Глава 7 «Отчего же, отчего же ты Лучше, чем избранник мой?» А.А.

Глава 7

«Отчего же, отчего же ты

Лучше, чем избранник мой?» А.А.

Анна стала чаще ездить в Петербург к Вале Тюльпановой, ходила на выставки, литературные вечера, посещала «Башню» Вячеслава Иванова, где собирался регулярно весь художественный бомонд. Чутье, вкус, память — эти качества помогали ей улавливать новые веяния в легких беседах и умных дискуссиях. Она, безусловно, многое взяла от своего уникально одаренного Серебряного века — прежде всего необычайно и виртуозно развитую словесную культуру, а также и самый дух новаторства, пронизывающий эти десятилетия. Но было и еще одно качество, помогавшее молодой поэтессе вырваться в первые ряды, — она разбиралась в мужчинах и умело использовала их. Неспособность влюбляться до умопомрачения позволяла ей сохранять разумную дистанцию в отношениях — соблюсти в нужных пропорциях увлеченность и рациональный подход к воздыхателю.

Анна ухитрялась вынашивать параллельно несколько влюбленностей — и каждая приносила свои плоды. Жизнь наполнялась смыслом, Муза дарила стихи, Ахматова посвящала их возлюбленным, а число поклонников ее лирического дарования все росло. Они наперебой писали стихи в ответ своей «луноглазой волшебнице» и помещали хвалебные отзывы в поэтических журналах о ее таланте.

Но все это — в порядке общего кипения литературной жизни. А Анне нужен был громкий резонанс в прессе, отзыв влиятельного критика. Она старалась поддерживать отношения с Чулковым, тем более что встречи с этим красивым, безупречным джентльменом всегда давали ей ощущение легкости и собственной значимости. Он умел сказать о ее стихах без банальных комплиментов и именно то, что она хотела бы слышать, — глубоко и точно…

Однажды в осенний вечер Чулков пригласил Анну к себе, прочесть главы почти завершенного романа. Он уже не раз читал ей куски своего сочинения, и она была в курсе вполне реалистического сюжета. Чулков, вуалируя имена и детали, рассказывал о своей теперешней невлюбленности в Любочку Менделееву, с которой у него был известный всем (и описанный в «Слепом») роман. Георгий умел воспламеняться и гаснуть, а, погаснув, не мог понять, что так волновало его в бывшем кумире, почему так неприглядны отцветшие в саду хризантемы? Но с Анной — нечто иное. Шло время, и кажется, первый жар давно остыл, однако их временами тянуло друг к другу, и свидания приносили обоим необременительную радость…

Вино, камин, свечи, за зашторенными плотным гобеленом окнами лепил в стекло мокрый снег.

Георгий освободил пришедшую на свидание даму от тяжелых влажных одежд. Прижал к груди, жадно вдыхая аромат ее тела.

— Промокла вся! Голубушка моя, немедля садитесь у камина, забирайтесь с ногами в кресло, берите вот эту огнедышащую чашу грога и слушайте. — Он подал ей высокий бокал с плавающим в горячем крепком напитке ломтиком апельсина.

Черные кудри до плеч, свитер толстой вязки с грубым воротом — в нем было что-то разбойничье-театральное. Сделав пару медленных глотков, Анна отставила бокал, потянулась. Все ее возлюбленные знали о воздетых руках Анны — «взлетевших рук излом больной».

«Разбойник» умело и легко подхватил длинное, почти невесомое тело, положил на толстый ковер.

— «В глазах улыбка исступленья», — процитировал он стихи Анны, умело справляясь с ее узкой, застегивающейся сбоку на крупные пуговицы юбкой. Она закрыла его рот поцелуем…

Через некоторое время чтение романа продолжилось. Чулков расхаживал перед свернувшейся в кресле Анной:

— Так вот, мой герой по фамилии Лунин, как вы помните, художник-портретист, хотел написать портрет дамы… А когда увидел ее распущенные волосы и глаза, потемневшие от страсти… он богомольно прижался к ее ногам… Вот так! — Георгий припал к стопам своей дамы.

