Глава четырнадцатая Кто усторожит сторожей самих?
Глава четырнадцатая
Кто усторожит сторожей самих?
Эту главу я начну с фрагмента из спецсообщения министра ГБ Виктора Абакумова Сталину № 6523/а от 1 марта 1950 года:
«…прошу Вашего разрешения рассмотреть в Военной Коллегии Верховного суда СССР и приговорить к смертной казни ФЕДОСЕЕВА Ивана Ивановича – бывшего сотрудника Главного Управления Охраны МГБ СССР, обвиняемого по подозрению (выделение здесь и далее моё. – С.К.) в шпионской деятельности.
Следствием установлено, что ФЕДОСЕЕВ, находясь на особо важном объекте охраны, на протяжении ряда лет скрытно читал секретные документы государственного значения и их содержание выбалтывал в беседах с сослуживцами и своими родственниками.
ФЕДОСЕЕВ неоднократно брал государственные документы к себе на квартиру и оставлял их там на продолжительное время.
К своим служебным обязанностям ФЕДОСЕЕВ относился преступно.
Кроме того, ФЕДОСЕЕВ, делясь с женой впечатлениями о поездке в Потсдам, положительно отзывался об условиях жизни в фашистской Германии и восхвалял Гитлера…»
Федосеев, судя по всему, входил в охрану Сталина! А это значит: предварительный отбор, ряд тщательных проверок, служба на менее ответственных местах и – как проявление особого доверия государства – допуск к охране его главы.
Тем не менее Федосеев оказался как минимум разгильдяем, свою судьбу вполне заслужившим. Что ж, ещё латиняне справедливо вопрошали: «Quis custodiat ipsos custodes? (Кто усторожит сторожей самих?)».
Несколько странным было, правда, то, что Абакумов счёл необходимым расстрелять Федосеева без серьёзной разработки связей, но, возможно, министр хотел после раскрытия «художеств» Федосеева наказать его максимально быстро – для вразумления других. Ведь Федосеев годами болтал с сослуживцами, а узнало об этом руководство не сразу. Впрочем, это ведь и непросто было для коллег Федосеева – отделить досужие разговоры в доверенном кругу от преступной болтовни.
В 1951 году арестованного Абакумова сменил Игнатьев. Какие же перемены в охране Сталина произошли при нём? Пожалуй, наиболее серьёзной была та, что охрана Сталина была вскоре серьёзно ослаблена из-за удаления из неё двух опытнейших её руководителей.
Вот как это было.
До мая 1952 года Главное Управление Охраны (ГУО) МГБ возглавлял знаменитый генерал-лейтенант Николай Власик – он его в 1946 году и основал. Однако в мае Власика, испытанного начальника личной охраны Сталина с 1935 года, в ведомстве Игнатьева ловко подставили – мол, Власик «допустил преступное расточительство и бесконтрольность в расходовании средств». И явно для того, чтобы вызвать гнев Сталина, ему расписали картину жуткого-де «разложения» Власика с представлением списка его многочисленных любовниц. Замечу в скобках, что, весьма приукрашенный, этот список «записных» московских шлюх потом пригодится хрущёвцам для моральной дискредитации уже Берии.
56-летний стареющий Власик действительно несколько подзапутался в «широкой» жизни, хотя я не зря поставил здесь кавычки – люди, близкие к Сталину, в особые загулы не впадали. Тем не менее Власика в соответствии с Постановлением ЦК ВКП(б) от 19 мая 1952 года сняли с поста начальника ГУО, вывели из состава Коллегии МГБ, исключили из партии и направили в распоряжение «соседнего» МВД «для назначения заместителем начальника управления лагеря в гор. Асбест Свердловской области». В скобках же замечу, что почему-то именно в Асбест был сослан после июньского пленума ЦК 1957 года и Л.М. Каганович – управляющим трестом «Союзасбест».
ГУО 23 мая 1952 года было преобразовано в просто Управление охраны (УО), а начальником его «по совместительству» назначили министра государственной безопасности Игнатьева, как было сказано в Постановлении ЦК, – «временно». Но это «временно» длилось почему-то до самого дня смерти Сталина.
Итак, вместо безусловно преданного Сталину Власика «руководить» охраной Сталина стал Игнатьев. При этом заместителем УО МГБ был утверждён Центральным Комитетом – также «временно» – заместитель министра госбезопасности СССР Рясной.
