Его медаль за отвагу
Я не только склоняюсь перед неизбежным, но и черпаю в нем силы.
Торнтон Уайлдер
Тишину нарушал лишь стук клавиатуры – я работала в драгоценные моменты спокойствия, которые удавалось найти среди хаоса моей обычной жизни. Визиты к врачу, строгое расписание приема лекарств – в последнее время у меня редко находилось время на себя. Мне нужно было сдать работу в срок – жизнь не останавливается из-за операции. Но после всего, через что мы прошли за последние три недели, все сроки казались не такими уж важными.
Эта кровать стала центром моего мира, а для Майка превратилась в своеобразную тюрьму.
Мой муж Майк ворочался на кровати, которая раньше стояла в спальне нашей маленькой квартиры. Теперь ее пришлось поставить посреди гостиной – и эта кровать стала центром моего мира. Она потеряла свой статус места для отдыха и превратилась для Майка в своеобразную тюрьму. Вводимые внутривенно антибиотики приковали его к постели.
Представляя собственную жизнь, я всегда видела себя хозяйкой чудесного дома с картинки в глянцевом каталоге. Я видела себя успешной деловой женщиной и хорошей женой – на зависть друзьям. Я не видела себя уставшей, измотанной и стоящей на грани нервного срыва.
Сидя за компьютером и делая вид, что работаю, я все гадала, сможем ли мы вернуть ту жизнь, которая у нас была раньше – до того, как Майка на шестнадцать дней положили в больницу, до того, как мы узнали о пороке его сердца, и до того, как ему пришлось сделать опасную операцию. Я подозревала, что это маловероятно, но мне нужна была хоть какая-то надежда. Мужчина, прикованный к нашей постели, совсем не походил на того, за которого я вышла замуж, а я отчаянно желала увидеть хотя бы проблеск его прежней личности.
Он пытался быть смелым ради меня, а я – смелой ради него, но выходило не слишком хорошо.
Майк был нездорово бледен. У него растрескались губы – он не слушал моих уговоров смазать их гигиенической помадой. Его когда-то мускулистое тело, подтянутое от многолетней игры в баскетбол, превратилось в груду тощих конечностей, прикрепленных к покрытому шрамами торсу. Все это ужасало меня, но больше всего я боялась его взгляда. Теперь в его глазах не было света. Майк почти не улыбался. У него на лице застыло тревожное выражение, из-за которого он казался гораздо старше своих двадцати шести лет.
Я подошла к кровати, чтобы проверить его. У меня закончились все слова ободрения, поэтому я просто трижды сжала руку Майка. Так мы молча говорили «Я тебя люблю» с тех самых пор, как начали встречаться. Он сжал мою руку в ответ, но едва ощутимо. У него совсем не было сил. Он пытался быть смелым ради меня, а я пыталась быть смелой ради него, но выходило у нас не слишком хорошо.
Майку не хотелось ни говорить, ни смотреть кино, так что я оставила его лежать, уставившись в потолок, подумав, не наклеить ли туда плакаты, как в кабинете стоматолога, чтобы ему хоть было что разглядывать. Тут я поняла, что плакат у меня только один – «В поисках Немо». Я представила, как он будет смотреться на потолке.
«Если ты и правда думаешь, что Немо хоть немного поможет, дела совсем плохи», – сказала я сама себе.
Я усмехнулась при мысли о косяке мультяшных рыб, глазеющих на Майка с потолка.
Нет, это не поможет, решила я.
Рост Майка – метр девяносто, и он никогда не влезал на нашу кровать. Я заметила, что его светло-зеленые носки выставляются из-под одеяла. Такие носки выдают пациентам в больницах – у них на подошве белеют пластиковые звездочки, чтобы никто из больных не поскользнулся при ходьбе. Сначала мы смеялись над этими носками, но теперь веселье прошло. Майк был очень слаб, и я боялась, что он в любой момент может упасть. Носки давали гарантию, что он не поскользнется. Они напоминали мне носки моей годовалой племянницы. Она только училась ходить, но стояла на ногах тверже Майка. Его носки немного испачкались, но мне не хотелось их стирать. Грязь свидетельствовала, что он ходил. Она показывала, что он когда-то вставал с этой жуткой кровати, и давала мне надежду, что встанет снова.
Глаза защипало от слез, и я быстро отвернулась. Один из нас должен был быть сильным. Я тихонько молилась, прося у Бога сил для нас обоих. Я молилась о силе, замечая, что Майка подводит не только тело, но и дух, и это пугало меня больше, чем я готова была признать.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила я, пожалуй, в сотый раз за день.
– Нормально.
– Пора в душ. Сам дойдешь до ванной или тебе помочь?
– Сам дойду. Только не торопи меня.
Я зашла в ванную и все подготовила. Теперь даже простой душ стал для нас серьезным мероприятием, ведь Майку приходилось обматывать руку полотенцами и пластиковой пленкой, чтобы не допустить инфекции вокруг венозного катетера. Я слышала, как он с трудом шагает по коридору. Мне очень хотелось ему помочь, но я понимала, что делать этого не стоит. Он должен был справиться сам. Он должен был почувствовать, что все еще может себя обслуживать.
– Готов? – спросила я.
– Поможешь мне снять футболку? – тихо сказал он.
Аккуратно сняв с него футболку, я заметила, что он внимательно изучает свое отражение в зеркале.
– В чем дело?
– Смотрю на шрам, – бесцветно ответил он.
Когда он встал передо мной, полуодетый, я обратила внимание, как изменилось его тело. Он совсем исхудал. У него на шее остались шрамы от подключичного катетера. Из руки торчали яркие трубки. Между ребрами виднелось два тонких шрама от плевральных дренажных трубок, а на груди алел 15-сантиметровый рубец. Мне стало не по себе.
– Я тоже не могу отвести взгляд, – сказала я.
Я ненавидела его шрам и не сомневалась, что Майк разделяет мое мнение, но на этот раз я ошиблась.
– Знаю, – ответил муж и сделал паузу. – Он крутой.
Я удивленно взглянула на Майка и увидела в его глазах проблеск гордости.
– Погоди. Что? Чем он крут? – спросила я.
Завтра всегда лучше, чем вчера.
– Это моя медаль за отвагу.
Пораженная, я поняла, что муж решил гордиться тем, что остальные предпочли бы скрыть. Впервые за несколько недель я обрела надежду. Мужчина, который стоял передо мной, напоминал того, в которого я влюбилась. Я трижды сжала его руку, и мы оба посмотрели в зеркало. Я напомнила себе, что завтра всегда лучше, чем вчера. Майк сжал мою руку в ответ, чуть сильнее прежнего.
Джесси Миеко-Сантала