Новые времена
Новые времена
К марту 1945 года удалось подобрать переводчиков и контрольных редакторов. Началась подготовка к выпуску первых номеров английского и немецкого изданий журнала «Война и рабочий класс». Вскоре было принято решение издавать журнал также на французском языке. Я стал редактором английского и немецкого изданий, но мое знание французского было недостаточным, чтобы отвечать за качество и аутентичность перевода. Поисками подходящей кандидатуры пришлось заниматься мне. В МИД порекомендовали Чегодаеву, работавшую до войны в советском посольстве во Франции и отлично владевшую французским языком.
После победы над Германией и окончания войны в Европе название нашего журнала устарело. Обложка со словами «Война и рабочий класс» никак не соответствовала начавшемуся мирному периоду. Леонтьев предложил нам всем подумать о новом названии.
Вскоре образовался целый перечень различных вариантов. В результате обсуждения кое-что было отсеяно, и в итоге появился список, который Леонтьев переслал Молотову, а тот отправил Сталину для окончательного решения.
Надо сказать, что наши идеи вращались в довольно узком кругу названий, лежавших на поверхности. Список содержал такие варианты: «Мир и рабочий класс», «Международная жизнь», «Международное обозрение», «Перископ международных событий», «Мировая орбита», «Политика и жизнь» и т. д. Мы ждали ответа недели две. Приближалась дата выпуска очередного номера, и все в редакции нервничали, сознавая неловкость сохранения старого названия после окончания войны.
Но вот у нас в Калашном переулке (в этом особняке затем обосновалось посольство Японии) появился фельдъегерь. Он доставил большой красный пакет с пятью сургучными печатями. Мы поняли — это из секретариата Сталина. Расписавшись в получении пакета, Леонтьев разрезал конверт и извлек листок с нашими предложениями. Он был перечеркнут крест-накрест знакомым мне толстым синим карандашом. В правом нижнем углу размашистыми буквами стояло: «Н о в о е время» и инициалы «И. С.». Ни один из наших вариантов не устроил «вождя», и он дал журналу свое название.
Вопрос был решен. Но Леонтьева выбор «хозяина» изрядно смутил. Тогда у многих еще было свежо воспоминание о дореволюционной, крайне реакционной газете «Новое время», издававшейся черносотенцем Сувориным. С ней очень зло полемизировал Ленин, обзывая ее последними словами. Владимир Ильич, как известно, вообще не скупился на резкие эпитеты и ярлыки в полемике с оппонентами. Одно время у нас в Москве корреспондентом американского еженедельника «Тайм» был журналист русского происхождения Амфитеатров. Как-то, придя ко мне, он с гордостью сказал о том, что его деда часто упоминал в своих работах Ленин. Я потом полюбопытствовал, просмотрев в Собрании сочинений страницы, где упоминался предок американского журналиста. Оказалось, что Ленин называл его не иначе как «проститутка Амфитеатров». Многие из статей этого автора, вызвавших полемический запал Ильича, печатались в «Новом времени». Но особенно нашего шефа смутило то, что редактором суворинского листка был его однофамилец — Леонтьев.
Мы уже заказали проект новой обложки для русского, английского и немецкого изданий, а Льва Абрамовича все еще обуревали сомнения. Перечить Сталину он не мог, но не мог и оставить при себе мысль о неуместной аналогии. А вдруг потом, когда выйдет номер и кто-то обратит внимание «хозяина» на возникшую неловкость, тот гневно обрушится на редакцию, почему, мол, не предупредили.
После мучительных колебаний Леонтьев все же решился обратиться к Сталину. Технически это было просто, поскольку в редакции имелась кремлевская «вертушка». Когда звонил этот аппарат, Сталин обычно сам снимал трубку. Но потревожить вождя, да еще поставить под сомнение его решение — нелегкая задача!
Сталин выслушал. соображения Леонтьева, некоторое время молчал, затем сказал:
— Ну что ж, тогда было одно новое время, теперь другое. Война кончилась нашей победой. Враги повержены. Вокруг нас — друзья. Настали новые времена…
И повесил трубку.
Сомнения Леонтьева улетучились.
Действительно ли Сталин в тот момент верил, что наступила новая эра, что отношения сотрудничества с западными державами удастся сохранить, что и внутри страны больше не будут охотиться за «врагами», что для Советского Союза и для всего мира настали лучшие времена? Огромные пространства страны лежали в руинах. Миллионы людей ютились в землянках, не имея самого необходимого. Еще предстояло выполнить обещание и присоединиться к войне против Японии. Но это мыслилось как короткая кампания. Главное же состояло в скорейшем создании человеческих условий жизни для населения, в восстановлении разрушенного. Возможно, тогда Сталин еще верил, что нам помогут американцы. Может, и он был готов умерить свои аппетиты, пойти на компромисс? Ведь пришедший недавно в Белый дом Трумэн уверял, что намерен продолжать линию Рузвельта в международных делах.
