Глава шестая. Invidia (Зависть)

Ваше Преосвященство, прошу убедить Его Святейшество в том, что Чезаре бежал только из желания действовать! Столь энергичному человеку, как мой брат, просто невыносимо сидеть без дела.

Умоляю поверить, что окажи Святой отец хоть долю внимания и благосклонности к судьбе моего несчастного брата, он получил бы надежду исправиться и вместе с ней надежду на жизнь вечную.

Заверяю, что Чезаре не желал ни своего возвращения в Романью, ни причинения какого-то ущерба Папским землям. Я наверняка знаю, что он желал службой доказать свою верность и приверженность данному слову и никогда не станет действовать во вред Святому престолу.

Я знаю все это не из переписки с братом, которой не было, но потому, что знаю самого Чезаре. Его волю, его таланты и неуемную энергию требуется твердой рукой направить в нужное русло, тогда Чезаре сможет принести Святому престолу много пользы, несмотря на все свои недостатки.

Приношу свои заверения, что прибывший в Феррару гонец всего лишь сообщил о побеге Чезаре. Я не поддерживаю побег брата, но и осуждать его не могу. Повторяю: Чезаре нужна активная деятельность, даже не в его, а в чьих-то других интересах. Если бы Его Святейшество нашел возможность поставить энергию моего брата на службу Святому престолу, от этого все выиграли.

Я вынуждена продолжить свой рассказ.

* * *

Этот порок владел и владеет мною!

Если какой-то грех и лежит на моей душе, то это грех зависти. Всему остальному я могла предаваться по незнанию, непониманию, недомыслию. Завидовала сознательно.

В детстве завидовала братьям потому, что им разрешено многое, запрещенное для меня. Ну, почему я девочка, а они мальчики?! Им можно бегать и прыгать, не заботясь, что юбка задерется или волосы растреплются, можно кричать, лазить по деревьям и даже на крышу, бороться, выходить в сопровождении только слуги…

Чуть позже пришла зависть из-за их учебы и взрослого поведения. Если бы не Карло Канале, я страдала куда сильней.

Полагаю, завистью вызвано и большинство злых слухов о нашей семье. Завистью, а еще ответным презрением и нежеланием оправдываться. Чезаре никогда не считался с мнением толпы и даже не интересовался им, в ответ злые языки приписывали ему даже те преступления, которых он совершать просто не мог, например разнузданное участие в пирах, когда брата и в Риме-то не было! Любая смерть богатого или знатного человека Рима, особенно из окружения папы Александра, немедленно относилась на совесть семьи Борджиа. Все знали, что Чезаре расстался с Хуаном в тот страшный вечер и уехал вместе с Джанни Борджиа и слугами, многочисленные слуги видели его ночью в его комнате, брат допоздна читал, а потом лег спать, но молва немедленно приписала Чезаре убийство Хуана!

Толпа не просто несправедлива, она завистлива особенно к тому, кто не обращает на нее внимания. Чезаре учил меня, что нельзя оправдываться, нельзя даже замечать толпу, иначе погибнешь или станешь одной из ее участниц.

Но я знаю, что чем меньше ты обращаешь внимания на выпады завистников, тем яростней и страшней они становятся. Неужели это плата за то, что к толпе не принадлежишь?

Лукреция пишет явно с неохотой, перемежая рассказ о своей семье множеством рассуждений о грехе вообще, о зависти и о жизни святых. Этот текст написан столь явно ради заполнения страниц, к тому же переполнен выдержками из жизни святых и поучениями Франциска Ассизского и прочих, что приводить этот текст нет смысла.

Завистью я была окружена с детства.

Но сначала она была детской, о которой сейчас смешно вспоминать.

С настоящей взрослой жестокой завистью я столкнулась впервые в девять лет на свадьбе Джулии Фарнезе и Орсо Орсини. Да, именно там. И с тех пор зависть Джулии долгие годы была со мной. Всем мы казались любящими подругами, но в действительности ненавидели друг дружку, прикрывая эту ненависть фальшивыми улыбками.

У меня больше не было возможности советоваться с Маддаленой Медичи, которая действительно была названной старшей сестрой. Из-за ее дурного мужа Маддалена избегала Латеранский дворец, а в письмах многое не напишешь. Мне очень была нужна старшая сестра-советчица, ведь я вступала во взрослую жизнь, но я довольно быстро поняла, что советы Джулии подобны змеиным укусам либо медленно действующему яду – прежде чем следовать им, стоит несколько раз подумать.

