Внутренняя политика. Диктатура денег

На следующий день после выборов, в среду, 20 мая, Пенлеве, меня, Пуанкаре и Франсуа-Марсаля пригласили в Елисейский дворец, к г-ну Мильерану, чтобы рассказать нам об опасностях, которые нас ожидали.

* * *

Придя к власти, мы составили и опубликовали отчет о финансовом положении Франции к началу полномочий палаты тринадцатого созыва. Ни одна из цифр этого документа не могла быть опровергнута. Ни одно из его утверждений не оспаривалось.

* * *

Несомненно, что причиной финансовых трудностей Франции было огромное увеличение государственного долга между 1914 и 1924 годами и главным образом чрезмерная доля в нем текущего долга, состоящего из краткосрочных ценных бумаг (боны национальной обороны, казначейские боны, облигации, выпущенные для восстановления освобожденных областей), подлежащих погашению по номиналу в кратчайший срок. Цифры, взятые из опубликованного нашим правительством отчета, показывают этапы этого роста.

Согласно таблице, представленной финансовой комиссии сената 4 июня 1924 года ее генеральным докладчиком г-ном Анри Беранже, государственный долг Франции составлял в общем в мае 1921 года 262 миллиарда, в марте 1922 года – 283 миллиарда, в августе 1923 года – 305 миллиардов. Конечно, этот рост вызван был в значительной части восстановлением разоренных областей, но правительства покрывали с помощью займов как дефицит обыкновенного бюджета, так и дефициты бюджета расходов, подлежащих возмещению. До войны консервативная буржуазия яростно боролась против подоходного налога, принятого во всех соседних больших государствах. Она лишила Францию этого источника доходов, основанного на фискальной справедливости, который позволил бы нашей стране избежать нарастания бюджетных дефицитов и массовых займов.

Что касается текущего долга, то существовало два главных источника его роста, как это объяснили г-да Жан Монтиньи и Жак Кейзер в их брошюре «Финансовая драма и ее виновники»:

1. Боны национальной обороны, выпущенные во время войны. Их сумма достигала 24 740 миллионов на первое января 1919 года; 45 445 миллионов на 30 ноября 1919 года; 56343 миллиона на 1 июня 1924 года. Их выпуск был настолько беспорядочным, что не было возможности точно установить их сумму (с точностью до нескольких миллиардов), как сообщил об этом сенату в 1923 году в своем докладе по бюджету г-н Анри Беранже.

2. Облигации национальной обороны (выпущенные сроком на пять, шесть и десять лет), казначейские боны, эмиссии «Национального кредита» (10 миллиардов в 1922 году, 37 миллиардов к 31 июля 1924 года).

Сроки платежей по этим ценным бумагам были назначены как придется: 24 миллиарда – в 1925 году, 6 – в 1926 году, 6 – в 1927 году, 3 миллиарда 900 миллионов – в 1928 году, 9 миллиардов – в 1929 году, 117 миллионов – в 1930 году, 2 миллиарда – в 1931 году, 6 миллиардов – в 1932 году, 3 миллиарда – в 1933 году и 6 миллиардов – в 1934 году.

В своем отчете, представленном финансовой комиссии сената 4 июня 1924 года, генеральный докладчик г-н Анри Беранже сделал следующее заявление о «неотложном текущем долге»: «Этот долг состоит примерно из 60 миллиардов франков в бонах национальной обороны и в казначейских бонах сроком на три, шесть и двенадцать месяцев. Но, как явствует из статистических сведений, представленных управлению государственной отчетности, эти боны в среднем погашаются каждые шесть месяцев. Таким образом, для обеспечения нормального функционирования казначейства нужно возобновлять эти 60 миллиардов каждые шесть месяцев. Это составляет годичный оборотный фонд в 120 миллиардов франков, который должен получить одобрение народа. Если учесть, что, помимо этого годичного оборота в 120 миллиардов бон национальной обороны, казначейство должно будет осуществить платежи на сумму в 30 миллиардов для погашения облигаций, выпущенных сроком на 6 и 10 лет, по первому требованию держателей, а также по казначейским бонам, выпущенным сроком на 3, 6 или 10 лет, равно как и по внешним коммерческим долгам, подлежащим погашению (Япония, Уругвай, Аргентина, Великобритания и т. д.), то можно признать, что никогда еще положение казначейства не было таким тяжелым, каким оно будет в ближайшие месяцы, и что оно будет, как никогда прежде, нуждаться в вере населения в силу ресурсов и производительности нашей страны». Согласно частной и доверительной справке, врученной 19 апреля 1924 года г-ном Франсуа-Марсалем председателю финансовой комиссии сената, помощь, оказанная казначейству банками, достигла «за последние месяцы» суммы в 2 544 261 тысячу франков.

