Глава десятая

Глава десятая

Государственная граница

Июль 1944

Готовимся к переправе

Через час после освобождения села Парадубы полк продолжил наступление в составе 165-й стрелковой дивизии, которая действовала в качестве авангарда 129-го стрелкового корпуса генерала Анашкина.

В авангарде соединенных сил дивизии и полка действовал передовой отряд, состоявший из батальона пехоты и самоходок 1-й батареи старшего лейтенанта Сергея Дворникова из нашего полка. Первый бой у них завязался у реки Выжевка, правого притока Припяти. Два моста обороняли с противоположного берега танки и пехота противника. Песчаный желто-коричнево-зеленый камуфляж «пантер» и «тигров» отчетливо выделялся на темно-зеленом фоне леса, тогда как самоходки нашего полка и полка Громова сливались по цвету с зеленью, что позволило экипажам незамеченными подойти на близкое расстояние и внезапно ударить по танкам. Встречная перестрелка через реку была настолько интенсивной, что нашим уже через сорок минут пришлось дозаправлять самоходки боеприпасами. Немцы железно держали оба моста, а форсировать вброд такую глубокую реку и думать было нечего. Наступление затормозилось, похоже, надолго. Бой длился уже два часа — и никакого продвижения. И все-таки экипаж младшего лейтенанта Остапенко сумел поджечь «пантеру» у правого моста и вместе с пехотинцами захватить переправу. Тотчас на противоположный берег устремился весь авангард, и противник вынужден был начать отступление в прежнем, северо-западном, направлении, так как другого пути отхода у него не было: справа был лесисто-болотистый массив, слева — Западный Буг.

Около трех часов дня передовой отряд завязал бой у села Головно, что дало возможность главным силам с ходу развернуться в боевой порядок и решительной атакой выбить противника из села.

После этого скоротечного боя авангард продолжил преследование врага и к исходу дня вышел к Забужью — крупному населенному пункту, расположенному на противоположном берегу Западного Буга — уже на территории Польши! Здесь нашей подошедшей дивизии предстояло форсировать водную преграду и перейти Государственную границу, что вызывало немалое волнение у бойцов и командиров.

На исходном берегу немецких войск не оказалось. Наши подразделения остановились в лесу примерно в километре от предполагаемого участка переправы и рассредоточились, приняв построение, в котором предстояло с боем преодолеть многоводную реку. Противник не заметил наших войск, вовремя ушедших в глубину леса, и продолжил отступление уже на север, в сторону Мулемецкого и Свитязского озер.

Мы начали тщательно, но скрытно готовиться к форсированию. До наступления темноты выход из леса был запрещен. Для отвлечения внимания от места переправы продолжалось преследование арьергарда противника.

Пока не смерклось, я забрался на высокую ель на краю леса и в бинокль долго рассматривал русло и расположенные на польском берегу оборонительные сооружения. Сразу бросилось в глаза, что на нашем берегу были только дзоты[62], большинство из которых было разрушено, тогда как у немцев по всему берегу, насколько хватало взгляда, стояли железобетонные доты[63] с башнями, сильно напоминающими танковые, из которых торчали пушки с дульными тормозами, тоже очень смахивающими на орудия «тигров» и «элефантов». Стало ясно, что немцы, поспешно укрепляя оборону, установили на доты башни с подбитых танков и самоходных орудий! Тщательно рассматривая эти доты, я заметил, что земляной покров на них уже зарос кустами и мелколесьем, следовательно, построены они были очень давно, возможно, еще до нападения на СССР. Всего я насчитал тринадцать дотов — это был настоящий укрепрайон! Не теряя времени, доложил об увиденном командованию полка. А сам долго не мог успокоиться, все думал, когда же немцы успели создать такие мощные оборонительные сооружения, если по «плану Барбаросса» они хотели захватить нашу страну до Урала в течение трех месяцев?

Разведчикам и саперам полка в течение ночи предстояло разведать и обозначить броды для самоходок. Задача была тяжелая и опасная. В месте переправы ширина реки достигала ста метров и течение имела быстрое, найти брод, да не один, будет нелегко. К тому же поиски придется осуществлять в непосредственной близости от противника. Брод должен быть в таком месте, чтобы на другом берегу самоходки не попали, во-первых, в зону обстрела из дотов, во-вторых, имели достаточно места, чтобы развернуться в боевой порядок и сразу вступить в сражение, и, в-третьих, грунт в месте выхода должен быть достаточно водостойким, чтобы выдержать не только многотонный вес самих самоходок, но и слив воды, которой наверняка немало черпнут машины, преодолевая столь глубокую реку.