Но ещё до Власика в 1950 году из охраны Сталина был выведен 42-летний генерал-майор Сергей Фёдорович Кузьмичёв. Он очень мало известен, и это само по себе доказывает, что со смертью Сталина дела обстоят нечисто – очень уж на нехорошие мысли наводит сопоставление судеб двух близких к Сталину охранников в годы, предшествовавшие его смерти. Замолчать имя Власика невозможно, поэтому замолчали имя Кузьмичёва.
А ведь в 1946 году при образовании Главного Управления Охраны МГБ 1-е управление ГУО, обеспечивавшее непосредственно охрану Сталина, возглавил Кузьмичёв. В 1948 году он был назначен уполномоченным Совмина СССР по курортам Сочи – Мацеста, фактически контролируя места отдыха Сталина – там было не всё благополучно.
С 1949 года Кузьмичёв вернулся в ГУО на ту же должность. Организация охраны первого лица в государстве полна тонкостей, и тех, кто знает их, перемещать на другое место без крайней нужды нецелесообразно. Тем не менее Кузьмичёва в 1950 году переводят заместителем начальника Управления МГБ Брянской области, а в 1952 году вообще выводят из системы МГБ – как и Власика, и так же, как и Власика, переводят в МВД СССР – заместителем начальника Дубравного лагеря МВД.
16 декабря 1952 года под предлогом расследования некоторых обстоятельств по делу «группы Абакумова – Шварцмана» Власика арестовали и этапировали в Москву. И хотя из его показаний сразу было видно, что вина Власика заключалась лишь в том, что он передал письмо Тимашук от 29 августа 1948 года в тот же день Абакумову, не читая, Власика не освобождали.
А в январе 1953 года арестовывают, как и Власика, Кузьмичёва. То есть Игнатьев в последние месяцы жизни Сталина изолировал от внешнего мира тех двух людей, которые лучше всех были знакомы с организацией охраны Сталина и с людьми, его охранявшими. Ведь, оставаясь на свободе, Власик и Кузьмичёв могли или сами обратить внимание на странные моменты и ненадёжных людей в охране, или дать кому-то другому квалифицированную экспертную оценку происходящего.
Между прочим, Берия, придя в марте 1953 года в МВД – МГБ, немедленно освободил Кузьмичёва и тут же назначил его начальником восстановленного Главного Управления Охраны МВД СССР. И это очень возмущало Хрущёва. И на следующий же день после ареста Берии был арестован и Кузьмичёв.
Чтобы уж не возвращаться к этим двум генералам, сообщу, что Власика продержали под арестом до 1955 года и приговорили к 5 годам ссылки в Красноярск с лишением звания, а в 1956 году освободили со снятием судимости. Умер он в 1967 году.
Кузьмичёва освободили в феврале 1954 года, и с тех пор этот полный сил, доживший до 81 года человек из активной жизни выпал, скончавшись в 1988 году.
Итак, со второй половины мая 1952 года охраной Сталина ведал Игнатьев. Для части нашего общества непреложной «истиной» является убеждение в том, что Сталина якобы отравил Берия через своих людей. Но с января 1946 года до самой смерти Сталина охраной вождя и его обслуживанием ведал не Берия, а Игнатьев. И окружали Сталина люди не Берии, а Игнатьева! И это Игнатьев отсёк от охраны Сталина Кузьмичёва и Власика…
Поэтому нам не мешает более внимательно присмотреться к третьему и последнему министру государственной безопасности СССР Семёну Игнатьеву, то есть – к той главной фигуре, которая, едина в двух лицах, с мая 1952 года несла всю полноту ответственности за жизнь, здоровье и безопасность Сталина.
1904 года рождения, уроженец села Карловка Херсонской губернии, сын крестьянина, он в 14 лет уже работал на хлопкоочистительном заводе в Термезе, в далеком Туркестане. Как его занесло туда, я не знаю, но можно предполагать, что натура у юного Игнатьева была энергичная и боевая: в 15 лет секретарь ячейки комсомола, в 16 лет – политработник в Бухарской группе войск, в 20 лет – заведующий орготделом ЦК комсомола Туркестана. При этом в ВКП(б) он вступил лишь в 1926 году, работая в профсоюзах. А в 1935 году Игнатьев уже работал в промышленном отделе ЦК ВКП(б).