В заключение своего отчета г-н Анри Беранже заявил: «Финансовая проблема современной Франции является в значительно большей мере проблемой казначейской, чем бюджетной». Казначейство должно обеспечить постоянное движение более 150 миллиардов текущего или краткосрочного долга. А наши налоги составляют лишь 30 миллиардов, то есть одну шестую этой суммы. И он напомнил, что еженедельные сводки Французского банка без конца достигали потолка авансов и потолка обращения.

Немедленно началась кампания против «Левого блока». Начиная с 21 мая 1924 года «Тан» писала: «…как бы ни запоздало это предостережение, нужно объявить Франции, что она подвергается смертельной опасности. Большинство, расточительное из принципа, досаждающее частным состояниям, собирается повсюду посеять смуту… Деньги, которых нам все еще не хватает, оно будет щедро раздавать старым и новым монополиям, среди которых должно быть названо социальное страхование… Оно будет изыскивать эти недостающие средства в новых беспощадных и тиранических налогах, в конфискации капиталов, собственности, наследств, промышленной и торговой прибыли. Мы жалуемся на дороговизну жизни; вполне вероятно, что мы лишь завтра узнаем, до каких высот она может подняться. Мы должны ждать наступления невиданного финансового кризиса. Что будет представлять завтра кредит Франции? Что станется с нашим франком?» В газете «Энформасьон» от 22 мая я выступил против этого опасного для нашей национальной валюты маневра. 29 мая в той же газете я доказывал, что «на франке хотели отомстить за успех, одержанный республиканскими идеями». Я ссылался на статью, опубликованную в лозаннском «Ревю» г-ном Тьебо Сиссоном, писавшим о «крахе наших финансов, о режиме фишек, о тирании частных комитетов, об анархии в государственных учреждениях, о повсеместном беспорядке». 8 июня «Тан» снова выступила против социального страхования. 17 июня 1924 года директор Главного фондового управления вновь, заявил о своей тревоге. Он напомнил министру, что «с июля 1923 года от случая к случаю, а с начала 1924 года постоянно и в силу официозного соглашения, заключенного в то время между г-дами Ластейри и Робино, Французский банк предоставлял в распоряжение казначейства сверх авансов, предусмотренных действующими соглашениями, средства, получаемые от полного или частичного использования его свободных резервов. Для этого используется следующая процедура: подписываются боны сроком на один месяц». Высокопоставленный чиновник подсчитал, какую огромную помощь предоставлял Французский банк «сверх обычных операций по счету казначейства». Он уточнил, что к 17 июня 1924 года «не существовало никаких тайных обязательств по отношению к какому-либо учреждению, кроме Французского банка».

Подробная выборка из записей Французского банка относительно авансов, предоставленных казначейству в разных формах начиная с июня 1924 года, приложенная к письму банка г-ну Кайо от 29 апреля 1925 года, давала следующую картину, согласно еженедельной сводке на 19 июня 1924 года:

Прямые авансы – 23000 миллионов

Косвенные авансы – 1388 миллионов

Согласно этому же документу, в тот же день, 19 июня 1924 года, кредитовое сальдо текущего счета казначейства достигло 18 миллионов. А до конца месяца оставалось еще десять дней.

У г-на Клемантеля не было другого выхода, как обратиться к кредитным учреждениям. Он созвал 2 июля их представителей и добился от них авансов, необходимых для обеспечения платежей конца июня. На 3 июля положение было следующим:

Кредитовое сальдо казначейства достигало 15 миллионов. Денежных знаков в обращении было на 40 миллиардов 416 миллионов при максимуме в 41 миллиард.

