СЕСТРА
СЕСТРА
Итак, братья и сестры, Анна Ахматова — воспримем житейский смысл ее послания — написала, что «сестры она не предала». Про родную не будем — ту, о которой после ее смерти Ахматова написала, будто бы старик Иннокентий Анненский, человек из общества, гимназический учитель, позволил себе перед ее свадьбой сказать кому-то, что он бы — на ней не женился. Женился бы, дескать, на ее сестре — Ахматовой. Будем не про родную, а — про ту, которую в пару подобрала бы сразу любая школьница. Марину Цветаеву. Хоть и бесило в старости Ахматову это сопоставление, выберем все-таки и мы Цветаеву: больше ведь никого в обозримости нет. Или попредавала она их по мелочи, даже писать такое в книге о «великой душе» неудобно: ну, Эмму Герштейн в эвакуацию не взяла, забыла, ну, Лидию Чуковскую на попойки променяла; Нина Ольшевская — так это и пословица говорит: брат любит сестру богатую… Предала Ахматова Цветаеву тем, что предала ее сына, малолетним в один почти год оставшегося без отца, матери, сестры и тетки. А не любила — так это всегда, по своей зависти…
Вопрос, который я поставил наедине и с большой опаской: «Как вы относитесь к поэзии Марины Цветаевой?» Осторожность моя была вызвана тем, что в послевоенные годы Марина Цветаева стала кумиром молодежи и ее имя упоминалось наравне с именем Анны Ахматовой. Анна Андреевна не могла не чувствовать болезненно, что у нее появилась соперница. Поэтому нечего удивляться, что ее ответ был холоден.
С. В. ШЕРВИНСКИЙ. Анна Ахматова в ракурсе быта. Стр. 296
Вспомните просто на минутку восторг и преклонение тяжелого человека Гоголя перед своим современником — Пушкиным. Скорее здесь нечему удивляться. Ахматова поражает всегда.
Ахматова очень сдержанно сказала: «У нас теперь ею увлекаются, очень ее любят… пожалуй, даже больше, чем Пастернака».
Георгий АДАМОВИЧ. Мои встречи с Анной Ахматовой. Стр. 74
О «любви» Цветаевой к Ахматовой.
Марина Цветаева не осторожничала, не завидовала, не ненавидела, она влюбилась. Но конечно, как это всегда бывает, влюбилась не в объект, а в свою любовь. Громадность любви была равна громадности души Марины Цветаевой.
Другая, более далекая и никогда не виденная реальность: Анна Ахматова, петербургская «сестра», ее образ нарисован демоническим, неотразимым, «роковым», вызывающим чувство влюбленности.
Анна СААКЯНЦ. Марина Цветаева. Стр. 71
«Александровское лето» — за две недели написано 12 стихотворений Ахматовой. Что послужило толчком? Трудно сказать, но день за днем Цветаева создает свой восторженный гимн любви и восхищения.
«Разъярительница бурь, насылательница метелей», «краса грустная и бесовская», «чернокнижница, крепостница», «горбоносая, чей смертелен гнев и смертельна милость». «Я тебя пою, что у нас — одна, Как луна на небе!»
Анна СААКЯНЦ. Марина Цветаева. Стр. 94
Это разве об Ахматовой? Это — о Марине Цветаевой.
Ее не выбранное, подаренное родом имя — как знак. Кто не гордится титулом? Титулом полагается гордиться. Это не «бабушка-татарка…», высчитанная на компьютере и зарифмованная — ахматовская…
Будет крылышки трепать
О булыжники!
Чернокрылонька моя!
Чернокнижница!
Героиня Цветаевой теперь не столько восхищается, сколько сострадает.
Анна СААКЯНЦ. Марина Цветаева. Стр. 283
Цветаева испробует все чувства об Ахматову, как об икону. Будем надеяться, что для этого она ей и была нужна.
Златоустая Анна всея Руси…
Бродский мог бы и не поверить Цветаевой буквально — ведь он же знал, из какого сора… из мусора…
Перед выходом первой книги Ахматовой на Цветаеву обрушились два акмеиста, можно сказать, расчищая дорогу.
Марина Цветаева:
«Меня ругали пока только Городецкий и Гумилев, оба участника какого-то цеха. Будь я в цехе, они бы не ругались, но в цехе я не буду».
А. А. СААКЯНЦ. Анна Ахматова и Марина Цветаева. Стр. 183
А вот если бы это у Марины Цветаевой был муж-литератор, который напал бы на Ахматову в начале ее карьеры, то страшно подумать, сколько и как бы Цветаеву она бы обвиняла.