В сводную группу начразведки Марченко включил три взвода — разведки, взвод автоматчиков лейтенанта Гуляева и саперный. Когда группа проходили мимо батареи, я заметил, что все саперы несут резиновые трубки с деревянными поплавками и камни с веревками, видимо, как грузила для ног. Я заинтересовался:

— Иван Петрович, что это у вас за странное снаряжение?

— На сей раз разведку будем вести под водой, а дышать-то как-то надо, вот и придумали ребята оснащение вместо водолазных костюмов. Видишь, поплавок-то с дыркой, в нее вставляем конец трубки, а через нижний дышим.

Часа в два ночи разведчики вернулись радостные и возбужденные, отлично выполнив задание командования — нашли броды и скрытную лощину на выходе, не потеряв при этом ни одного человека, хотя немцы всю ночь освещали реку ракетами, даже прожекторами и на всякий случай обстреливали из пулеметов русло и наш берег.

В ночь перед форсированием не спал, наверное, весь полк. Замкомполка подполковник Пригожин готовил вместе с подполковником Филипповым, командующим артиллерией стрелковой дивизии, данные для стрельбы с закрытых позиций для артиллерии и самоходок. Экипажи боевых машин совместно с техслужбами готовили самоходки к форсированию многоводной широкой реки вброд: заделывали щели, закрывали жалюзи от попадания воды сверху, ставили доски-волноотражатели. Зампотех Базилевич обходил по порядку все самоходки, придирчиво проверяя герметизацию, давал советы, показывал, как нужно делать, а кого и ругал за плохую работу.

— Кто же так заделывает боковые жалюзи?! — нарочито громко, чтобы слышали другие экипажи, ругал он экипаж лейтенанта Волкова. — Ведь засосете в двигатель воду, а это гидравлический удар! И расшлепает вас немец на середине реки!

Отругал и другой экипаж, у них молодой заряжающий законопатил выхлопные коллекторы.

Форсируем Западный Буг

Утро 18 июля было солнечным. В немецкой обороне на другом берегу шла размеренная жизнь, да и жители Забужья спали мирным сном, не догадываясь, что утром грянет бой в их родном селе, до нас доносилось лишь утреннее пение петухов да изредка взлаивали собаки. Мне тогда подумалось, что сегодня, бог даст, устроим мы немцам на нашей границе 22 июня сорок первого — только с переменой ролей!

Примерно за час до наступления комполка собрал офицеров у края леса на рекогносцировку. Начразведки Марченко показал нам маршруты выхода к реке и участки форсирования. Начштаба Шулико дал указания по взаимодействию при переправе, захвате плацдарма и в бою за овладение Забужьем, вводные были четко расписаны по времени и рубежам. Особое внимание Шулико обратил на слив воды из машин в лощине между дотами и рекой. Определил сигналы для вызова огня артиллерии и переноса его в глубину обороны противника.

С волнением подходили мы к своим самоходкам. За время рекогносцировки экипажи уже выставили машины на огневые позиции, ближе к участку переправы, и подготовили к открытию огня. Каждый экипаж сверх боекомплекта имел снаряды для артподготовки.

И артподготовка началась! Командовал подполковник Пригожин:

— Отомстим врагу за сорок первый! Отомстим за слезы советского народа! По фашистским извергам, огонь! — и одновременно со взмахом руки старого артиллериста раздался грохот полкового залпа.

Через секунды по противнику била уже вся артиллерия дивизии и тяжелые самоходки Громова! Левый берег Буга окутался густым черным дымом сплошных разрывов! Взлетали колья проволочных заграждений! Кувыркались в воздухе деревянные надстройки дзотов, куски металла разбитой техники! Только израсходовали снаряды артподготовки, как взвился в небо сигнал к атаке — серия красных ракет. Ошеломленный противник словно оцепенел и несколько минут не стрелял. А мы в эти минуты на максимальных скоростях мчались к реке! Впереди — самоходки с самыми опытными механиками-водителями! К правому броду первой неслась наша самоходка! К левому — комбата 1-й батареи Сергея Дворникова! Надеясь, что вода не дойдет до башни, я стоял в открытом проеме люка, чтобы лучше видеть и сразу реагировать на стремительно менявшуюся обстановку. Яков Петрович вихрем подвел самоходку к реке и, не сбавляя скорости, днищем плюхнул ее в воду. В этот момент, когда самоходка летела в реку, возле крышки люка пролетел первый фашистский снаряд! Пришлось мгновенно упрятать голову в башню. Боевая машина шла по дну, как торпедный катер, оголяя русло за кормой и создавая впереди себя высокую базисную волну, доходившую аж до пушки. В нескольких метрах за кормой, по оголенному песчаному руслу, бежали автоматчики, стараясь не отстать от машины, чтобы не замочить ноги. Задние жалюзи были закрыты, но мощный вентилятор двигателя действовал как водомет, создавая большой круговой веер водяных брызг, выхлопные трубы со стуком выбрасывали темно-сизый дым, который, перемешиваясь с брызгами от двигателя, создавал парообразное облако, сквозь которое трудно было рассмотреть бегущих за нами солдат. Когда самоходка достигла середины реки, на днище башни и отделения управления появилась вода, это меня насторожило, но и обрадовало: при таком незначительном проникновении сможем без проблем дойти до польского берега.