— Я помню — удачная деталь. — Она сплетала в косу длинные волосы. — Но вы пишете о нас, а я ждала откровений, исповеди об отношениях с Любовью Дмитриевной Менделеевой.

— Разве можно?! Какие исповеди при жизни? Я вовсе не спешу попасть в ад. Моя жена — чудесная женщина, но зачем же травмировать ее прямым текстом? Да и все прекрасно разбираются в иносказаниях. Разве вас не впечатлило описание истории с Менделеевой?

— История кончилась грустно. Вы разлюбили.

— Да, финал печален. Разбита и новая любовь Лунина: художник остается один — портрет Анны с воздетыми руками остается недописанным.

— Право, чрезвычайно трогательно. Полагаю, у этого произведения найдется много поклонников. Я посоветую Гумилеву прочесть. Жаль, он не любит современную прозу. И, кстати, мои стихи. Недавно на собрании Общества поэтов ужасно оскорбил меня в присутствии Блока.

— Ах, Александр в последнее время все больше витает в своих мыслях. Ему не до выдвижения молодых дарований. А вот Гумилев не прав. Ему придется признать свое заблуждение. У вас совершенно особый, простой и щемящий способ проникать в потаенные слои психики слушателя. Каждый, особенно дамы, непременно думает: «А это точно про меня. И как удивительно сказано! Оказывается, я так глубока, так тонка, изящна!» Вы, как Господь Бог, дарите людям Слово! Вы учите их ощущать во всей полноте жизнь души и выражать это! Прочтите что-нибудь, прошу вас. И запомните: я пророчу вам славу! Огромную славу, чудесная моя!

Анна не изменила позы, лишь обхватила тонкими руками колени.

Сердце к сердцу не приковано,

Если хочешь — уходи.

Много счастья уготовано

Тем, кто волен на пути.

Я не плачу, я не жалуюсь,

Мне счастливой не бывать.

Не целуй меня, усталую, —

Смерть придет поцеловать.

Дни томлений острых прожиты

Вместе с белою зимой.

Отчего же, отчего же ты

Лучше, чем избранник мой?

— Умоляю, читайте еще! — Польщенный «избранник» опустился на ковер у ее ног, обнял колени. Она заглянула в его глаза и, не отрывая взгляда, продолжила:

Как соломинкой пьешь мою душу,

Знаю, вкус ее горек и хмелен,

Но я пытку мольбой не нарушу.

О, покой мой многонеделен.

Когда кончишь — скажи. Не печально,

Что души моей нет на свете,

Я пойду дорогой недальней

Посмотреть, как играют дети.

(…)

Как светло здесь и как бесприютно,

Отдыхает усталое тело…

А прохожие думают смутно:

Верно, только вчера овдовела.

Георгий обхватил голову руками, словно стараясь не разрыдаться. «Как же эта уникальная женщина умеет разбередить душу, попасть в самые больные точки! Вот и это упоминание вдовства… Бедняжка, такой трудный брак! Но какой талантище!»

Он написал статью, полную умного и неподдельного восхищения поэзией Ахматовой. Упомянул об «изысканности поэтического дара», об «умении передавать утонченности переживаний»… И добавил, что почти в каждом стихотворении, «как в бокале благоуханного вина, заключен тайно смертельный яд иронии». Рецензия была глубокая, Анну заметили, о ней заговорили. Вернее, стали говорить определениями Чулкова о ее стихах. Всем было известно: этот маститый критик имел не только влияние в литературной среде, но и безупречный вкус. А ведь о поэзии сказать умно надо еще уметь!

«Да, “смертельный яд иронии” — совсем неплохо», — сказала себе Анна, перечитав рецензию друга.

Роман Чулкова «Слепой» имел оглушительный успех. Иносказания были слишком прозрачны, супруга поняла, что у мужа очередной приступ влюбленности в черноволосую чаровницу, и увезла его в Европу, откуда они вернулись в Москву и вскоре стали счастливыми родителями: у Георгия родился долгожданный сын.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.