Триумф или хождение по мукам

Персей был открыт официально 27 апреля 1554 года в четверг при огромном стечении народа. Никто не остался равнодушным к скульптуре, «все состязались, кто лучше про нее скажет». Бенвенуто был истинным героем дня.

На площали среди толпы находились два важных сицилийца, посланные во Флоренцию их вице-королем. Очарованные Персеем, они пригласили Бенвенуто в Сицилию работать, обещая ему всяческие блага. Бенвинуто с достоинством отказался:

– Я никогда не покину мое отечество, создавшее школу величайших искусств и моего государя, в любви к искусству которого нет равных. Если бы у меня была жажда наживы, я мог бы остаться во Франции, где король Франциск платил мне 4000 золотых скудо в год, но я оставил там все наработанное и уехал на родину.

Вот какие речи заставляет человека говорить тоталитарный и деспотичный режим! И Бенвенуто так искренне и простодушно об этом пишет.

Герцог наблюдал за происходящим из окна дворца, там, полуспрятанный, он стоял несколько часов, ему была приятна реакция народа. Он сказал своему камергеру Сфорца:

– Пойди к Бенвенуто и скажи ему, «что он меня удовольствовал больше, чем я ожидал, и что я его удовольствую так, что он изумится».

Бенвенуто перевел дух, работа окончена, можно отдохнуть. Он испросил у герцога разрешение проехать паломником по святым местам, ближайшим от Флоренции монастырям и воздать молитву Богу. Он писал свою книгу в монастыре, а потому никогда не забывал упомянуть о своем религиозном чувстве. Хулители Челлини сомневаются, был ли он истинно верующим человеком: мол, когда ему было тяжело, например в замке Святого Ангела, тут он обращался к Богу каждый день, а в обыденной жизни только и делал, что грешил, забывая каяться. Я думаю, что в вопросах религии он всегда искренен и в беде, и в радости.

Вернулся в город он через неделю, был встречен герцогом. И получил обещание, что завтра будет решено дело с оплатой. Бенвенуто был полон ожидания. Сколько мук было с этим Персеем, и все-таки он, как и его герой, оказался победителем. Герцог, хоть и вставлял палки в колеса, оказался истинным ценителем. Он тоже горд собой, потому что показал своему народу, что разбирается в высоком искусстве. Интересно, как оценит его искусство этот меценат?

На следующий день Бенвенуто встретил во дворце мессир Якопо Гвиди, секретарь герцога. Он был приятелем Бандинелли, лучше всех во Флоренции разбирался в вопросах канонического права и очень не любил Бенвенуто, поэтому тот не пожалел для описания секретаря ярких красок. Он «подозвал меня своим крикливым ртом и надменным голосом и, весь подобравшись, с туловищем, как палка, словно окоченев, начал таким образом говорить»:

– Герцог велел узнать, сколько ты спрашиваешь за своего Персея?

Бенвенуто онемел. Его позвали торговаться? Не в обычае щедрых государей задавать такие вопросы художнику! Его работа бесценна, а ты дай, сколько позволяет тебе твоя щедрость.

– Его сиятельство совсем другое обещало мне два дня назад, – только и нашел что сказать Бенвенуто.

– Ты должен назвать свою цену под страхом немилости его светлости!

Вряд ли герцог поручил секретарю разговаривать с мастером столь жестко, конечно, это была его личная инициатива, но вид Якопо Гвиди, этой «ядовитой жабы», и наглый его тон привели Бенвенуто в ярость:

– О какой цене вы говорите? Если бы герцог заплатил мне за Персея и 10 тысяч золотых скудо, то и тогда не оплатил бы полностью мой труд. Этот разговор для меня унизителен. Знай я, что к этому придет, никогда бы не связался с этой работой.

Дальше пошла длинная словесная перепалка, полная взаимных оскорблений. Знаток канонического права умел ругаться как простолюдин, про Бенвенуто и говорить нечего. В этот же день все стало известно герцогу. Он позвал Бенвенуто и сказал ему гневно:

– За 10 тысяч скудо можно построить целый город.

– Ваша светлость найдет для этого самых разных работников, а для того, чтобы изваять второго Персея, вы не найдете никого.

