтобы они, согласно с посольским предложением, написали вновь образцовую запись; о спорных же пунктах докладывали бы князю Голицыну и товарищам его. А самим боярам и ближним людям с послами не видеться, пока чрез обсылки запись на мере не станет». Тем самым правительница оказывала прямое давление на поляков, унижая их необходимостью вести переговоры с дьяками Посольского приказа, а не с равными по рангу ближними боярами. Вельможным панам дали понять, что после отпускной аудиенции они остаются в Москве только из милости русских государей и не должны особенно упрямиться, иначе им могут опять указать на дверь. Русское правительство в данном случае чувствовало себя вполне уверенно, прекрасно осознавая степень заинтересованности Речи Посполитой в мире и союзе с Россией.
С 8 по 21 апреля Возницын с товарищами посещали польских послов ежедневно, а иногда дважды или даже трижды в день. Переговоры проходили в доме, отведенном для первого посла Гжимультовского, куда съезжались остальные польские представители. Проект мирного договора дьяки зачитывали по пунктам, затем шло подробное обсуждение каждой статьи, а иногда и каждого слова. Титул русских государей поляки упорно оспаривали, не желая называть их пресветлейшими и державнейшими, поскольку в предыдущих русско-польских договорах «таких титл им не бывало». Требование России о передаче ей разоренных городов вниз по Днепру от Стаек до реки Тясмы (Чигирин, Канев, Бужин, Люшны, Черкассы, Крылов и др.) было решительно отвергнуто польской стороной. По-прежнему продолжались споры о размере денежной компенсации за Киев: поляки упорно настаивали на 150 тысячах рублей, а русская сторона соглашалась заплатить только на десять тысяч меньше. На статью о свободе православного вероисповедания во всех подвластных Польше областях и о прекращении насилия со стороны униатов польские послы дали согласие, но выдвинули встречное условие:
— Только бы великие государи изволили предоставить такую же свободу и римскому вероисповеданию в России и дать место на посадах в Москве, Смоленске и Киеве для строения костелов.
Русский вариант статьи о заключении союза против Турции и Крыма поляки полностью оспорили:
— В ней написаны только церемонии, а не прямое дело. Нужно сказать, что великие государи для вечного мира с Речью Посполитой ныне же повелели мир с турским султаном и ханом Крымским разорвать, войну с ними начать, войска на Крым послать и крымских татар от нападения на Польшу удерживать. Пусть бояре крепят нас вечным миром — то их дело; а союзные статьи напишем мы сами — то наше дело; вам дорог мир, нам — союз.
Статья с требованием немедленно известить русский двор о возможном намерении польского короля заключить сепаратный мир с Турцией или Крымом была отвергнута послами с негодованием:
— Никогда король мира просить не станет, а добудет его оружием и самих мусульман заставит молить о пощаде!
Прочие статьи договора не вызвали серьезных возражений польской стороны. Когда результаты переговоров были доложены правительнице Софье, она разрешила уступить в некоторых статьях и поручила Возницыну согласовать с послами окончательный текст трактата. Наконец 21 апреля после взаимных уступок стороны достигли соглашения по всем спорным вопросам и постановили переписать договор набело.{260}
Окончательный текст трактата о «Вечном мире» из тридцати трех статей предусматривал передачу России Киева и его ближайших окрестностей — Триполья, Стаек и Василькова, к которым было прибавлено по пять верст земли. Денежная компенсация за Киев была установлена в 146 тысяч рублей. За Россией были закреплены вся Левобережная Украина, Смоленск, Дорогобуж, Рославль, Запорожье и прилегающие земли. Чигирин и другие разоренные города вниз по Днепру должны были оставаться «пусты, так как ныне», то есть не принадлежать ни Польше, ни России. 5-я статья договора декларировала невозможность возвращения Смоленска, Киева, Левобережной Украины и Запорожья Речи Посполитой даже в случае мятежа местных жителей против русских царей: Польша обязывалась «тех своевольных в подданство и под оборону не принимать», «тайно и явно их не подговаривать и никого к ним не подсылать, и войны не вчинать, и сего вечного миру никакими мерами не нарушить». В свою очередь русские государи должны были не принимать в подданство жителей закрепленных за Речью Посполитой Витебска, Полоцка, Белой Церкви, Немирова и других городов по правую сторону от Днепра.
О титулах монархов было постановлено: именовать польского короля «наияснейшим и державнейшим», а русских царей — «пресветлейшими и державнейшими». Свободное отправление православного вероисповедания в польских областях было полностью подтверждено, никакие притеснения со стороны католиков и униатов не допускались. Но в России католическое богослужение разрешено было только в частных домах, а о строительстве костелов не говорилось ни слова.