Помимо обязательств по текущему долгу (казначейские боны, боны национальной обороны, денежные вклады в казначейство, авансы Французского банка), достигавших более 90 миллиардов, в 1925 году предстояли массовые платежи по краткосрочным бонам. Цифра этих платежей на 1 июля 1924 года, согласно докладу, сделанному 17 марта 1928 года г-ном Клемантелем демократической левой сената, была следующая (в тысячах франков):

Помимо этого, многочисленные платежи по внешним займам Англии, Соединенным Штатам, Голландии, Аргентине, Уругваю, Канаде, Египту, составлявшие во франках по курсу дня, за вычетом сумм, уплаченных в порядке бюджетных ассигнований, 950 миллионов франков.

Таким образом, общий итог достигал 22 900 693 тысяч франков.

Франция, выступавшая некогда везде кредитором, теперь была почти повсюду должником.

Когда мы пришли к власти, финансовое положение Франции было особенно тяжелым. Г-н де Муи, директор Главного фондового управления, обрисовал его министру финансов в пространной докладной записке от 27 июня 1924 года. Он писал следующее:

«Дебет авансового счета государства, открытого ему Французским банком и колебания которого показывают размер наличных средств казначейства, за последние месяцы все время удерживался на уровне, настолько близком к максимуму, предусмотренному для денежных авансов согласно условиям конвенции 14 декабря 1923 года, что, если бы не прибегали постоянно к тайным авансам банка, а изредка к различным казначейским операциям чрезвычайного характера, указанный максимум постоянно превышали бы. Я напомню, что баланс 3 января 1924 года показал, что авансы банка казначейству достигли цифры в 23 миллиарда 100 миллионов при максимуме в 23 миллиарда 200 миллионов, тогда как общая сумма тайных авансов на то же число, согласно устным сведениям, сообщенным банком, достигала приблизительно 600 миллионов. Таким образом, учитывая все элементы, превышение условного максимума, утвержденного законом, составляет 500 миллионов. С этого времени сумма авансов никогда не была ниже 22 миллиардов 600 миллионов, причем эта наиболее низкая цифра была достигнута лишь однажды – в балансе от 24 января, когда для казначейства в банке осталась еще свободная сумма в 600 миллионов, явно недостаточная для платежей в конце месяца, размер которых в среднем превышал один миллиард, а однажды, в конце мая, достиг даже 1400 миллионов».

Этот неоспоримый официальный документ показывает, что еще до нашего прихода к власти правительство постоянно прибегало к тайным авансам Французского банка. Директор Главного фондового управления сигнализировал о тенденции к ухудшению, которая должна была заставить министра обратиться за помощью к кредитным учреждениям. Одно из предшествовавших правительств добилось от парламента полномочий на увеличение с ведома государственного совета условного максимума авансов в промежутках между сессиями. Г-н де Муи рекомендовал прибегнуть к таким же мерам, поскольку общее экономическое положение, в силу повышения валютных курсов, привело к значительному увеличению количества банкнот в обращении (с начала 1923 года – 2 миллиарда). Размещение краткосрочных ценных бумаг было сокращено вследствие платежей по бонам, вызванных требованием наличных денег со стороны населения.

Г-н де Муи напомнил, что 15 апреля 1922 года он безрезультатно требовал пересмотра постоянной политики в отношении Французского банка, утвержденной соглашением от 29 декабря 1920 года. 16 октября 1923 года он требовал увеличения максимума авансов. 27 июня 1924 года он предложил довести этот максимум до 25 миллиардов. «Незачем скрывать, – добавил он, – неудобств подобной меры, и несомненно, что ее непременно сочтут за признак возвращения к политике инфляции. Однако нам кажется, что представленные ранее объяснения относительно изменений, которые были бы таким образом внесены в денежное положение, могли бы рассеять всякие сомнения; кроме того, нельзя не признать, что фактическая, если не юридическая, несостоятельность Германии и те последствия, которые это имело для равновесия французского бюджета, составляют вполне законную причину для пересмотра обязательств, которые казначейство, основываясь на обязательствах, принятых на себя Германией, сочло возможным взять на себя в 1920 году». Г-н де Муи предусматривал, что придется отказаться от маскировки положения казначейства путем тайных операций, как это сделали в 1923 году. Он надеялся, что и сам Французский банк откажется от политики дефляции, задуманной в период, когда можно было питать надежды, которые впоследствии не оправдались.