Теперь я даже благодарна моей подруге-змее: не будь ее коварства, я так и осталась бы никчемной глупышкой. Вернее, глупышкой никогда не была, но слишком многое принимала бы на веру. Как полезно иметь рядом змею – не забудешь об осторожности.

Джулия, словно невзначай заботясь обо мне, давала гадкие советы, последуй я которым, оказалась бы в беде либо вызвала гнев отца. Зато это приучило меня быть внимательной и думать своей головой.

Почему Джулия так относилась ко мне? Объяснение одно – она мне завидовала! А я долго завидовала ей.

Но по порядку.

Я уже рассказывала, что Джулия Фарнезе прибыла в Рим настоящей дикаркой, она была необразованна, не знала правил поведения, была бедна, хотя получила вполне приличное приданое – где-то девять с половиной тысяч дукатов. Но она сразу усвоила, что необходимо, чтобы не выглядеть неотесанной дурой, зазубрила несколько фраз на латыни, несколько сонетов и умных выражений, а пользоваться своей красотой, тратить сумасшедшие средства на наряды и капризы и наставлять рога единственному человеку, который ее любил, – моему отцу, Джулия быстро научилась сама.

Она ни во что не ставила своего мужа, несчастного Орсо, использовала в своих целях донну Адриану и завидовала мне.

Сначала мне и в голову не приходило, что самоуверенная красавица Джулия может кому-то завидовать. Казалось, у нее было все – красота, ловкость, хватка, способность влюблять в себя мужчин и использовать эту влюбленность. Я в свои девять лет была рядом с пятнадцатилетней Джулией тонкой былинкой по сравнению с цветущей розой.

Но довольно быстро выяснилось, что завидовать есть чему.

Могла ли я ее любить и желать с ней беседовать? Ничуть. Но Джулия была слишком хитра, чтобы рисковать своим новым положением из-за зависти или неприязни ко мне.

Я никогда не верила, что она любит моего отца, хотя разговаривать об этом не смела. Я даже не знаю, когда Джулия догадалась соблазнить отца, наверное, это случилось довольно скоро после ее свадьбы с Орсо. Красавица поняла, что если не найдет способ зацепиться в Риме, то вынуждена будет последовать за своим небогатым мужем в провинцию, что ее теперь не устраивало.

Возможность остаться оказалась одна – стать любовницей влиятельного лица. Одним из самых влиятельных в Риме был кардинал Родриго Борджиа. Джулию не смутил возраст моего отца, тем более он был по-прежнему красив и горяч. Я оказалась слишком юна, чтобы понять, когда и как сумела Джулия воспламенить моего отца. Вероятно, меня ради этого и отправили в монастырь Сан-Систо. Во всяком случае, когда я вернулась во дворец на Монте Джордано, Джулия уже была его любовницей.

Сначала я испытала настоящий ужас и потребовала от донны Адрианы, чтобы меня отправили либо в монастырь, либо к маме! Это было время моего настоящего горького детского несчастья. Я еще почти ничего не понимала, кроме одного: меня предали! Какая-то провинциальная дурочка, пусть и очень красивая, забрала у меня отца!

Помню это отчаяние и свои слезы. Донна Адриана уже согласилась вернуть меня в монастырь, хотя понимала, что отец никогда не позволит мне принять постриг. И тут Джулия сделала очень умный шаг. Понимая, что, как бы ни любил ее кардинал Борджиа, он пока еще не столь привязан, чтобы между любовницей и дочерью выбрать любовницу, она сама пришла ко мне.

Я не желала видеть эту захватчицу, дрожала при одной мысли, что ее обнимает мой отец! Но хитрая лиса напомнила мне, что мы любим одного и того же мужчину – я как дочь, а она как женщина. Джулия говорила о том, что не виновата в своем браке с Орсо и в том, что мой отец кардинал и не может отказаться от сана в одном шаге от Святого престола даже ради любви. Она упирала на свою любовь к моему отцу, а потом, заметив, что меня потрясла фраза о Святом престоле, ухватилась за эту мысль.