Кто повинен в том, что отношения между недавними союзниками обострились? Некоторые западные исследователи считают, что все руководители трех главных держав антигитлеровской коалиции в равной степени не были заинтересованы в продолжении союзнических отношений. Мне представляется, что сразу же после окончания войны советское руководство стремилось сохранить атмосферу доверительности, хотя в ряде случаев своими же действиями подрывало ее. Тут сказались подозрительность Сталина, его склонность к мышлению категориями «прошлой войны», навязчивая идея создания вокруг СССР пояса из государств с режимами, на которые он мог полностью положиться.
Все это, конечно, вызвало соответствующую реакцию в США и Англии. Но и там не очень заботились о сохранении благоприятного климата. Грубые выпады Трумэна в беседе с Молотовым, направлявшимся в Сан-Франциско для подписания Устава ООН, дали Сталину основание считать, что новая администрация США отходит от рузвельтовского курса. Позднее, в Потсдаме, попытка Трумэна шантажировать СССР атомной бомбой создала в Москве ощущение серьезной угрозы. Отсюда действия Сталина, интерпретировавшиеся на Западе как советская угроза. Началось обострение конфронтации, развертывание «холодной войны». Возникла опасность ее перерастания в «горячую».
В Соединенных Штатах развернулась кампания против коммунизма. В Советском Союзе на нее ответили не менее ожесточенной кампанией против империализма. Обе стороны готовили к столкновению свое население, которое все еще сохраняло чувство взаимной симпатии, возникшее в годы совместной борьбы против общего врага. Именно тогда, во второй половине 40-х годов, у нас инспирировали «борьбу с космополитизмом» и с «преклонением перед иностранщиной». Она, как мне представляется, преследовала две цели: ожесточить народ против «нового агрессора» в лице США и воссоздать внутри страны атмосферу страха.
Думаю, что Сталина преследовал «призрак декабристов». В Отечественной войне 1812 года сотни тысяч русских офицеров и солдат дошли до Парижа. По пути они познакомились с жизнью различных народов Западной Европы, с условиями, резко отличавшимися от крепостнического строя России. Даже в посленаполеоновской Франции веял дух свободы, равенства, братства, который жадно впитывали русские люди и который они принесли с собой в Петербург. И спустя несколько лет произошло восстание декабристов на Сенатской площади.
Теперь миллионные советские армии дошли до Берлина, Вены, Праги, Будапешта, прошли через территории многих западноевропейских государств. Они увидели, что даже после пяти лет разрушительной войны и гитлеровской оккупации жизнь там оказалась совсем не такой беспросветной, как рисовала наша пропаганда, что в массе население жило лучше, чем советский человек. Не только в Восточной Пруссии, но и в Чехии, Словакии, Венгрии в погребах крестьянских хозяйств висели окорока, колбасы, сыры. Обо всем этом давно забыли колхозники, оказавшиеся в условиях сталинского государственного крепостничества. И «вождя народов» беспокоило, что же будет, когда эта масса, которую он почти двадцать лет держал в изоляции и неведении, теперь вернется домой и начнет сравнивать?
Заботило его и другое. На войне многие освободились от комплекса неполноценности, от привитого им аппаратом рефлекса ждать указаний сверху. Даже простой солдат из чувства самосохранения должен был нередко принимать сам решения и действовать по обстановке. Это граничило с чувством свободы, которое Сталин всегда стремился вытравить у своих подданных. Привело это и к избавлению от страха. Но ведь система, созданная Сталиным, держалась в значительной степени на страхе. Следовательно, возникает угроза системе. Необходимо ее спасать.
Началось охаивание всего «иностранного», вплоть до переименования знаменитой еще в старой России «французской булки» в «городскую булку» и популярного ленинградского кафе «Норд» — в «Север». Во всем должен был быть «наш приоритет», а там, где его не было, все следовало решительно отвергнуть. Генетика и кибернетика объявлялись «буржуазными лженауками». Того, кто осмеливался положительно отозваться о каком-либо западном открытии, клеймили как «безродного космополита», пресмыкающегося перед «иностранщиной». Разжигалась подозрительность к тем, кто оказался на оккупированных гитлеровцами территориях. Специальный пункт был введен в анкеты. Как будто люди сами предпочли остаться под немцами и потому виноваты именно они, а не советские вожди, обещавшие громить агрессора на его же территории, а потом допустившие ситуацию, при которой Красная Армия откатилась к Волге и предгорьям Кавказа. Десятки тысяч пленных, также считавшихся повинными в том, что по воле «вождя» уже в первые дни войны им не позволили своевременно отступить и они попали в котлы, были сосланы в лагеря. Возобновились произвольные аресты, заводились «дела» на ни в чем не повинных людей, начиная с «ленинградского дела» и кончая «делом врачей-отравителей».
Сталин мог быть доволен. Он снова держал страну в страхе. Но это его достижение обернулось против него самого. Когда его настиг «удар, некому было помочь ему. Всех своих лечащих врачей он упрятал в тюрьму.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.