Афанасий Каверзнев

Сведения о жизни и годах учения Каверзнева. Пребывание за рубежом. Возвращение на родину. Дальнейшая судьба Каверзнева. Диссертация Каверзнева об изменчивости животных. Влияние на животных климатических условий, пищи, одомашнения. Кровное родство между видами. Анонимный перевод диссертации Каверзнева на русский язык.

Лет через двадцать после смерти Ломоносова выступил со своими прогрессивными взглядами на изменчивость животных другой представитель группы русских ученых XVIII в. — молодой биолог, по специальности пчеловод, Афанасий Каверзнев. К сожалению, его научная деятельность продолжалась недолго, причем его труды оставались долго неизвестными и только в наше время стали общественным достоянием.

Афанасий Аввакумович Каверзнев происходил из духовного звания, родился в конце 40-х годов XVIII в. в Смоленской области, учился в местной духовной семинарии. Как отличный ученик он попал в число молодых людей, посланных в 1771 г. Вольным экономическим обществом в Саксонию для обучения пчеловодному делу. В течение года он проживал вместе со своим товарищем в г. Малом Будишине в районе Верхней Лузации, населенном славянским племенем вендов, или лужицких сербов. Его наставником в пчеловодном деле был известный саксонский пчеловод Адам Ширах.

Окончив курс обучения у Шираха, который дал блестящий отзыв о занятиях своего русского ученика и был удивлен его дарованиями, Каверзнев должен был вернуться в Россию. Но он настолько заинтересовался естественными науками, что стал упорно добиваться от Вольного экономического общества разрешения остаться за границей на более долгий срок, чтобы поступить для продолжения образования в Лейпцигский университет. Разрешение было дано, и с осени 1772 г. Каверзнев был зачислен в число студентов указанного университета. Он с жаром принялся за ученье и, не удовлетворяясь читаемыми в университете курсами, стал заниматься у некоторых профессоров приватно. В числе последних был биолог Натанаэль Леске, который, несмотря на свою молодость, выделялся среди других профессоров Лейпцигского университета. Он написал, между прочим, очень хороший для своего времени двухтомный курс естественной истории, который был впоследствии переведен на русский язык академиком Николаем Озерецковским под названием «Начальные основания естественной истории» (1791).

Русское издание диссертации Афанасия Аввакумовича Каверзнева.

Леске был очень разносторонним ученым и выдающимся университетским преподавателем. Он занимался минералогией, ботаникой, зоологией, медициной, а также сельскохозяйственными науками, в том числе и пчеловодством. Словом, это был энциклопедист в науке. Зимою Леске читал лекции, летом экскурсировал со своими слушателями в природу. Студенты почитали его очень высоко.

Леске полюбил своего русского ученика, несмотря на то, что последний был чужеземцем, и восхищался его выдающимися способностями. Сохранился отзыв Леске об университетских занятиях Каверзнева, где лейпцигский профессор пишет о замечательной «остроте ума» Каверзнева и сообщает, что последний выделялся среди немецких студентов и служил для них примером подражания. Между прочим, в этом отзыве указано, что наш соотечественник не только обучался у Леске, но был и сотрудником в его ученых работах.

В лейпцигский период своей жизни Каверзнев написал две работы различного содержания и значения, судьба которых также была совершенно различна.

Первая работа была посвящена пчеловодному делу. Автор перевел на русский язык с немецкого довольно большое руководство по пчеловодству, составленное Адамом Ширахом. Рукопись перевода была послана в Петербург, и Вольное экономическое общество охотно напечатало это сочинение отдельной книжкой в 1775 г. Перевод Каверзнева сделан удачно, хорошим литературным языком. В свое время эта книга сыграла немаловажную роль в истории русского пчеловодства.