Можно было бы возразить: а Микеланджело? Но великий мастер был уже стар, все это Бенвенуто провертел в голове. Дерзкий был ответ, что и говорить. Более того, Бенвенуто, не дожидаясь ответа герцога, ушел прочь. Что бы там ни писали про Козимо I, из нашего далека видно, что «тирания» в Италии была значительно мягче, чем, скажем, в Испании или Англии, не говоря уж о России. У нас на престоле был великий царь Иван Грозный.

Прошло несколько дней, и неожиданно для Бенвенуто его призвала герцогиня Элеонора. Наверняка ее развлекала склока между мужем и его строптивым скульптором. Она предложила Бенвенуто свою помощь, чтобы уладить размолвку. Каким образом она обещала это сделать, Бенвенуто не сообщает. Одно известно, герцогиня обещала, что он получит 5000 скудо.

– Я никогда не просил большей награды, чем благоволение его светлости, – ответил Бенвенуто. – Если его светлость дал бы мне за Персея все лишь одну крацию, то есть пять квартино, за труды, то я считал бы себя удолетворенным, лишь бы великий герцог не лишил меня своего благорасположения.

Он отказался от предложения герцогини, но своими смиренными словами он никого не обманул. Герцог увидел в них не смирение, а непомерную гордость и наглость. Позднее Бенвенуто узнал, что, пытаясь оценить работу над Персеем, герцог запросил мнение Бандинелли. Тот поломался для приличия: мол, он в раздоре с автором, негоже ему судить об этой работе, но потом все-таки назвал цену – 18 тысяч золотых скудо. Ох, как это не понравилось герцогу!

Дошли до Бенвенуто и другие слова его светлости: «Меньше чем за два квартино я выброшу Персея вон. Таким образом мы сразу окончим все разногласия». Бенвенуто понял, что это не простая угроза, в гневе Козимо I был страшен, пора было искать пути примирения. В это время он был дружен с неким Джироламо дельи Альбиции, который принадлежал к скерани – личной полиции герцога. Бенвенуто называет его «комиссаром войска герцога». Этот «комиссар» и пообещал Бенвенуто вернуть расположение Козимо. Альбиции был умелый воин, смелый солдат, но он ничего не понимал искусстве. Альбиции «составил письмо», вернее сказать, бумагу, в которой была назначена сумма в 3000 золотых скудо, и деньги эти назначались Бенвенуто не конкретно за Персея, а как некоторое содержание. Герцог охотно подписал эту бумагу, Бенвенуто был полон разочарования, но дело было сделано. Герцогиня при встрече откровенно посмеялась над ним – сам виноват, со мной ты получил бы больше!

Герцог распорядился, чтобы Бенвенуто выплачивали каждый месяц по 100 золотых скудо до окончательной выплаты всей суммы. Эта обязанность была возложенва на казначея Антонио де Нобили. Несколько месяцев Нобили платил аккуратно, потом сумма убавилась вдвое, потом стали платить по 25 скудо. Пришло время, и этот ручеек совсем пересох. Бенвенуто потребовал объяснений и с легкостью их получил: шла война, казна была пуста, будут деньги, будем опять платить. Так и отпускали деньги по капле. Нобили умер, за герцогом остался долг в 500 скудо. Бенвенуто писал эти строки в 1566 году. Одиннадцать месяцев не хватило Козимо, чтобы расплатиться за эту работу. Этот остаток за Персея Бенвенуто так и не получил.

Теперь мне хотелось бы дать право голоса нашему лучшему специалисту по эпохе Возрождения – А.К. Дживелегову: «Персей – лучшее произведение Челлини. Его открытие было настоящим праздником для Флоренции. Герцог Козимо попросил Бенвенуто еще до того, как статуя была окончательно готова, открыть ее на полдня, чтобы публика могла высказать свое первое впечатление. Впечатление было огромное. Толпа, теснившаяся перед статуей, громко ее хвалила….

А когда статуя была открыта окончательно, восторги сделались еще более бурными. Герцог, спрятавшись за драпировками окна, выходящего на площадь, слушал, что там говорят, и остался так доволен, что обещал щедро вознаградить Бенвенуто. Правда, потом ему стало жалко. Но огромное общественное возбуждение, вызванное Персеем, еще раз показывает, какое место в жизни Флоренции занимало искусство и насколько Бенвенуто чувствовал нерв своей эпохи, требуя к художнику особенного отношения.

