ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ СНОВА НА ЮГЕ РОССИИ

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

СНОВА НА ЮГЕ РОССИИ

Буря мыслей.

Был Мазепа в Малороссии, Тейтонический Гроссмейстер в Лифляпдии Король Прусской. Претензия Шведов на Лифляндию, Эстляндию, Финляндию и Ингерманландию. Рекламацию Турков на многие завоевания. Поляки потеряли их вольность.

Черновая запись Суворова

1

«Один слух о бытии вашем на границах сделал и облегчение мне в делах и великое у Порты впечатление, — сообщал Суворову русский представитель в Константинополе. — Одно имя ваше есть сильное отражение всем внушениям, кои от стороны зломыслящих на преклонение Порты к враждованию нам делаются». Победоносный генерал знал и сам, какое сильное впечатление на турок должно было произвести его появление на юге России. Однако то, что он увидел уже в Херсоне, могло привести в отчаяние самого опытного командира. Некогда боеспособные и прекрасно обученные войска находились в ужасающем положении.

Погожим декабрьским днем въезжал он в разросшийся за эти годы Херсон и на базарной площади увидел картину в высшей степени странную. Вяленой чухонью и рыбцом, свежей осетриной, севрюгой, судаком торговали молодцы гренадеры, мушкетеры, егеря. Кто в форменном кафтане, кто в зипуне, подпоясанном портупеей, кто в сапогах, а более всего — в лаптях, они добродушно переругивались, отбивая один у другого покупателей — мещан, чиновников, купчих.

Суворов вылетел из кибитки.

— Какого полку? — крикнул он.

— Так что Ряжского, ваше благородие? — невозмутимо откликнулся крайний солдат.

— Кто командир?

— Его высокоблагородие полковник Марков! Суворов отбежал на середину площади:

— Строиться в каре!

Путаясь, солдаты начали выполнять команду. Прибежали, побросав свой товар, ряжцы из мелочного и других рядов.

— Я буду учить вас сам и по-своему! По-суворовски! — Генерал-аншеф, высоко подняв брови, вглядывался в лица солдат. — Буду учить каждый день, кроме воскресений и праздников. Субординация, экзерциция! Без этого нет жизни — нет ни взвода, ни армии, а вредоносная толпа! Ученье свет, а неученье тьма. Дело мастера боится! И крестьянин ленив — хлеб не родится. Нам за ученого дают трех неученых. Нам мало трех! Давай пять, десять! Всех побьем, повалим, в полон возьмем!

Запыхавшись, предстал перед Суворовым в полной полковничьей форме маленький и круглый Марков.

Генерал-аншеф тут же отправил его на гауптвахту, приказав отобрать шпагу:

— На что бабе меч — кого ей сечь!

Он повелел раздать солдатам свою воинскую памятку. Каждый должен был знать все написанное в ней, помнить и исполнять. Суворов требовал от ряжцев, сделавшись на время их полковым командиром, усердия к службе, бодрости, опрятности, заставлял строить по правилам военной науки земляные укрепления, ставил в них поочередно каждую роту, учил защищаться, собирал весь полк и учил эти укрепления штурмовать. В короткое время привел он ряжцев в высочайшее совершенство.

Однако под начальством Суворова находилось семьдесят семь тысяч человек, всюду царила разладица, и не было никакой физической возможности уделять каждому полку столько внимания, сколько генерал-аншеф посвятил одному Ряжскому. Процветало дезертирство; в казачьих полках, расквартированных в Крыму, происходили волнения; ожидалось появление в русском Причерноморье французских революционных агентов; немедленного вмешательства требовало ужасающее санитарное состояние армии.