Совершенно иной теме была посвящена вторая работа Каверзнева, которую он напечатал в Лейпциге на немецком языке под заглавием «Von der Abartung der Thiere», или в русском переводе — «О перерождении животных». Это была ученая диссертация, посвященная теоретическим вопросам биологии, причем автор развил в ней мысли о том, что виды не являются постоянными, как учил Линней, но обладают способностью изменяться и продуцировать формы, отличные от родительских. Таким образом, молодой русский биолог вступил на путь отрицания библейской легенды о том, что все живые твари были созданы чудесным образом в готовом виде, и заявил себя сторонником идеи трансформизма. О содержании этой работы и обстоятельствах ее появления в печати подробнее сказано ниже.

В апреле 1775 г. истек последний срок пребывания Каверзнева за границей. И хотя он всякими правдами и неправдами старался оттянуть отъезд на родину, чтобы продолжать свои научные занятия, Вольное экономическое общество потребовало его возвращения «неотменно». 14 сентября 1775 г. Каверзнев вместе со своим товарищем Бородовским прибыл морем в Петербург.

Возвращение молодого ученого в Россию не было особенно радостным. Его сильно смущали два обстоятельства. Во-первых, его беспокоила изданная им в Лейпциге диссертация об изменчивости животных. Он сделал этот шаг самостоятельно, не уведомив о нем свое начальство, причем напечатал книгу за свой личный счет. Изложенные в ней мысли коренным образом расходились с общепринятыми тогда взглядами, а главное — противоречили «священному писанию». Каверзнев имел все основания опасаться, что его поступок будет строго осужден правительством. Поэтому он предпочел скрыть свое произведение и, вернувшись в Россию, не заикнулся о нем ни одним словом. При тогдашней разобщенности научной работы в разных странах это ему легко удалось.

Второе обстоятельство, которое не без основания беспокоило Каверзнева, заключалось в том, что, живя за границей, он наделал долгов, с которыми не сумел расплатиться из тех небольших средств, какие Вольное экономическое общество высылало ему на прожитие. Не нужно думать, что Каверзнев тратил деньги на развлечения. Из сохранившихся в архиве данных видно, что он жил весьма скромно, даже скудно. Деньги (почти половину) он тратил на дополнительную оплату профессорам за приватные занятия науками, что он делал по собственному желанию. Кроме того, он израсходовал значительную сумму на покупку книг и на печатание своей диссертации.

Каверзнев получал из России по 300 р. в год, а долгов у него накопилось перед отъездом на сумму 370 талеров[4]. Немецкие кредиторы (портной, трактирщик, башмачник и др.) оказались людьми весьма энергичными и настойчивыми. Они обратились с жалобами и требованиями уплаты денег в русское посольство в Дрездене. Таким образом дело о долгах Каверзнева получило официальный ход, сделалось известным в Петербурге и даже дошло до императрицы Екатерины II.

Эта история окончилась для молодого ученого весьма печально. В наказание он был совершенно отстранен от научной работы и отослан на родину в Смоленск, на канцелярскую службу с окладом в 250 р. в год. Это была не только крайне несправедливая, но и совершенно безрассудная кара. Ученых людей в России в то время было очень немного, а для того, чтобы быть смоленским приказным, не нужно было ездить учиться в Лейпциг, достаточно было окончить в Смоленске семинарию.

Попав в глухую провинцию в качестве штрафного канцеляриста, Каверзнев оставил научные занятия, которые при данных обстоятельствах стали для него невозможными. Так рушилась в условиях царской России блестяще начатая ученая карьера Каверзнева, которую предсказывал ему профессор Леске.

Из сохранившихся скудных сведений о дальнейшей судьбе Каверзнева видно, что он навсегда остался на Смоленщине. Сперва служил в городе — в приказе общественного призрения, затем, в конце 80-х годов XVIII в., вышел в отставку и поселился в 25 верстах от Смоленска в небольшой усадьбе Колычево, доставшейся ему от жены, где занимался сельским хозяйством и пчеловодством.