Могут спросить, почему мы не последовали советам г-на де Муи. Г-н Клемантель объясняет это в своем докладе от 17 марта 1928 года. Предложенное решение полностью развязало бы нам руки, но тогда сочли бы, что оно внушено партийными соображениями. Это не было национальным решением вопроса. Противники франка были начеку во всех уголках мира, «готовые ухватиться за малейший признак слабости, чтобы возобновить свою грозную кампанию. Если бы за границей узнали о положении казначейства и о займах у банков, доверие к нашей национальной валюте неминуемо было бы поколеблено». Мы находились накануне международной конференции, имевшей решающее значение для будущего нашей страны и особенно наших финансов. Управляющий Французского банка считал возможным сокращение авансов государству. В письме г-ну Клемантелю от 17 июля 1924 года он писал: «Опасность инфляции, в какую бы скрытую форму она ни была облечена, является смертельной опасностью, которой надо избежать любой ценой». Г-н Клемантель с одобрения совета министров вступил в борьбу. «Я считал, – заявил он, – что лучший способ борьбы – это защита первой линии окопов; ее нужно удерживать до конца, а не начинать сражение с отступления, хотя бы и стратегического».

Г-н Рене Рену высказался следующим образом: «Г-н Клемантель весьма искренне содействовал в прошлом великому делу фискальной справедливости, а именно в вопросе о подоходном налоге, чтобы его теперешние мероприятия и поправки не имели того двойного характера, который желателен для всех республиканцев: облегчить чрезмерное бремя налогов на потребление, полностью осуществить подоходный налог и одновременно закрыть все лазейки, через которые могли бы ускользнуть объекты обложения». Газете «Тан» подобные разумные заявления казались скандальными. «Самое страшное, – писала газета 24 сентября 1924 года, – это совершенное отсутствие ответственности, это великолепное спокойствие, с которым произносятся подобные угрозы».

21 октября 1924 года газета «Уэст эклер» писала: «Думало ли когда-нибудь правительство «Левого блока» о финансовой катастрофе, которая неминуемо произойдет, если французские католики перестанут открывать свои кошельки по призыву министра финансов, если они откажутся подписываться на займы, казначейские боны и боны национальной обороны, если они лишат французское государство своих капиталов, вкладывая их преимущественно в промышленные или заграничные ценные бумаги? В конце концов это их право, как и право конгрегации вкладывать в надежное место, за границей, капиталы, которыми они располагают».

Наше правительство предприняло два важных начинания:

1. Оно представило вполне сбалансированный бюджет, в который впервые был включен так называемый бюджет расходов, подлежащих возмещению, и который предусматривал на одни постоянные расходы 6305 миллионов, принимал в расчет платежи по плану Дауэса и не был рассчитан на займы. 2. Министр финансов добился в Соединенных Штатах займа на 100 миллионов долларов без всяких условий и залогов. Этот заем был перекрыт в несколько раз в течение немногих часов. Подписка на внутренний заем, против которого энергично возражали некоторые области, достигла почти 5 миллиардов, состоявших в основном из бон обороны, тем не менее остался излишек свободных денег, что позволило наполовину сократить косвенные авансы. На некоторое время положение улучшилось, но уже первый платеж в январе заставил вновь прибегнуть к помощи банков.

Декрет от 31 октября 1924 года разрешил министру финансов выпуск пятипроцентных казначейских бон.

* * *

Закон от 21 ноября 1924 года разрешил министру финансов выпустить в Соединенных Штатах в интересах казначейства семипроцентные погашаемые облигации на сумму 100 миллионов долларов. Доходы от займа передавались Французскому банку в возмещение его авансов по условиям конвенции, которую предстояло заключить. Эта конвенция, подписанная 22 декабря и ратифицированная законом от 31-го, устанавливала, что государство должно перечислить на счет Французского банка в Нью-Йорке доходы от займа в 100 миллионов долларов, заключенного на американском рынке. Французский банк откроет государству кредит во франках на сумму, соответствующую этому взносу, из расчета 5 франков 18 сантимов за доллар. Государство использует этот кредит во франках для уменьшения авансов, предоставляемых ему Французским банком, в счет суммы, подлежащей уплате к 31 декабря 1924 года, которая составила в 1924 году 1200 миллионов. В результате цифра разрешенных авансов на 1925 год была доведена до 22 миллиардов.