«Впервые я увидела ее в 1941-м году. До тех пор мы с ней никогда не видались, она посылала мне стихи и подарки. В 41-м году я приехала сюда по Левиным делам. А Борис Леонидович навестил Марину после ее беды и спросил у нее, чего бы ей хотелось. Она ответила: увидеть Ахматову. Борис Леонидович оставил здесь у Нины телефон и просил, чтобы я непременно позвонила. Я позвонила. Она подошла. «Говорит Ахматова». — «Я вас слушаю». Да. Да, вот так: ОНА меня слушает. Про «беду» Ахматова знает, за нее вот так милостиво пожалела и согласилась вознаградить знакомством с собою — и на тебе, та посмела «Я вас слушаю» сказать! «ОНА меня слушает!»
Она приехала и сидела 7 часов. Ардовы тогда были богатые и прислали мне в комнату целую телячью ногу».
Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1902. Стр. 448
Это будет кочевать по всем воспоминаниям: что Марина Ивановна в свой, считай что смертный (муж расстрелян, дочь с сестрой сидят, самой жить два месяца, сыну — два года, Ахматова все это с высоты прожитых лет знает) час последнее желание высказывает определенно: видеть Ахматову. Ну и bon ton жеманных совслужащих: вы разве не знаете, что тот, кто первый позвонил, должен представиться? А если кто-то звонит по чьей-то просьбе… и так далее. Эти важные детали так и составят основное ее воспоминание о встрече с Мариной Цветаевой. Немудрено, что та ее быстро «разлюбит».
Хороша и телячья нога — целая. Хоть и не своя луковка — а может, и надеется Анна Андреевна, что Цветаева перед смертью вспомнила ее доброту.
«Звоню. Прошу позвать ее. Слышу: «Да?» — «Говорит Ахматова», — «Слушаю». Я удивилась. Но говорю: «Мне к вам прийти или вы ко мне придете?».
Через двадцать лет не прощает такого моветона.
«Пришла на другой день в двенадцать дня. А ушла в час ночи. Сердобольные Ардовы нам еду какую-то посылали».
Наталья ИЛЬИНА. Анна Ахматова, какой я ее видела. Стр. 588
Сидели тринадцать часов. А по свидетельству Нины Антоновны Ольшевской, всего часа 2–3. Что Ардовы разболелись сердцем на Маринины несчастья — да ладно. Простим интеллигентское прекраснодушие и хлебосольство — может, им самим и не съесть было.
Ардов (Виктор Ефимович) был знаком с Цветаевой по дому творчества в Голицыне. Он сказал Анне Андреевне, что Марина Ивановна хочет с нею познакомиться лично. Анна Андреевна после большой паузы ответила «белым голосом», без интонаций: «Пусть придет».
Марина Ивановна вошла в столовую робко.
Дело происходило в 1941 году, у Марины Ивановны был расстрелян муж, а дочь была в лагере.
Михаил АРДОВ. Вокруг Ордынки. Стр. 46
Актерская среда ей помогала — она и паузы умеет выдерживать, и «белым голосом» говорить. Правда, биография у Цветаевой оказалась слишком крепко сделана: ни о метафизике не поговоришь, ни посплетничаешь — ее любимые темы (Бродский).
В Москве Марина была в полубезумном состоянии.
Ю. Г. ОКСМАН. Из дневника, которого я не веду. Стр. 646
После второй встречи, на второй же день, посидев, быстро расстались:
«Я шла в Театр Красной Армии, где в тот вечер играла Нина Ольшевская. Вечер был удивительно светлый».
Наталья ИЛЬИНА. Анна Ахматова, какой я ее видела. Стр. 588
Вечер был удивительно светлый. Через два месяца Марина Цветаева повесилась.
Анна Андреевна спросила, помню ли я стихи Цветаевой Маяковскому. Там, где загробный диалог между Маяковским и Есениным.
Здорово, Сережа!
Здорово, Володя!
«Каркает над кровью, как ворона», — жестко сказала Анна Андреевна.
Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962. Стр. 412
Все умрем — это так. Но никто не знает своего часа, не знает смерти, не знает крови. Кроме самоубийц. Умерший самоубийством — он и родился самоубийцей, когда он родился — это родился самоубийца, отличающийся от всех нас. Цветаева имеет право каркать. У Ахматовой судить ее прав меньше.
Я прочитала ей отрывок (он ходит по рукам в машинописи) из цветаевской прозы «Нездешний вечер».
Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962. Стр. 329
«Знаю, что Ахматова потом с моими рукописными стихами к ней не расставалась и до того доносила их в сумочке, что одни складки и трещины остались. Этот рассказ Осипа Мандельштама — одна из самых моих больших радостей за жизнь».