Статья о союзе против Турции и Крыма была изложена в договоре в соответствии с желанием польских послов: Россия обязывалась «за многие бусурманские неправды для имени Христианского и для избавления многих христиан, стенящих в бусурманской неволе» как можно скорее послать войска в Запорожскую Сечь и на днепровские переправы, чтобы перекрыть крымским татарам дорогу на Польшу. Русские государи должны повелеть донским казакам «на того ж неприятеля наступить, и промысл воинской чинить на Черном море». В будущем 1687 году Россия обязывалась послать войска «на самой Крым», а Польша — вести военные действия против турок и белгородских татар, не допуская их нападения на союзницу.
Вызвавшая негодование послов статья о недопустимости попыток польского короля заключить сепаратный мир с Турцией или Крымом в окончательном варианте договора была полностью переделана — теперь она содержала указания, что обе державы объявят султану о заключенном между ними союзе и потребуют возвратить Польше Каменец и другие завоеванные города. Если же султан или крымский хан будут предлагать сепаратный мир, то ни одна из союзных держав не должна вести переговоры без участия другой. Одна из статей договора предусматривала старания русской и польской дипломатии по привлечению к союзу против Турции и Крыма Франции, Англии, Дании и Голландии.
Особый пункт договора предусматривал развитие торговли между Россией и Речью Посполитой. За торговыми людьми закреплялось право свободно «ездить на обе стороны со всякими товары» как в «стольные городы Краков, в Варшаву и Вильну», так и «в царствующий великий град Москву» с уплатой торговых пошлин по уставу обоих государств. Особо оговаривалась свобода торговли по реке Двине между Ригой и Смоленском.{261}
Двадцать четвертого апреля цари и правительница слушали проект мирного трактата вместе с патриархом, ближними боярами и думными людьми. Все его статьи были одобрены. Постановлено было написать его на пергамене, переплести в доски и «облочь золотою объярью», а потом призвать польских послов в Ответную палату «для размена записей вечного мира с ближними боярами». Подписание трактата уполномоченными с обеих сторон состоялось 26 апреля (6 мая). В тот же день цари в присутствии всего двора подтвердили договор торжественной присягой в Грановитой палате. В церемонии участвовали польские послы, которым государи «объявили отпуск».
Тогда же был издан манифест от имени великих государей царей Ивана и Петра Алексеевичей и «великой государыни, благоверной царевны и великой княжны Софии Алексеевны, всея Великия и Малыя и Белыя России самодержцев» о заключении «Вечного мира» с Польшей. «Никогда еще при наших предках Россия не заключала столь прибыльного и славного мира, как ныне, — возвещала Софья русскому народу. — Отец и брат наш владели Смоленском, Черниговом и Малороссийским краем только временно, до окончания перемирия, а богоспасаемый град Киев трижды клялись пред Святым Евангелием возвратить Польше. Отныне всё наше, и навеки. Мы же не уступили Польше ни одного города, ни места, ни местечка. Кроме того, имени царского величества учинено повышение: государи наши будут писаться пресветлейшими и державнейшими; а благочестивой и православной вере нашей в Польской стране обеспечена полная свобода богослужения и дарована защита от католиков и униатов. Преименитая держава Российского царства гремит славою во все концы мира».
Излишне строгий к Софье историк Н. Г. Устрялов замечает по этому поводу: «Так, не щадя ни отца, ни брата, тщеславная царевна превозносила свои заслуги пред народом и смело присвоила себе титул самодержицы, который с сего времени приказала писать во всех актах внутри государства наряду с именем державных братьев». Историк упрекает Софью: «Вечный мир с Польшею куплен войною с Турциею… Тягость войны с народом могущественным, страшным всей Европе, едва ли не перевешивала выгоды мира с державою слабою и расстроенною, которая, при всех усилиях, не могла отнять у нас того, чем гордилась царевна».
Эти упреки вряд ли справедливы. Во-первых, по условиям «Вечного мира» Россия не обязывалась вести полномасштабную войну с Турцией, а всего лишь должна была направить войска против Крыма, что вполне соответствовало российским интересам. Во-вторых, Речь Посполитая при воинственном короле Яне Собеском не была такой уж «слабою и расстроенною»; русско-польская война, неизбежная без заключения «Вечного мира», принесла бы России гораздо больше тягот и потерь, чем не очень обременительные Крымские походы. Софья и Голицын одержали выдающуюся дипломатическую победу, навеки закрепив за Россией спорные территории, которые вовсе не так легко было бы удержать силой оружия.