В 1812 г. во время вторжения в Россию войск Наполеона именьице Каверзнева было совершенно разграблено неприятелем. Это так подействовало на жену Каверзнева, что она умерла от потрясения, оставив его вдовцом с малолетними детьми. Он обратился к правительственной помощи, прося устроить дочерей в учебные заведения на казенный счет, но получил отказ. Сведений о дальнейшей судьбе Каверзнева нам найти не удалось, год смерти его остался неизвестным, но можно с большой вероятностью предположить, что он умер в 20-х годах XIX в.

Перейдем теперь к рассмотрению упомянутой выше диссертации Каверзнева «О перерождении животных» для того, чтобы выяснить, что он внес нового в понимание этой проблемы по сравнению со взглядами его предшественников и современников.

В начале своего изложения автор ставит вопрос о том, остаются ли виды животных постоянными и неизменными, какими мы их видим в настоящее время. Другими словами, правильна ли принимавшаяся тогда всеми естествоиспытателями доктрина Линнея, что видов имеется столько, сколько их вышло из рук создателя. «Чтобы вполне удостовериться в этой истине, — пишет Каверзнев, — необходимо лишь выяснить, приносят ли животные, размножаясь, только себе подобных детей, или же их дети в отношении телесного сложения, естественного поведения, образа жизни и т. д. время от времени более или менее утрачивают сходство со своим видом».

Для ответа на поставленный таким образом вопрос Каверзнев обратился к изучению домашних животных как лучше известных человеку. Он рассматривает с этой точки зрения собак, быков, баранов и других животных и выясняет, что породы, имеющие, несомненно, общее происхождение, иногда настолько резко расходятся в своих признаках, что их можно было бы принять за совершенно различные виды.

«Кто бы мог подумать, — пишет, например, автор, — что большой дикий муфлон является предком всех наших овец? Разве не отличаются последние значительно от первого в отношении телесного сложения, волос, проворства и т. д.? Но несмотря на то, что наши овцы так далеко отстоят от природы муфлона, он спаривается с ними и производит плодовитое потомство. Если даже самих домашних овец из различных областей сравнить друг с другом (о диких и говорить не приходится), то найдутся между ними такие, которые не имеют никакого сходства между собой. Даже в одной и той же стране встречаются овцы, различные по своему сложению, шерсти и величине, что известно каждому, несколько знакомому с естественной историек и сельским хозяйством» (стр. 19–20).

«Если сравнить между собою быков, — читаем в другом месте, — то между ними обнаруживается самое большое различие, так что в иных случаях между ними нельзя усмотреть никакого действительного сходства. У одних имеются рога, другие — безроги, как, например, в Исландии; одни имеют ровную спину, другие несут на плечах большой горб, как в некоторых северных областях, а также в Азии, Африке и Америке. Только европейские быки лишены горбов. У многих имеются длинные волосы, которые так мягки, как тонкое руно; другие имеют длинные или короткие и притом мягкие или жесткие волосы. Между ними есть такие, которые по своему росту относятся друг к другу почти как кошка к лошади. Именно это различие в величине, отклонения в сложении тела, их приуроченное или дикое состояние дали людям основание присвоить быкам различные наименования. И хотя все эти животные в отношении своих размеров, своей природы и телосложения кажутся далеко отстоящими друг от друга, однако они бесспорно принадлежат к одной и той же породе» (стр. 22–23).

О собаках читаем следующее: «Часто в одной и той же стране одна собака совершенно отличается от другой, а в отдаленных странах собачий род выглядит, так сказать, непохожим на самого себя. Однако даже те собаки, которые по всем статьям наиболее отличны друг от друга, приносят тем не менее при спаривании потомство, которое оказывается плодовитым: таким образом, очевидно, что все собаки, как ни отличны они друг от друга, составляют всего лишь одно единое племя» (стр. 17–18).