Не знаю, кто первым из высокого руководства обратил на него внимание, но то, что кто-то обратил, – вне сомнений, потому что в 1937 году Игнатьева посылают первым секретарём обкома партии в Бурят-Монголию, где он пробыл до 1943 года. Затем – пост первого секретаря в Башкирии, а с 1947 года – второго секретаря ЦК Компартии Белоруссии. В 1949 году Игнатьев – секретарь Среднеазиатского бюро ЦК, а с 1950 по 1952 год – заведующий отделом партийных, комсомольских и профсоюзных органов ЦК. При этом с 9 августа 1951 года он параллельно ещё и министр госбезопасности СССР. То есть один из главных «кадровиков» партии и при этом – главный чекист.
Как министр ГБ Игнатьев имел, конечно, непосредственное отношение и к делам еврейских националистов, и к «делу врачей», в период следствия по которому Игнатьев якобы получил инфаркт, дожив после этого с ним (?) почти до 80 лет.
Был причастен Игнатьев и ко многим другим «неблаговидным», по меркам хрущёвской «оттепели», делам МГБ. Но уж в чём он был несоменно виновен, так это в частичной деградации и депрофессионализации «органов», в наводнении их непрофессионалами из числа партаппаратчиков, а при этом – в поощрении мер физического воздействия на подследственных. Пресловутых «пыток», как я понимаю, и в МГБ Игнатьева не было, но режим в тюрьмах на Лубянке и в Лефортово был кое для кого более чем жёстким.
После смерти Сталина объединенное МВД – МГБ принял Берия, и Игнатьев становится секретарём ЦК, но ненадолго – до 5 апреля 1953 года, когда его, ещё недавно члена Президиума ЦК, опросом освободили от обязанностей секретаря ЦК, а 28 апреля опросом же вывели из состава ЦК «ввиду допущенных серьёзных ошибок в руководстве бывшего МГБ СССР».
По предложению Берии, поддержанному другими членами Президиума ЦК, Комитету партийного контроля при ЦК было поручено рассмотреть вопрос о партийной ответственности Игнатьева. Впрочем, благодаря заступничеству Маленкова он отправляется в Башкирию – всё тем же первым секретарём. После ареста Берии Игнатьева, по предложению теперь Хрущёва, заявившего 7 июля 1953 года, что Игнатьев-де был исключён «по известному навету», восстанавливают в ЦК. С июня 1957 года он – первый секретарь Татарского обкома КПСС, откуда в октябре 1960 года отправляется на пенсию. Умер Игнатьев в 1983 году, похоронен на Новодевичьем кладбище, но уже в 1954 году в трёхтомном «Энциклопедическом словаре», издаваемом Государственным научным издательством «Большая Советская Энциклопедия», биографическая справка на члена ЦК КПСС Игнатьева почему-то отсутствует.
Эта фигура лично для меня давно смутна. Кто-то считает его креатурой Хрущёва, кто-то – Маленкова, но вряд ли в 1951 году 47-летний заведующий отделом партийных, профсоюзных и комсомольских органов ЦК стал бы параллельно ещё и министром ГБ без интереса к нему Сталина.
Что же до Маленкова и Хрущёва, то, скорее всего, Игнатьева в разное время поддерживали оба, потому что оба имели с ним дело по работе, а способности у Игнатьева были. Зато, похоже, не было принципиальности, и, похоже, он был идеальным исполнителем воли того, кто его своей воле подчинял.
Так что, по моему мнению, «качели» карьеры Игнатьева после смерти Сталина, после смерти Берии и после падения Маленкова сами по себе способны дать пищу для раздумий о возможной роли Игнатьева в многослойном заговоре против Сталина. Небезынтересны в этом отношении и «инфаркт» Игнатьева в момент подведения итогов по «делу врачей», и его отсутствие на том заседании Бюро Президиума ЦК, где обсуждалось обнародование этого «дела».
Причём линия Берии по отношению к Игнатьеву лишний раз доказывает не только непричастность Берии к антисталинскому заговору, но и наличие у Берии серьёзных подозрений и догадок относительно роли как Игнатьева, так и кое-кого повыше в смерти Сталина.