2 ноября 1924 года, в момент выпуска займа, газета «Уэст эклер» заявила: «Наша газета, озабоченная судьбой своих фондов, на этот раз не подпишется ни на сантим на заем г-на министра финансов. Из этих слов явствует, что она не может рекомендовать своим читателям операцию, которую она сама считает невыгодной для себя».

6 ноября она писала следующее: «Мы бы согласились, как и в прошлом, вновь отдать государству наши деньги, но отныне мы хотим знать, в какие руки они попадут и на что они будут употреблены. Однако нынешнее правительство внушает нам большие опасения». Г-да Жан Монтиньи и Жак Кейзер, перепечатавшие эти тексты, приводят и другие, аналогичные им, позаимствованные из «Пти бретон», у депутата Баланана, и из статьи в «Нувелист д'Альзас», принадлежащей перу аббата Хеги.

Кампания против правительства усилилась. Предсказывали революционные волнения, потому что мы публично отдали дань уважения Жану Жоресу, убитому фанатиком в начале войны. 4 декабря газета «Эклер» предсказывала в ближайшее время террористические покушения в Лувре, в Опере и в Мадлен. Г-да Жан Монтиньи и Жак Кейзер в своей брошюре ссылались на статью, напечатанную в «Ля Насьон бельж» от 2 декабря, на тему из «Ревью политик эпарлемантер», на статью г-на Пьера Берню в «Журналь де Женев» и на корреспонденцию из Парижа, опубликованную в «Морнинг пост», согласно которой коммунистическая революция должна была вспыхнуть в день рождества.

Узнав, что я болен, Макдональд прислал мне 14 декабря 1924 года дружественное послание. Он выражал пожелание, чтобы моя работа на благо Франции и Европы не прерывалась, и шутливо добавлял, что подобное пожелание, как он надеется, не будет истолковано как неподобающее вмешательство в наши национальные дела; он сообщал мне о своем отъезде в Индию и Панаму. При наличии всех моих трудностей я вынужден был целый месяц лежать из-за флебита.

Французский банк стремился придерживаться законного предела в 41 миллиард. 29 декабря 1924 года он направил министру финансов письмо: «Генеральный совет единодушен в своем глубоком убеждении, что увеличение законного максимума денежных знаков, находящихся в обращении, было бы самой роковой мерой. Она подорвала бы за границей доверие к нашей стране и открыла бы двери для прогрессирующей инфляции, которую ни правительство, ни банк не смогли бы потом приостановить. Нужно использовать все средства, чтобы избежать ее». Банк был охвачен тревогой и объяснял ее причины. «Не игнорируя результатов, которые могут быть достигнуты либо нашими собственными средствами, либо всеми средствами, к которым правительство уже прибегло и решило прибегнуть, генеральный совет все же чрезвычайно озабочен нынешним положением и продолжает опасаться, что их эффективности окажется недостаточно, чтобы непрерывно и постоянно сдерживать наше обращение в пределах узаконенного максимума. В самом деле, мы должны сейчас бороться с тезаврацией бумажных денег и с ростом кредитной массы, что является в значительной мере результатом роста цен. Этот рост в свою очередь, и безусловно в очень значительной мере, является результатом высокого уровня курсов, который помогает поддерживать широкий поток экспорта капиталов».

5 февраля 1925 года управляющий Французского банка предупредил министра финансов, что «положение вряд ли менее критическое, чем в конце декабря». Он требовал политики сокращения расходов и «безопасности сбережений». «Если надлежащие и действенные меры не приведут в самый короткий срок к изменению существующего положения, недельная сводка, несомненно, обнаружит превышение законного максимума эмиссии».

* * *

В субботу, 14 февраля 1925 года, я принял членов бюро финансовой комиссии сената (что подтверждается протоколом от 18 февраля). Я объявил им, что эмиссионный предел был превышен на 400 миллионов и что такое положение, вызванное тезаврацией денег, утечкой капиталов и кризисом доверия, не может продолжаться. Я объявил, что решил пойти на отмену реестра купонов, предоставляемых в уплату, и попытаюсь для ослабления напряжения развить применение чеков. Наша беседа коснулась затем бюджетной проблемы. «У нас создалось впечатление, – сказано в протоколе, – что г-н председатель совета министров отдавал себе отчет в серьезности общего положения, был этим огорчен и горячо желал, чтобы внутренние распри уступили место заботе о спасении страны от финансовой катастрофы, которая ей угрожает». Во всяком случае, финансовая комиссия сената была предупреждена о положении дел.