Марина ЦВЕТАЕВА. Двухтомник. Т. 2. Стр. 113
<…> Анна Андреевна отозвалась восклицанием, отчетливым и гневным: «Этого никогда не было. Ни ее стихов у меня в сумочке, ни трещин и складок».
Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962. Стр. 329
У нее в сумочке хранилось письмо от Вигорелли — заместителя председателя коммунистической ассоциации писателей Италии — с приглашением приехать за границу. А хранить стихи Марины Цветаевой — это действительно к чему ж.
Прочитала мне свои стихи, посвященные Цветаевой. Я уже слышала их. «Это мой долг перед Марининой памятью: она мне посвятила несметное множество стихотворений».
Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962. Стр. 230
К этому она относилась вполне серьезно и вводила в головы.
«Ей я не решилась прочесть. А теперь жалею. Она столько стихов посвятила мне».
Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962. Стр. 199
Невидимка, двойник, пересмешник…
Ничем не оправданное (в честь чего бы это, действительно, писать посвящение Цветаевой по-мандельштамовски?) заимствование — копирование — несанкционированное использование — мандельштамовского приема, кроме очередного свидетельства творческой беспомощности Ахматовой — именно этой неряшливостью (не потрудилась даже следы воровства замести), наводит еще на одну мысль. О заказном характере этого стихотворения. Ахматова всем поэтам, которые входили в силу (Маяковского назначил Сталин, Пастернака — Бухарин) писала по стиху — и отметиться, что полностью поддерживает директивы, и место рядом с великими на равных застолбить.
А вот — Пастернак о моде на Цветаеву.
Последний год я перестал интересоваться ей. Она была на очень высоком счету в интеллигентном обществе и среди понимающих, входила в моду… Так как стало очень лестно числиться ее лучшим другом, я отошел от нее и не навязывался ей…
Борис ПАСТЕРНАК. Письма З. Н. Пастернак. Стр. 180
Дочь Цветаевой выжила одна из семьи и слишком буквально несла память о Марининой влюбленности.
Ариадна Сергеевна пишет, что книжка Ахматовой — это, конечно, всего лишь обломки, «но ведь и Венеру Милосскую мы знаем без рук».
Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962. Стр. 357
Ахматова прокляла их до седьмого колена, по женской линии только, правда, Мур сначала расслабился, как мальчик — в том смысле, что он действительно был еще мальчиком, а потом ему пришлось все зло мира принять на себя, как мужчине. В том числе зло по имени Анна Ахматова.
«Мы похожи?» — «Нет, NN, совсем не похожи, даже не противоположны» (Это об М. Цветаевой.)
Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938–1941. Стр. 399
Анна Андреевна <…> прочитала пять стихотворений памяти Марины Цветаевой. Автор — Арсений Тарковский. <…> Заспорили мы о втором четверостишии. <…>.
Марина стирает белье
<…>
Пусть видят и это распятье.
«Стирка не распятье, — сказала Анна Андреевна. — Все женщины стирают». Это очень несправедливо. Ну, быть может, назвать стирку распятием это слишком <…>. Но, во-первых, отнюдь не все женщины стирают большую стирку. А во-вторых, даже если почти все стирают, то некоторых, например, Цветаеву — безусловно следовало бы освободить.
Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963–1966. Стр. 33.
А не только Ахматову.
Цветаева под конец жизни тоже пересмотрела свое сверхвосторженное поклонение Ахматовой. И если откинуть истерику и экзальтированную преувеличенность Марины Ивановны, то кажется, что и как поэт и как прозаик она значительнее Ахматовой и, конечно, дерзновеннее.
Ирина Грэм — Михаилу Кралину.
Михаил КРАЛИН. Артур и Анна. Стр. 85
А.К. У Анны Андреевны были четки такие огромные, такие крупные. (Это хорошо — отчетливо — говорит о ее религиозности.) И она как-то говорит: «А эти четки мне подарила Марина Цветаева». (Имитируя манеру А.А., А.К. произносит эту фразу скороговоркой, чуть пренебрежительно.)
А. Ф. и Г. Л. КОЗЛОВСКИЕ в записи Дувакина. Стр. 222
А это уже — о ее отношении к Цветаевой.
Марина подарила мне:
1. Свою детскую шкатулочку (я отдала Берггольц).
2. Брошку (см. ее фотографию), кот<орую> я разбила о пол Мар<иинского> театра.
3. Синюю шелковую шаль, кот<орой> я прикрывала мое тогдашнее рубище («лохмотья сиротства») — см. фотографию Наппельбаума в 1921 г. Магом<етанские> четки — освящ<енные> в Мекке.