Манифест Софьи объявлял награды боярам, окольничим, царедворцам и служилым людям по случаю заключения мира. Щедрее всех был пожалован князь Василий Голицын, получивший золотую чашу весом более фунта, «кафтан атласный золотной на соболях в четыреста рублей», 250-рублевую прибавку к денежному окладу и вотчину — богатую Белгородскую волость Нижегородского уезда, ранее принадлежавшую умершему в 1685 году боярину Ивану Михайловичу Милославскому. Бояре, кравчие, окольничие, думные дворяне, думные дьяки и думный генерал Аггей Шепелев были награждены переводом из поместий в вотчины от 230 до 500 четвертей земли и прибавкой к денежным окладам от 50 до 100 рублей. Стольники, генералы, полковники, стряпчие, дворяне московские, дьяки и жильцы получили из поместий в вотчины от 20 до 100 четвертей земли и от 20 до 25 рублей. Меньшие награды достались городовым дворянам, детям боярским, казакам, стремянным конюхам и прочим служилым. Торговым и посадским людям были несколько облегчены подати и повинности.{262} В целом масштаб награждений значительно превосходил схожие прецеденты других царствований. Софья постаралась обеспечить всеобщую радость по случаю «Вечного мира».
На другой день польские послы были царским указом приглашены во дворец «в комнату», чтобы проститься с русскими государями «приватным обычаем без чинов». В Крестовой палате их встретили сын главы русской дипломатии ближний стольник князь Алексей Васильевич Голицын и думный дьяк Федор Леонтьевич Шакловитый, а у комнатных дверей — сам ближний боярин и великих посольских дел сберегатель. Цари Иван и Петр сидели в «государских местах» в золотых кафтанах и шапках. Василий Голицын представил им послов «короткими словами, без речи». Государи «жаловали их, послов, к своей государской руке и потчевали… из своих рук кубками с питьем», а потом «изволили приказывать к королю поздравление». Вслед за тем цари удалились, «а в ту комнату изволила придти великая государыня благоверная царевна и великая княжна София Алексеевна и сесть в креслах в шубе собольей осиновой да в треухе». Она пожаловала послов к руке, приказала думному дьяку Емельяну Украинцеву осведомиться о их здоровье, а потом произнесла краткую речь:
— Великие государи постановленной вечной мир изволят содержать крепко без нарушения, также бы и государь ваш, его королевское величество, держал по тому ж без нарушения и при их царского величества послах тот вечной мир подтвердил.
Затем Софья «изволила послов жаловать питьем», собственноручно подавая им кубки. После угощения поляки вторично поцеловали руку правительницы и были отпущены.{263}
На следующий день Огиньский подарил Софье Алексеевне карету с шестеркой лошадей, «та корета с лица резная, золоченая, по золоту писаны травы разными красками… цена той корете 550 рублев».{264}
К польскому королю для ратификации «Вечного мира» были отправлены великие и полномочные послы боярин Борис Петрович Шереметев и окольничий Иван Иванович Чаадаев. Тем, временем Ян Собеский в походе в Молдавию потерпел неудачу и едва не погиб со всем войском на берегах Прута. Спустя два месяца русские послы дождались в Львове короля, опечаленного своим фиаско. Собеский принял их с большими почестями и 12 декабря подтвердил трактат о «Вечном мире» торжественной присягой на Евангелии. Очевидцы отметили, что при этом на глаза короля навернулись слезы. Впоследствии он выражал сожаления об утрате «столь многих городов и земель» и обвинял Гжимультовского и Огиньского в дипломатическом поражении.{265}
«Вечный мир» действительно явился «славным и прибыльным» для России, поскольку закрепил за ней Левобережную Украину и Киев — «мать городов русских». Однако, несмотря на все усилия Голицына и его товарищей, Московскому государству не удалось распространить свою власть на Чигирин и другие правобережные города, то есть ликвидировать раздробление малороссийских земель на две части. Условие мирного договора о превращении Приднепровщины от Стаек до Чигирина в нейтральную зону впоследствии было нарушено Речью Посполитой.
Могла ли Россия предотвратить расчленение Украины в 1686 году? Думается, такая возможность была, но для этого русским государям пришлось бы вступить в союз с турецким султаном и крымским ханом против польского короля. Именно такой вариант предлагал правительнице Софье в ноябре 1684 года ярый ненавистник поляков малороссийский гетман Самойлович.{266} Военное взаимодействие малороссийского казачества с Крымом являлось делом обычным: украинские гетманы начиная с Богдана Хмельницкого нередко вступали в союз с крымскими ханами и, в зависимости от своей политической ориентации, с успехом использовали превосходную татарскую конницу то против Польши, то против России. Иногда и Речь Посполитая объединялась с Крымом в борьбе против Московского государства. По понятиям европейской политики подобный шаг был вполне возможен: «христианнейший» король Людовик XIV в борьбе против католической монархии Габсбургов не стеснялся вступать в союз с Османской империей, тогда как Россию и Польшу по крайней мере разделяло различие конфессий. Однако для православной государыни Софьи Алексеевны объединение с «бусурманами» против прославленного защитника христиан Яна Собеского было абсолютно немыслимо.