28 февраля г-да Шарль Ребель, Франсуа-Понсэ, Мажино, Луи Марэн и генерал Сен-Жюст голосовали – вместе с коммунистами – против демократического бюджета, предусматривавшего по сравнению с бюджетом 1923 года, завершенным в 1924 году, уменьшение на 2,65 процента налогов на потребление и увеличение на 2,75 процента налогов на приобретенное имущество и на предметы роскоши.

Положение стало действительно серьезным только в конце февраля 1925 года. «Если до сих пор, – писал управляющий банка господину Кайо в своем письме от 29 апреля 1925 года, – длительное ухудшение положения казначейства должно было внушать нам самые серьезные опасения относительно следующих недель, все же установленные превышения не выходили еще значительно за пределы возможностей сокращения, которые могли использовать правительство и банк и учитывать которые в то время было совершенно законным. Эти возможности включали изъятие банкнот в Саарской области и на Мадагаскаре и денежные знаки, обесцененные или случайно уничтоженные после 1885 года и во время войны; их общая сумма могла быть оценена примерно в один миллиард франков. Только в течение марта превышение перешагнуло эту цифру, достигнув 5 марта 1843 миллиона, чтобы снова спуститься до 1082 миллионов к 26 марта». Март особенно перегружен платежами и беден поступлениями, потому что в этот период податные списки находятся в стадии подготовки, тогда как нужно оплачивать расходы конца бюджетного года. В этом месяце казначейство подверглось самой сильной атаке в виде кампании против возобновления бон национальной обороны. 2 апреля превышение достигало 1569 миллионов. За эти трудные месяцы мы увеличили в общей сложности все виды авансов государству всего лишь на 205 миллионов. Превышение денежных знаков в обращении достигало 2 миллиардов 5 миллионов. Г-н Клемантель объяснял это следующим образом: «Рост цен, отказ многих коммерсантов вернуть свои капиталы в страну, вызвавший увеличение представления ими векселей к учету, нежелание помещать деньги в банки и сберкассы, тенденции к тезаврации денег, а также и тайная утечка капиталов, тот факт, что французские банкноты служили не только для внутреннего обращения, но и внешнего (Мадагаскар, Саар), – все это из месяца в месяц увеличивало потребности казначейства. Нормальные коммерческие операции банка продолжали поглощать все большее количество банкнот». В докладе совета общему собранию акционеров 29 января 1925 года Французский банк заявил об этом.

* * *

26 февраля 1925 года управляющий банка писал министру финансов:

«Генеральный совет вынужден сообщить вам, что за истекшее время наше положение в отношении закона, устанавливающего максимальный предел эмиссии банкнот в 41 миллиард, с каждым днем ухудшалось, не оставляя нам больше надежды на то рассасывание кризиса, на которое мы рассчитывали до сих пор. Средняя цифра нашего обращения увеличилась в течение настоящего месяца более чем на 500 миллионов, в то время как положение казначейства стало настолько тяжелым, что ему, очевидно, придется прибегнуть в конце месяца к кредитной операции, которая, какую бы форму она ни носила, неизбежно повлечет за собой на какой-то неопределенный срок новое значительное увеличение эмиссии. Таким образом, правительство, которое мы постоянно держали в курсе событий, должно немедленно, до опубликования будущего баланса, заняться вопросом урегулирования законодательным путем превышения законного максимума, которое все наши усилия не смогли, к сожалению, предотвратить».

* * *

Ознакомившись 27 февраля 1925 года с положением, я созвал председателей и генеральных докладчиков финансовых комиссий обеих палат, гг. Милье-Лакруа и Анри Беранже, Мориса Виолетт и Венсан Ориоля. Дабы меня не обвинили в искажении истины в мою пользу в деле, где недобросовестность сыграла такую большую роль, я приведу протокол финансовой комиссии сената (заседание 28 февраля 1925 года), поскольку именно эта палата опрокинула мое правительство.