Не исключено, что Игнатьева в заговоре против Сталина использовали и «втёмную», ловко подсовывая нужных злоумышленникам людей. Ведь и Хрущёва могли использовать так же, хотя я склонен считать, что он смерти Сталина к весне 1953 года желал вполне сознательно.
Известный сотрудник Берии, генерал Судоплатов, позднее вспоминал, что в конце февраля 1953 года, за несколько дней до смерти Сталина, он заметил в поведении Игнатьева «нарастающую неуверенность».
Судоплатов же писал, что после смерти Сталина Берия добивался ареста Игнатьева, однако поддержки в Президиуме ЦК не получил. Судоплатов связывает инициативу Берии с участием МГБ в деле с врачами, но Берия в любом случае не мог не понимать, что уж тут-то Игнатьев ни при чём – вести дело, находившееся на контроле у Сталина, министр ГБ был обязан. Так что, скорее всего, арестовать Игнатьева Берия хотел в целях расследования обстоятельств смерти Сталина. Но, похоже, наткнулся на такое сопротивление, что предпочёл временно отступить.
Повторяю, я не могу утверждать, что Игнатьев сознательно подключился к заговору против Сталина, что он Сталина ненавидел. Но его могли тонко и подло запутывать, провоцировать, пугать Сталиным… Ведь с начала 1952 года «игра» для всех антисталинских сил внутри страны и вне её приобретала всё более острый характер. Сталин уже проводил частичные кадровые чистки, но готовился к ещё более серьёзным кадровым чисткам в атмосфере широкой критики нижестоящими вышестоящих.
С одной стороны, это означало бы укрепление советского общественного строя за счёт развития в нём социалистической демократии, ранее более провозглашаемой, чем реализуемой, в силу суровых для СССР времён.
С другой стороны, это резко сузило бы кадровую базу для той многонациональной «пятой колонны», без которой Западу, США и Золотой Элите мира нельзя было и мечтать об ослаблении и уничтожении СССР и лагеря социализма.
Запад напирал. 5 июня 1952 года председатель Комитета информации при МИД СССР В. Зорин в совершенно секретном спецсообщении Сталину писал о намерении США и Англии создать в районе Балкан военно-политический блок «в составе Югославии, Греции и Турции, в котором могли бы принять участие Италия, другие средиземноморские страны и Австрия…»
Свести в один блок такие страны было непросто, и Зорин писал также о планах создания «более широкого средиземноморского блока, который объединял бы под американским руководством как балканских сателлитов США и Турцию, так и Испанию и арабские страны».
И это был лишь один из элементов той мозаики, которая прежде всего для Сталина складывалась во вполне определённую и вполне зловещую – если ничего не предпринимать – картину.
Ситуация обострялась, Запад не хотел честного партнёрства и открытого соревнования двух социальных систем. Золотая Элита мира хотела сохранить не своё политическое и экономическое лидерство в мире, а обеспечить себе безраздельную монополию на власть над миром.
Всему этому мешали прежде всего СССР Сталина и сам Сталин.
Узел затягивался…
22 марта 1952 года закончилось более чем трёхлетнее следствие по делу еврейских националистов из Еврейского антифашистского комитета, а 8 мая 1952 года в зале клуба МГБ имени Дзержинского начался суд по делу ЕАК, который закончился 18 июля 1952 года. Не были ли связаны эти события и операция по разложению Власика и его дискредитации с целью удаления Власика от Сталина и начала операции уже против Сталина?
А может, операция против Власика как начальная фаза операции против Сталина была инициирована внутренней «партоплазмой»?
А может, эта операция или некие другие действия, имеющие конечной целью смерть Сталина, были задуманы и производились троцкистами или другими ненавистниками Сталина?
Сложно сказать… Но то, что что-то и кем-то готовилось, отрицать сегодня уже нельзя. Причём сегодня возникает немало и других вопросов, скажем, таких…
Кто инициировал совмещение Игнатьевым должностей и министра ГБ, и начальника Управления охраны МГБ?
И зачем было принято это «временное» решение, растянувшееся почти на год?
И почему Игнатьев в условиях явного (для министра ГБ) обострения внешней и внутренней антисоветской деятельности не торопился подобрать для руководства охраной Сталина не «свадебных» генералов Игнатьева и Рясного, имевших и без того много повседневных обязанностей и задач, а крепкого и проверенного в деле профессионала?