«Подобные и, быть может, еще большие различия, или, скорее, перерождения, — заключает Каверзнев, — можно было бы установить у лошадей, кошек, свиней и всех других животных, если бы меня не удерживала от этого заранее установленная краткость данного сочинения».

Приводя эти примеры, Каверзнев тем самым отвечает на поставленный им вначале вопрос о том, правильно или неправильно учение о неизменности вида. Ответ, как видно, получается отрицательный. Дети не всегда похожи на родителей, они приобретают новые признаки, в результате чего возникают формы, резко отличные от исходных. Следовательно, доктрина Линнея не верна и виды изменчивы.

Любопытно, что Каверзнев применил здесь тот же прием доказательства, что и Дарвин. Последний описал, как известно, разнообразие голубиных пород, указав при этом, что любой орнитолог принял бы этих птиц за особые виды, если бы не было известно, что все они произошли от общего предка — дикого ливийского голубя.

Итак, животные формы изменчивы или, применяя старинное выражение Каверзнева, способны перерождаться. В чем заключается причина этого явления?

Каверзнев дает на это вполне определенный ответ: животные способны изменяться под влиянием условий существования, иначе, под воздействием внешней среды, в которой они живут. Вот какие соображения мы находим у Каверзнева по этому поводу: «Известно, что наша земля имеет столько климатов, сколько областей, столько погод, сколько местностей. Каждая область имеет свои особые продукты и, по большей части, своих животных, которые всегда находятся в связи со свойствами земной поверхности, производящей пищевые средства» (стр. 12).

«Существуют три причины изменчивости животных, — продолжает автор, — две естественные, а именно — температура, зависящая от климата, и характер пищи, а третья возникает непосредственно от гнета порабощения. Действия, которые производит каждая из этих трех причин, заслуживают особого рассмотрения» (стр. 13–14).

Таким образом, по мнению Каверзнева, климатические условия, связанные с переменой пищи и температуры, вызывают изменения в организме. Третья причина изменчивости, о которой он упоминает, т. е. влияние одомашнения животных, приручения их человеком, сводится к воздействию тех же факторов, так как прирученные животные получают иные условия существования, чем те, какие они имели в природе. В других местах своей работы Каверзнев упоминает, кроме того, об изменяющем влиянии воздуха и рельефа местности.

Из перечисленных выше причин, вызывающих изменения в организме животных, Каверзнев особенно важное значение приписывает воздействию пищи. Он представляет дело так, что пища влияет на организм своим химическим составом. Особенно сильно сказывается, по мнению автора, влияние растительной пищи, так как такая пища по своему составу дальше отстоит от организма животных и потому требует для своего усвоения больших усилий. «Влияние пищи, — пишет по этому поводу Каверзнев, — всегда сильнее и производит большее действие на тех животных, которые кормятся травами и различными плодами, чем на тех, которые питаются только мясом, которое сами добывают, или той пищей, которую они получают из рук человека. Ибо мясо и обработанная пища по своему составу таковы, что они уже сходны с природой животных, которые употребляют их в качестве своей пищи. Напротив того, растения и их плоды содержат в себе все свойства почвы, поскольку они остаются сырыми и необработанными» (стр. 23–24).

Здесь в элементарном виде проводится мысль, что питание организмов играет большую роль в видообразовании. Эта идея оказалась вполне созвучной с нашей современной биологической наукой. Например, Мичурин придавал, как известно, большое значение питанию сеянцев при выводе новых сортов плодовых и ягодных растений. Он считал, что воспитание всходов при особом составе почвы изменяет их наследственные свойства, и придавал этому положению широкое общее значение.