Теперь Джулия говорила о необходимости в самый важный момент поддержать отца, а не заставлять его выбирать или страдать, что мы, любящие его женщины, все четверо – я, она, мама и донна Адриана. Сначала упоминание моей мамы рядом с этой хищницей меня возмутило, но Джулия сумела успокоить, заверив, что очень уважает ее и мечтает познакомиться, чтобы воочию убедиться, что только такая красивая и мудрая женщина могла так долго владеть сердцем кардинала Родриго Борджиа.

Джулия Фарнезе умела льстить, если хотела, она буквально обволокла меня лестью, но все это лилось в уши не мне самой, а моей маме и моему отцу. Хитрая змея усыпила мою бдительность заверениями, что готова жизнь отдать за моего отца и бесконечно преклонять колени перед моей матерью. А еще мечтает стать настоящей сестрой мне и надеется, что так и будет, ведь столь юной девушке, как я, нужна старшая сестра. Джулия говорила, что знает множество мелких женских секретов, о которых даже мать не спросишь, и вдвоем нам будет легче добиваться чего-то от донны Адрианы.

Последнее заверение оказалось той самой каплей, которая решила все. И верно, воевать со строгой донной Адрианой, считавшей, что eruditio aspera optima est (суровое воспитание – самое лучшее – лат.), нелепо. Не проще использовать эту даму в своих целях?

У нас с Джулией нашлась общая цель, и я вдруг обнаружила, что любовница моего отца не столь уж неприятна мне. Да, она необразованна, но ведь я могу помочь, моих знаний хватит на двоих. Не зная испанского, Джулия с моей помощью на слух заучивала некоторые фразы, которые было бы приятно услышать на родном языке моему отцу. Плохо владея латынью, она зубрила Покаянные псалмы Петрарки, делая бесконечные ошибки, которые отец посчитал милыми.

И если первое время Джулия просто издевалась надо мной, вынуждая вышивать (занятие, воспитывающее, по словам донны Адрианы, усидчивость), то, поняв мою ценность, принялась обменивать свои практические советы на мои знания. Сначала ее советы грозили мне настоящими неприятностями, но потом они стали помогать.

Сразу после моего возвращения из монастыря Джулия решила, что у меня недостаточно светлые волосы, и вознамерилась помочь. Мои прекрасные волосы спасла от гибели донна Адриана, за что я должна быть ей благодарна. Джулия приготовила слишком крепкий раствор щелока, который мог сильно повредить кожу головы, после чего постоянные нарывы наверняка привели бы к потере большинства волос. Я видела дам, пострадавших таким образом.

Желание иметь светлые волосы многих приводило к полному облысению. Никто толком не знал, какой именно крепости должен быть раствор для каких волос, а осветлить их хотелось поскорей, потому многие мыли головы щелоком и подолгу сидели на солнце, губя не только волосы, но и кожу лица. Потом приходилось выводить веснушки и разные темные пятна, успокаивать обгоревшую кожу и выравнивать ее.

Что только не использовали бедные женщины! Мужчинам бы хоть толику наших мучений, чтобы ценили наши старания понравиться.

Однажды Джулия решила воспользоваться отъездом отца по делам на несколько дней и сделать свои волосы золотистыми. Для этого нужно отварить скорлупу и кору грецкого ореха в воде, потом настоять на квасцах и чернильных орешках и дважды окрасить волосы день за днем. Потом вымыть, день походить под льняными бинтами, вычесать все лишнее и нанести краску из шафрана, драконовой крови, хны и отвара бразильского дерева. Держать целых три или четыре дня. Только потом волосы можно вымыть.

Видите, на какие жертвы мы идем?

Но отец вернулся на два дня раньше назначенного срока и застал несчастную Джулию с огромным коконом на голове, отвратительно пахнущую и несчастную. Она боялась, что, узнав секрет ее золотистых волос, кардинал разгневается, но он лишь рассмеялся и попросил позвать его, когда все будет готово.

Мне это не нужно, у меня прекрасный цвет волос от рождения, они золотистые и ни в чем подобном не нуждаются.

Увидев, что Джулия намерена использовать щелок, донна Адриана верещала так, словно меня приготовились сварить живьем. Удивительно, но ругала она не Джулию, а меня, категорически запретив делать что-либо с моими волосами! Мне даже служанку сменили, приставив чернокожую хорошенькую девушку, которая ничего не понимала по-итальянски, зато постоянно улыбалась.

