Стиснув зубы

У меня была карьера. Был Вуди. Была доктор Ландау. Были мечты. Были дневники с особенно взволновавшими меня цитатами.

“Раньше я переживала, думала: каково это будет, жить, ничего не зная и не понимая? А теперь… Теперь я не переживаю”. Шестидесятилетняя жительница Кони-Айленд.

“Будьте добры, встаньте чуть поближе друг от друга”. Майкл Куртиз.

“Видишь кого-нибудь на улице, и первыми в глаза бросаются их недостатки”. Диана Арбус.

“Я хотел столького добиться. Но это невозможно. Я так и не научился любить, я лишь подражал звукам любви”. Записка самоубийцы.

“У тебя не так уж и много времени”. Уокер Эванс.

В Нью-Йорке я снова начала делать коллажи. Например, была у меня серия под названием “Стиснув зубы” – с фотографиями гнилых зубов, поверх которых я наклеивала надписи вроде “Ну надо же, сколько в зубах всего интересного”, “Пациент средних лет был доставлен в хирургическое отделение стоматологической больницы. Его заболевание представляет собой интереснейший случай волосатости языка” или “Так называемые «зубы Хатчинсона» – первый признак врожденного сифилиса”. Еще у меня был черный дневник, который я называла “похоронным”. Туда я вклеивала фотографии людей из журналов, стирала им лица, рисовала на их месте штампик “извещение о смерти” и подписывала разными именами. Ужас.

Еще у меня была стопочка маленьких записных книжек, которые я заполняла цитатами из старых книг с блошиного рынка на Двадцать шестой улице: “Я брежу”. “Боль. Боль. Боль. Боль”. “Кто я?” “Мы все умрем”. “Безжалостный замкнутый круг обжорства”. “ – Не делай этого, – настаивала она. – Не надо”.

Что самое странное, все, что я написала выше, – чистая правда.

Конечно, все мои творческие потуги мало чем отличались от вышивки крестиком или плетения корзин. Просто еще один способ убежать от неизбежной встречи с килограммовой коробкой козинаков. Не думаю, что мой способ решения психологических проблем имел что-то общее с мамиными коллажами, увлечением писательством и фотографией. Мне повезло – я была молода и имела больше возможностей для преодоления своих трудностей и нервного расстройства, диагностированного доктором Ландау. А мама была совершенно одна.

В те дни любые культурные события в моей жизни происходили благодаря моему бойфренду Вуди Аллену. Он водил меня в кино – так мы посмотрели “Персону” Ингмара Бергмана и “Скромное обаяние буржуазии” Луиса Бунюэля. Вместе мы смотрели сквозь окна на картины немецких экспрессионистов, выставленные в галерее Сержа Сабарски. Мы ходили в музей современного искусства и были на выставке Дианы Арбус, которую курировал Джон Шарковский. Я ходила на курсы рисования и шелкографии. Училась фотопечати. Благодаря доктору Ландау ознакомилась с концепцией противостояния “тогда” и “сейчас” и концепцией последовательности “сейчас”, произошедшего из-за “тогда”. Она рассказала мне о фрейдистской теории о “зависти к пенису”. Феминистки считали, что она унижает женщин, описывая их как неудавшихся мужчин. Мы с доктором Ландау принялись обсуждать зависть – и выяснили, что я полна зависти, с которой я должна разобраться, если хочу избавиться от своих недостатков.

Я скучала по маме, и доктор Ландау в какой-то мере заменила мне ее. Она не умела так хорошо слушать, как мама. Мы не сидели с ней на кухне за столом и не хохотали вдвоем над глупыми шутками. Но она изменила мою жизнь. Она не подбирала слов, а просто тихо слушала мой поток сознания, пытаясь направить его из мира фантазий в мир реальный.

Доктор Ландау понимала, что в мире помимо Дайан Холл живут и другие люди. Она хорошо знала людей и пыталась соотнести мои грандиозные ожидания от жизни с реальностью. Она считала, что реальная жизнь интереснее всяких фантазий, но я ее не слушала. Привольная жизнь ординарной особы никогда не привлекала меня. И, как ни старалась убедить меня доктор Ландау, у меня так и не вышло найти тихий приют в объятиях какого-нибудь мужчины.

В тот год я наконец съехала из студии с ванной на кухне и нашла себе новую квартиру на пересечении Семьдесят третьей и Третьей улиц. Я была за три тысячи миль от мамы – слишком далеко, чтобы чувствовать вину за то, что бросила ее одну. Я с головой погрузилась в работу, чтобы залечить раны, которые я сама же себе и нанесла, и удержаться подальше от туалета в конце коридора. Для меня на первое место вышла работа.