4. Московский Кремль, с кот<орым> я, по правде сказать, не знала, что делать. (Это какое-то бытовое хамство — так «интеллигентно» язвят друг друга не сжившиеся товарки по комнате в санатории.)
5. Переписала своей рукой «Поэму воздуха» (в 1941 г.) и щедро посвящала стихи. Ну вот это действительно полное ничто, и такое — дарить! «Переписала своей рукой» — единица глумления.
Анна АХМАТОВА. Т. 5. Стр. 156–157
Анна Ахматова — о поэзии Марины Цветаевой.
«У ранней Цветаевой безвкусица во многом. А сумела стать большим поэтом».
Наталья ИЛЬИНА. Анна Ахматова, какой я ее видела. Стр. 589.
«Входила в моду» когда еще! Вот и Анне Ахматовой уж неприлично не признать.
Даже перед мертвой Ахматовой дочь Цветаевой хочет выровнять мать:
«Это не безвкусица. Это — «с этой безмерностью в мире мер».
У ранней Цветаевой — безмерность в мире непознанных по юности мер. У ранней Ахматовой — безвкусица во всем.
«Помню, что она спросила меня: «Как вы могли написать: «Отними и ребенка, и друга…» Разве вы не знаете, что в стихах все сбывается?» Я: «А как вы могли написать поэму «Молодец»?» Она: «Но ведь это я не о себе!» Я хотела было сказать: «А разве вы не знаете, что в стихах — все о себе?» — но не сказала».
Наталья ИЛЬИНА. Анна Ахматова, какой я ее видела. Стр. 588.
Да и то — что метать бисер перед свиньями.
«Марина Цветаева много обо мне думала. Наверное, я ей очень мешала».
Эдуард БАБАЕВ. «На улице Жуковской…» Стр. 411
Я много думаю о Пушкине. Он мне — не мешает.
Не «по-сестрински» это как-то все.
Но длительная разлука усыпляет злопамятство и пробуждает дружбу.
Марсель ПРУСТ. Обретенное время
Это только если память короткая. Для той, что помнит все, памяти зла не кончить.
«Страшно подумать, как бы описала эти встречи сама Марина, если бы она осталась жива, а я бы умерла 31 августа 41 г. Это была бы «благоуханная легенда», как говорили наши деды. Может быть, это было бы причитание по 25-летней любви, которая оказалась напрасной, но во всяком случае это было бы великолепно».
Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962. Стр. 449
Какое зубоскальство — сейчас, когда Ахматова вернулась такой королевой, но — уже навсегда зависть не дает ей дышать.
Марина не «умерла», а совершила самоубийство. Это значит, что союз «если» здесь совершенно неуместен — ее смерть зависела не от «если», а только от нее самой.
Вирусы того, что я называю «ревностью», ощущались скорее в интонации упоминаний Анны Андреевны о Цветаевой, чем в сути ее слов. Они присутствовали также и в повышенном интересе к оценкам поэзии Цветаевой, которые исходили от собеседников Ахматовой. <…>
Запомнились и некоторые подробности из рассказов о <…> встречах <…> в предвоенной Москве.
«Марина <…> была уже седая. От прежней привлекательности (хороший цвет лица) в ней уже ничего не осталось. Она была demod? («старомодная» — это французское прилагательное, несомненно, было произнесено — Д. М.). Она напоминала московских символистских дам девятисотых годов (запись 15 августа 1959 г.).
Поскольку эта характеристика относилась не только к впечатлениям о внешности Цветаевой, но затрагивала и саму Марину Ивановну, мне показалась она несколько пристрастной. Может быть, подумал я (простите за мой не совсем хороший домысел!), на этот отзыв повлияло то, что Цветаева не скрыла от Анны Андреевны, что не одобряет «Поэмы без героя» и ее стихов последних десятилетий <…>.
Д. МАКСИМОВ. Об Анне Ахматовой, какой помню. Стр. 122–123
Более точный перевод demod? — не «старомодная», а — «вышедшая из моды» — такой ей запомнилась стоящая на пороге смерти «сестра».
Ахматова же, напротив, вновь входила в моду. Сейчас настанет война, и к Ахматовой придет ее вторая слава.
Погибнут Цветаева и ее сын Мур. За год до гибели в Ташкенте судьба сведет его с Ахматовой. О замученном мальчике, сыне убитых родителей — в следующей главе, а о пьяной бабе, валяющейся на кровати в чужих нарядах и «пользующейся» своей славой, вы уже прочитали в главе «Я была с моим народом».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.