В самом Херсоне госпиталь размещался в непригодном, сыром строении. Больные теснились в маленьких комнатушках; тут же содержались пятьсот инвалидов, не отправленных в отставку вопреки указу Военной коллегии. В Елисаветградском госпитале Суворов застал ту же картину: смертность была огромной «крайне по тонкоте стен, мокроте, сквозному ветру и тесноте». Как и в Финляндии, уход за больными повсюду был дурной, умершие долгое время показывались живыми, а солдаты, отправленные в госпиталь, числились не выбывшими из полка. Суворов приводит короткий разговор с одним из своих ординарцев:

— Зыбин, что вы бежите в роту? Разве у меня вам худо, скажите по совести?

— Мне там на прожиток в год тысяча рублей.

— Откуда?

— От мертвых солдат. Бывало и две тысячи.

Энергично принявшись за оздоровление солдатского быта, генерал-аншеф принужден был действовать с оглядкой на Петербург. Крутые меры, принятые им в Финляндии, не вызвали одобрения у членов Военной коллегии. Суворов приказал отделить больных от здоровых и подразделил их на четыре категории; велел обсушить сырые казармы, а на летнее время переместить солдат из палаток в шалаши и сараи; один полк перевел из нездоровой местности близ Карасубазара в Евпаторию; истребовал врачебные средства; запретил употребление рыбы из стоячей воды; дал указание подготовить в полках ротных фельдшеров и их помощников. Его приказы, написанные простым, понятным солдату языком, содержат основные требования, предупреждающие заболевания в войсках:

«Здоровье.

Драгоценность блюдения оного в естественных правилах. Питье — квас, для него двойная посуда, чтоб не было молодого и перекислого; коли ж вода, то здоровая или нечто приправленная. Еда: котлы вылуженные, припасы здоровые, хлеб выпеченный, пища доваренная, не переваренная, не отстоенная, не подогретая, горячая; и для того, кто к каше не поспел, — лишен ее на тот раз. Воздух — в теплое время отдыхать под тенью, без обленения; ночью в палатках укрыватца, в холодную ж — отнюдь бы в них сквозной ветер не был. Чрез ротных фельдшеров довольный запас в артелях ботанических средств. Сие подробнее и для лазаретов описано в примечаниях искусного штаб-лекаря Белопольского».

В Петербурге многочисленные недоброжелатели твердили, повторяя слова графа Безбородко, что Суворов-де всех изнурит и разгонит, как в Финляндии, а в рескрипте Екатерины II специально ограничивались действия нового командующего войсками на юге России в употреблении солдат на строительных работах. Вся трудовая воспитательная система Суворова, таким образом, не только не была понята, но и отвергалась как неприемлемая. К тому же оказалось чрезвычайно трудно искоренить зло: в полках продолжали процветать хищения, солдатам выдавался порченый провиант, в карасубазарском магазине хлеб оказался гнилым, с наступлением летней жары усилились эпидемии. У генерал-аншефа, по собственному признанию, опускались руки.

Однако вопреки всем и вся он начинает претворять в жизнь обширный план инженерных работ, предусматривающий ремонт обветшалых укреплений и строительство новых крепостей. Под его руководством полковник Князев и подполковник де Волан создают проекты Фанагорийской крепости, три проекта укрепления Кинбурнской косы, самого Кинбурна, форта Гаджидера на Днестровском лимане, Аджибея (Одессы) и Севастопольской крепости. Полковые и ротные командиры получают специальную инструкцию «Работы»:

«От инженеров уроки умеренные, утренней и вечерней; оба вместе соединять, — каждому запретить… наистрожайше воспрещается во время и малейшего жара отнюдь никого ни в какую работу не употреблять, под неупустительным взысканием, разве когда случитца прохладной день; а для успеху, коли необходимо, лучше начинать работать прежде рассвета и вечерней урок кончать хотя к ноче… Как скоро работа окончена, то на завтрак и ужин тотчас к горячим кашам, как то и после развода… нижним чинам соблюдать крайнюю чистоту и опрятность в чистом белье, платье и обуви; мыть лицо, руки и рот, ходить в баню и особливо купатца».

Генерал-аншеф разъезжает по вверенному ему обширному краю, следит за ходом инженерных работ, проверяет санитарное состояние войск, устраивает ученья и экзерциции.