А почему с октября 1952 года сотрудники органов государственной безопасности лишились выплат за воинские звания после замены общевойсковых званий на специальные? Считается, что реформа званий, по сути, – частичный возврат к старым специальным званиям, но без приоритета в две «ступеньки» по сравнению с армейцами, была идеей Сталина, который якобы хотел дать шанс полковникам МГБ, находящимся на руководящих должностях, стать генералами. Пусть так… А уменьшение денежного довольствия, последовавшее за этим, тоже было идеей Сталина?
Зачем будоражили чекистов? В целях экономии? Но надо было сокращать раздутые именно при Игнатьеве штаты МГБ, а не провоцировать недовольство всех его сотрудников.
Чем же объяснялось всё это?
Чем, между прочим, объяснялась неожиданная и внятно не объяснённая по сей день отставка личного секретаря Сталина Поскрёбышева в феврале 1953 года с должности секретаря Президиума и Бюро Президиума ЦК и его замена неким В.Н. Чернухой, сохранявшим своё положение заместителя заведующего Общим отделом ЦК КПСС до самой своей смерти в 1965 году, на 65-м году жизни?
В начале тайных «цепочек» могли быть «центры» типа «центра» Пьера Самуэля Дюпона, агенты влияния Золотой Элиты, агенты спецслужб, шпионы, троцкисты, сионисты, просто недовольные или чувствующие себя «обиженными»…
Причём в реально угрожающей Сталину «цепи» совсем не обязательно было наличие какого-то «звена» из вышеперечисленных. Подходящим системным примером здесь может быть случай Константина Устиновича Черненко. Фактически он, как дееспособный лидер государства, закончился в 1983 году после того, как министр внутренних дел СССР и недавний председатель КГБ СССР Федорчук угостил Черненко в Крыму ставридкой «собственного копчения». В тот же день здоровье Черненко резко и непоправимо ухудшилось, о чём пишет его бывший помощник Виктор Прибытков в своей книге «Аппарат».
Генеральным секретарём ЦК КПСС тогда был Андропов, уже сильно (и подозрительно!) болевший. И Черненко оказывался в партийной табели о рангах второй фигурой. После скорой смерти Андропова Черненко в 1984 году – ровно на 13 месяцев, к слову, – стал Генсеком, но состояние его здоровья в результате «угощения» Федорчука и «лечения» академика Чазова было таковым, что на долгую жизнь Черненко рассчитывать не приходилось. А «в дверях» уже стоял Горбачёв.
Если Федорчук «угостил» Черненко ставридкой, заранее зная о её особых свойствах (я этого не утверждаю, но и не исключаю), то это ещё не значит, что Федорчук был номерным агентом ЦРУ. Он мог сделать это даже из соображений высшего советского патриотизма – если ему это кто-то предложил сделать. Мол, этот старый астматик и его коллеги, старые п…, лишь дискредитируют советский строй, и надо от него не мытьём, так катаньем поскорее избавиться и дать дорогу молодым.
Вот – Михаил Сергеевич Горбачёв! Чем не кандидатура? Давай, товарищ Федорчук, послужи Советскому Союзу, а он тебя не забудет. При молодом-то Генсеке и его молодых сотоварищах мы такую Советскую сверхдержаву отгрохаем на страх империализму, что и товарищу Сталину не снилась!
Вот как могли обрабатывать (если его обрабатывали) простодушного Федорчука… И так же могли обрабатывать кого-то из тех, кто имел отношение к охране Сталина.
А могли и просто купить.
А могли и запутать.
И так ли уж важно – по какой причине рядом со Сталиным по крайней мере с начала 1953 года оказались такие злоумышленники и враги, которых обнаружить и обезвредить крайне сложно, почти невозможно…
Ибо «кто усторожит сторожей самих»?
Король Людовик XI в ответ на наивное возражение юного стрелка Квентина Дорварда относительно того, что окружённому отборной шотландской стражей королю в мощном замке можно быть спокойным, привёл именно этот латинский стих, вынесенный в эпиграф главы.
Правоту этой горькой сентенции впечатляющим образом доказала не только древняя, но и новейшая история. Я имею в виду, например, успешное покушение на индийского премьера Индиру Ганди, которая пала жертвой предательства собственных телохранителей.