Каверзнев не развил этой теории подробно, да по состоянию науки того времени он и не мог этого сделать, но и того, что он написал в своей диссертации, вполне достаточно для того, чтобы причислить его к ранним предшественникам великих эволюционистов XIX в. По своим взглядам он ближе других к Ламарку и Жоффруа Сент-Илеру, которые выступили несколькими десятилетиями позднее. Не надо забывать, что, высказывая эти идеи, Каверзнев был начинающим ученым, который не мог подвергнуть эти мысли экспериментальной проверке и которому обстоятельства не дали возможности развить свою научную деятельность. Заметим также, что в эпоху появления его диссертации ни сравнительная анатомия, ни палеонтология не существовали еще как научные дисциплины. Можно не без основания предположить, что, если бы Каверзнев не был потерян для науки в молодом возрасте и пути его научного развития были благоприятны, — наша родина имела бы в его лице крупнейшего русского биолога XVIII в.

О смелости и широте его взглядов свидетельствуют некоторые места его сочинения, где он говорит не только об изменчивости видов, но ставит вопрос об общем происхождении и родственной связи всех животных, не исключая и человека. Эта мысль получает, по его мнению, подкрепление при сравнительном изучении внутреннего строения животных, — изучении, которое в его время только начиналось. «Если принять в качестве главного признака пород, — пишет Каверзнев в начале своей диссертации, — не способность к размножению, но сходство частей, из которых состоит тело животных, то под конец, тщательно изучив и приметив части тела всех животных и сравнив их друг с другом, надо будет само собой признать, что все животные происходят от одного ствола. Ибо, не говоря об органах пищеварения, кругооборота соков, органах размножения и движения, которые необходимо должны иметь все животные, у животных само собой наблюдается удивительное сходство, которое по большей части сочетается с несходством внешней формы и по необходимости должно пробуждать в нас представление, что все было сделано по одному первоначальному плану. С этой точки зрения можно бы, пожалуй, считать, что не только кошка, лев, тигр, но и человек, обезьяна и все другие животные составляют одну единую семью.

И если бы кошка, действительно, была бы переродившимся львом или тигром, то могущество природы не имело бы более никаких границ, и можно было бы твердо установить, что она от одного существа с течением времени произвела организованные существа всевозможных видов» (стр. 10–11).

Интересно, что в первых строках своего сочинения Каверзнев прибег к приему, который часто употреблялся учеными того времени с целью несколько затушевать свою слишком смелую и потому опасную для автора позицию: он вначале вкратце изложил официально принятую тогда теорию неизменности и постоянства вида и те доводы, которые обычно приводились в ее защиту. Но, как видно из дальнейшего, он сделал это лишь для того, чтобы опровергнуть эту теорию, показав на фактах изменяемость видов.

Остается сказать несколько слов о судьбе диссертации Каверзнева, потому что, по латинской пословице, и книги имеют свою судьбу. В немецком оригинале, напечатанном, как указано выше, в Лейпциге в 1775 г., она осталась неизвестной в России. Если некоторые наши академики и знали о ней, то замолчали эту работу.

Тем неожиданнее было появление в 1778 г. русского перевода диссертации Каверзнева, сделанного учителем немецкого языка смоленской духовной семинарии Иваном Морозовым и изданного в Петербурге под заглавием: «Философическое рассуждение о перерождении животных». По неизвестным нам мотивам переводчик снял имя Каверзнева, выбросил его предисловие и совершенно затушевал происхождение книжки, оставив лишь указание, что это перевод с немецкого. Таким образом, было совершенно невозможно догадаться, что это оригинальное сочинение русского автора. Лишь спустя полтораста лет, в 1937 г., пишущему эти строки удалось установить принадлежность этого сочинения Каверзневу, а затем обнаружить в архивных материалах и сведения об авторе[5].

В настоящее время совершенно точно установлено, что перевод Морозова, вышедший двумя изданиями (в 1778 и в 1787 гг.), был напечатан без всякого участия Каверзнева. Морозов не был натуралистом, и потому его перевод вышел с грубыми научными ошибками. Тем не менее, это сочинение оставшегося неизвестным автора могло оказать немалое влияние в деле ознакомления русских читателей с совершенно новыми тогда эволюционными воззрениями на природу.