Бенвенуто, несомненно, сильно преувеличил восторги, вызванные Персеем. Мы доподлинно знаем… что сонеты не все были хвалебные, что были ругательные. Но общий приговор о Персее был одобрительный. Теперь отношение к нему несколько иное. Правда, первое впечатление и сейчас огромное. Нужно сказать, что Козимо и Бенвенуто знали, где его поместить. Стоит Персей так, что и более слабая вещь должна была действовать сильно. Он стоит под левой аркой Лоджии Орканьи, с фасада, и виден отовсюду с огромной площади Синьории. Он бросается в глаза раньше, чем другие статуи, стоящие в Лоджии и вдоль дворцового фасада».

Добавлю только, что сейчас в Лоджии стоит копия Персея, а сама скульптура находится в Национальном музее Флоренции.

«Поза Персея на первый взгляд представляется по-настоящему смелой и энергичной и сразу как будто захватывает, особенно издали, если входить на площадь с Via Calzaioli. Да и вся статуя кажется лучше, чем в действительности. Более близкий и внимательный осмотр обнаруживает ее недостатки очень скоро. Статуя хорошо задумана, но не почувствована: она холодна и безжизненна. Торс Персея жидок по сравнению с руками и ногами, в которых микеланджеловская мускулатура. Но, несмотря на мощность ног, они поставлены так, что живой человек не простоял бы и четверти часа. Голова удивительно красива, но испорчена вычурным шлемом. Голова Медузы совершенно незначительна. Тело ее для облегчения отливки положено на пьедестал – чересчур тесный – в таком скрюченном виде (ноги подогнуты, левая рука вцепилась в щиколотку левой ноги, правая рука свесилась), что вот-вот скатится с него. Персею, который стоит на теле Горгоны, поэтому очень трудно держаться свободно. Влияние Микеланджело видно не только в утрированной моделировке мускулатуры, а во всем, но в то же время видно, какой Микеланджело опасный вдохновитель для художников, не обладавших ни его талантом, ни его душою. Бенвенуто не мог вложить в свою статую идею, потому что в его нелепой голове идеи не рождались. Но он не сумел вдохнуть в нее и темперамента, которого в нем было сколько угодно. Ему хотелось дать в Персее нечто чужое: terribilita своего учителя, и статуя оказалась лишенной всего, что может сообщить ей биение жизни.

Насколько восковая модель Персея в Барджелло лучше, чем статуя! Она вообще прекрасна без всяких оговорок: пропорции тела вернее, положение естественнее, вся фигура несравненно проще, изящнее, живее. Легкий изгиб упругого юношеского тела и наклон головы полны выразительности. Шлем совсем простой и надет просто. В модели есть настроение и виден замысел: Персей только что отрубил голову Медузы, схватил ее за волосы и высоко поднял левой рукой, а сам задумчиво смотрит, наклонив голову, как кровь густым потоком льется из перерубленной шеи. В другой модели, бронзовой, пропала легкость, непосредственность и выразительность фигуры. Изгиб тела исчез, голова потеряла свой наклон, ноги стали по-другому, неустойчиво. То, что придавало убедительность восковой фигуре, улетучилось безвозвратно. Но в бронзовой модели сохранились еще юношеские формы. В статуе отяжелели и они.

Вся статуя целиком показывает, что создавал ее ювелир, захотевший тягаться с Микеланджело».

У швейцарцев есть пословица: «Я уважаю ваше мнение, но остаюсь при своем». Я не видела восковой модели, но бронзовый Персей мне очень нравится, очень. А вот еще отзывы наших соотечественников: «Декабрьский туман окутывает площадь; под сводами Лоджии Ланци сижу я, вслушиваясь и вглядываясь в набежавшие воспоминания. Передо мной силуэт Персея с головой Медузы, режущий остриями своих форм мглу, как вспорхнувшая ласточка. За ним уже в смутных силуэтах распластавшийся площадью фонтан. Все изработано вокруг меня шалостями и трудами мастеров» (К.С. Петров-Водкин). Бенвенуто сказал бы – ах, не дали мне «изработать» фонтан!

А вот Гумилев:

Пускай велик небесный Рафаэль,

Любимец бога скал, Буонарроти(на автомате испр.),

Да Винчи, колдовской вкусивший хмель,

Челлини, давший бронзе тайну плоти.

Прочти Бенвенуто эти стихи, он был бы счастлив.