Но ещё более подлым подобным примером стало предательство Сталина его же охраной. Причём поведение охраны Сталина игнатьевского образца надо считать предательским в любом случае – даже если бы игнатьевские «сторожа» не были замешаны в убийстве самого значительного человека ХХ, да и не только ХХ века.
Ну, в самом-то деле! Сколько мы ещё будем верить россказням всяких там «охранников» относительно того, что кто-то там из них «не решался» войти к Сталину?.. Что они якобы звонили Берии, а он им, якобы приехав на дачу, якобы заявил, что товарищ Сталин спит, что вы, мол, панику поднимаете.
На основании в том числе и таких вот «исторических свидетельств» Берию обвиняют как организатора убийства Сталина. Мы с этими «свидетельствами» охраны и обвинениями против Берии ещё будем с тобой, уважаемый мой читатель, разбираться.
Но и сейчас задумаемся – все ли в таких «свидетельствах» гладко?
Во-первых, с чего бы это при живом министре госбезопасности С.Д. Игнатьеве и при живом начальнике Управления охраны МГБ С.Д. Игнатьеве прямо подчинённые ему люди стали звонить пусть и заместителю Председателя Совета Министров СССР, но не имеющему к МГБ прямого отношения Берии?
Берия, после того как был «переброшен» в конце 1945 года из МВД в Спецкомитет на атомную проблему, не мог без проблем решить в 1947 году с МВД Сергея Круглова и МГБ Виктора Абакумова даже вопрос об охране здания Спецкомитета силами МГБ. А с течением лет Берия отходил от дел и от кадров МГБ уже Игнатьева всё более и более. В частности, к началу 1953 года Берия был оторван от деятельности Управления охраны уже семь лет!
Семь лет! Срок немалый…
А тут с текущим – вроде бы – вопросом по части охраны и сразу – к товарищу Берии. А товарищ Игнатьев на что? Допустим, это Игнатьев переадресовал охрану к Берии… Но Берия ведь был не мальчик. Вот ему позвонили охранники Сталина. Он ведь первым делом должен был спросить: «А что говорит Игнатьев?» И, услышав, что охрана звонит Берии по указанию Игнатьева, Берия сразу же не мог бы не насторожиться – в чём дело? И уж ехать к Сталину первым он не стал бы в любом случае!
Во-вторых, если уж у тебя, у охранника, возникли некие сомнения относительно состояния здоровья товарища Сталина, то и звони первым делом в «кремлёвку» или куда там… А при чём здесь Берия? Он по образованию даже не фельдшер. Он – архитектор.
В-третьих, если бы Берия был хоть как-то причастен к организации событий последних сознательных в жизни Сталина суток, то он бы держался в эти сутки от сталинской дачи на максимальном удалении. И если бы ему даже кто-то из охраны позвонил, то он – человек более чем неглупый и опытный – тут же переадресовал бы звонок к Игнатьеву. Мол, я-то тут с какого боку? За жизнь и безопасность товарища Сталина отвечаете вы и ваш министр, министру и звоните.
Берия – если бы он готовил и совершил преступление против Сталина, – конечно же, не поехал бы на дачу! Не поехал бы ещё и потому, что как опытный следователь он не мог не знать, сколько преступников «погорело» на том, что их тянуло на место преступления.
Зачем ехать, «засвечиваться», если дело, так или иначе, «поехало», а против «ядов НКВД Берии» противоядия нет. Уж кому, как не Берии, было о том знать!
В-четвёртых, допустим, что Берия всё же приказал однажды (не имея на то ни полномочий, ни служебного права) обо всём, что связано с самочувствием Сталина, звонить прежде всего ему. Как в таких случаях поступают те, кому такое приказание поступило? А просто – это не вопрос для любого человека, занятого делом, а не бумагомаранием. Надо доложить о приказании вышестоящего лица своему непосредственному начальнику. А уж тот или подтвердит поступившее распоряжение, или опротестует его или перед тем, кто превысил свои полномочия, то есть – перед Берией, или перед тем, кто стоит выше и Берии, и Игнетьева, то есть – перед Сталиным.
Однако Игнатьев «обеспечивал» безопасность Сталина вообще странным и недопустимым образом. И на этом, четвёртом, соображении я свой перечислительный ряд закончу – дабы совсем уж вконец читателя не утомлять.
