«Евгений Онегин»

«Евгений Онегин»

Наконец настали каникулы — это всегда прекрасно и волшебно! Мамочка сказала, что у неё есть для меня и Ёлки сюрприз. Конечно, как всегда, будет много походов для нас троих — ив Кукольный, и в Детский театр, и в Цирк! Но Мамочка, Ёлка и я — мы пойдём в Большой театр на оперу «Евгений Онегин»! И будем сидеть там «в первом ряду третьей ложи бенуа справа». Мамочка сказала, что для неё это — лучшее место в Большом театре, есть, правда, ещё царская ложа!

Я так обрадовалась, что уже больше не могла ни о чём думать и целый день бегала к Маме, Папе и Бабушке и просила их рассказать мне, что же это такое — «ложа бенуа» и «царская ложа». И все мне отвечали одно и то же: скоро пойдёшь в театр и всё сама увидишь. И тогда я подумала: что я к ним пристала, прямо как маленькая!

Мы в Большом театре. Зал — это целый дворец: ярусы, сцена, занавес, партер. Мы в нашей ложе бенуа, чуть выше партера — царская ложа, кажется, что всюду золото и бархат — я не очень люблю золото, когда его люди носят, а здесь это замечательно! И много-много свечей — Мамочка сказала, что это не свечи, а лампочки, похожие на свечи. И оркестровая яма! Яма — некрасивое слово, но там сидит такой большой, замечательный оркестр! Мамочка говорит: они сейчас будут настраиваться. Я жду. И вот оркестр начинает настраиваться — каждый музыкант настраивает свой инструмент, музыки как будто нет, звучит много-много разных инструментов. Можно подумать, что это просто шум музыки, но для меня это не шум — это уже музыка, я слышу, как подстраиваются многие инструменты, и в груди у меня растёт и растёт восторг — сейчас из всего этого получится какая-то большая, стройная и прекрасная музыка, потому что её написал Чайковский! Скорей! Скорей! Я не заметила, как появился дирижёр. И стал гаснуть, медленно гаснуть свет. Погас! И началась увертюра — никогда не слышала такой прекрасной музыки, кажется, что она идёт отовсюду — такая красивая, но такая печальная!

Опера потрясающая, в смысле музыки, ну и слова, конечно! Играет огромный оркестр — это такой восторг в груди! Но меня немножко удивили певцы — они так странно ходят и совсем странно садятся на стул. Но хуже всех был Ленский — у него был такой голос, как будто его… немножко прищемили. Но когда Онегин его застрелил, я почувствовала ужас. Я не понимаю, как он мог убить своего лучшего друга! Я знаю: сам Пушкин был убит на дуэли, и я не понимаю, неужели люди тогда могли так делать — они договаривались о каком-то месте, где людей мало, ехали туда в каретах или верхом, разговаривали, чуть ли не шутили — потом стреляли друг в друга и кого-то убивали. Мне кажется, что это какая-то чудовищная и невозможная глупость. И преступление!

Опера замечательная, я запомнила её наизусть! Но в арии Ленского «Куда, куда, куда вы удалились…» есть странная, и очень странная, строчка — не хочу о ней думать, но всё время вспоминаю: «Благословен и день забот, благословен и тьмы приход!» Вот что такое «тьмы приход»? Почему-то я думаю, что это не ночь!

Даже не заметила, как домой приехали, а дома, как всегда, замечательная ЁЛКА. Её ставят в угол между шкафом и Папиным письменным столом, и ветки закрывают половину стола, но всё равно, когда там стоит ёлка, за столом работать нельзя, зато есть чудесная ёлка! Правда, я в сорок четвертом и сорок пятом годах очень расстраивалась, что пропали нарисованные Мамочкой игрушки со свердловской ёлки — остались только Три поросёнка. И Анночка с Ёлкой расстраивались! Но сейчас мы уже привыкли и не расстраиваемся, наверное, ещё потому, что очень много красивых и разных игрушек у нас на ёлке.

Мы сели все за стол, и я просто не могла дождаться, когда смогу всё-всё высказать. И вот, когда Мамочка закончила свой рассказ, я сказала, что замечательная, необыкновенная музыка, замечательная опера, но Онегин — негодяй и подлец, он убил просто так, ни за что, своего лучшего друга, и я даже не очень понимаю, как Татьяна, которая написала ему в юности такое удивительное письмо — но он тогда же ещё никого не убил, — почему она его не разлюбила, не стала презирать, не возненавидела?! А в конце сказала: «Я вас люблю…»

Мама, Папа и даже Элка стали то по очереди, то хором говорить про другие времена, про «законы чести» и про то, что если человек отказывался стреляться, его считали трусом и другие люди за трусость могли вызвать его на дуэль и убить… Я сказала:

— Ну и что, это всё тут совсем ни при чём — какая разница, кто, что о тебе думает, а вот застрелить человека не на войне, а в мирной жизни, просто так — это ужасное преступление!

А Мамочка вдруг говорит:

— Нинуша, это длинный и серьёзный разговор, ты лучше расскажи про буфет и что мы там ели!

Я сначала немножко растерялась, но потом, как только вспомнила про буфет, сразу стала рассказывать, потому что там необыкновенный буфет и мы там ели необыкновенные вещи.

Дело в том, что для лож бенуа есть отдельный буфет. И когда мы только туда пришли — это я всё рассказываю нашим за столом, — Мамочка мне сказала: «Нинуша, видишь эту дверь и комнату, видишь, стоит несколько столиков, в антракте пробегись, сядь за один из этих столов, из стопки на середине стола возьми три тарелки, поставь их на стол — одну около себя и ещё две там, где рядом стулья. Посередине стола стоит ещё ваза с пирожными, бутылки лимонада и стаканы, выбери пирожное, какое хочешь, и положи себе на тарелку, а тут и мы подойдём и сядем за стол».

Анночка захлопала в ладоши, а потом спрашивает:

— Ниночка, а какое ты пирожное выбрала?

— Эклер! — говорю.

А потом Мамочка стала рассказывать, как они подошли, сели рядом со мной и выбрали себе тоже по эклеру, подошла женщина, открыла бутылку лимонада, а Мамочка попросила её открыть вторую. Она улыбнулась и открыла.

— Ниночка, а какое пирожное ты выбрала потом? — спрашивает Анночка.

— Больше я уже ничего съесть не смогла, — говорю. — Эклер очень большой и очень сытный.

Мы ложимся спать, я раскладываю посередине комнаты свою раскладушку и думаю: какой замечательный день! Я ведь никогда не была, как говорит Бабуся, «в опере». И какая замечательная опера! Эту музыку невозможно забыть! Ёлка с Анкой что-то у меня спрашивают, я что-то им отвечаю, ложусь, говорю «спокойной ночи» и вдруг вспоминаю: «Благословен и день забот, благословен и тьмы приход!» Тьмы приход — это что? Нет, не хочу сейчас!

И я быстро кладу голову на подушку.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.