Сама Джулия осветляла волосы постоянно, потому они и приобрели такой желтый, неживой оттенок. По мне, так ей лучше оставаться шатенкой. Санча брюнетка, но ничуть от этого не страдает, напротив, рядом с множеством обесцвеченных блондинок с тусклыми от щелока волосами жена моего брата Джоффре выделяется своими блестящими, словно шелковыми, черными локонами.

Еще не раз я случайно избегала неприятностей из-за советов Джулии, данных с таким видом, словно она и не подозревала об опасности отравления, темных пятен на коже, выпадения волос или чего-то подобного в результате использования ее советов.

Заметив, что служанка Джулии старается не коснуться средства в плошке, которое предлагалось мне, чтобы вывести пару веснушек, я поняла, что могу вместе с веснушками потерять и остальную кожу лица. И черная краска для бровей вызвала сильное жжение на ноге, где я ее попробовала, прежде чем рисовать на лице.

А уж о выведении ненужных волос в интимных местах и говорить не стоит! Но я схитрила и предложила Джулии сначала самой попробовать это «замечательное средство», купленное у какой-то старухи на рынке. Джулия не могла отказаться, даже зная, к чему это приведет. В результате она получила в подарок от папы, сочувствующего ее страданиям, большое колье и новые серьги. Догадываюсь, что Джулия объяснила ему произошедшее страстным желанием выглядеть как можно лучше. Для него же, конечно.

Я тайно радовалась, сумев выведать, что именно было в том средстве. Требовалось смешать муравьиные яйца, красный аурпигмент, смолу плюща и уксус, натереть в нужном месте и осторожно смыть. Но вместо муравьиных яиц была добавлена негашеная известь, а потому у несчастной Джулии кожа горела две недели! Мне бы радоваться, но я ее жалела.

После этого попытки сделать меня красивей с помощью подложных средств прекратились, Джулия взялась за другое. Я не понимала, откуда она, совсем недавно приехавшая в Рим, знает многие его тайные места и секреты. Потом догадалась – от ее брата Алессандро Фарнезе, которого мой отец сделал кардиналом одновременно с Чезаре.

Тут меня подстерегала новая опасность. Алессандро, желая стать кардиналом, не мог жениться, но вполне мог завести любовницу. Он был очень красив, не хуже своей сестры, и Джулия наметила ему в любовницы меня! Она знала, что отец очень меня любит, и понимала, что кардинал постарается помочь Алессандро Фарнезе не только из-за нее самой, но и из-за меня.

Узнав, что я не только девственница, но даже не девушка, она была крайне раздосадована, заявив, что в одиннадцать лет давно имела пару любовников.

Меня снова спасла донна Адриана и монастырь. Одна пообещала пожаловаться отцу, если еще хоть раз увидит меня рядом с Алессандро, а в монастыре объяснили, что впервые грешат единожды, все остальные разы уже не первые.

Наверное, понимая, что мир между нами хрупок, отец старался показать обеим, что он нас любит одинаково, хотя и по-разному. Он никогда не подчеркивал превосходство одной над другой,

Хотя после избрания его папой мы виделись с ним не так часто и вынуждены были обращаться на «вы», целуя руку при встрече, но я помнила недавнее время, когда можно было сесть к нему на колени и о чем-то попросить по секрету на ухо. Мне казалось, что в ограничениях тоже виновата Джулия, из-за нее отец стал уделять мне меньше времени.

Потеря страниц, они просто отсутствуют. Вероятно, Лукреция все же написала то, что хранить нельзя. Что? Мы можем только предполагать. А жаль…

Свобода Чезаре Борджиа оказалась недолгой. Он сумел добраться до Наварры, где правил Жан д’Альбре – брат его супруги Шарлотты. Король Жан принял Чезаре хорошо, поставив его во главе своего войска, но…

Наверное, никто не относился к Чезаре Борджиа равнодушно, ему либо поклонялись и были верны до конца, либо предавали. Те, кто воевал под командованием Чезаре, готовы отдать за своего полководца жизни, но сколько же раз его предавали! На сей раз открытого предательства не было, была лишь нерасторопность, оставившая Чезаре Борджиа одного против дюжины клинков врагов.

Он дорого отдал свою жизнь, но все же отдал.

Лукреция несколько раз подчеркивает, что в случае использования такого мощного оружия, как зависть и гордыня неугомонного Чезаре, результат мог получиться ошеломляющим. Это неприкрытый совет папе Юлию поставить Чезаре себе на службу вместо попыток его уничтожить. Чезаре может быть полезен как военачальник, объединитель, организатор. Он завидует тем, кто может действовать, и… он серьезно болен.