— «Орел-один»! «Орел-два»! Я «Орел», как слышно? Прием! — запросил Ревуцкого и Бакурова.

— «Орел»! Я «Орел-один». Слышу хорошо. Прием.

— «Орел»! Я «Орел-два». Слышу хорошо. Прием.

— «Орел-один», «Орел-два»! По выходе из реки проскочить через бугор и остановиться в лощине для приведения машин в боеготовность!

Немцы к этому времени окончательно пришли в себя и открыли сильный артиллерийский и пулеметный огонь. Но самоходки, одна за другой, уже выбрасывались на берег, проскакивали в лощину и разворачивались в боевой порядок. За ними, прикрываясь корпусами боевых машин, спешили автоматчики. Ко мне подошел радостный Пермяков, ротный автоматчиков:

— Это ведь небывалая история, чтобы форсировать такую реку, не потеряв ни одного солдата и даже не замочив ноги!

— Точно, Витя! Осталась «малость» — взять Забужье! — Вой пролетающих над головами снарядов подтвердил, что бой предстоит тяжелый.

Минут десять потребовалось на слив воды, разгерметизацию жалюзи, щелей — и мы уже были в полной боевой готовности! Надо отдать должное нашим разведчикам! Успех форсирования обеспечили их умелые действия! Под носом врага, в ночной водяной пучине, с примитивным снаряжением — резиновыми трубками во рту и камнями, привязанными к ногам, они сумели найти и лучшие участки переправ, и эту маленькую лощину, которая не простреливалась из дотов.

Автоматчики быстро заняли позиции на западных скатах лощины, здесь же начали концентрироваться и подразделения из полков дивизии. Когда я прибыл на позиции взвода автоматчиков Журова, там уже находились комбат 1-й батареи Дворников и комбат 4-й батареи Истомин. Отсюда мы имели возможность близко рассмотреть доты. Их пушки и множество пулеметов изрыгали непрерывный смертоносный огонь — и нам предстояло в лоб наступать на эти доты! Невозможно было ни обойти их, ни подавить, но и атаковать — равносильно самоубийству! Связались по радио с подполковником Пригожиным, и Дворников от всех нас попросил обстрелять доты дымовыми снарядами, чтобы ослепить гарнизоны укреплений.

Через минуты пространство перед дотами окуталось густым задымлением — и самоходки двинулись в атаку! За нами — пехота и автоматчики! Вражеские доты продолжали вести массированный огонь из орудий и пулеметов, но теперь вслепую. Прорвались мы через линию дотов, не потеряв ни одной машины! И уже через минуты — без единого выстрела! — наскочили на первую траншею обороны противника. Перед самым наступлением мы видели, как подходили к этому рубежу машины, останавливались у самых траншей и с них спрыгивали солдаты, как видно, срочно переброшенные с другого участка фронта. И теперь, нагрянув на противника, наши самоходки утюжили эти окопы! Стрелки и автоматчики бросались врукопашную! Несмотря на внезапность, большинство вражеских солдат сопротивлялось упорно, фанатично — до конца! Лишь десятка два, побросав оружие, сдались в плен.

Если на первой траншее мы расправились с противником относительно легко, то, как только вышли из дымовой завесы и двинулись ко второй траншее, по самоходкам открыли огонь и артиллерия, и танки. Приходилось маневрировать, прятаться от прямых попаданий в садах, за домами, менять позиции после каждого выстрела. И все-таки очень медленно, но мы продвигались, расширяя захваченный плацдарм. С неимоверными трудностями, значительными потерями отвоевывали мы дом за домом, и один за другим они переходили в наши руки! По всему фронту первого эшелона дивизии то на одном, то на другом участке наступления слышалось родное раскатистое: «Урр-а-а! Урр-а-а!» Наша батарея ворвалась в сад, раздавила два орудия и несколько станковых пулеметов, которые не давали продвигаться пехоте и автоматчикам! Однако очень скоро вражеская артиллерия открыла такой огонь по этому саду, что пришлось оставить его и срочно переместиться в другое прикрытие. И тут я увидел, как в боевые порядки противника подошло до двадцати танков! Они сразу двинулись в нашем направлении, и с ними не меньше полка пехоты! Противник перешел в контрнаступление!