Итак, в-четвертых… Ладно, пусть Сталин не терпел врачей или не доверял им. Но ведь это СТАЛИН! Для тех, кто связан с охраной его жизни, важно не то, что нравится или не нравится Сталину, а то, как обеспечить охрану его жизни всесторонне, надёжно и полноценно. Ленин тоже не любил охраны, но люди, ответственные за его охрану, нашли простой и очевидный выход – охранять Ленина скрытно, так, чтобы телохранители лишний раз не попадались ему на глаза. Вот и с необходимой медицинской подстраховкой здоровья Сталина можно было поступить так же… Иметь на даче все необходимое под рукой, а сменного врача включать в число охранников внешней охраны, которых Сталин в лицо мог и не знать, да и не знал.
Если, не дай бог, что случится, то и оборудование есть под рукой, и опытный специалист.
А что было в реальности?
Скажем, Жорес Медведев сообщает, что когда к Сталину, наконец, вызвали врачей, то они попросили срочно привезти его медицинские документы, то есть «историю болезни» из Кремлёвской больницы, не сомневаясь в наличии её.
А её-то и не было. Никто даже не знал, с каких пор у Сталина гипертония.
На всей даче не было даже самых примитивных лекарств и медицинских приборов. Среди многочисленной обслуги из игнатьевского Управления охраны не нашлось ни одной медицинской сестры, не то что врача.
Ж. Медведев пишет, что кто-то из врачей во время консилиума воскликнул: «Хотя бы медсестру завели под видом одной из горничных или врача под видом одного из полковников! Ведь человеку 73 года!»
Вряд ли здесь нужны комментарии. Так что и в этом смысле Игнатьев и его аппарат виновны как минимум в преступной халатности.
Хотя они, похоже, виновны и в большем – в прямом преступлении. Причём что-то много написано в литературе об охранниках, но ничего не написано о горничных. Между тем на даче Сталина был, кроме охраны, немалый обслуживающий персонал – дежурные, прикреплённые, подавальщицы, повара, библиотекари, садовники, которые постоянно находились около Сталина. А ведь сказано: «Ищи женщину»…
Что же до того, что охранники якобы боялись лишний раз Сталина потревожить, то и в это не очень-то верится. Во всяком случае, Сталин никого живьём не ел – ни на завтрак, ни на ужин. Во всяком случае, тогда, когда его охраной ведал генерал Власик.
И не наводят ли бывшие охранники Сталина (или безвестные редакторы их показаний) тень на и так не очень-то ясный то ли февральский, то ли мартовский день, а заодно и ночь?
Если заговор против Сталина был – а он был, то в реальном масштабе времени никто из участников этого заговора – ни из числа высокопоставленных лиц, ни из числа исполнителей – не мог предполагать, что обстоятельства смерти Сталина будут когда-либо анализироваться публично и независимо от официальных властей. Поэтому, как я догадываюсь, о правдоподобной и непротиворечивой версии прикрытия никто не позаботился ни тогда, ни позднее.
Кто-то из охранников мог лгать намеренно – как изворачивающийся участник преступления. Но вряд ли сознательно лгала вся внутренняя охрана дачи… Ведь из её числа к умерщвлению Сталина если и был кто-то причастен, то – не более одного-двух человек. А возможно, и вообще ни один – кроме охраны была ведь и обслуга.
Охранники – и тогда, и через много лет – могли многое путать и без злого умысла – как часто путают важнейшие детали свидетели преступлений. Да и состояние шока тоже надо учитывать.
Непосвящённые и непричастные могли лгать ненамеренно («Врёт как очевидец», – говорят юристы) и даже своими правдивыми показаниями и воспоминаниями невольно прикрывать намеренную ложь других. Надеюсь, читателю не надо объяснять, что я имею в виду?
А пытаясь принять весь этот конгломерат «свидетельств» всерьёз, путаются и те исследователи, которые пытаются эту путаницу распутать и свести её в непротиворечивую картину.
Но если Сталин был убит – а он был убит, на основании свидетельских показаний картину его смерти выстроить невозможно в принципе! Я позднее на этом немного остановлюсь.
При этом я, как и обещал в начале книги, не буду заниматься криминальными изысканиями относительно последних суток жизни Сталина, проведённых им в здравом уме и ясной памяти.
Но кое-что об этих последних сутках сказать надо.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.