Пытаясь спасти брата, Лукреция не сильно грешит против истины, Чезаре действительно блестящий полководец и действительно тяжело болен.

Это все та же «французская болезнь», подхваченная им давным-давно, несколько раз заглушенная, но уже изуродовавшая облик Чезаре Борджиа настолько, что ему пришлось носить маску. Черная маска при черном плаще, обильно украшенном бриллиантами и золотом, производила жутковатое впечатление.

Это письмо последнее, написанное при жизни брата. Тогда Лукреция еще пыталась ненавязчиво убедить папу Юлия, что ее брата лучше не преследовать, не загонять в угол, а предоставить возможность осуществить мечту – объединить всю Италию, возродив Великую Римскую империю. Что талант полководца и организатора, неуемную энергию Чезаре Борджиа лучше поставить на службу Святому престолу, что сам Чезаре вовсе не рвется к власти в Ватикане и долго не проживет из-за застарелой болезни.

Следующие три письма написаны после известия о смерти ее брата, которого Лукреция любила не меньше своего отца, но не меньше и боялась.

Разница между предыдущими и последующими посланиями разительна, перед читателями совсем иной человек – постепенно сознающий, насколько коротка жизнь, а каждый миг неповторим, что ни один поступок и даже мысль не вернуть.

Миг, когда человек оказывается перед вечностью, наступает необязательно перед самой смертью. Иные заглядывают в вечность при жизни, даже будучи вполне здоровы и успешны. Жизнь таких людей обычно меняется, вернее, из глубин их сердец поднимается настоящее, умело скрываемое до тех пор. Не всегда из бездны человеческой души рождается свет, иногда там настоящий мрак. Но иногда потрясение вызывает к жизни самые лучшие стороны человека, и он словно перерождается, являя миру свое светлое «Я».

Вероятно, это произошло и с Лукрецией Борджиа.

Ей было всего двадцать семь лет, но Лукреция пережила за эти годы столько, сколько другому не достается за долгую-долгую жизнь, потеряла самых близких и любимых людей.

Больше не было Чезаре, из семьи Борджиа остались только Лукреция в Ферраре и Джоффре Борджиа князь Сквиллаче, младший из детей Родриго Борджиа и Ваноцци Каттанеи. Джоффре, которого женили на красавице Санче Арагонской, незаконнорожденной дочери неаполитанского короля, совсем мальчиком, и которому супруга наставляла рога с его старшими братьями, а потом и многими другими, жил в Сквиллаче, не вмешиваясь ни в какие семейные дела.

В 1506 году умерла Санча, злые языки поговаривали, что от болезни, приобретенной от очередного любовника.

К 1507 году вокруг Лукреции развалилось все.

На семействе Борджиа словно лежало проклятие. Чье? Список тех, кто мог бы проклясть Родриго Борджиа (папу Александра) и его семью, слишком велик.

Был убит Хуан (Джованни), старший из братьев, убит второй муж Лукреции Альфонсо Арагонский, которого она очень любила, отравлен сам Родриго Борджиа, умерла Санча, погиб Чезаре, у Лукреции один за другим либо случались выкидыши, либо рождались нежизнеспособные дети. Сын Алессандро не прожил и месяца. Умер ее свекор – Эрколе д’Эсте, с которым Лукреция уже успела наладить хорошие отношения, единственная ее защита.

У Лукреции был повод к размышлению.

И ее рассуждения о самом тяжелом смертном грехе – гордыне – наполнены горечью воспоминаний о собственной семье. Она словно перебирает преступления семьи Борджиа, не только отца, братьев и свои собственные, но и родственников, в том числе папы Калликста III, доводившегося Родриго Борджиа дядей.

А еще она понимает, что любимый брат умер без покаяния, без отпущения грехов, напротив, будучи проклятым Святым отцом. И единственный способ не допустить погружение его души в круги ада – это вымолить прощение у самого Господа, минуя Его земных слуг. Господь знает наши мысли лучше нас самих, но самая действенная молитва не за себя самого, а за того, кто тебе дорог, потому у Лукреции есть надежда на милость Господа. Рассказывая о братьях, Лукреция старается вымолить обоим прощение. Впервые за все время этой странной переписки она не только справедливо обвиняет Хуана, но пытается понять его.