— Ревуцкому, Бакурову! По садам продвинуться к группе домов и закрепиться! — приказал по радио командирам своих взводов.

Танкисты противника рассчитывали, как всегда, на непробиваемость брони своих тяжелых танков и нагло, не торопясь, шли напролом.

— Батарея! По головному танку! Огонь! — вспомнив аналогичную ситуацию на Курской дуге, скомандовал своим самоходчикам.

От одновременного удара пяти бронебойных снарядов башня «тигра», взмахнув длинной пушкой, опрокинулась на корму и рухнула на землю! Из корпуса вырвался высокий язык пламени с шапкой сизого дыма!

— По второму танку справа! Огонь! — не медля, отдал новый приказ.

Загорелся и второй танк! Другие заерзали по полю, стараясь под прикрытием дыма уйти на более скрытные позиции. В их действиях теперь проявлялись нервозность и неуверенность! Левее загорелся еще один танк — сработала батарея Истомина! По обе стороны от нас грохотали пушки самоходок! Вместе с пехотой мы медленно продвигались вперед, вклиниваясь в глубину вражеской обороны. Не выдерживая напора, враг отступал — и плацдарм продолжал расширяться. Обостренным слухом уловил, что позади нас перестали вести огонь 152-мм гаубицы полка Громова, наступавшие во втором эшелоне, — значит, им удалось подавить вражеские доты! Пушки и пулеметы тоже замолчали. Невольно оглянувшись, я с радостью увидел, что к нам подходят тяжелые самоходки, и в душе похвалил тактическую прозорливость комдива Каладзе: смог рассчитать и ввести тяжелый полк в самый критический момент боя!

Громовцы своими мощными орудиями очень скоро подожгли два танка, но и немцы к этому времени спалили две самоходки — нашего и тяжелого полков. Однако, признав перевес сил за нами, немецкое командование отказалось от проведения контратаки, и танки противника начали отходить.

Воспользовавшись тактическим успехом, наши части заняли весь населенный пункт и всю оборонительную позицию немцев. Наша батарея оказалась на западной окраине Забужья, и мы сразу, на всякий случай, заняли удобные позиции для ведения боя.

Только сейчас выпало нам немного времени, чтобы умыться, утолить жажду, и колодец был рядом — манил обещанием обильной прохладной влаги. Но я все-таки приказал батарейцам пить и умываться из ключа, что бил из-под земли в распадке рядом. Странное было чувство… Вокруг остывающих самоходок благоухали созревшими фруктами сады! Сияли в зелени листьев яблоки — пунцовые, желтые, зеленые, розовые! Груши разных сортов с набравшими сока лимонными, янтарными боками маняще-тяжело свисали с веток! Радовали глаз кусты вишен, унизанные лилово-красными ягодами. И все это было чужое, не наше. И село было чужое, не похожее на наши деревни, а сейчас и безлюдное, все жители схоронились в убежища. Никто не запрещал, но бойцы не срывали фруктов, экипажи брали только то, что во время боя попадало на машины, а пехотинцы подбирали и лакомились падалицей — и офицеры их не ругали, понимали, что в основном они еще дети и многие фруктов в таком изобилии до фронта в глаза не видели. Да и все мы на какой-то момент словно выключились из войны — бои боями, а природа делает свое доброе дело даже тогда, когда люди убивают друг друга.

К вечеру наш плацдарм значительно увеличился. И всю ночь подходили главные силы корпуса, ночными атаками они дополнительно расширили отвоеванные позиции на польской земле.

Поляки постепенно стали выходить из своих убежищ, благожелательно разговаривали с нашими солдатами и офицерами. Некоторые разыскивали медиков, чтобы оказать помощь заболевшим родственникам, другие просили препараты на всякий случай. И всех интересовала дальнейшая судьба Польши. На такие вопросы обычно отвечали наши политработники, и говорили они всегда одно: «Сами будете решать, какой быть Польше после окончания войны, а наша задача — освободить вашу страну от фашистов». Многие спрашивали, будут ли в Польше колхозы. Как мы поняли, поляки их очень боялись. Но и на этот вопрос наши агитаторы отвечали так же: «Решать вам самим». В целом встречи были очень теплые и дружественные, жители угощали нас фруктами, и беседы затянулись почти до утра.

В последующие дни мы продолжили наступление в северо-западном направлении, уже по польской территории.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.